Воспоминания офицера -ветерана Войск ПВО страны
7-й зенитно-ракетный дивизион «Краситель»
Дорога в Череповец, поиск воинской части, посвящение в гвардию и езда на корточках в кузове машины меня вымотали. Поэтому, когда мы прибыли после 21.00 в дивизион у меня появились мысли об отдыхе. Я предположил, что будут проблемы с организацией моего размещения – время позднее, никого не найдёшь. «Ничего страшного» - подумал я – «переночую в какой-нибудь каптёрке»
Находясь в бригаде, я узнал, что командир дивизиона майор Моисеев – пьяница, что пьёт он как свинья, а его за это не могут выгнать из армии, потому что он имеет высоких покровителей.
Дошло до того что, будучи в Череповце, он напился и валялся на улице, пока милиция не забрала его в вытрезвитель. Там у него началась белая горячка и из вытрезвителя его переправили в госпиталь на излечение.
Всё это происходило совсем недавно, поэтому Моисеев сейчас находится в госпитале. Ещё мне рассказали о том, Моисеев заговаривается, называя себя князем Жаровским (производная от названия деревни Жары, из пяти домов, рядом с которой расположен дивизион).
Узнал я и то, что дивизион считается ссылкой, в штате большой некомплект, как офицеров, так и сверхсрочников.
В дивизионе никто не хочет служить, а младшее звено офицерского состава – почти все двухгодичники – студенты.
В такой ситуации, думая о ночлеге мне ничего хорошего ожидать, не приходилось. Подумал: хотя бы каптёрка, в которой придётся ночевать, была не очень грязной…
Машина остановилась на КПП. Оттуда Скрипкин позвонил начальнику штаба дивизиона – доложил о приезде. Оказалось, что рабочий день не закончен, идёт совещание офицерского состава и все находятся в классе учебного корпуса.
После доклада Скрипкин сообщил мне: «Нас ждут»
По дороге в учебный корпус я увидел тусклый пейзаж жилой территории дивизиона с деревянными постройками. Несмотря на то, что мы шли в полутьме, Скрипкин не терял времени – вводил меня в курс жизни дивизиона. Он рассказал, что есть и каменные здания на хозяйственной территории, это котельная и баня. Казарма, классы, склады, водокачка, навесы, свинарник – старые деревянные постройки. Жилой городок (ДОСы – дома офицерского состава) находится за КПП. Это четыре одноэтажных сборно-щитовых жилых дома. Они с такими дефектами, что их прозвали сборно–щелевыми. В домах очень плотно размещены офицеры и сверхсрочники с семьями. Туалеты находятся на улице, поэтому зимой, когда морозы доходят до минус пятидесяти, народ, снимая штаны мёрзнет.
Вода берётся в колодце, который редко, но перемерзает. Отопление домов осуществляется дровами, которые готовят себе на зиму сами проживающие. Заготовку леса проводят силами дивизиона сообща, а колет дрова каждый сам себе как может. Попросту говоря, совершается военное офицерское троеборье: вода – дрова – помойка.
Помещения дивизиона и жилые дома давно не ремонтировались. Со всех сторон они продуваются ветром и по ним шныряет бесчисленное количество огромных крыс.
Детей офицеров (школьников) доставляют за пять километров в деревню Воронино – там находится ближайшая школа. Возят их на машине без кузова – ракетном сидельном тягаче. В кабине по трое - четверо детишек.
В деревенской школе учеников и учителей не хватает, поэтому с первого по пятый класс занятия проводит один учитель, а все ученики находятся в одном помещении.
Это всё Скрипкин успел мне рассказать по дороге в класс, где нас ждали. Информацию Борис «вываливал» на меня, не жалуясь на судьбу, а, просто констатируя реалии понимая, что такая участь уготована и мне. Я даже заметил в его рассказе некую гордость за себя: мол, условия дрянь, а я в таковых уже семнадцать существую!
Честно говоря, меня его повествование мало волновало и уж совсем не пугало: Анне ещё год учиться в Минске. Я выдержу, а там глядишь - что-нибудь придумаю.
Не так страшен чёрт, как его малюют!
Сейчас меня больше интересовал вопрос: как встретит молодого лейтенанта коллектив?
И он встретил меня смешками и шуточками…
Только мы вошли в класс, я сразу же почувствовал, как неестественно смотрелась моя парадная, цвета морской волны форма в этих условиях! (Отсюда смешки и шуточки).
Как я потом узнал, многие из офицеров парадную форму даже не получали (для чего она здесь?), считая денежную компенсацию за неё более целесообразной и необходимой.
Скрипкин доложил начальнику штаба:
- «Товарищ майор! Старший лейтенант Скрипкин из штаба бригады прибыл. Задачи, поставленные выполнил. Привез с собой лейтенанта на должность заместителя командира батареи»
Перешёптывание и шуточки среди офицеров сразу же смолкли, а начальник штаба опешил:
- «Может, ты и на мою должность кого-нибудь привёз? Ты, наверное, Скрипкин уже дербалызнуть успел. Капитан Курский только что ушёл в отпуск после боевых действий во Вьетнаме, а ты его сразу же куда-то запихнул. Я с подполковником Араловым в обед по телефону говорил - даже намёков с его стороны на перемещения не было!»
- «Забыл Аралов Вам сказать, а я никого и никуда не пихал. Капитана Курского поставят комбатом в другой дивизион. Аралов сказал, что ему некуда деться - лейтенант на капитанскую должность приказом Министра Обороны назначен. Он Минское ВИЗРУ закончил» - доложил Скрипкин.
- «Ну, это совсем другое дело раз Курский пошел на повышение!
Тогда жаль, что ты на моё место никого не привёз!» - вздохнул начальник штаба и, уже обращаясь ко мне:
- «Мы сейчас товарищ лейтенант, готовимся к прилёту командира корпуса ПВО генерала Кабишева – летчика, Героя Советского Союза. Не путайте его только с Карбышевым – того немцы убили, а этот прилетает с комиссией, чтобы нас «убить», а точнее разорвать нам жопу немецким знаком! Уже трижды за этот год наш дивизион признавался не боеготовым!
Для его приезда мы готовим вертолётную площадку на послезавтра. У Вас есть время войти в курс дел. Батарею будет представлять командир – капитан Сергиенко, а Вы как инженер проведёте подготовку
аппаратной и приемо-передающей систем.
А то эти «пиджаки - интеллигенты» - он указал на группу отдельно сидящих лейтенантов – вечно чего-нибудь отмочат. Студенты – что и говорить!»
И уже перейдя на устало-добродушный тон, начальник штаба закончил:
- «Ладно, товарищи офицеры, совещание будем заканчивать. Сейчас лейтенант…, как Вас? Рыжик…расскажет о себе»
Я доложил свою автобиографию, которая умещалась на половине страницы. Докладывал минуту.
- «Какие вопросы к лейтенанту?» - спросил начальник штаба.
- «Никаких!» - бодро и за всех присутствующих ответил Скрипкин – «тем более что товарищ привёз вступительные…»
В класс солдат принёс «Солнцедар». Собрание ожило. Начальник продовольственного склада молниеносно засервировал столы эмалированными кружками, доставил хлеба и консервов.
С полным соблюдением субординации и чиноуважения, с короткими тостами командного состава дивизиона, ящик «Солнцедара» был опустошён за полчаса.
Я только успел спросить у начальника штаба, где мне можно разместиться, сначала хотя бы на ночлег.
- «Завтракать будете в солдатской столовой. Дежурному скажете, что я приказал Вам снять пробу. Скрипкин Вас привёз – у него и заночуете, а завтра выйдет на службу командир дивизиона – майор Моисеев – ему представитесь, и он Вас определит».
Скрипкин попытался возразить:
- «У меня ночевать негде – две комнаты, жена, дети. Куда положить?».
- «Хочешь, чтобы я посоветовал его положить с твоей женой?» - спросил Бориса начальник штаба.
Скрипкин такого совета не хотел.
Первый день службы
На следующий день с утра я пошёл позавтракать в солдатскую столовую – «снять пробу». Затем проследовал на развод личного состава по местам работ. Проводил его начальник штаба майор Агеенков. Первое, что он сделал - представил меня всему личному составу дивизиона, после чего я занял своё место в строю.
Организация развода и поведение на нём личного состава мне не понравились: много говорильни, нет постановки конкретных задач наблюдаются пререкания и разговоры в строю.
В училище было не так. Конечно, я знал, что будет не так, но и не думал, что так плохо.
После развода майор Агеенков сказал мне, чтобы я представился командиру дивизиона – тот прибыл из госпиталя и находится в своём кабинете.
Постучавшись, со словами «Разрешите войти?», я вошёл в маленький кабинет, в котором стоял один письменный стол и было одно маленькое окно.
Помещение было шириной с окно и настолько маленькое, что казалось, будь здесь детский горшок, то он наверняка был бы внутрь ручкой.
За столом, спиной ко мне смотря в окно, подперев голову, сидел, очевидно, командир дивизиона, очевидно майор.
Меня смутило то обстоятельство, что на одном погоне была майорская звезда, а на другом нет.
На мой «вход» никакой реакции. Минута, три, пять…
Я решил – надо представляться. Доложил:
- «Товарищ майор! Лейтенант Рыжик прибыл для дальнейшего прохождения службы!»
В ответ – молчок. Стою, жду. После затянувшейся паузы, не поворачиваясь ко мне:
- «Говоришь, служить прибыл? Так иди, служи!»
Я опешил от такой встречи, но мне надо было определяться с моим размещением и приёмом должности. Решил спросить:
- «Товарищ майор! Разрешите вопрос?». А в ответ:
- «Вопросы здесь задаю я! Ты знаешь кто я?».
- «Знаю. Командир дивизиона майор Моисеев».
- «Не хрена ты не знаешь! Я князь Жаровский! Понял?»
- «Так точно. Понял».
- «Ну, тогда иди, служи лейтенант».
Расстроенный я зашел к начальнику штаба Агеенкову, доложил, как прошло представление в должности. Тот не удивился. Агеенков -участник Парада Победы, знаменосец, кидавший знамена гитлеровской Германии к подножью Мавзолея Ленина был готов ко всему. Даже к тому, что им командует больной идиот.
А вот меня в те времена эта несправедливая «кадровая смесь» самодуров - алкоголиков и участников Великой Отечественной войны меня просто поразила. Причём значительно больше, чем плохие условия жизни в дивизионе. Это был первый урок несправедливости кадровой политики в армии, но увы – далеко не последний.
По ходу моей службы известное выражение:
«кадры решают всё» трансформировалось в другие:
«В кадрах - решают всё».
«Кадры - решают и всё».
«Кадры – решились на всё».
Начальник штаба майор Агеенков был ровесником моего Папы. Пройдя фронт, он дослуживал до пенсии в дивизионе, не имея квартиры в городе. Как и все прочие Агеенков проживал с большой семьёй в лесу и имел только то жильё, что было предоставлено здесь – в сборно–щелевом сарае, называемом ДОСом.
А вот командиру дивизиона майору Моисееву было около тридцати лет, но он имел «мохнатую лапу» и квартиру в городе. Поражала несправедливость: будучи пьяницей и плевательски относясь к службе, Моисеев мог командовать такими заслуженными людьми как Агеенков.
В течение дня я скитался в неопределённости, но, в конце концов, было принято решение поместить меня в общежитие для лейтенантов-двухгодичников. Там я буду до того времени, пока капитан Курский не переедет и не освободит положенную мне штатно-должностную служебную квартиру.
То, что мне такая квартира положена по штату была единственно хорошая новость с момента моего приезда.
Определили моё жильё к вечеру, а утром так и не зная, где буду сегодня ночевать, я отправился на позицию ЗРК С-75В. Отправился «как инженер» проводить подготовку техники к прилёту командира 3-го Корпуса ПВО Героя Советского Союза генерал-майора Кабишева и следовавшей с ним комиссии.
Придя на позицию ЗРК, я долго не мог понять, что я должен делать. Все занимались своим делом, всё светилось и мигало каскадом разноцветных лампочек. Стоял гул вентиляторов охлаждения аппаратуры, который периодически прерывался командами по громкоговорящей связи (ГГС):
- «Кабина У - дайте РК!»
- «Кабина А - срыв АС!»
- «Кабина П - БАПК не держит!»
- «Кабина РВ – смотрите за напряжением».
Тёмный лес, да и только! Однако увиденного я совсем не испугался.
Более того, подумал: хорошо, что в училище мало занимался изучением техники. Те, кто много сидел за схемами теряли время зря. Невозможно всё это действо изучить по схемам, в классе. Надо окунуться с головой в эту обстановку, жить в ней и понимать её и только потом углублять свои знания по принципиальным схемам.
Я уже твёрдо знал, что я ничего не знаю.
Найдя командира батареи капитана Сергиенко, спросил какие мои действия. Тот ответил:
- «Самый сложный участок в Вашем подразделении приёмопередающая кабина. Настройку аппаратуры в ней проводит техник кабины старший лейтенант Гусев. Грамотный, но нервный офицер. Идите туда».
Кабина П это приемо-передающая система ЗРК с пятью антеннами, две из которых весят по две с лишним тонны. Стоит она на возвышенности – на месте постоянной дислокации это насыпная гора. Кабина весом 14 тонн вращается по кругу, вправо, влево. Туда куда её поворачивает из кабины управления (У) маленьким колесом штурвала офицер, производящий поиск цели в воздушном пространстве. Передатчики кабины П посылают на сверхвысокой частоте импульсы мощностью 1 мегаватт. Такое облучение очень вредно для всего живого, поэтому никто из офицеров не хотел работать в кабине П.
Взобравшись на гору, я никак не мог попасть в эту пакостную «избушку на курьих ножках».
Вывешенная на домкратах вместе с колёсами она находилась на уровне полутора метров от земли и постоянно вращалась.
Дверь в неё закрыта, рев моторов сканеров – не докричишься. Тем не менее каким-то образом я умудрился во время паузы вращения «впихнуться» в неё.
Места внутри не было. Площадь пола (2кв.м.) была завалена запасными частями и схемами.
Старший лейтенант Гусев, двухметрового роста, сложившись пополам (высота внутри кабины 1м.60см) что-то крутил внутри рычащих шкафов с аппаратурой.
Он прокричал, перекрикивая гул сканеров:
- «Ты чего припёрся? Места внизу, что ли мало? Здесь и без тебя тесно. Я тут даже один задыхаюсь!»
Я возразил, что имею задачу от комбата – контроль над его работой, но хочу посмотреть и поучиться.
Гусев продолжал ворчать, а я сел на пол, на задницу, потому что стоять не представлялось возможным.
Через полчаса у меня затекли ноги и начало подташнивать. Что и для чего делал Гусев - я не понимал. Он мне не рассказывал, а если бы и рассказывал, то я бы всё равно не услышал.
Прокричав Гусеву:
- «Пойду, посмотрю, как дела в кабине А» (аппаратной), я вывалился на улицу.
Настроения никакого. Как контролировать подчинённых и учить их, если сам ничего не умеешь? Звание есть. Должность (некоторые по семнадцать лет её ждут) тоже есть.
А что и как дальше?
Всё больше и больше я начинал понимать, в какой ситуации оказался….
В кабине А было намного тише. Расчёт - три офицера и один старшина, работал в сравнительно комфортных условиях.
Старший лейтенант мне доложил:
«Товарищ лейтенант! В аппаратной кабине проводятся регламентные работы. Старший техник системы - старший лейтенант Саяпин».
Я поздоровался: «Здравствуйте. Вы, наверное, один кадровый офицер в аппаратной. На какой системе работаете?».
- «Так точно, кадровый. Работаю на системе селекции движущихся целей (СДЦ) уже три года».
- «Отлично. Мы в училище эту систему мало изучали – слукавил я – поэтому поучусь у Вас, а Вы по мере возможности рассказывайте мне о ней. Только так, чтобы это не повредило регламентным работам»
Первый рабочий день закончился у меня, как и у всех - после часа ночи, проведением контроля функционирования на станции наведения ракет (КФС). Контроль не прошёл «как надо», но не из-за техники, входящей в подчиненное мне подразделение, а по вине кабины управления. Были какие-то сбои, и часть офицеров продолжила настройку аппаратуры.
Командир батареи капитан Сергиенко разрешил мне и моим подчинённым идти отдыхать:
- «Нечего здесь торчать. Вы идите, но в семь утра всем быть здесь. Будем встречать комиссию»
Сам комбат Сергиенко, оставив на рабочих местах необходимый расчет, продолжил руководить настроечными работами.
Первая проверка
Сирена взвыла в пять утра, не давая осознавать ничего кроме понятия: срочно быть на своем месте в боевом расчёте. Я прибыл в кабину А (аппаратную). Дежурной сменой сокращённого боевого расчёта проводился КФС. Не выспавшиеся, небритые, хмурые лица расчёта давали мне представление о том, как выгляжу я. «Мало того, что не выспались, так ещё и не пожрем до приезда комиссии» вздохнул кто-то.
КФС прошёл нормально, но станцию не выключили, а началась боевая работа. Очевидно, тревога была упреждающей приезд комиссии и объявлена с командного пункта бригады.
В кабине «У» боевой расчет вёл так называемую боевую работу, а задача моего расчёта заключалась в том, чтобы следить за исправностью аппаратуры. Следили условно. Потому, что, опёршись на гудящие, железные шкафы своих систем, все офицеры-техники дремали.
Сидим на местах час, второй…. Спрашиваю у Саяпина:
- «Как долго могут длиться такие посиделки?»
- «Обычно весь день, а то и ночь»
- «Тогда давайте продолжим вчерашние занятия. Хоть польза будет»
Систему СДЦ я изучал до самого обеда, а только мы собрались поочерёдно отобедать, как по ГГС объявили: вертолет с командиром 3-го корпуса ПВО генерал-майором Кабишевым приземлился на вертолётную площадку дивизиона.
Мне не повезло - командование корпуса на второй день моего пребывания в войсках удостоит меня посещением.
Я ещё плохо понимал структуру частей, поэтому Саяпин объяснил мне, что наш дивизион входит в состав 79-й Гвардейской зенитно-ракетная бригады, а она в свою очередь входит в 3-й корпус ПВО.
Штаб корпуса находится в Ярославле, а сам корпус расположен аж в шести областях!
Позже я узнал, что в состав 3-го корпуса ПВО входят:
- Девять полков ЗРВ Ярославский, Костромской, Вологодский, Переславль-Залесский, Рыбинский, Кимрский, Уйтинский, Верхневольский, Котлаский и 79-я Череповецкая Гвардейская зенитно-ракетная бригада.
- Четыре авиационных полка.
- Бригада и полк радиотехнических войск (РТВ).
- Ряд батальонов обеспечения.
Повторно взвыла сирена. От одного состояния «тревога» мы переходили в другое ещё более «тревожное». Без перерыва на обед.
Было понятно, эту команду (не зная о предыдущей) дал прилетевший Комкор.
Через несколько минут кабина «А» заполнилась подполковниками и полковниками. Началась проверка боевой готовности техники. Боевая работа и опрос личного состава по технической, специальной, разведывательной, противохимической и тактической подготовкам.
Спрашивали и меня. Свой ответ я начинал со слов:
- «Прибыл для прохождения службы позавчера…». Но это никого не останавливало и даже не смягчало.
Мне показалось, что скорее наоборот, подзадоривало показать лейтенанту, что он «зелен» и совсем мало знает.
Вот это я знал и без них…
«Живодёрня» закончилась к 23 часам. По ГГС прозвучала команда: строится на плацу. На улице я увидел, что майора Моисеева не было, построением руководил начальник штаба.
Появился Командир корпуса со следовавшей за ним комиссией. Агеенков подал команду и доложил:
- «Товарищ генерал-майор личный состав 7-го ЗРДН по Вашему приказанию построен!»
Строевой плац, где происходило построение, находился возле казармы. Освещён был он плохо, но было видно: у стоящего перед строем генерала Кабишева глаза метали молнии. Офицеры штаба корпуса приступили к подведению итогов, и чем дольше они говорили, тем больше хмурился Комкор. Когда прозвучал последний доклад, мы поняли - ничего хорошего ждать не приходится.
Генерал подал команду остаться офицерам, остальной расчёт отправил в казарму.
Затянувшуюся из-за перестроения паузу Комкор разрубил восклицанием:
- «Какого чёрта Вам платят денежное содержание?»
Затем перешёл на злобный рокот:
- «Вы работаете на Пентагон, там и получайте зарплату…Больше вреда, чем ваш дивизион, нашему 3-му корпусу никто не причинял…. А где этот Ваш … как его … князь Жаровский? Скотина…. Опять спрятался? Всё равно я добьюсь, чтобы его сняли с должности!»
Минут пятнадцать разъярённый генерал уничижал всех и вся. Закончив речь обещанием массовых репрессий, Комкор повернулся и, не попрощавшись, пошел к вертолётной площадке. Сделав несколько шагов, вдруг повернулся и пошёл обратно к строю.
Все от напряжения словно одеревенели: что ещё ему надо?
Мы стояли одной шеренгой. Генерал провел глазами вдоль неё, увидел меня и подошёл. Протянул мне руку:
- «До свидания лейтенант!»
Сказать, что все ошалели от такого оборота событий - ничего не сказать. Я тоже не понимал, чем заслужил такую честь. Вроде на проверке не очень отличился …
- «До свидания товарищ генерал-майор!»
Комкор пошёл к самолёту, но, сделав несколько шагов, опять обернулся:
- «Не понимаете, почему попрощался только с одним лейтенантом? Да только потому, что Вы все вредители, а он за один день своей службы ещё не успел сильно напакостить боевой готовности дивизиона!»
Сказав это, генерал уже безвозвратно пошёл в ночь. К вертолетной площадке.