Глава 10 http://www.proza.ru/2019/02/02/746
От автора
По своей природе я патологически неорганизованный человек. Однако, хорошо осознавая свой недостаток, много раз делал попытки заранее обдумывать работу над текстами, на несколько дней вперёд… ну или, хотя бы на завтра.
Уже следующим утром я сажусь за компьютер с твёрдым намерением неукоснительно следовать собственным планам, наконец показать характер и «железной» рукой урезонить героев романа, которые прямо игнорируют меня и живут собственной жизнью. При этом совершенно не считаясь с моим временем и растущими объёмами текстов.
– В конце концов, «кто в доме хозяин» ?! … ведь это я автор и поэтому должен решать главное – «быть или не быть» … (хотя, если признаться честно, последние несколько лет я уже стал сомневаться в этом). Больше того, герои романа иногда, даже спорят со мной, часто приводя очень казуистические доводы, например, такой:
- Ведь ты старина - рыбак и хорошо знаешь, как бывает, когда поплавок утонул, а ты успел вовремя подсечь, но именно в этот момент леска на конце удочки обрывается, толи от того, что рыба была слишком крупной, а может быть просто крючок зацепился за корягу и у тебя остаётся только острое чувство досады…
Так-что, дорогой ты наш «писатель», прежде чем на этом месте грубо оборвать линию романа, хорошо подумай над тем, что у тебя останется, а главное, ведь ты уже никогда не узнаешь, что же было на другом конце этой ниточки…
Конечно я пытаюсь отстаивать свои «авторские» права контраргументами и даже иногда кажется, что у меня это получается.
Но, начиная работу над очередным текстом, я постепенно оказываюсь во власти своего воображения, всё глубже погружаясь в сладкий кошмар полупрозрачных грёз и уже вскоре, опять начисто забываю о своих «твёрдых» планах – навести порядок, в собственном внутреннем мире.
…
На самом деле, последнее время, меня стал беспокоить вопрос, а имею ли я право слишком злоупотреблять, испытывая терпение читателя, а самое главное, будет ли это хоть кому-нибудь интересно?
Однако хорошо понимаю, что формат Портала Прозы.ру. отчасти и был задуман, как лаборатория и полигон для экспериментов, даже таких как я, потерявших чувство меры графоманов.
Но, подниматься по ступенькам вверх на десятый этаж тяжелее, чем спускаться, это знает каждый. Так что в окончательном варианте моего романа, всегда можно будет легко убрать лишнее, как делали многие известные писатели.
Но это не значит, что это самое «лишнее» исчезнет навсегда. Большинство глав моего романа написана таким образом, что изменив имена героев и некоторые обстоятельства жизни, их можно будет легко превратить в отдельные рассказы или даже повести.
Глава 11
Бабушка-мама.
1
Лёжа на левом боку, Юрий очнулся и по мерному частому покачиванию понял, что теперь уже поезд быстро движется. Перевернувшись на спину, он снова с хрустом в суставах вытянулся во весь рост и тут же понял, в ящике что-то изменилось и было уже ни как прежде. А уже в следующую секунду от пришедшей в голову догадки у него похолодело в груди.
– Не может этого быть… – прошептал он в плотной вязкой тишине, услышав, как гулко застучала кровь в барабанных перепонках. Потом поспешно приблизив лицо к отверстиям в крышке ящика стал судорожно ощупывать их пальцами, наконец с ужасом осознав – поезд движется с большой скоростью, но воздух уже не бьет в лицо сильными упругими струями. Юрий вспомнил, как накануне вагон несколько раз очень сильно тряхнуло… Таким образом, что-то могло произойти с системой вентиляции снаружи, или же внутри вагона сдвинулись блоки пенопласта, перекрыв доступ воздуха.
Да… это была настоящая катастрофа… – пока поезд мчится с большой скоростью воздух, пробивается где-то в проходах вентиляции через щели, но как только остановится, он тут-же станет ощущать нехватку кислорода.
Такое уже случалось однажды, когда после ливня и резкого похолодания, чтобы согреться, он сам заткнул отверстия перед лицом…
Сейчас Юрий понимал – его мучения от удушья и агония будут долгими, медленными и ужасными, а когда станет терять сознание, в темноте к нему снова придёт тот самый человек глаз, которого он не может разглядеть из-за низко опущенной чёрной шапочки. Но, на этот раз, он уже не сумеет сбросить со своего горла его жёсткие, стальные пальцы…
От мысли о том, что жить осталось совсем недолго, он откинулся назад, нащупал образок и стал молится в последние часы, а может быть даже минуты, вспоминая детей, жену и думал о том, что уже никогда не увидит внука…
Ему показалось, что всё последующее происходило слишком быстро, поезд начал плавно замедлять скорость, а потом окончательно остановился, вагон дёрнулся, а его самого, как обычно по инерции сдвинуло...
Но совсем не так, как это происходило всё предыдущее время, когда он бился затылком о доски. Теперь же, впервые за всё то время, что находится в ящике, Юрий почувствовал, как упёрся ногами в противоположную стенку...
Смысл произошедшего не сразу дошел до его сознания, но в этот момент он вспомнил теперь уже то, как несколько раз вагон менял направление движения, в одну, а потом в другую сторону...
После чего громко и счастливо рассмеялся в тишине – теперь Юрий, уже точно знал – пока он спал, по какой-то причине вагон перецепили на станции и тот, всё также движется, только другой стороной – по отношению впереди идущего локомотива. Система вентиляции работает, как обычно, но теперь, воздух в ящик поступает из тех отверстий, которые находятся в крышке, выше ступней ног и в его положении ничем особенно страшным ему это не грозит…
---
В полной темноте Юрий, закрыв глаза, наконец смог расслабится, почувствовав приятную тяжесть в ногах и лежащих вдоль тела руках.
В этот момент, он услышал в голове слова маленькой Маши – «… потом я начала медленно проваливаться в какую-то глубокую, глубокую чёрную яму, где было очень холодно, а потом – умерла…»
– Да, теперь то, он уже знает, каково это, сначала попрощаться с этим миром, а потом, когда смерть отложила приговор, даже здесь, в тёмном тесном и вонючем ящике, радоваться тому, что жизнь продолжается! ...
2
Когда я, наконец с трудом, открыла глаза и увидела перед собой серые деревянные балки на потолке барака – продолжила свой рассказа бабушка – очень удивилась тому, что оказывается ещё жива и самое главное, совсем не помню, как смогла выбраться из темноты страшной ямы. Потом повернула голову, а увидев, что вместо кроватей рядом пустое место поняла, что Оли и Нюры уже нет... Я с трудом нащупала образок на шее, однако поднять руку, чтобы помолится не смогла и от этого заплакала.
– А дочка то, только на седьмой день пришла в себя! – раздался удивленный и обрадованный мужской голос.
– Значит – Бог миловал! – отозвалась та самая, уже не молодая женщина санитарка, которая стригла меня наголо. И подойдя, села на стул рядом с кроватью. – А ты чего плачешь? – удивилась она. Я повернула голову и шевельнула рукой в сторону опустевшего места рядом. – Ты о тех двух девочках близняшках убиваешься, которых из монастыря вместе с тобой привезли… – догадалась женщина кивнув головой – они ведь очень слабенькие были, Господь их уже на третий день прибрал, Царствие Им Небесное. Думали, что и ты Богу душу отдала. Батюшку позвали, он уже и отпеть успел. А потом, вас троих, свести в общую яму хотели, да наш доктор вовремя вернулся. Он долго жилки на твоей шее и висках щупал, а когда сказал
– Будет жить... – Батюшке с сердцем плохо стало, чуть грех на душу не взял, девочку живую, едва не закопали. Так, что тебе Машенька, Господа надо благодарить, да радоваться.
В тот день я узнала, что женщину – санитарку зовут Ульяна – Остались мы с мужем Василием одни… – тяжело вздохнула она перекрестившись. А потом стала кормить меня пшеничной кашей с салом, ложка за ложкой набирая её из глиняной чашки – Ведь у нас подряд четверо сыновей было, троих ещё маленькими Господь к себе забрал, а Василий, очень уж девочку хотел, поэтому сейчас тебя Маша, дочкой называет.
Старшего сына не по закону, два года назад на войну забрали, поскольку единственный кормилец он у нас остался. Потом письмо пришло, ранили его, теперь в немецком плену в городе Дрезден мается. Я все глаза выплакала, да что проку то, от слёз…
Всё нам с мужем постыло, вот и решили, оставить дом в верхней станице, хозяйство, пасеку в горах на дальних родственников, да пойти в церковь попросить совета для того, чтобы в тифозном бараке работать, за умирающими ухаживать. Может быть Господь услышит молитвы, увидит дела наши, искренние старания и там в далёкой Германии какой-ни будь христианин сжалится и сыну нашему единственному поможет.
Батюшка нас благословил и сказал, что мысль облегчать людские страдания в тифозном бараке, куда из простых мирских по своей воле прийти никто не захочет, нам в голову Всевышний вложил.
– Будет Вам первый знак от Господа – если сами не заболеете и живы останетесь. – Мы с мужем здесь работаем уже больше двух месяцев и смертей видели страшно сколько, считай каждого третьего, что сюда попадает – хороним… Ну вот и молодец девочка – всю кашу съела! – радовалась Ульяна – У меня глаз то, уже намётанный вижу, что пошла на поправку, теперь болезни тебя не достать.
Дай Бог здоровья нашему доктору, сколько жизней спас, за него все больные молятся. Мы с мужем грамоты не знаем, а он хотя у него и работы очень много, с наших слов письмо сыну написал, поклоны передал, а в ответ от Василия, мы тоже письмо получили. Ему в немецком госпитале, при лагере для военнопленных, раненую кисть правой руки хотели отрезать, поскольку гангрена началась, да он отказался, вот теперь не знаем выживет ли… – после этих слов заплакала теперь уже сама Ульяна, а девочка, как могла, стала её успокаивать.
…
Однажды в бараке после обеда, когда крепко уснула, мне почему-то приснился удивительный сон. – Будто писатель Чехов рассказ, которого «Каштанка» я ещё маленькой девочкой впервые в жизни смогла прочитать по слогам, сидит рядом на стуле и ласково гладит меня по голове. От этого стало так хорошо, что я засмеялась. А потом от чьих-то лёгких прикосновений к лицу, начала просыпаться, с трудом открыла глаза и удивилась ещё больше! – Чехов со своей знакомой бородкой, усами и пенсне со шнурком, продолжал сидеть рядом и глядя на меня улыбался. – Это Вы, Антон Павлович…? – эти слова вырвались у меня как-то сами собой – Но когда-то уже давно, в старом журнале «Нива», под портретом в чёрной рамке, я сама прочитала что, Чехов умер… – после этих слов доктор неожиданно рассмеялся
– Как видишь – живой, а если не веришь можешь даже потрогать. Только не Чехов я, и зовут меня Олег Степанович, но могу заверить, что любой земский врач в России, хоть немного хочет походить на Антона Павловича.
А ты сильной девочкой оказалась, скажу честно – даже я сомневался, что выживешь! – потом доктор заставил меня поднять руки и пошевелить пальцами, к тому времени у меня это уже хорошо получалось. – А, что Машенька, сейчас то стало понятно – читать ты умеешь, а писать? – доктор снял пенсне и близоруко щурясь, глядя на меня с улыбкой на лице, протёр стёклышки платком. Помню, как я в ответ радостно закивала головой. Олег Степанович надел пенсне и повернувшись на стуле посмотрел на стоявших рядом Ульяну и её мужа. – Теперь есть кому, Вашему сыну письмо написать. Сможешь? – посмотрев на меня подмигнул доктор, после чего снова надел пенсне. – И я опять радостно закивала головой.
– Да уж больно мала, да слаба… – засомневалась женщина.
– Эта сможет! – весело рассмеялся врач и погладил меня по стриженной голове. – Я по настоянию градоначальника, в женский монастырь ездил, смотрел эпидемиологическую обстановку. Полный порядок, есть там монахини, очень образованные из высшего сословия. А Игуменья, так вообще, дальняя родственница императора Николая Второго.
Исключительное соблюдение правил общественной гигиены, туалеты обеззараживают хлоркой, руки моют перед каждым приёмом пищи, два раза в неделю моются и парятся в бане, при малейших признаках болезни или просто недомогании, монахинь отправляют в изолятор… – После этих слов я уже не могла сдержаться и взяла доктора за руку. – Знаю, знаю… – улыбался он глядя на меня – о чём спросить хочешь. – Разговаривал с матерью твоей, Софьей Михайловной, сказал – что кризис уже миновал. – Радуется она за тебя, любит, молится и целует… – после этих слов выражение лица Олега Степановича стало серьёзным – Умнейшая женщина, французский и итальянский языки знает, Гомера по памяти цитирует. Разговор умеет поддержать, с такой монахиней даже просто поговорить – за честь. Она тебе Машенька, баул кожаный просила передать, я его пока в своей комнатке под кровать поставил, а когда ей сказал, что, ты и сама в монастырь скоро вернёшься, она только улыбнулась и головой покачала. – Там книжки её любимые, будет выздоравливать, а чтобы не так скучно было, вслух читать станет больным, что рядом в бараке лежат.
– Скоро снова в монастырь поеду, у них там запасы карболки кончаются, увезу сколько смог купить и поклон матери твоей передам. Тебе в монастырь пока нельзя, здесь побудешь. Завтра тебя Ульяна в баню сводит, попарит с веничком из степной солодки, чтобы остатки хвори выгнать.
…
Оказалось, сына Ульяны звали, как и отца, значит Василием Васильевичем. Письмо, со слов родителей, я написала уже на следующий день, а доктор сам отправил его на единственной в то время в городе почте.
С того времени, я стала вставать с кровати, а поскольку сидеть без дела не привыкла, начала помогать ухаживать за больными.
– И откуда в тебе столько силы – удивлялась Ульяна – ещё совсем недавно умирала, маленькая, ручки ножки худенькие, а сейчас уже и не угонишься за тобой…
- - -
После этих слов, Юрий увидел перед собой ту самую стройную хрупкую девочку, в выцветшем большом не по размеру больничном халате, с тёмными кругами вокруг глаз, настолько близко, что мог не только хорошо разглядеть, но кажется, даже дотронуться рукой.
И в этот момент, наконец до конца осознал, что ещё совсем недавно, каждый день мог видеть эти близкие и родные черты лица и даже маленькая родинка между бровей, которую ещё недавно любил целовать, была той же самой...
Все эти годы бабушка была рядом – ведь это его дочь Даша!!!
Но самое поразительное, заключается в том, что если бы он не оказался в темноте и тишине намертво заколоченного ящика то, наверное, прожив жизнь, так и не смог бы этого понять…
В ту минуту парадоксальность, а самое главное потрясающая важность этого открытия для Юрия, стала настолько очевидной, что в полной темноте ящика лёжа на спине он почувствовал, как из уголков глаз по вискам одна за другой потекли слёзы …
А потом в его голове снова зазвучал голос Ульяны
– Доктор только завтра, после обеда из монастыря вернётся, ты Маша пойди в его каморку, разденься приляг на кровать, накройся одеялом и поспи…
…
– Машенька проснись – нагнувшись над кроватью тихо зашептала на ухо, улыбавшейся во сне девочке, женщина. – Олег Степанович приехал, ему надо тебе что-то сказать – девочка тут же открыла глаза, как будто вовсе не спала и села на кровати.
Была глубокая ночь, на маленьком столике стояла зажжённая керосиновая лампа, при свете которой, Маша с удивлением заметила, что на Ульяне вместо застиранного выцветшего серого больничного халата – белая крестьянская блузка в полоску и длинная широкая юбка со складками.
– Я помогу… – но вместо чёрного приютского платья, женщина стала надевать на неё чужую, не по размеру большую, тёплую шерстяную кофту и слишком длинную юбку – Ничего, что велики – шептала натягивая на ноги девочки сначала тёплые шерстяные носки, а потом мягкие чувяки, женщина. – Зато не простынешь – в эту минуту в каморку вошел Олег Степанович, при этом Ульяна встала и кивнув головой вышла. Мужчина сел на стул и долго молчал… а потом, как будто решившись, не глядя девочке в глаза, наконец заговорил глухим незнакомым голосом.
– Всё думал, можно ли говорить об этом, всю дорогу пока ехал на телеге искал нужные слова, а сейчас увидел тебя Машенька и всё забыл… – в этот момент в дверном проёме показался Василий, в казацкой гимнастёрке подпоясанный кожаным армейским ремнём и старой фуражке, с красным околышем без кокарды. Увидев его доктор снова повернулся к девочке. – Мало у нас времени… но сейчас я понял главное, лучше тебе Маша знать правду, чем потом долгие годы ожидания, ты девочка сильная, всё поймёшь и сможешь пережить…
Нет на свете больше твоей матери Софьи Михайловны, старой игуменьи, всех остальных монахинь, что жили в монастыре и половину девочек сирот тоже нет… – После этих слов доктор по-видимому наконец решился взглянуть в глаза сидящей напротив Маши, и она увидела в его глазах слёзы. А потом, Олег Степанович стал отрывисто говорить навзрыд – когда я приехал в монастырь… уже всё закончилось, их убили приехавшие на лошадях солдаты с винтовками и шашками… а половину девочек сирот куда-то отправили – после этих слов доктор оглянулся по сторонам и приблизившись тихо заговорил – А ведь твоя мать Софья Михайловна знала об этом, а может быть чувствовала, потому саквояж и передала… – в дверях показалась Ульяна
– Доктор, скоро начнёт светать…
– Да, да ещё минутку. В монастыре меня допрашивал какой-то очень строгий молодой человек в кожаной куртке, с Маузером в деревянной коробке на ремне, по виду студент. Он уже знал, что девочек отправили в тифозный барак, я сказал ему, что умерли все трое, но думаю, он мне не поверил.
Стоит взглянуть на тебя Машенька, только один раз и становится понятно, что ты не из крестьянского сословья, так что сейчас тебе лучше быть от этого места подальше.
Благодаря Божьей помощи, сообща, с тифом мы справились. Поэтому Василия и Ульяну я отпускаю домой, поедешь с ними, станешь жить в горах на пасеке, а они будут говорить всем, что, ты их дальняя родственница – сирота из Ташкента. – Доктор достал из-под кровати кожаный саквояж, протянув мне и только в эту минуту я наконец осознала, что больше никогда не увижу мамы-Сони и зарыдала – поплачь девочка, поплачь, тебе сейчас это нужно – доктор погладил меня по голове, а потом прижав к себе обнял. – Я в саквояж положил несколько листов писчей бумаги, пузырёк с чернилами и школьную ручку, а ещё найдёшь там, новые запасные стальные пёрышки в жестяной коробочке от монпансье. Пора Машенька, уже светает, с Богом… – Олег Степанович перекрестил меня.
– Хочу знать, где их похоронили…? – я посмотрела на доктора и по тому, как затряслись пальцы на его руке, когда он снова снял пенсне стало понятно, насколько неожиданными мои слова оказались для мужчины.
– Должен тебе сказать Машенька… – было заметно как доктор с трудом пытается найти нужные слова, однако в этот момент в проёме дверей снова показалась Ульяна, и доктор увидев её кивнул головой – я думаю будет лучше, рассказать тебе об этом позже, когда в начале осени, я приеду на пасеку погостить, и ты уже совсем окрепнешь...
…
Василий, помогая залезть на телегу, зашептал мне на ухо – если кордон с казаками ещё на месте, тебя соломой накроем, а ты лежи тихо, не плачь, голоса не подавай и ни бойся, там старшим кум Егор Аверьяновичь, он детей наших крестил.
– Через некоторое время, когда Ульяна накрыла меня с головой сеном, я прижала к груди саквояж и как будто почувствовала тепло мамы – Сони, от этого улыбнулась, а потом, совсем не заметила, как уснула…
…
Проснулась я уже от сильного грохота и тут же ощутила запах хвои, телега ехала в узком глубоком ущелье, рядом с шумной горной рекой с обеих сторон был густой лес из вековых Тянь-Шаньских елей.
В тот день, первое близкое знакомство с горами, поразило моё воображение и изменило отношение к этому величайшему на земле чуду природы. Раньше панорамы гор, которые я видела издалека, всегда казались мне сказочно красивыми, как на ярмарочных лубочных картинках и вызывали детский восторг и восхищение. Но когда я наконец, смогла близко увидеть их реальные, ни с чем на земле не сравнимые грандиозные размеры, к этим чувствам прибавился душевный подъём и очищение от всего тяжёлого, ненужного и плохого. Даже в церкви, я не чувствовала себя так близко к Богу, как в горах…
– Странно и удивительно! – вдруг неожиданно громко заговорила молодая учительница – я всегда считала себя настоящей комсомолкой и в Бога не верила, но вот сейчас, слушая Вас, поняла, что впервые близко увидев горы испытала те же самые чувства, только тогда, не смогла в них разобраться… – в этот момент, наверное, сознав, что неожиданно перебила рассказ бабушки, Аня покраснев с виноватым выражением лица посмотрела на Юрку, а потом на бабушку – Извините меня Мария Ивановна…
- - -
– Вот мы и приехали – улыбался Василий, показывая рукой в сторону широкого ущелья… – и в эту минуту, Юрий лёжа в тишине качавшегося на скорости вагона, хорошо разглядел на его пологом, зелёном широком склоне освещённым ярким горным солнцем, несколько десятков ульев. Выше была видна сложенная из толстых еловых стволов избушка, покрытая мхом крыша пчельника, небольшая банька, сараи, стога заготовленного на зиму сена и загон для скота, а ещё несколько соток вскопанной земли, на которой росла картошка и овощи. В эту минуту, Юрию даже показалось, что он ощутил неповторимый и такой волнующий запах альпийских лугов. А потом, вдруг заметил, как на такое милое и родное лицо Маши, прямо на щёку, села пчела с тяжёлым полупрозрачным янтарным брюшком, наполненным мёдом. Девочка улыбаясь подставила руку, насекомое устало перебирая лапками с налипшими на них шариками пыльцы, вскарабкалась по пальцам выше, а потом снявшись с жужжанием улетела в сторону ульев.
– Вот как… – удивился Василий, помогая Маше слезть с высокой телеги – я думал, все маленькие девочки, как мои племянницы пчёл бояться и так громко визжат от страха, что в ушах закладывает. А ты Машенька не боишься! Значит и пчёлы тебя полюбят. – В этот момент далеко обежав улья, по склону с громким лаем и радостным визгом к телеге бросились две больших собаки, однако девочка сделала шаг им навстречу и те перестав лаять, настороженно остановились в нескольких метрах от неё.
– Свои Шкворень… – улыбался Василий и большой лохматый серый кобель, с рыжими подпалинами на боках, подойдя аккуратно обнюхал протянутую девочкой руку. Потом, позволив погладить себя по голове и почесть за ухом, приветливо завилял хвостом. – А ты Шилка чего знакомиться не подходишь? – и длинноногая остромордая сука, помесь с местной казахской борзой – казы подошла ближе. – Вот Машенька и собаки тоже тебя за свою приняли – не переставал радоваться Василий.
3
С тех пор началась моя новая жизнь в горах на пасеке. Ульяну я звала мамой, а Василия батюшкой – продолжала рассказ бабушка. – Спать мы ложились рано, с заходом солнца между высоких каменных хребтов, а вставали с первыми лучами на востоке. Я изо всех сил старалась помогать по хозяйству, особенно мне нравилось ухаживать за пчёлами. Василий считался лучшим пасечником в городе, и я научилась у него многому. Ульяна знала все местные лечебные травы и время, когда можно было их заготавливать.
Как-то быстро я привыкла ездить на лошади, без седла и вместе с двумя собаками, следила за пасшимися в том же большом ущелье и соседних, коровой козами и баранами. А с заходом солнца сгоняла скотину в загон.
Очень многое с тех пор делала сама, даже снаряжала патроны для старого ружья, сначала капсюлем, порохом забивая пыжи, а если нужно дробью или картечью. А когда ночью начинали громко лаять Шкворень, и Шилка нужно было вставать и стрелять холостыми в воздух, чтобы было громче, отпугивая рыскавших в окрестных ущельях волков.
Оказалось, чуть выше излучины горной реки на джейлау, расположился аул из двух десятка юрт, где казахи старшего Жуза из рода Шапырашты пасли скот. Они часто приходили на пасеку, мы угощали детей и взрослых мёдом, а они приносили нам молоко, кумыс, курт и сыр.
Так у меня появились подруги – девочки – казашки моего возраста, некоторые из них, уже были замужем. Со временем, я сама стала часто бывать в ауле.
Невозможно придумать ничего лучше для освоения другого языка, чем непринуждённое общение со сверстниками, так что уже через несколько недель я могла понимать своих новых подруг, а с годами хорошо разговаривать на казахском языке.
…
Только через месяц Василий спустился в город, за мукой, солью, керосином и другими необходимыми в хозяйстве вещами. А на почте уже ждало письмо из Германии.
Когда наконец я прочитала его, и мы узнали, что сын здоров и даже руку удалось сохранить, это был настоящий праздник. В тот же день, мы трое сели в избушке за столик, и я при дневном свете стала писать письмо в далёкую Германию, стараясь не упустить ни одного пожелания родителей. В первых же строках они сообщили, что Господь наконец, на радость отцу, послал им маленькую дочку и теперь у Василия есть названная сестра Машенька.
…
В самом начале осени, когда в ущелье листву на верхушках деревьев только чуть тронул легкий багрянец, погостить на пролётке с охотничьим ружьём в кожаном чехле и гостинцами, приехал доктор Олег Степанович. Он подарил нам с Ульяной красивые китайские шёлковые платки. А потом, накинув один мне на плечи, очень удивился обнял и поцеловал.
– Да, жизнь в горах на природе тебе Машенька пошла на пользу, подросла и настоящей красавицей стала! Я боялся за тебя, волосы на голове у женщин после пережитого тифа сильно редеть начинают и мелко виться, а у тебя сейчас вижу, как-то быстро отросли и наоборот – так красиво закудрявились, а ещё гораздо гуще стали.
– Это моя подружка Сауле из аула, научила в корни волос айран втирать – счастливо рассмеялась девочка – а потом сывороткой из коровьего молока промывать, так все казашки делают, поэтому у них косы такие красивые, густые, толстые и на солнце блестят.
– Ай да девочка, молодец – кого жизнь любит – того хорошему учит! – не переставал удивляться и радоваться за меня доктор.
А потом они с Василием, сидя за столиком в избушке, за встречу пили медовуху, а Ульяна с Машей в казане готовили картошку с ароматным мясом молодого барашка.
Утром, когда едва стало светать, взяв собак мужчины пошли на охоту, и я тоже увязалась с ними. Непуганой дичи в окрестных лесах и кустарниках, в те временя, было очень много и поэтому далеко идти не пришлось. Но надо сказать – охота мне очень не понравилась и на всю жизнь оставила в душе не хороший осадок. Собаки громким лаем выгоняли из густого кустарника зайцев, а доктор, оказавшийся очень хорошим стрелком, тут же срезал их с одного выстрела. И даже фазаны или кеклики, поднявшись из кустов в воздух, не могли далеко улететь, камнем падая подстреленными.
Но Олег Степанович оказался человеком не жадным, ему по-видимому скоро надоела лёгкая охота, и мы уже к обеду спустились на пасеку с четырьмя убитыми зайцами, дюжиной фазанов и куропаток. Больше я на охоту никогда в жизни не ходила.
…
Зиму мы втроём жили на пасеке, в отличии от других семей, занимавшихся пчёлами и переезжавших с ульями в станицы. Надо было проверять составленные в сложенном из брёвен пчельнике ульи, кормить скот, ухаживать за коровой и баранами. А в конце зимы, когда голодные волки окончательно теряли страх, спать по ночам одетыми и выходить с ружьём заряженным картечью, когда собаки начинали лаять.
…
Время было очень неспокойное, гражданская война докатилась и до нас, почта и телеграф работали плохо и с большими перебоями. К концу зимы на пасеке стали кончаться запасы соли и керосина, но спускаться на лошади в станицу было опасно. Говорили, что в окрестностях города рыскали дальние конные белогвардейские разъезды. Так, что ответа на наше последнее письмо от Василия из Германии мы так и не дождались, ни в том году… ни в последующем.
…
Ничего так сильно не угнетает и не старит, как постоянная тревога за родного человека и бесплодные ожидания. За эти два года, так и не получив хоть, какой-нибудь весточки от сына, Ульяна от слёз почти ослепла, а у батюшки сильно болели ноги и внешне они оба, прямо на глазах состарились.
К тому времени мне уже исполнилось пятнадцать лет, я редко бывала в городе. Только на Пасху мы на телеге спускались вниз, чтобы помолиться и поставить в церкви свечи. А уже на следующий день покупали нужные вещи, муку и другие продукты, а ещё навещали родственников Ульяны и Василия. Но несмотря на это, к нам на пасеку уже несколько раз приезжали свататься женихи, но я всем отказывала.
Очень не хотела оставлять родителей одних, а с пчёлами и по хозяйству, уже легко могла справляться сама…
После этих слов бабушка спохватилась – чай то у нас совсем остыл… – и встав взяла со стола старый медный чайник. А вскоре стало слышно, как в сенях сердито зашипел примус. Через пять минут Юрка, и учительница с удовольствием ели ароматные пряники, запивая их горячим сладким чаем. Однако, бабушка по их взглядам, хорошо поняла, что оба с нетерпением ожидают продолжения рассказа.
…
Шел уже тысяча девятьсот двадцать первый год… – продолжила свой рассказ бабушка и по её особенной улыбке на лице в ту минуту Юрка понимал – на этот раз она опять вспомнила, что-то особенное и очень важное для неё самой.
– В тот летний день, мы с батюшкой, как обычно, занимались пчёлами, на головах у нас были шляпы с широкими полями и тёмной защитной сеткой. Василий всегда говорил, что для этой работы спешка не нужна. Важно было открыть каждый улей, обдать соты из дымокура с тлеющим сухим конским навозом, а потом очень тщательно очистить от погибших пчёл, а главное понять, не больна ли пчелиная семья и как можно ей помочь.
В этот момент внизу, на разбитой дорожной колее возле реки, я заметила человека с солдатским мешком за плечами. Мужчина остановился и приложив ладонь правой руки от яркого солнца козырьком, посмотрел в нашу сторону, а потом пошел вверх к пасеке. Увидев под ногами сломанную ветку, поднял и как-то по-хозяйски аккуратно положил рядом с дорожкой. В этот момент незнакомца увидели Шкворень, и Шилка с громким злобным лаем помчавшись вниз, а подбежав к незнакомцу, вдруг завизжав, стали с радостью прыгать вокруг. Батюшка повернувшись увидел мужскую фигуру с мешком за плечами, я хорошо заметила, как затряслись его руки, и он уронил рамку с сотами.
– Наконец-то пришел… – глухим голосом произнёс батюшка, а потом повернулся ко мне – беги Маша к Ульяне и как ни будь подготовь, только сразу не говори, что – Васька сын вернулся, а то неровен час, сердце не выдержит и помрёт на радостях. – После этих слов я побежала вверх и зайдя в дом подошла к матери, вязавшей перед окошком тёплые шерстяные носки на зиму. Она взглянула на меня и улыбнулась.
– Наши собаки кого-то привечают, наверное, сестра моя с мужем за мёдом приехали. – Я не стала ничего говорить, а сделала то, что в ту минуту подсказало сердце, просто подошла и взяв её руку прижала к своей груди. – Неужто сын вернулся… – как-то, сразу же догадалась Ульяна, а ну-ка дочка помоги мне встать, а то что-то ноги перестали слушаться. – Когда мы вдвоём вышли во двор, оба Василия уже поднялись по дорожке к дому.
---
В эту минуту Юрий не понимал, почему сейчас лёжа в ящике он так смутно и размыто стал видеть то, как Ульяна обнимала сына и плакала от радости. Стоявший рядом отец отворачиваясь тайком смахивал слёзы, собаки вились под ногами радостным визжанием и скулежом показывая своё отношение к происходящему.
А потом, батюшка взяв сына за плечи, повернул в сторону стоявшей напротив девушки.
– Это Василий, та самая внучка, о которой мы тебе в письме написали. А что, это ты Машенька шляпу то, с сеткой так и не сняла, чай не мусульманка, могла бы и лицо показать – теперь уже счастливо смеялся отец.
– Растерялась немного… – смутилась девушка. После этих слов в темноте, Юрию неожиданно ударили в глаза все краски яркого солнечного дня, и он понял, что всё это время смотрел на происходящее глазами Маши через мелкую чёрную, защитную сетку. А сейчас, когда она сняла её, он уже мог хорошо разглядеть стоявшего напротив в гимнастёрке с Георгиевским крестом на груди, молодого красивого улыбавшегося мужчину с соломенными усами и здоровым детским румянцем на щеках.
Теперь, прямо на глазах Юрия, выражение лица мужчины стало меняться, сначала появилось удивление, а потом настоящий восторг и восхищение.
– После того, как полтора года назад сбежал из лагеря для военнопленных, считай сквозь всю Европу пешком прошагал, видел немок, француженок, итальянок и много женщин других наций. А по России то, ещё больше дорог пройти пришлось, но такой красивой девушки встретить не доводилось!!!
После этих слов Юрий от переполнявшей его радости и восхищения, лежа в ящике уже не мог удержаться и громко засмеялся… А его дед то, по молодости оказался парнем не промах, увидел красивую девушку и с первых же слов сумел в любви объясниться!
…
На самом деле Юрий, мог видеть родного деда Василия Васильевича, только на маленькой выцветшей, пожелтевшей от времени фотографии, почти столетней давности, размером пять на восемь сантиметров, которая и сейчас находится среди прочих снимков в его шкатулке. Она была сделана ещё в городе Верном, в единственной фотографии Лейбина.
В те далёкие времена технические возможности фотоаппарата не позволяли сделать «живую» фотографию. Перед объективом большого деревянного аппарата, на длинной выдержке, человек должен был не моргая глазами, замереть больше чем на минуту. Поэтому, в каменно – напряженных выражениях лиц сидевшей на кресле, совсем ещё молодой бабушки с маленьким мальчиком на коленях – его будущим отцом и стоявшего рядом деда, было трудно понять чувства, которые они испытывали.
Но сейчас, он уже может видеть, как когда-то давно, они смеялись влюблялись и радовались жизни. И если бы у него был карандаш он, бы смог перенести на лист бумаги даже выражения счастья и любви на их лицах…
В этот момент Юрий наконец вспомнил, где на самом деле находится и откинувшись головой на бутылку с водой, расслабился.
Да… последнее время, происходящее в темноте ящика стало всё больше увлекать и захватывать, но с другой стороны пугало его…
…
За всю сознательную историю человечества такие ситуации, когда люди не по своей воле оказывались надолго запертыми в полной темноте и тишине казематов, наверное, случались не один раз – думал Юрий – Он даже читал, что у некоторых народов мира существовали подобные казни. Многие приговорённые в темноте и полной тишине сходили с ума и погибали, а выжившим, если конечно такие были, наверное, просто не приходило в голову описать свои ощущения.
Люди всегда боялись смерти, но так уж они устроены, им очень интересно знать, что испытывает другой человек, оказавшийся живым закопанным в могиле.
Из публикаций в интернете Юрий знал, что уже в наше время, некоторые люди на себе даже ставят эксперименты. Когда их живыми в гробу, на некоторое время закапывают в могиле. Сейчас перед его глазами на мониторе компьютера выплыл сюжет одного ролика, который вызвал у него улыбку – Немолодой мужчина лежит закопанным на двухметровой глубине в могиле, внутри удобного мягкого гроба, в котором есть освещение, принудительная подача свежего воздуха, еда вода и даже запас алкоголя. А сам он, открыв ноутбук, общается с друзьями и рассказывает о своих ощущениях. Но находясь даже в таком комфортном положении, этот человек кажется, не смог выдержать более суток…
На этом месте его размышления прервал снова зазвучавший в голове голос бабушки
– Василий думал, что я ещё совсем маленькая девочка. А я знала, что он на десять лет старше меня и поэтому представляла старым больным раненным солдатом. А когда в первый раз мы встретились на пасеке, то сразу же полюбили друг друга… – Бабушка замолчала, а маленький мальчик Юрий в эту минуту глядя на неё понимал, что за всю свою недолгую жизнь редко видел, чтобы её лицо так удивительно светилось изнутри от воспоминания счастья, которое она когда-то испытала.
– Той – же осенью мы повенчались, сыграли свадьбу… – задумчиво улыбалась бабушка – мы очень любили друг друга и хочу сказать, что Василий так и остался моим первым и единственным мужчиной…
– А что дальше…? – снова не выдержала Аня глядя на бабушку.
– Потом была целая жизнь в которой, как и у всех остальных людей было и хорошее, и плохое. Рождались дети, старились и умирали родители. Пришлось пережить, смерть мужа и троих детей.
А ещё пожар, когда во время голода в тридцатых годах, сгорело половину домов в верхней станице города Верного, а мы со старшим сыном смогли спастись только потому, что выпрыгнули в окно. Из пламени я сумела выхватить только старый саквояж и благодаря тому, что в нём были мои метрики, потом смогла выправить новый паспорт и записала сына на свою фамилию Левиных.
– Да, но Вы Мария Ивановна почему-то так и не рассказали – смогли ли разыскать могилу няни-Сони? …
– Могилу… – надолго задумалась она повернувшись и глядя в окно и по выражению лица бабушки Юрка понял, как ей было трудно говорить об этом…
– А могилу монахини вырыли себе сами…
Эти непонятные и странные слова бабушка, однако, сказала уже таким твёрдым и сильным голосом, что Юрке и молодой учительнице стало понятно, она устала и её рассказ на этом закончен.
С того далёкого времени бабушка больше не вспоминала об этом, а сам Юрка, никогда не расспрашивал, боясь сделать ей больно.
4
Учился Юрка хорошо, хотя ему были ближе гуманитарные предметы история, география, рисование, а по французскому языку он был лучшим в школе и даже получил второе место на городской олимпиаде. Но уже осенью того же года, произошло то, что изменило и перевернуло его жизнь навсегда.
Однажды днём в октябре, придя из школы, он увидел, что на двери висит замок, такое случалось нечасто. Юрка знал, что ключ был спрятан под камнем рядом и достав открыл двери. Обычно обед уже дожидался его, но сегодня маленький столик был пуст.
Его почему-то удивило, что жестяные часы с кукушкой на стене остановились и длинные цепочки для их завода с тяжёлыми гирями на конце, висели почти касаясь глиняного пола.
Очень хотелось кушать, Юрка не стал дожидаться бабушки, отрезав себе горбушку от буханки хлеба, он намазал её маргарином и посыпав сахарным песком тут же съел, запив водой из алюминиевой кружки. А потом решил сделать школьное задание на завтра, чтобы осталось время поиграть с пацанами на улице. Уроки он сделал быстро, но бабушки почему-то долго не было, от этого ему стало грустно, выходить во двор расхотелось, он положил подбородок на сложенные на столике руки и стал смотреть через решётку окна на улицу.
А потом, кажется даже уснул, увидев перед собой улыбающееся лицо отца, с марлевой повязкой наискось лба, но почему-то не совсем белой, а с большим красным пятном на месте раны. Тот поманил Юрку рукой, и он обрадовался подумав, что отец хочет сказать ему что-то… Но в этот момент загремела скоба и в сенях заскрипели дверные петли.
– Пришла! – обрадовался он. Открылась оббитая старыми одеялами дверь комнаты… и на пороге появилась страшная незнакомая старуха, с почерневшим лицом, растрёпанными седыми волосами, глубокими морщинами, красными запавшими глазами и безумным взглядом. Юрка испугался насколько сильно, что вскочив с места прижался спиной к стене.
Старуха взглянула на него, а потом поняла, что напугала мальчика и её взгляд стал осмысленным. Вынув из волос полукруглый костяной гребень, женщина стала поправлять их укладывая назад знакомым ему с детства движением и в этот момент в страшной чёрной старухе Юрка, наконец узнал родную бабушку.
Увидев, что часы с кукушкой на стене стоят, она подойдя привычным движением подтянула на цепочках сначала одну тяжёлую чугунную гирю в виде еловой шишки, потом другую. Затем посмотрела в окно, на улице уже стало темнеть, после чего, указательным пальцем двигая минутную стрелку поставила время…
Для него и сейчас осталось загадкой то, как бабушка могла легко угадывать время суток, ошибаясь только на несколько минут.
---
Юрий до сих пор помнит число и сейчас видит перед собой время на циферблате ходиков, было семь часов пятнадцать минут вечера.
Женщина подошла и устало опустилась на скамейку, привычно положив на колени натруженные руки – нет больше у тебя отца, остались мы сынок одни на этом свете. – Когда смысл этих слов дошел до Юркиного сознания он громко заплакал…
…
Война догнала отца, большой осколок в его голове сдвинулся, он умер внезапно, от обширного кровоизлияния в мозг.
Бабушка сама организовала похороны. Всю долгую дорогу, пока гроб везли на открытом кузове грузовой машины, в далёкий предгорный посёлок, Юрка с бабушкой накрывшись одеялом от ледяного встречного ветра и обнявшись, одни сидели рядом на жёсткой деревянной скамейке.
Отца хоронили рядом с матерью, а вокруг собралось не меньше тысячи человек. Тут же, прямо над свежей могилой, организовали митинг и говорили об умершем только хорошее. Юрка видел, как многие люди вокруг плакали и всё это время, в его голове звучали слова
– Остались сынок, мы одни на этом свете… – никогда до дня смерти отца, бабушка его так не называла, именно с тех пор Юрка стал часто звать бабушку – мамой.
…
После поминок, в новом большом сельском клубе, построенном всего полгода назад, председатель колхоза уговаривал бабушку остаться в посёлке.
– Для тебя Ивановна, всегда дело найдётся, да вот хотя бы и новым клубом вместе с библиотекой будешь заведовать, а со временем и новый домик вам построим.
– Внук подрастает, учится хорошо, в следующем году в шестой класс перейдёт. В посёлке школа начальная, а ему десять классов заканчивать надо, а потом ещё в институт поступать так, что всё равно в город переезжать придётся.
Однако бабушка помня о том, что Юрка пропустил неделю занятий и ему нужно догонять школьную программу, засобиралась в город.
5
Прожила бабушка девяносто шесть лет, никогда не жалуясь на здоровье, хотя он знал, как сильно у неё болели ноги и спина.
Но однажды, поздней холодной осенью, неожиданно в первый раз в жизни, она попросила Юрия свозить её на могилку мамы-Сони…
На следующий же день, рано утором, Юрий пригнал с автостоянки свою старую «копейку», удобно усадил на заднем сиденье бабушку, и они поехали в сторону Первомайских озёр, которые старожилы в городе до сих пор называют Приютскими. Он конечно хорошо понимал, что отыскать могилу монахинь через столько лет вряд ли получится.
Несмотря на прожитые годы, зрение и память у бабушки было хорошими, она сразу узнала место, на котором когда-то стоял женский Новодевичий монастырь.
– Всё изменилось, почти ничего не осталось, только дом игуменьи стоит на том же месте…
После этих слов она тяжело вздохнула, а потом попросила отвести её на берег озера, где сама вышла из машины.
Юрий, взяв бабушку под руку, довёл до скамейки на пустом грязном пляже, в нескольких метрах от берега большого озера, и помог сесть заботливо укутав одеялом. Бабушка снизу-вверх посмотрела на него, и он сразу понял, что должен оставить её одну.
Больше двух часов старая женщина, не двигаясь сидела глядя на холодную осеннюю воду. Конечно он не мог знать о чём она думала и всё это время просто ждал возле машины…
Уже через несколько дней после этой поездки бабушка потеряла сознание, упав на кухне, когда готовила обед. Приехавшие врачи скорой помощи, узнав сколько лет женщине, посоветовали готовиться к неизбежному.
Юрий привёз из церкви батюшку, который соборовал умирающую. В этот момент бабушка неожиданно открыла глаза, а увидев рядом священника и зажжённые свечи улыбнулась. Потом найдя взглядом, своего единственного внука, она едва заметным движением головы позвала Юрия. Он сразу понял это и нагнувшись над кроватью поцеловал её. А потом рука старой женщины с трудом стала подниматься по одеялу до того места, где на груди была иконка Божьей Матери с Младенцем Иисусом. Юрий понял, что должен помочь, в тот момент у бабушки даже хватило сил приподнять голову. – Теперь она твоя, надень… никогда не снимай… это были её последние слова. – А потом умирающая снова потеряла сознание. Это были последние слова его любимой мамы–бабушки. Через несколько часов её не стало.
Юрий похоронил бабушку на кладбище у дороги, неподалёку от предгорного посёлка, в одной оградке, рядом с могилами матери и отца…
...
Уже через несколько лет после смерти бабушки, вначале нового тысячелетия, в стране шла перестройка, ломая и уродуя судьбы людей.
О прошлом уже можно было говорить открыто и однажды, в местной газете «Караван», Юрий прочитал статью – расследование одного местного журналиста о том, как в тысяча девятьсот восемнадцатом году были расстреляли монахини «Новодевичьего монастыря» и половина девочек сирот. Трупы убитых были сброшены в озеро…
Причина того давнего преступления заключалась в том, что игуменья – настоятельница монастыря, раздражала новую власть своим дальним родством с царской фамилией. А в созданный при монастыре детский приют, свозились девочки-сироты из обедневших и разорившихся аристократических семей со всей России. Приют пользовался особым покровительством императрицы Марии Фёдоровны.
Это чудовищное преступление долгое время властью тщательно скрывалось, а факты замалчивались и, наверное, поэтому архивных документов не сохранилось.
Однако, в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, местные власти решили очистить от ила озёра, которые в то время официально назывались Первомайскими и летом были любимым местом отдыха горожан.
Правда всплыла наружу неожиданно, когда открыли шлюзы, ниже по арыкам вместе с илом поплыли человеческие черепа с пулевыми отверстиями, а ещё изрубленные детские кости…
В тот момент Юрий вспомнил свою родную бабушку-маму, холодной осенью сидевшую на скамейке у кромки воды на берегу Приютского озера… а ещё сказанные ей, когда-то давно, казавшиеся такими странными слова … а могилу монахини вырыли сами…
…
Уже давно нет на этом свете его любимой бабушки, – с грустью думал Юрий, в темноте ящика снова трогая на груди иконку Девы Марии. – Но осталась память, раз за разом возвращающая его, уже не молодого мужчину в далёкое детство, воспоминания о котором неотделимы от его бабушки-мамы.
А ещё у него есть дочь, как выяснилось уже здесь в темноте и тишине ящика, настолько похожая на ту самую девочку Машу из его видений, что их даже можно перепутать… – однако последняя мысль теперь уже заставила его Юрия улыбаться…
6
Министерство социального обеспечения уже давно планировало на месте гаража, построить дом для общества слепых и в скором будущем его решили сносить.
Для нескольких легковых машин нашли другое место, а бабушка вдвоём с Юркой, так и остались зимовать в обветшавшей, рассыпавшейся от времени длинной, узкой холодной комнате.
Уголь на зиму теперь, никто не собирался завозить и бабушке на последние деньги пришлось покупать десять тонн и ещё несколько кубометров дров, для растопки. Зима в том году выдалась суровой и уже к новому году стало понятно – дров и угля до весны не хватит, и бабушка как могла экономила топливо. Так, что им приходилось спать вдвоём на одной узкой кровати одетыми, согревая друг друга. А однажды морозным январским утром проснувшись и выбравшись из-под нескольких одеял, которыми они накрывались с головой бабушка с Юркой обнаружили, что изо рта идёт пар, потолок и стены комнаты покрылись инеем, герань на окне замёрзнув поникла и почернела. А ещё на столе застыв, лопнула банка, в которой был чайный гриб, и вода в ведре на печке схватилась толстым слоем льда.
Удивительно было то, что в конце той тяжёлой зимы с резкими оттепелями, в городе была эпидемия гриппа, но Юрка оказался одним из немногих учеников в школе, которые не заболели. В тот год он перешёл в шестой класс.
С началом лета в их дворе появились рабочие, чтобы сносить гараж и несколько маленьких разваливающихся строений рядом, в которых жили соседи. Но бабушке вдвоём с Юркой, идти было некуда, и они отказались освобождать то помещение, которое было их единственным жильём.
По этому поводу случился скандал, однако в те времена, которые некоторые люди считают плохими, было невозможно просто, взять и выкинуть человека на улицу. И уже через неделю, бабушке вручили ордер на две комнатки в небольшом доме на два хозяина, который принадлежал обществу слепых и находился на восточной окраине города.
Главы 12-13 http://www.proza.ru/2019/03/08/440