Во второй половине 80-х годов прошлого столетия идеологи «перестройки» ломанулись в архивы, пытаясь найти документальные свидетельства преступлений советской власти. И оконфузились, поскольку убойных доказательств, способных скомпрометировать её в глазах народа, в пыльных папках не отыскалось, а то, что удалось наскрести по сусекам, никак не тянуло на то, чтобы объявить «камуняк» вселенским западлом и тем самым обосновать смену общественно-политического строя в стране. Нельзя было эти доказательства свалить на «людоедскую» сущность советской власти, поскольку власть даже в самых что ни на есть «цивилизованных» капиталистических странах зачастую была куда как кровожаднее, в том числе и по отношению к собственным народам.
Потерпев афронт, в ведомстве «кукловода перестройки» Яковлева пошли другим путем, а именно дали «зеленый свет» творческой интеллигенции, живущей с фигой в кармане, и позволили им публиковать всякие «нетленки». Практически одновременно в книжных магазинах появились «Дети Арбата», «Белые одежды», «Чёрные камни», «Ночевала тучка золотая», «Доктор Живаго», «Архипелаг ГУЛаг» и прочая сомнительная литература. Но эти творения вызвали бурление фекалий только в среде московской и питерской интеллигенции, для которой «и так всё было ясно и известно», а вот фильмы «Гараж», «Небеса обетованные», «Покаяние», «Забытая мелодия для флейты», «Пиры Валтасара», «Интердевочка», «Маленькая Вера», снятые талантливыми советскими режиссёрами, по силе психологического воздействия на советских же людей были сродни массированному артобстрелу и произвели на него деморализующее впечатление. (Это потом уже наш кинематограф почему-то выродился в мерзкие «Сволочи» и тупой «Штрафбат» с унылым Серебряковым; и, кстати, точно так же литература выродилась в убогих Донцову, Маринину и Акунина.)
Одним из таких перестроечных фильмов был великолепный, не побоюсь этого слова, фильм режиссера Владимира Бортко «Собачье сердце», поставленный по одноименной повести Михаила Булгакова.
… Случилось так, что книгу я прочитал уже после того, как посмотрел фильм, и, к моему удивлению, оказалось, что основная идея повести – разоблачение попыток науки евгеники создать искусственного человека, в фильме же во главу угла поставлен антисоветизм и антикоммунизм. Недаром за него ухватились наши либералы, цитируя к месту и не к месту особо сочные фразы профессора Преображенского, Швондера и Шарикова. Причём Бортко, шельма, несомненно понимал истинный смысл повести Булгакова, и для усиления антисоветской направленности применил не совсем этичный метод, а именно включил в фильм некоторые эпизоды из других произведений писателя и соответственно кое-что убрав из первоисточника.
(Это как если бы талантливый художник изобразил Бабу Ягу добродушной старушкой, любящей безобидно подшутить над путниками, а другой, не менее талантливый, двумя – тремя мазками превратил её в злобного монстра-людоеда.)
Нынешнее поколение, сидя перед телевизором в отдельной квартире, в комфортных условиях, сочувствует несчастному Преображенскому, третируемому беспардонным Шариковым и наглым председателем домкома Швондером, хихикая над тем, как благородный профессор в конце концов ставит на место зарвавшихся хамов. А всё потому, что нынешнее поколение с какого-то бодуна, а может как раз благодаря таланту режиссёра стало ассоциировать себя именно с профессором Преображенским и его учеником Борменталем, а не с пролетариями Пеструхиным и Жаровкиным, забыв, что оно само вовсе не является потомками буржуя Саблина и сахарозаводчика Полозова, живших в десятикомнатных квартирах и выкинутых из этих квартир теми, кто ютился в подвалах и бараках.
Но ведь если оценивать ситуацию с классовой позиции, то окажется, что и профессор Преображенский не так уж и благороден, и Швондер не такой уж обормот, да и Шариков… того-с, да… Решительно непонятно, какие могут быть к нему претензии у профессора. С таким же успехом он мог пригласить к себе в квартиру бомжа с теплотрассы, а потом пытаться заставить его не спать на полатях.
Попробуем. Например:
Профессор Преображенский заявляет:
-Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом.
И дальше:
-С вас, Шариков, сто тридцать рублей, потрудитесь внести.
– Хорошенькое дело, – ответил Шариков, испугавшись, – это за что такое?
– За кран и за кота! – рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.
Выходит, ласка не единственный способ, возможный в обращении с живым существом? Что ж вы, профессор, ласково не объяснили Шарикову, что он не прав, а стали орать на него, как грубый пролетарий?
Ещё:
-Да, я не люблю пролетариат...
Так и хочется сказать господину профессору: «Милай, ты пролетариев и в глаза не видел! Когда ты «Аиду» в Большом театре слушал, делал подпольные аборты, лечил сексуальные расстройства у нэпманов или пересаживал яичники обезьяны дамам бальзаковского возраста, пролетарии у станков стояли, уголёк в шахте рубили да электростанции строили, чтобы у тебя свет был, паровое отопление и горячая вода в ванной».
Наслаждайтесь:
-Городовой! Это и только это! И совершенно неважно — будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить вокальные порывы наших граждан.
То есть кумир российских либералов ратует за полицейское государство?
И ещё:
- Документ, Филипп Филиппович, мне надо.
Филиппа Филипповича несколько передернуло.
– Хм... Черт... Документ! Действительно... Кхм... Да, может быть, без этого как-нибудь можно? – голос его звучал неуверенно и тоскливо.
– Помилуйте, – уверенно ответил человек, – как же так без документа? Это уж извиняюсь. Сами знаете, человеку без документа строго воспрещается существовать.
То есть профессор ратует за полицейское государство, но по отношению к нему самому «без этого как-нибудь можно?»
Вдогонку.
- Я бы этого Швондера повесил бы, честное слово, на первом суку, - воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, - сидит изумительная дрянь в доме, как нарыв.
А перед этим:
-Господа, - возмущенно кричал Филипп Филиппович, - нельзя же так.
Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?
- Четырнадцать, профессор... Вы понимаете, огласка погубит меня. На
днях я должен получить заграничную командировку.
- Да ведь я же не юрист, голубчик... Ну, подождите два года и
женитесь на ней.
- Женат я, профессор.
- Ах, господа, господа!
То есть Швондер, покусившийся на комнату Преображенского – «изумительная дрянь», а педофил, совративший 14-летнюю девочку, «голубчик»!!!
Перейдём к Швондеру.
Умён Бортко, не отнять! Это был гениальный ход - пригласить на роль председателя домкома клоуна Карцева, а не какого-нибудь драматического артиста. Ибо в книге Швондер совсем другой человек, нежели в фильме! Ему почему-то пеняют, что он Шарикову документы выхлопотал и на работу устроил. Но ведь это его прямая обязанность – следить, чтобы на вверенной ему территории не проживали подозрительные люди, невесть откуда взявшиеся! Хотя бы потому, что явись в квартиру милиция проверить соблюдение паспортного режима, профессор Преображенский спрятался бы за широкую спину властных покровителей, тех самых, кстати, кого он наедине с Борменталем всячески бранит и поносит, а Швондеру бы ой как не поздоровилось. Да, у него с профессором взаимная неприязнь, и чё? Это же сплошь и рядом, в любой коммуналке отношения соседей далеки от пасторали!
Да и просто по человечески – Швондер единственный, кто подумал, что у ЧЕЛОВЕКА Шарикова должно быть имя, документы, крыша над головой и работа, в отличие от знаменитого учёного, для которого Шариков так и остался результатом научного эксперимента. Более того, поняв, что эксперимент провалился, профессор со своим подельником почти без колебаний этого ЧЕЛОВЕКА убили. И то, колебались они поначалу только потому, что боялись за свои шкурёнки, а не потому, что нельзя нарушать божью заповедь «Не убий».
Теперь про Шарикова… Впрочем, Полиграф Полиграфович Шариков всего лишь реинкарнация погибшего от удара ножом в пивной «Стоп-сигнал» балалаечника Клима Чугункина, которого если и можно назвать пролетарием, то только с приставкой «люмпен». А вообще Чугункин самая настоящая творческая личность, (креакл, прости Господи), сродни музыканту Юре, певцу Киркорову и режиссёру Серебренникову. Ибо способ заработка у них одинаковый – развлекать почтенную публику. И неважно, что один играл на балалайке, другой – терзал гитару, третий – пел, а четвёртый ставил порнографические спектакли. К слову – в пристрастии к блескучим нарядам какой-нибудь Басков Шарикову сто очков форы даст.
(В скобках – давеча на новогоднем «Огоньке» столько Шариковых собралось, что смотреть было невозможно, я через пять минут после начала переключил на канал «Океан» и наслаждался жизнью подводных обитателей моря. И кстати, уже после энтот «Огонёк» назвали «балом сатаны» по ассоциации с другим произведением Михаила Булгакова).
Под занавес. Самый яркий пример подмены понятий - глупейшая поговорка «Взять всё и ПОДЕЛИТЬ». В книге это проходная фраза, вложенная автором в уста маргинала, а в фильме нам ненавязчиво внушают, что в этом и заключается великая идея социального равенства! Но если разобраться, то ведь в результате ПРОЛЕТАРСКОЙ революции никто ничего не делил. Наоборот, отняли у буржуев и сделали ОБЩИМ – и заводы, и газеты, и пароходы! (Кто не знает – слово коммунизм от лат. communis — «общий»). Делить кинулись как раз далеко не пролетарии в гнуснопрославленном 1991-м году, как раз у пролетариев всё и отняв – и заводы, и газеты, и пароходы, оставив их с ваучерами и пустив в оборот ещё одну поговорку: «Нехорошо считать деньги в чужом кармане!» Извинитя, если вчерашний комсомольский вождь, ходивший в затёртом пиджачке, вдруг за пару лет стал долларовым миллионером, то почему бы и не поинтересоваться, как образовалось его состояние? Докажет, что честно добыл – ради Бога, пользуйся! А если он старушку грохнул?
И напоследок. Никогда не задумывались, почему Булгаков повесть назвал «Собачье СЕРДЦЕ?» Не гипофиз и не, извините, яйца, пересаженные от человека собаке, а именно сердце. Может, это название не к Шарикову относится? А?