Как легко мы шагаем по жизни, как редко ценим близких, вспоминая о них лишь тогда, когда попали в сложную ситуацию. Мы знаем и, не сомневаясь ни на йоту, верим: эти люди придут к нам на помощь по первому зову, не ожидая благодарности и не считая потраченных нервов, бессонных ночей, материальных затрат, потому что они – наши РОДИТЕЛИ, те, кто подарил нам шанс прийти в этот жестокий, но прекрасный мир и стать человеком.
Был случай, который сегодняшняя я, повзрослевшая с того времени на 30 с лишним лет, сама дважды ставшая мамой, буду помнить всю оставшуюся жизнь. Тогда я многого не понимала, но, будь это в моих силах, повернула бы время вспять, чтобы моя мамочка была жива и смеялась так, что, услышав ее, даже посторонние расплывались в улыбке. Увы! Мы не всесильны.
…Июльское солнце палило нещадно. «Запорожец» несся по трассе Южно-Сахалинск – Холмск, прочь от островной столицы, с трудом огибая ямы и постоянно подпрыгивая на ухабах. Тогда и в помине не было на этом участке асфальта. В тесном салоне четырехколесного украинского «железного коня» я и моя сестра Ольга изнывали от жары. Мы сидели сзади, а так как были девочками весьма любознательными, то всю дорогу вскакивали, видя очередной потрясающий пейзаж за окном. Плед сползал с сидений, и мы плюхались на горячие от солнечных лучей кожаные подушки, обжигая «пятую точку». Но разве это нас пугало?
Серо-коричневая лента грунтовки убегала вперед, расползаясь в мареве полуденного зноя. Крыша «запорожца» накалилась. Нам с сестрой было уже не до открытий – хотелось воды и хотя бы на время покинуть металлическую душегубку, разогнать кровь в затекших ногах. Вид зеленеющих полей за окном начал надоедать. Неожиданно за селом Пятиречье, по правой стороне дороги, выплыло розово-сиренево-фиолетовое облако.
- Ой! Что это? Господи, цветы! Давайте остановимся! – заверещала Ольга.
Действительно, это было чудо! Вдоль автомобильной трассы на километры тянулись цветочные поля. Люпины… Они тихо качали своими соцветиями-колокольчиками, украшая ярким ковром обочины дороги. Люди говорили, что их в свое время посадили японцы. Я не знаю, так ли это, но люпины были восхитительны.
- Пап, давай остановимся, - не сговариваясь, закричали мы с Ольгой.
Отец затормозил у обочины:
- И впрямь надо сделать остановку, размяться немного.
Мы с сестрой стремглав, как застоявшиеся в стойле молодые кобылки, выскочили из машины и рванули на ближайшую полянку. Сгребали охапками эти цветочные «облака» с дурманящим ароматом, и нам все казалось, что букеты ничтожно малы. Хотелось поставить их в зале, в спальне, на кухне, в коридоре. Папа, отбиваясь от назойливой мошкары, скомандовал нам:
- По коням! Пора ехать!
Мы с Ольгой упали на заднее сидение, с трудом удерживая огромные букеты. Я с упоением вдыхала аромат цветов. Сидевшая на переднем пассажирском месте мама стала чихать. Глаза ее заслезились, лицо начало опухать. Отец, сообразив, в чем дело (аллергия!), потребовал выбросить букеты. Оля послушно открыла окно и избавилась от цветов. Мне же совершенно не хотелось расставаться с этим чудом, поэтому я запротестовала:
- Не буду выбрасывать! Не хочу!
А потом просительным тоном добавила:
- Папочка! Посмотри, какая прелесть! Ну не на помойку же ее?!
Приговор отца был суров и обсуждению не подлежал:
- Цветы за борт! И немедленно! Видишь, маме плохо!
Я не понимала: как такие чудесные цветы могут таить страшную угрозу здоровью человека? Бред какой-то! А как насчет «красоты, которая спасет мир»? Рыдая и пытаясь горячими мольбами разжалобить отца (знала: он нас, дочерей, любил до беспамятства), я пробовала отстоять хотя бы маленький букетик. Куда там! Папа был тверд, как гранит:
- Я сказал, нет! Выкинь цветы! И все!
Пришлось подчиниться. С тяжелым вздохом и со словами «Прощайте, цветочки!» я выбросила злосчастный букетик в окно. Ветер подхватил стебельки и унес прочь, похоронив их потом под пеплом дорожной пыли.
Папа оказался прав – у мамы на люпины была аллергия. Спустя некоторое время мамочка задышала ровнее – восстановился сердечный ритм. Она перестала хлюпать носом и чихать. Мама оживилась и, словно извиняясь за случившееся, стараясь заполнить вдруг возникшую в салоне тишину, принялась смеяться, шутить порой невпопад.
- Смотрите, - нарочито веселилась она, указывая на пастуха, - дудочки у него нет, а коровы сами за ним идут, как привязанные.
Я, вжавшись в заднее сиденье, тихо переживала. Мне не было дела ни до пастуха, ни тем более до его коров.
Какой я была эгоисткой! Другого слова и не подобрать. Спустя годы я узнала, что от аллергии человек может умереть, но тогда… Тогда об этом и подумать не могла, как не могла себе представить, что мои «милые» шуточки типа «все, бросаю университет и иду работать!» мама примет, как стойкий оловянный солдатик, - спокойно. Так, по крайней мере, выглядело со стороны. На самом деле, ее сердце рвалось на части.
Мамочка всегда подбадривала меня в трудную минуту и говорила: «Ничего не бойся, я рядом с тобой». И не впадала в истерику, когда я вдруг совершала ошибку. Она – мама, понимающая и принимающая своего ребенка таким, какой он есть. Тут всякая логика бессильна. Существует только всепрощающая материнская любовь.
Мамы уже нет в живых, но если бы я могла вернуть то время!.. Возможно, ее жизнь не оборвалась в 65 лет. Она бы увидела, как растут ее внуки, как появляются на свет правнуки. Не суждено… Прости меня, мама! А ты помнишь те люпины? Они по-прежнему растут вдоль дороги перед Холмским перевалом. При виде их у меня к горлу подступает ком, я смахиваю бегущие по щекам слезы и думаю, думаю… Вот ведь как бывает: тебя, мамочка, уже нет на белом свете, а они, люпины, есть. Несправедливо! Отмотать бы кинопленку нашей жизни на два, нет, теперь уже на три десятилетия назад! Мы снова вместе: ты, папа, Оля, я. За окном мелькают пестрые поля… Ты смеешься… Люпины… Спазм… Дыши, родная, живи…