Бостонский синдром

Аннотация.
Серийный убийца похищает женщину. Она не хочет умирать и придумывает, как заставить преступника оставить ее в живых. Однако это не детектив. Это аллегорическая повесть-притча – протест, высказанный обществу потребления, глобализации, засилью высоких технологий.   

Елена Хотулева

Бостонский синдром. 18+

***
Глава 1
***

Я очнулась на железной кровати без матраса, к которой меня приковали тяжелой колодезной цепью. Перед глазами вертелись лиловые круги, не давал дышать трупный запах. Я попыталась повернуть голову и посмотреть, где нахожусь. Скорее всего подвал. Из освещения только толстая свечка, воткнутая в банку с песком. Стоит на деревянной табуретке неподалеку от моей кровати. Под потолком висит цепь с крюком на конце. Ее второй конец цепляется за какое-то колесо возле двери. Что это? Орудие пыток?

Давно ли я тут? Что произошло? Я напрягла память. Да, был конец рабочего дня. Я спустилась в подземный паркинг к машине. Это я помню. А потом? Какой-то провал. Попробую сначала. Итак, среда. Меня ругал начальник. Дескать заказчику не понравились результаты, которые дала моя стратегия продвижения нового товара. Идиот. Точно. Именно это я и подумала, когда он сказал, что сильно разочарован. Да, да. Я очень расстроилась. У меня так дрожали руки, что в туалете я уронила на кафельный пол смартфон. Разбила вдребезги. Странно. Точно помню, что испытала какое-то облегчение, что никто не будет звонить. Я так устала от перенапряжения, что меня трясло.

Да, теперь я вспоминаю. В паркинге ко мне подошел какой-то мужчина, довольно симпатичный. А что он хотел? Ах, да. Он сказал, что никак не может пристегнуть детское кресло к заднему сидению. Попросил помочь. Что было дальше? Я подумала, что у него в машине ребенок. Потом повернулась к нему спиной, чтобы закрыть дверцу. Так… Ну да. И собралась идти спасать ребенка. А потом. Потом… Точно! Я почувствовала, какой-то укол в шею. После этого я оказалась здесь. Значит, он что-то вколол мне. И привез в этот подвал.

Сердце застучало в ускоренном темпе. Я как в детективном триллере. Жертва маньяка? Или серийного убийцы? Кто способен одурманить женщину уколом наркотика, а потом примотать цепью к железной кровати? Это точно не прекрасный принц. Теперь я узнала, что такое страх. Нет, не страх смерти, не осознанный страх происходящего. Я испытывала животный страх, как реакцию на опасность. Нечто такое, что заложено в генах. Оказывается, такой страх заставляет весь организм работать иначе. Не знаю, сколько процентов мозга задействовано у нас в повседневной жизни, об этом много десятилетий идут бесконечные споры, но, кажется, мой мозг активизировался на сто процентов.

Я стала животным, которое попало в западню и ищет из нее выход. Нет. Я не права. Животное да, оно искало бы выход. Я же превратилась в гроссмейстера, который просчитывает сотни возможных ходов. Итак. Исходные данные. Это был мужчина, лет сорока. Да, именно так. Лет на десять меня старше. Рост. Примерно 180 сантиметров. Телосложение среднее, сорок восьмого или пятидесятого размера. Похож на научного работника, преподавателя вуза или какого-нибудь врача. Аккуратный. С милой обаятельной улыбкой. Одет в черные брюки, голубую рубашку и синюю ветровку. Ничего примечательного. И этот непримечательный человек запер меня в подвале. Чтобы убить? Пытать? Или просто держать здесь долгие годы? Я покрылась испариной и услышала стук собственных зубов. Мне было жутко. Но я не переставала думать.

Сколько просмотрено сериалов о маньяках. Сколько прочитано новостей. И вот, когда сталкиваешься с чем-то подобным в жизни, то не знаешь, что делать. Хотя это и правильно. Я же не психиатр, не судмедэксперт, чтобы составлять профиль преступника. Но я женщина. А он мужчина. Он ненормальный. Я кажется пока в норме. Это дает мне преимущества. Надо соображать быстрее. Рано или поздно он придет. И тогда все зависит от моего первого слова, первого взгляда, первого выражения лица. Потом я смогу ошибаться. Но сейчас ошибка – это вход в ад. Это уравнение с тысячей неизвестных. Поэтому математически его решить нельзя. Есть только один правильный ответ на вопрос, что делать. И этот ответ можно найти только одним методом – «методом тыка». И куда тыкать, мне должна подсказать интуиция и интеллект.

Снова к исходным данным. Почему люди становятся маньяками? Издевательства со стороны родителей, сверстников, учителей. Несчастная любовь. Психическая болезнь. С этим можно справиться с помощью психологических приемов, уловок и прочих головоломных инструментов. Но есть те, кто убивает потому что хочет убивать. Пытает, потому что хочет пытать. И этому поведению нет объяснения. Раньше таких людей приговаривали к смертной казни. Теперь дают пожизненное. И что мне с этого? Я трачу время на ненужные размышления.

От чего оттолкнуться? Я не читала в новостях, что в городе или области находят женские трупы. Что это может значить? Рассмотрим самый худший вариант. Он серийный убийца, он ворует женщин, убивает, трупы прячет. Ни одного тела не нашли, поэтому на заявления родственников о пропаже тридцатилетних женщин мало кто реагирует. Решено. Он убийца и мучитель по призванию. Он не жертва. Он не мститель. Он любитель власти и крови. Крови и власти.

Кажется, меня осенило. От идеи, которая мне пришла в голову, захотелось глубоко вздохнуть, но цепи так сильно сжимали грудную клетку, что я испытала боль. Ладно. План. Жертва он или не жертва – неважно. Он убивает здесь и сейчас. В этом времени, в этой стране. По причине, которая возникла в его жизни. Ему сорок лет, может чуть больше или меньше. Если виноваты родители, то на вскидку еще плюс сорок лет. Отматываем восемьдесят лет назад и каким-то образом переносим его сознание в то время. Желательно еще в другую страну. То есть в место и время, где не существуют ни он, ни проблема, которая пробудила в нем чудовище. Да, но страну он должен выбрать сам. Итак, если сейчас 1938 год. Я не могу сказать, что без интернета знаю много бытовых подробностей о том времени. Меня смущает близость войны. Лучше подстраховаться и выбрать чуть раньше. Пусть это будет 1937 год. Ну, если мой расчет верен, то он сам и подкорректирует.

***
Глава 2
***

Я хотела продумывать план дальше. Но в двери закряхтел замок. Все. Это конец. Или начало. Чем бы это не было, я твердо знаю одно – такие люди чуют страх, они идут на него, они заводятся, они им питаются и живут. Поэтому мне разрешены любые эмоции, но я не должна бояться этого человека. Я закрыла глаза. Насколько могла расслабилась. И стала внушать себе, что на дворе 1937 год. Я услышала, как кто-то подошел к кровати, видимо, пододвинул табуретку, предварительно куда-то переставив свечку, и сел. Я слышала, как бьется его сердце. Я слышала, как он дышит. Чувствовала, что от него тонко пахнет парфюмом с нотами восточных пряностей. И понимала, что он меня изучает. Он провел рукой по моей щеке. Пришла пора идти ва-банк. Я открыла глаза.

– Милый! – Я попыталась сымитировать радостное удивление. – Ну наконец-то! Боже, как я соскучилась! Какой ты молодец, что забрал меня из этой кошмарной больницы! Да, я всегда знала, что ты меня любишь. Счастье мое! Ты снова меня спас. Как я тебе благодарна! – Выпалив все это истерическим речитативом, я дернулась, будто бы в желании его обнять, но охнула от сопротивления цепей. – О… Мой дорогой… Значит, я все еще не здорова? Да? Врачи сказали тебе, что я опасна? Для тебя или для себя? Впрочем, не важно. Все равно мы оба будем переживать. Да, ты молодец, что придумал эти цепи. Не отпускай меня, пожалуйста. Ты надежно их скрепил? Я не сбегу как в прошлый раз? Ах ладно… Дай мне посмотреть на тебя. Как я рада, как счастлива оказаться дома. Хотя я понимаю, что это другое место, не то, где мы жили до моей болезни. Можешь не объяснять. Я представляю, сколько денег ты потратил на мое лечение. Тебе все пришлось продать…

Я сделала паузу, чтобы наконец-то сосредоточиться и рассмотреть своего собеседника. Да, это был он, тот самый человек из паркинга. В черных брюках и голубой рубашке. Довольно обаятельный. У него была классическая стрижка, густые русые волосы. Глаза… Трудно сказать при таком освещении, но скорее всего серые. Он не улыбался. Его лицо не выражало ни удивления, ни агрессии. Он наблюдал. О чем он думал? Вряд ли он так сразу поверил в то, что я рехнулась. Но если он умственно развит, то ему в голову может закрасться мысль, что его наркотик вместе со стрессом, который я испытала, сбил какие-то настройки в моей голове. Я должна упорно отстаивать эту позицию. И всячески ее подкреплять. Раз он молчит, я продолжу. Видимо мне вообще придется много говорить. Но это несложно.

– Дорогой, – Я улыбнулась и к своему удивлению поняла, что начинаю вживаться в роль. – Ты меня еще любишь? Ну почему ты молчишь и молчишь? Я так изменилась от лечения, что ты даже не хочешь меня поцеловать? Ладно, я понимаю… Тебе надо время. А может ты не доверяешь мне? Но почему? Я же твоя жена… О нет! – Я постаралась простонать это с максимальным трагизмом. – Ты сто раз прав. Знаешь, я сейчас поняла, что практически полностью потеряла память. Любимый мой, я не помню, как меня зовут. Но… Я по какой-то причине удержала в голове много деталей. К примеру, если бы ты спросил меня, какое сейчас число, я бы без труда ответила, что пятое июня 1937 года. Ну что? – Я посмотрела на него как победительница. – Я права? Ну же! Скажи. Тебе нужны еще какие-то доказательства моего здравого рассудка? Пожалуйста. Мы женаты десять лет. У нас долго не было детей. А потом… – Я выдавила слезы и шмыгнула носом. – Это несчастье. Я все помню, милый. Это увы, никто не сотрет из моей памяти. Я родила девочку. Такую же прекрасную как ты. Но она умерла, когда ей был всего месяц. И все. Что-то сломалось во мне. У меня перед глазами история моей жизни. Сначала частные врачи. Потом больницы. Смирительные рубашки. Потом ремиссия. И снова болезнь. Мои побеги из дома. Как ты намучался со мной. Но всегда был рядом. Вот и сейчас. Я помню, был какой-то стресс. Я сорвалась. Что-то натворила. Тебе пришлось вызывать скорую. Но я полностью согласна с тобой. Сейчас пришла пора забрать меня у них. И хотя я не помню своего имени, местами не соображаю, что к чему, я могу любить тебя. И это для меня главное.

Он резко встал, чуть не опрокинув табуретку. Провел внешней стороной пальцев по моей щеке. Едва заметно улыбнулся. Потом наклонился и стал целовать меня в губы. Я отвечала ему. Старалась показать, что соскучилась. Но что сказать о нем? Он целовал меня умело, но как экспериментатор. Будто проверял, какова на вкус его очередная жертва. Так или нет? Но я и вправду начала входить в образ. Я уже не боялась его – опасного преступника. Я опасалась того, что мой муж из 1937 года решит, что я так тронулась, что оставит меня прикованной к этой ледяной кровати. Мне надо было его как-то разговорить. Пусть он даже и понимает, что я играю, но может он тоже сыграет в мою игру?

Есть закон. Закон, доказанный нейрофизиологами. И люди, и животные стремятся получать удовольствие от жизни. Правда удовольствие у всех разное. Но это фундамент, на котором я могу выстроить стратегию поведения. Что мне еще известно? Мужчины любят женщин веселых, загадочных и сексуальных. Это если они вообще любят женщин. Но раз он так бросился меня целовать, значит с гендерной самоидентификацией у него все в порядке. Итак, повторим. Мужчинам нравятся женщины полные сюрпризов, такие, с которыми не скучно, такие, от которых не знаешь, чего ждать. Но при этом большинство из них помешаны на преданности и нежности. Они романтики. В самых глубинах своих мужских душ они мечтают, что однажды спасут принцессу из горящего замка. Равно как и женщины мечтают оказаться в горящем замке, из которого их спасет прекрасный принц. Я опять отвлекаюсь. Лиловые круги и трупный запах сбивают меня с мысли. Надо говорить. Надо что-то говорить. Иначе очень скоро я окажусь на том крюке под потолком.

– Драгоценный мой! – Я смотрела как он стоит возле кровати, сложив на груди руки, и слегка улыбается. – Твой поцелуй все такой же страстный. Я же вижу, ты не переменился ко мне. Так скажи мне наконец, как меня зовут. Ну что мне сделать, чтобы ты перестал молчать? Хочешь, я…

– Бэт, – Он рассмеялся. – Тебя зовут Бэт. И ты права. Сейчас 1937 год. Пятое июня. Да. Ты прекрасно помнишь наше прошлое. Не скрою, я более чем просто рад. Я счастлив. Я любим. У нас снова семья. И хотя врачи обязали держать тебя прикованной к кровати, мы вместе. Меня печалит лишь одно. Ты ни разу не назвала меня по имени. Но я не заставлю тебя томиться в неведении. Так уж и быть. Скажу, хотя твоя больная память доставляет мне зверскую боль. Джек. Меня зовут Джек.

Мне пришлось снова всплакнуть, но сделать вид, что я сдержалась, чтобы не разрыдаться. Игра должна быть идеальной. Пока он в игре, я жива. Такие люди не любят играть во много игр одновременно. У него есть реальный мир, который по каким-то причинам его не устраивает. Чтобы получать удовольствие, он создал второй мир – мир этого подвала. Чем занимаюсь сейчас я? Я создаю для него третий мир – альтернативу подвалу. И в сущности предлагаю попробовать получать удовольствие новым способом. Пока я выращиваю подробности этого альтернативного мира, ему будет интересно. Он будет наблюдать. Но если это ему надоест, не доставит удовольствия или я совершу промах, то я – труп. Поэтому отныне я превращаюсь в создателя своей альтернативной жизни. А как мне выбраться из этой жизни, будет видно со временем.

***
Глава 3
***

– Джек, любимый, – прошептала я. – Я буду делать все, что ты скажешь, чтобы быстрее выздороветь. Но я тебя прошу. Все время наблюдай за мной. Болезнь коварна. Даже когда тебе покажется, что меня можно выпустить из подвала и отвязать от этой кровати, сначала сто раз подумай. И знаешь, я хочу тебя попросить. Не знаю, как ты там все устроил в доме или в квартире. Но к моему туда возвращению, пожалуйста, забей все окна, врежь в двери замки. Не дай мне сбежать и натворить бед, как в прошлый раз. Обещаешь?

– Конечно, дорогая, – Он вытащил из кармана ключи и стал снимать замки с цепей, которыми я была опутана. – Я разумеется, буду бдителен. Но смотреть на свою жену, которая лежит прикованная к кровати, я не желаю. Я не для того столько тебя ждал. И… Бэтси… По понятным причинам мы будем жить немного не так как раньше. Но это же не помешает тебе любить меня, правда?

Я радостно закивала и, как только он освободил мне руки, обняла его, притянула к себе и поцеловала. Однако я хоть убей не понимала, к чему он клонит. Поверил он в мою амнезию или смотрит на меня как на лабораторную мышь и ждет, когда я собьюсь и завалю роль? Не известно. Между тем он положительно воспринял мои объятия. Сел на кровать. Мы обнялись и начали целоваться. Я очень старалась. Не знаю, как это воспринимал он. Но могу сказать точно, что с моим собственным мужем, который остался в реальном 2017 году, мы никогда так страстно не целовались.

Однако я не испытывала иллюзий. Я четко осознавала, что имею дело с преступником, которого надо либо сдать в полицию, либо убить, а самой выйти из этой истории живой и со здравым рассудком. Именно это была моя цель. Все остальное – лишь пути ее достижения. Приятным бонусом было то, что этот Джек не вызывал во мне отвращения. Поэтому играть роль истосковавшейся жены было не так уж сложно.

– Бэт, – Он прервал мои мысли тем, что перестал обниматься и взял мои руки в свои. – Я очень соскучился по тебе. Но… Ты должна меня понять. Я не могу рисковать. Врачи, хоть и натворили дел с твоей головой, но все-таки сказали много полезного. Поэтому мне надо хоть одну ночь понаблюдать за тобой. Ты же не обидишься?

– Что ты, Джек! – Я сжала его теплые руки. – Делай все, что считаешь нужным. Я могу сидеть в подвале. Могу лежать на этой койке. Главное, чтобы я поскорее пришла в себя, и мы смогли начать хоть какое-то подобие нормальной жизни. Говори, что я должна сделать.

Пока он думал, я попыталась оценить свое состояние и внешний вид. Скорее всего, я провалялась здесь дольше, чем мне показалось сначала. Мне срочно надо было в душ. Но разрешит ли он? Я посмотрела на свою одежду. Грязный медицинский халат. И все. Больше на мне не было ничего. Это вполне укладывается в историю с моим пребыванием в больнице. Только бы он отвел меня в ванную, если она конечно есть в этом доме. Но! Если она есть, то скорее всего, в ней много вещей, которые он купил точно не в 1937 году и не в стане, где у людей имена Бэт и Джек. Значит, ему придется сменить декорации. Причем не только в ванной, но и во всех помещениях, куда он планирует меня пускать. Да. Вряд ли это возможно проделать быстро. А значит ни душа, ни комнат я в ближайшее время не увижу. Вероятно, он подумал примерно о том же.

– Бэтси, милая, – Он встал с кровати и прошелся до крюка и обратно. – Тебе надо привести себя в порядок. Помыться, поесть. Переодеться наконец. Но знаешь, мне пора признаться. Из больницы я забрал тебя незаконно. Мы скрылись. И сейчас никто не знает, где ты находишься. Ни врачи, ни полиция, хотя ей плевать на пропажу пациента. Так вот. Я делал это в такой спешке, что ничего, абсолютно ничего не успел подготовить к твоему приезду. Ты же не обидишься, если еще некоторое время посидишь в этом подвале?

Я рассмеялась и провела руками по металлическому каркасу кровати:
– Ну какие обиды, дорогой? О чем ты? Буду сидеть здесь сколько надо. А потом ты придешь и освободишь меня от этого вонючего халата. Да?

– Конечно, даже не думай в этом сомневаться! – Он резко повернулся и пошел к выходу. – Не скучай. Я постараюсь все сделать как можно быстрее.

Он захлопнул за собой дверь и закрыл на два оборота. Я осталась в одиночестве при свете наполовину сгоревшей свечки. Вокруг меня на железных пружинах кровати змеились цепи. Он не приковал меня. Что думать по этому поводу? Я буду оценивать его поведение по худшему сценарию. Не приковал, значит, хочет проверить, брошусь ли я на него с этими цепями, когда он вернется. А раз так. Раз я решила изображать из себя любящую и благодарную жену, то самое правильное, что мне остается – это лечь на проклятую кушетку и хоть как-то расслабиться. Но сначала я хочу рассмотреть крюк и сам подвал.

Я встала и охнула от омерзения. Поставив босые ноги на пол, я почувствовала, что влипла в какую-то субстанцию. Что это? Я провела по полу пальцем и попыталась разглядеть. Кровь. Нет, я не претендовала на эксперта. Но что еще могло быть такого темного цвета и липнуть к коже? Если это была кровь, то не от одного человека. Некоторые пятна засохли. Но большая лужа под моими ногами была довольно свежая. Что мне думать обо всем этом? Он кого-то убил здесь совсем недавно. И сразу, не успев насладиться воспоминаниями о полученном удовольствии, украл меня, чтобы продолжить развлекаться?

Я вытерла руку о халат, осторожно подняла с пола банку со свечкой и подошла к крюку. Он висел на уровне моих глаз. На нем были следы крови и пара прилипших кусочков кожи. Я сделала глубокий вдох, чтобы побороть прилив тошноты. Меня снова сковывал страх. Как? Почему я попала в эту ситуацию? Что происходит? Меня мутило от тухлого воздуха и паники. Я поставила банку на табуретку, вернулась к кровати, повалилась на нее мешком и закрыла глаза. Мне было понятно, что независимо от того чем закончится эта история, прежним человеком я уже не буду никогда. С этими мыслями я заснула. То ли меня выключил наркотик, который еще плавал в моей крови, то ли неспособность принять происходящее. 

***
Глава 4
***
 
– Бэтси, проснись! – Он тормошил меня за плечо. – Насквозь промерзла. Я и не подумал, что ты ляжешь спать. Иначе принес бы тебе какое-то одеяло. С твоей болезнью я и сам стал плохо соображать. – Он говорил это так, будто и правда распереживался.

Я села и помотала головой. Дурман от наркотика почти выветрился. Осталась лишь дикая усталость. И да, я правда промерзла до костей.
– Джек, – Мне было дико произносить это имя, но я сама придумала правила и было бы глупо от них отступать. – Ты отведешь меня в душ? Или в этом доме нет горячей воды? Тогда может хоть ведро нагреть?

Он и глазом не моргнул. То ли с радостью вжился в образ человека из 1937 года, то ли степень его ненормальности была столь высока, что он уже переселился в прошлое.
– Ты совсем не изменилась, Бэт. Все видишь, все замечаешь. По одному подвалу догадалась, что мне пришлось продать почти все, чтобы оплачивать твое лечение. Но как ты могла подумать, что я приобрету дом без горячего водоснабжения? Это разве в моих правилах? Ты начинаешь меня пугать.

На секунду мне стало страшно. Я что-то упустила? Или он намеренно сбивает меня с толку? Хорошо бы побольше узнать о том месте, в которое его мозг поселил нас обоих после моего заявления о наступлении 1937 года. А сейчас надо было выкрутиться из истории с ванной.
– Ох, – Я встала с кровати и схватилась за поясницу. – Надеюсь, я ничего не отморозила. Так что ты говорил? Я тебя испугала? Да нет. Не принимай близко к сердцу. Я же знаю, какой ты борец за чистоту. Но понимаешь… В меня этих лекарств накачали так, что я наши имена забыла. А ты говоришь о воде…

– Ладно, Бэт, пойдем, – Он крепко взял меня за плечо и повел вверх по лестнице. – Иди, мойся. Когда будешь готова, позови меня. А я пока приготовлю ужин. – С этими словами он впихнул меня в ярко освещенную ванную комнату и там запер.

Я осмотрелась. Здесь не было ничего, что давало бы понять, что мы живем в 2017 году. Кусок бежевого мыла. Коробка зубного порошка без крышки. Вафельные полотенца. Зеркала нет – наверное, убрал, чтобы я не использовала его осколки как оружие. Стены покрашены белой краской. На полу керамические плитки. Смеситель выглядит так, что вполне тянет на последнее слово техники довоенной поры. Короче говоря, убожество. Да и душ, к слову, не на мягком шланге, а на жесткой стальной трубе. Ощущение, что Джек за какие-то пару часов сменил в этом доме интерьер. Или я такая провидица? Угадала, что ему комфортно жить в прошлом? Я устала думать и, сбросив с себя ненавистный халат, встала под горячие струи. Меня даже вполне устроило отсутствие шампуня. Мыть голову мылом после пребывания в мертвецком подвале было поистине великолепно.

Накрутив на голове вафельный тюрбан, я посмотрела, что Джек приготовил мне в качестве одежды. Это была полосатая пижама. Нет, конечно, не старинная. Но такую не купишь за пять минут в любом магазине мужской одежды. Размер был Джека. Я попыталась как-то закрутить штаны, чтобы они не упали на пол. Он явно не рассчитывал, что его очередной жертве понадобится ночная рубашка в рюшках. Получается, я сбила ему планы. Но он пока не проявляет недовольства. Да, кажется, моя ставка на мужское любопытство оказалась верна. Он наблюдает за мной. И ему интересно, что я буду делать дальше. Я обулась в мужские коленкоровые шлепанцы и крикнула:
– Джек! Я готова! 

Через минуту он распахнул дверь и быстро отступил назад, делая вид, что хочет рассмотреть меня во всей красе. На самом деле было понятно, что он подстраховывается – отходит на безопасное расстояние, чтобы я не смогла как-то ему навредить. Но зачем мне причинять неудобства любимому мужу?
– Твоя пижама мне идет? – Я кокетливо покрутилась и подтянула штаны.

– Ты как всегда великолепна, – сказал он и зачем-то снял у меня с головы полотенце. – Пойдем в комнату. Тебе надо поесть. Да и я с голоду умираю. А волосы пусть просохнут. Я вообще боюсь, что ты простудишься.

Он говорил это так, будто не у него в подвале были лужи крови и ошметки человеческой плоти на крюке. Эдакий заботливый мужчина. Большая редкость для 2017 года. Но… Может быть, это норма для довоенной реальности. Хотя, что я заладила «довоенной», «довоенной». Может Бэтси и Джек живут в стране, которая в войне не участвовала? Да и вообще еще рано думать об этой войне, ведь так можно и лишнего сболтнуть.

***
Глава 5
***

Он снова крепко взял меня за плечо и привел в комнату. Я мысленно назвала ее гостиной. За окнами было темно. Нет. Я не знала, чтобы именно было за окнами, потому что тяжелые зеленые гардины, которые висели на карнизах с деревянными кольцами, были наглухо задернуты. Свет сквозь них не поступал. Возможно, что окон не было вообще или они были чем-то заделаны. Одна дверь была приоткрыта. Скорее всего за ней была спальня. Другая, закрытая, судя по всему вела в прихожую. Они обе были покрыты белой краской. Что еще? На полу были крашенные коричневым доски. Стены покрыты выцветшими полосатыми обоями. Все это наводило на мысль, что мы в загородном доме. Да, в загородном доме с удобствами не во дворе. Не знаю, было ли такое в 1937 году или нет. А раз не знаю, то не стоит акцентировать внимание на деталях. Лучше рассмотреть, что еще украшает это сомнительное великолепие. Под потолком висела пятирожковая люстра без плафонов, разумеется с обычными лампочками накаливания. В центре комнаты стоял овальный обеденный стол. Скатерти на нем не было. Зато вокруг стояли четыре венских стула. Все. Больше в этой гостиной не было ничего, кроме двух эмалированных кружек с чаем и двух небольших чугунных сковородок, которые расположились на керамических подставках и скворчали ароматной жаренной картошкой с кусочками мяса. Возле одной сковородки на свернутой тканевой салфетке лежали вилка и нож, возле другой – ложка.

– Это все, что я могу тебе сегодня предложить, Бэт. И да, тебе придется есть ложкой. Думаю, не надо объяснять, по какой причине. Ты разочарована? – Он посмотрел на меня с таким выражением лица, будто был главврачом в дурдоме, из которого я якобы сбежала.

– Я? Разочарована? Джек, ну правда, хватит. Как мне убедить тебя, что я в восторге от всего, что ты делаешь? Из ничего приготовил ужин. Чай какой-то ароматный заварил. Да, я буду есть ложкой. Вообще все буду есть ложкой. Могу руками есть, если ты скажешь. Только успокойся и осознай, что мы снова вместе. И скажи наконец, можно садиться ужинать или нет…

Он расхохотался. Я настороженно посмотрела на него. Что значит этот смех? Или его жена Бэт до болезни была менее сговорчивая и робкая? Он ее прекрасно помнит и его веселит, что лечение пошло ей на пользу? Эти мысли показались мне такими шизофреническими, что я тоже расхохоталась. После этого атмосфера стала какая-то домашняя. Мы уселись за стол и начали жадно есть. Ужин прошел в молчании. Я с удовольствием выпила чай, который, как выяснилось, был с медом. Все это подействовало на меня опьяняюще. Казалось, я ощутила усталость всех прожитых лет. Я почему-то совсем перестала думать о подвале, о крови, о крюке. Я называла себя мысленно Бэт, и прикидывала, можно ли выпросить у Джека носки. Он же будто научился читать мои мысли:

– Ты сыта, согрелась? – Он улыбнулся в ответ на мой кивок. – Что я не предусмотрел для твоего комфорта? Знаю. У тебя мерзнут ноги. Что ж. Дам тебе свои носки. Чистые, разумеется.

Он собрал тарелки, приборы, кружки и на пару минут оставил меня в одиночестве. Когда он вернулся с носками в руках, я сидела в прежней позе.

– Да ты совсем размякла, моя дорогая, – Он с нежностью погладил меня по голове. – Волосы еще сырые. Но в спальне тепло. Думаю, ты не замерзнешь. Вот, надень носки. И пойдем, тебе пора спать.

Я сделала, как он сказал. Потом встала и дала отвести себя в комнату, которую он называл спальней. В ней было все еще прозаичней. Деревянный пол. Старые бумажные обои с незатейливыми розочками. Окно, зашторенное тяжелыми синими гардинами. Сиротливая лампочка на шнуре под потолком. И прекрасный образец спальной мебели 1930-х годов – широкая металлическая кровать с ватным матрасом, идеально свежим белым постельным бельем, большим ватным одеялом и двумя пуховыми подушками. В этой комнате действительно было очень тепло. Хотя я не поняла, где находится обогреватель. Скорее всего в доме была система отопления, скрытая в стенах. Но думать об этом у меня не было никаких сил. Я уже не спрашивала, можно мне ложиться или нет, чтобы снова не вызвать у Джека смех. Просто показала рукой на ту сторону кровати, которая была ближе к окну, увидела в ответ утвердительный кивок и быстро юркнула под одеяло.

Я не преувеличу и не совру, если скажу, что Джек посмотрел на меня с неподдельным умилением. Он не давал себе волю, но уверена, если бы ему, как и мне, не надо было играть роль, он смеялся бы всю ночь. Кажется, он и сам не понял, по какой такой причине пошел у меня на поводу и сменил кровавые развлечения в подвале на пастораль среди пуховых подушек. Однако умиление умилением, но и альтернативная жизнь в 1937 году, и реалии 2017 года требовали от него соблюдения техники безопасности. Поэтому он поцеловал меня почти спящую, а потом ловко приковал какими-то спецнаручниками за руки и за ноги к стойкам кровати, но так, чтобы я могла свободно двигаться и даже при желании лежать не на боку лицом к окну, но и на спине. После этого он молча выключил свет и ушел. А я провалилась в глубокий сон.

Среди ночи я проснулась, потому что почувствовала, что Джек улегся в кровать. Я повернулась, но ничего не увидела в кромешной темноте.
– Джек, обними меня как раньше, – Я повернулась на бок и с каким-то странным удовлетворением почувствовала, как он аккуратно пристраивается сзади, вдыхает запах моих все еще сырых волос, осторожно целует в то место, куда сам вколол наркотик. – Я люблю тебя, Джек. До завтра.

***
Глава 6
***

Когда я проснулась, Джека рядом не было. В комнату сквозь гардины пробивался слабый свет. Наверное, на окнах внутри или снаружи какие-то ставни или он вообще все заколотил досками. Трудно сказать. Сейчас меня должно волновать другое. Он вполне мог встать утром с изменившимся настроением. Например, посмотрел на меня, и решил, что наигрался в семейную жизнь. И все – добро пожаловать в подвал. От этих мыслей я похолодела и захотела в туалет. Главное, гнуть свою линию и каждую минуту подкидывать ему какие-то поводы для продолжения игры. Чтобы выжить, я должна постоянно держать высокий градус интереса. И да, надо как-то внедрять два дополнительных аспекта, активизирующих мужское внимание. Я должна стараться быть непринужденно веселой и желанной. Конечно, довольно трудно смеяться, когда понимаешь, что каждая минута может стать последней. Да и как быть желанной, если он привык к далеко не мирным забавам?

Попытавшись изменить позу, я звякнула наручниками по стойке кровати. Разумеется, Джек это услышал. Он зашел в комнату, остановился в дверях и стал молча на меня смотреть. Даже в полумраке было видно, что его взгляд не выражал ничего. И это выглядело очень страшно. Чего он ждет? Хочет узнать, прошла ли моя амнезия? Или то, что я, наоборот, после проведенной ночной идиллии воспылала к своему мужу еще сильнее? Как понять, о чем он думает? Если бы он сказал хоть слово, я бы знала, в каком направлении действовать, но он будто решал, продолжить жить в 1937 году или вернуться в 2017-й. Мне пришлось заговорить.

– Джек, милый, я так хорошо спала, – Я внимательно следила за его глазами, но в них ничего не менялось. Я чувствовала, что недостаточно просто попроситься в ванную или спросить, что мы будем есть на завтрак. Он ждал большего. Но я не могла понять, чего именно. Пару секунд поразмыслив, я поняла, что именно может принести положительный результат. – Джек, ты так смотришь на меня, потому что думаешь, я забыла про нашу утреннюю традицию? – Он продолжал молчать, но в его глазах вспыхнул огонек любопытства. – Нет, дорогой. Я все прекрасно помню. Мы умывались, завтракали, а потом возвращались в кровать, и тогда наступало счастье. Не думай, что из-за болезни я стала меньше тебя хотеть. Ночью, когда ты обнял меня, я представляла, как мы проведем это утро, если ты будешь свободен. Ты…

– Не будем ломать традицию, – Он перебил меня с легким смешком. – Да, я действительно раздумывал над тем, насколько ты изменилась в этом плане. И не буду скрывать, твои слова превращают этот выходной день в праздник. Давай, я отведу тебя умываться, потом мы выпьем кофе, ну а потом сделаем еще один шаг к возвращению нашей счастливой семейной жизни.

Дальше все прошло удачно. Ванная, завтрак с кофе и бутербродами. Надо было переходить к традиции. Интересно, как любили друг друга Бэт и Джек до ее болезни, учитывая его садистские наклонности? Я настроилась на то, что он прицепит меня наручниками к кровати и заставит играть в какие-нибудь жуткие ролевые игры. Мне была ненавистна даже мысль о таком повороте событий. Но изменить устоявшиеся сексуальные пристрастия зрелого мужчины, насильника и убийцы вряд ли было возможно. Придется терпеть боль и делать вид, что я в восторге.

– Ну и что ты так погрустнела? – Джек снова будто увидел меня насквозь. – Испугалась, что я пристегну тебя к кровати?

Я кивнула.
– А зачем мне это? – Он ловко снял с меня пижаму и уложил на одеяло. – Вот уж чего я не хочу, так это отказываться от твоих объятий. И да. Не знаю, помнишь ты наши правила или нет. Но думаю, не лишним будет освежить твои воспоминания. С самой первой ночи, которая была у нас не десять лет назад, а несколько раньше, мы с тобой договорились… Да, дорогая. Мы договорились, что в постели только я решаю, что делать. Ты можешь возражать в единственном случае – если тебе больно, ну или уж очень неприятно. В остальном ты соглашаешься на все, что я предлагаю. Так мы жили раньше, так, я надеюсь, будем жить сейчас. Ты делаешь все, чтобы доставить мне удовольствие. Я делаю все, чтобы его получить. Ты это припоминаешь?

– Да, Джек, – Я выдавила из себя улыбку и мысленно смирилась с худшим из всего, что мне подкинула фантазия.

Мы начали воплощать в жизнь семейную традицию. И тут меня ждал сюрприз. Правда Джека тоже. По какой-то неведомой насмешке судьбы выяснилось, что мы не только физически идеально подходим друг другу, у нас совпадали так сказать все сексуальные пристрастия и интересы. Оказалось, что он поклонник классики, сдобренной некоторыми вольностями. И что он имел ввиду, когда говорил о боли или неприятии чего-либо, я не поняла. Ни с моим настоящим мужем, ни с несколькими парнями, что были до него, я не испытывала и половины того, что смогла испытать с Джеком. На мой неискушенный взгляд он был идеален. А может, мы и правда, просто подходили друг другу. Но что думал об этом он сам? На мое счастье он не стал держать меня в неведении. Когда мы утомленные оторвались друг от друга и легли отдыхать, он наконец-то разговорился.

– Знаешь, дорогая, ты сильно изменилась. Нет, не бойся. Это комплимент. Честно говоря, я поражен. Что такое с тобой случилось? Сексуальное прозрение? Или амнезия пошла на пользу? – Он рассмеялся. – Я всегда любил тебя. Но это… Ты стала какой-то идеальной женщиной. Не удивляйся теперь, что я буду использовать любой повод, чтобы затащить тебя в постель. Вот так привозишь жену из больницы, думаешь, что придется до конца дней сидеть с инвалидом, а тебе вручают приз за все годы мучений. – Он притянул меня к себе и поцеловал. – Ты полна тайн и загадок, моя дорогая. И это меня сводит с ума. Есть только одна вещь, которая омрачает это блаженство.

Я вздрогнула:
– О чем ты говоришь, Джек?

– Если помнишь… Хотя, понятно, раз спрашиваешь, то не помнишь. Я люблю курить в кровати. Именно после любви. Раньше, когда мы открывали окна, это было возможно. Но сейчас. Увы. Мое счастье не может быть полным. Впрочем, как и всегда.

Такой поворот событий меня категорически не устраивал. Если его счастье не будет полным, то полным будет подвал.

– Джек! – Я со всей страстью, на которую была способна обняла его и поцеловала. – Любимый мой. Это же так просто. Открой окно. Я повернусь к нему спиной, могу сама приковать себя наручниками, если хочешь. Ты будешь курить, сколько душе угодно. Потом замуруешь все обратно. И… Так ты сделаешь счастливым не только себя, но и меня.

Он посмотрел на меня с нескрываемым любопытством. Казалось, он раздумывает, в чем моя цель – подготовить почву для побега или заставить его еще больше окунуться в альтернативную жизнь, которую придумала я, но реализовывали мы вдвоем. После некоторых раздумий он выбрал для себя более приятный вариант. В итоге я получила пару глотков воздуха из открытого окна, дневной свет, и запах безымянных сигарет без фильтра, которые он принес в портсигаре. Он же, судя по его довольному выражению лица, испытал что-то, что уже и не мечтал когда-либо испытать. Это была моя маленькая, но очень ценная победа.

Когда он потушил третью сигарету и встал, чтобы задраить окна, я решила выяснить, куда он поселил Бэт и Джека.
– Милый, мне кажется или там за окном второй день идет дождь?

– Да. В этом году здесь часто идут дожди.

– И где мы? Где так часто идут дожди?

Он хлопнул ставнями, погрузив комнату в темноту. Задернул шторы. И рассмеялся:
– Дожди, милая Бэт, часто идут в Балтиморе. Но мы с тобой уже давно живем неподалеку от Бостона. Здесь дожди идут реже. Но лето 1938 года выдалось на редкость сырое, – С этими словами он расстегнул наручники, дав мне свободу, и сел рядом. – Ты пробыла в больнице год. Сейчас не 1937-й, а 1938 год. Мне пришлось ждать тебя очень долго. Поэтому я потерял терпение и украл тебя из больницы. Вот так.

***
Глава 7
***

Я была поражена. Это уточнение имело смысл только в одном случае – если он принял правила игры и начал сам выстраивать наиболее удобную для себя альтернативную реальность. Только теперь до меня дошло, что именно я натворила. Да, я избежала мучительной и страшной смерти в подвале. Но своей дикой фантазией я запечатала нас обоих в несуществующий мир прошлого. Он может выходить из него, когда и куда захочет. Я же могу выйти только в подвал. Чтобы хоть как-то объяснить свое ошарашенное выражение лица, я спросила:
– А почему мы решили жить именно в Бостоне?

– Потому что это ближе всего к Гарварду, где я преподаю русскую литературу. Но я вижу, что ты вообще забыла, кто мы такие. Что ж. После всего прекрасного, что было этим утром, я не буду расстраиваться. А просто лягу рядом с тобой, обниму тебя, как ты любишь, и расскажу обо всем, что врачи напрочь стерли из твоей памяти.

Он так и сделал. А потом поведал мне в удивительных подробностях историю нашей жизни. Итак, как он уже сказал, мы живем в США. Но родом мы не отсюда, а из России. Когда произошла революция 1917 года, наши родители – они дружили семьями – решили отправиться за океан, подальше от революции и войны. Джеку в то время был 21 год, а мне – всего девять. Он, по его словам, всегда знал, что я стану его женой и мужественно ждал моего совершеннолетия, чтобы сделать мне предложение. Так что мы женаты не десять лет, как я думала, а двенадцать. Да, у нас и правда была дочка, и я действительно тронулась после ее смерти. Но он уверен, что именно сейчас я наконец-то пришла в себя. Он видит во мне явные перемены к лучшему. И чувствует, что еще немного и я стану абсолютно здорова. И да, поскольку мы русские, то когда-то там давно решили говорить между собой только на родном языке. И никто из нас никогда этого правила не нарушал. Меня при рождении назвали Елизаветой, но в Америке для простоты имя сократили до Бэт или Бэтси. Он же имя поменял полностью. В Российской Империи его звали Сергей Воронецкий – он был из княжеского рода. А в Америке он решил выбрать себе наименее примечательное имя и назвался Джек Дэвис.

Этот рассказ доказывал, что Джек согласился «жить» со мной в 1938 году, и даже нашел изысканное объяснение тому, что, будучи в Америке, мы упорно говорим по-русски. Складывалась какая-то идиллическая картина. Он преподает в Гарварде, наверное, неплохо зарабатывает, занимается любимым делом, а дома его ждет хоть и больная на голову, но желанная супруга, которая боится ему слово поперек сказать. Это же не жизнь, а мечта. Только как быть мне? Как выбраться из этой мечты? Он бдителен настолько, что до сих пор не совершил ни одного промаха, не дал мне возможность, ни сбежать, ни чем-либо его исподтишка ударить. А в прямую борьбу вступать с ним бесполезно – он во много раз меня сильнее. Что делать? Я могу ждать, что придет полиция и найдет меня. Но если это случится, он наверняка будет прятать меня в подвале или еще в каком-то укромном месте. Ведь как-то ему удавалось водить за нос стражей закона до сих пор. Еще я могу ждать, что он потеряет бдительность. Забудет закрыть дверь, оставит на столе нож. Или расслабится, начнет поворачиваться ко мне спиной и в конце концов даст мне возможность огреть его каким-нибудь тяжелым предметом по голове. Придется ждать. Ничего не поделаешь…

– О чем ты задумалась? – Джек провел рукой по моей спине. – Хоть что-то вспомнила из того, что я рассказывал?

Я отрицательно помотала головой:
– Нет. Но многое прояснилось. Правда не поняла, я-то кем работала до болезни. Тоже что-то преподавала?

Он улыбнулся:
– Странный вопрос для 1938 года. С чего бы тебе работать? Ты всегда была моей любимой женой. Наслаждалась жизнью. Готовилась стать матерью. Создавала уют. Ждала меня с работы. Читала книги, журналы. Мы много говорили с тобой о литературе, искусстве. Твое мнение было ценно для меня. Бывало мы целые вечера проводили за дискуссиями о каком-нибудь произведении Достоевского или Чехова. Прекрасное было время. Но я надеюсь, все еще можно вернуть.   

Я провела рукой по его волосам:
– Уверена, что мы прекрасно заживем в этом странном доме. Ведь мы так любим друг друга. А чувствую себя все лучше и лучше.

– Это великолепно, милая Бэт. И я бы мог лежать в твоих объятиях весь день, но у меня очень много дел. Я должен уехать. Вернусь к вечеру. Надеюсь, привезу тебе нормальную одежду, чтобы ты не ходила в моей пижаме. Да и вообще, надо обживаться. А то это же не дом, а какое-то жалкое подобие жилища.

– А где я буду сидеть, пока тебя не будет? Ты посадишь меня в подвал?

Этот, казалось бы, безобидный вопрос вызвал у Джека неожиданную реакцию. Если у меня и были сомнения на счет того, кто этот человек на самом деле, то теперь их не осталось

– Я запрещаю тебе говорить и даже думать об этом подвале, – Он схватил меня рукой за горло и довольно сильно придушил. В его глазах полыхали огни какой-то нечеловеческой жестокости, а обычно приятный чуть хрипловатый голос изменился на свистящий шепот. – Ты меня поняла? Одно неверное слово, и ты никогда не выйдешь из этого подвала. Никогда. Поняла меня?

Оставлять диалог на такой ноте было равносильно самоубийству. Но что я могла сказать в ответ? Когда я увидела его истинное лицо, то осознала, что ждать от него потери бдительности бесполезно. Он не был обычным человеком. Поэтому обычные слабости были ему несвойственны. Но по какой-то причине ему нравилась выдуманная семейная жизнь и овечья влюбленность его жены. Это было мое единственное оружие. Поэтому я излила на него поток нежных слов и поцелуев, гладила его по волосам, по лицу, шептала, что конечно, все будет так как он скажет. Наконец, я увидела, что его глаза потеплели и он улыбнулся. Сделал вид, что разговора о подвале не было.

– Бэтси, тебе придется почти весь день сидеть в одиночестве. Книги я пока не привез, журналов нет. Да что говорить, вообще ничего нет. Так что не знаю… Можешь спать, мечтать… Есть и пить. Я оставил еду на столе. Кухню я запер. Тебе доступны ванная, туалет, гостиная и спальня. Думаю, этого достаточно, чтобы не сойти с ума от скуки. Я вернусь к ночи. Так что можешь ложиться без меня. Ужинать я не буду.

***
Глава 8
***

Когда Джек ушел, я первым делом решила изучить все возможные пути побега. Но уже спустя полчаса поняла, что выйти из этого дома было невозможно. Внутренние ставни на окнах закрывались на увесистые замки, в рамы были вставлены толстые решетки. Стекла Джек или прежний владелец покрасил белой краской, чтобы ни снаружи, ни изнутри ничего нельзя было рассмотреть.

В этом доме оказалось больше помещений, чем я думала сначала. Но Джек был крайне предусмотрителен. Все двери, которые закрывали мне путь к свободе, были заперты на несколько замков и щеколды. Кстати вход в подвал, который находился в коротком коридоре между кухней и туалетом, Джек замаскировал. Поскольку вся эта стена была обшита линкрустом, то ему ничего не стоило продлить эти декорации с помощью запасных панелей и спрятать низкую дверь. Понятно, что при желании, он все мог вернуть в прежнее состояние минут за десять. Так что опасность оказаться жительницей трупного подвала оставалась для меня вполне актуальна.

Устав от бесполезных поисков выхода, я вернулась в спальню и легла. Сколько времени я отсутствую в 2017 году? Наверное, родственники, мой муж, да и друзья обратились в полицию. О чем они думают? Что я в беде? Или что сбежала с любовником? Хорошо, что у меня уже нет родителей. Вернее, отец есть, но мы не общаемся. И детей тоже нет. Представляю, как бы я истерила, если бы мне надо было сообщить маме и детям, что я жива и здорова. Но именно в этом случае меня бы, скорее всего, уже и не было в живых. Такой вот парадокс.

Я продолжала думать о странной истории, в которой оказалась. Кое-что в моем поведении меня удивило. Например, я поняла, что совсем не скучаю по мужу. Нет, я хорошо к нему относилась, мы понимали друг друга, но внутри меня жила какая-то неудовлетворенность нашей жизнью. Все это было не тем, о чем я мечтала в юности. И сейчас… Сейчас я отдыхала от наших отношений, которые вдруг показались мне какими-то бездарными.

Что касается работы, то в моей голове она была синонимом ада. Нет, конечно, подвал с крюком был намного страшнее, но эта работа, как, впрочем, и любая другая символизировала для меня узаконенное рабство. Все мне было отвратительно. Я смертельно устала от идеалов общества потребления, глобализации, высоких технологий, постоянного ускорения всех процессов. Я не успевала за жизнью, не хотела бежать за ней, сломя голову, и как в старинном бродвейском мюзикле, мне хотелось сказать, «остановите землю, я сойду». Я рассмеялась своим мыслям. Мюзикл. Нет он не был 1938 года, его придумали гораздо позже, но то, что я о нем вспомнила, только доказывало, что я перестроила мозг на жизнь в Соединенных Штатах.

Как странно. Я всегда ненавидела эмигрантов. Нет, не тех, которым пришлось бежать от революции, а более поздних, что жили в мое время. Но и Джек, судя по всему, соорудил странную историю, в которой он вынуждено жил в стране, которая ему не очень-то и нравилась. Надо узнать у него поподробнее, что он думает о нашей американской судьбе. А я буду думать о том, как мне побыстрее сбежать из этого дома.   

Но хотела ли я бежать отсюда? Не знаю… Если бы я не побывала в этом подвале… Думаю, я бы с радостью провела с Джеком отпуск. Даже изображала бы для него любящую жену из 1938 года, только чтобы не слышать постоянного пиликанья айфонов, смартфонов, чтобы не видеть лайки френдов в соцсетях, чтобы муж не щелкал каналами телевизора, чтобы весь мир как-то угомонился и стал вертеться хоть немного медленней. Ну а собственно… У меня разве есть выход? Я могу встать, выйти за дверь и переместиться из 1938 года в 2017-й? Нет, пока Джек не наиграется со мной в прошлое, он никуда меня не отпустит. Но все равно, при первом удобном случае, я должна его обезвредить и сбежать. Потому что сколь волка не корми, он все в лес смотрит. И однажды этот дикий дверь забудет свою фантазию об идеальных отношениях Джека и Бэт, и насадит свою супругу ребрами на подвальный крюк.

Весь день я провела в раздумьях. Что-то поела, выпила холодный чай. Сходила в душ. И к вечеру, а точнее к ночи, легла спать. В мыслях я полностью смирилась со своей судьбой. Приняла как данность, что некоторое время буду женой Джека. И решила, что за это время должна взять от жизни максимум. С этими мыслями я заснула.

***
Глава 9
***

Ночью Джек разбудил меня своими объятьями. Он не стал меня пристегивать. А просто лег спать рядом. Не знаю, хорошо это было или плохо. Но нападать на него среди ночи не имело смысла – во-первых, он мог этого ждать, а во-вторых, все равно бы отбился, хотя бы потому, что в отличие от меня был физически подготовлен. Кто знает, что было у него в голове. Но утро мы провели, как и прошлый раз…

Он курил, был доволен. И на какой-то момент мне даже показалось, что он начал в меня влюбляться. Я когда-то читала, что большинство мужчин способны вести двойную жизнь. Он, безусловно, относился именно к такому типу. Теоретически он мог даже решить, что подвал подвалом, а я – нечто неприкосновенное, по крайней мере до тех пора, пока не нарушаю его правила. Думаю, что-то подобное и было у него на уме. Потому что, как выяснилось, он принес для меня в двух огромных старых чемоданах кучу платьев и нижнего белья. Все эти вещи были сшиты по моде 1938 года. Где он взял их за такой короткий отрезок времени? И как угадал размер? Это была загадка. Платья не пахли старьем, казалось, что он перенес их сюда на машине времени. Старинные ткани, сочетание машинной и ручной строчки, фасон, тонкие чулки из неведомой для меня нитки… Все говорило о том, что эти вещи либо изготовили на заказ очень профессиональные портнихи и белошвейки, знающие историю моды, либо их хранили в каком-то месте, где было не принято гонять моль лавандой или нафталином. Вся одежда благоухала свежестью и едва заметными нотами парфюма, которым пользовался Джек.

Кстати, кроме платьев он принес мне несколько пар летней обуви. Новой, но, разумеется, старой. А еще разные, заколки, расчески, шпильки. Он позаботился и о том, что мне могут понадобиться бигуди. А также всевозможная косметика, которую он очень умело переместил из современных упаковок в старые флаконы и баночки. Даже губную помаду, он как-то запаял в старый выдвижной фуляр золотистого цвета. Может быть, Джек был коллекционер? И собирал все эти вещи? Это бы многое объяснило.

Кстати, он пополнил и свой гардероб. Кроме белья, пары костюмов и пижам, он привез синий бархатный халат с кантом, который решил носить дома. На улицу, вернее за дверь комнаты он уходил в костюме и ботинках. Все остальное по сюжету, он надевал в прихожей, куда вход был мне заказан. Более того. От этой прихожей меня отделяло две двери. В комнатной был глазок, вставленный наоборот, чтобы Джек прежде чем зайти, мог посмотреть, где я и чем занята. Но он зря беспокоился. Мне так не хотелось умирать, что я решила обойтись без диверсий…

Днем, когда я наконец перемерила все платья, еще раз отдалась Джеку на нашей семейной кровати и съела приготовленный им обед, он сказал, что несколько часов мне придется посидеть в комнате, где я еще не была. Дело в том, что рабочие привезут кое-какую мебель, а ему очень не хотелось бы, чтобы я устроила концерт, как два года назад. Что я натворила два года назад, он не стал мне рассказывать, а отвел в крошечную комнатенку без окон. В ней он пристегнул меня ремнями к медицинской кушетке и стал разглядывать с каким-то непонятным выражением на лице.

– О чем ты думаешь, дорогой? – Я улыбнулась. – Боишься, что я буду кричать? Но я же сама хотела убежать из больницы. Так зачем же мне это делать?

Он присел рядом и расправил мне платье:
– А может, и правда, поставить эксперимент… – Он говорил будто сам с собой. – Зато многое будет ясно…

С этими словами, от отстегнул все ремни, рывком помог мне сесть. Потом куда-то вышел и вернулся со стопкой журналов на французском языке. Все они были 1938 года, и все рассказывали о тенденциях парижской моды.

– Сиди, не высовывайся. Не захочешь сидеть, поспи. Только не мешай. Мне понадобится несколько часов. Захочешь в туалет, сходи, но в гостиную входить не смей. Поняла?
 
– Конечно, дорогой, – Я улыбнулась и поцеловала его. – Все будет так, как хочешь ты. Так что не волнуйся.

На этом мы расстались. Следующие часы за стенкой слышался звук передвигаемой мебели и мужские голоса. Я просмотрела все журналы. Приняла к сведению, какие прически должна носить, чтобы соответствовать образу. И прилегла на кушетку. Итак, он ставил эксперимент. Выбегу ли я в гостиную, или начну барабанить в дверь… Разумеется он все предусмотрел. Скажет рабочим, что жена у него склочная баба, и что он ее на время запер. А я провалю свое спецзадание – перестану быть Бэтси и отправлюсь на тот свет. Нет уж. Пусть сколько угодно устраивает мне проверки. Я на это не поведусь.

***
Глава 10
***

Наконец, воцарилась тишина, и Джек вернулся.
– Не скучала? – Он смотрел на меня как на диковинное животное, которое, по его мнению, все это время должно было яростно грызть прутья клетки, а вместо этого свило гнездо.

– Конечно, скучала! – Я обвила его руками за шею. – Ты мне покажешь, во что превратил комнату?

– Пойдем, – Он уже не водил меня по дому, больно сжимая плечо, а предоставлял свободу передвижения. – Добро пожаловать, – Он распахнул дверь в гостиную.

Я не сдержала удивленный возглас. Джек полностью воссоздал в комнате интерьер из какого-то голливудского фильма. Причем, интерьер не такой уж дешевый. На стенах были тканевые, еще сырые от клея, обои. Появилась мебель. Платяной шкаф. Дубовый книжный шкаф, наполненный старинными и просто старыми книгами – по большей части русской классикой. Сервант, с дорогим фарфором и хрусталем, разумеется несовременным. Напольные часы с огромным маятником. Зеркало в витиеватой раме красного дерева. Бронзовая люстра с эмалью и матовыми плафонами. Канапе, кресло-качалка и огромный ковер на полу с персидскими узорами. Все это удивляло меня, но по всей видимости, не должно было удивлять Бэт.

– Джек! – Просияла я в улыбке. – Где ты все это хранил? А говорил, что тебе пришлось многое продать. Оказывается, не все так плохо. Я на свой страх и риск открыла сервант, достала тарелку и увидела российское дореволюционное клеймо. – Это же фарфор, который вы привезли из России. Я его с детства помню. Да? Или я что-то путаю? – Я убрала тарелку и подошла к Джеку.

Он смотрел на меня с… Нет, я не могла ошибаться. В этом взгляде была любовь, радость от того, что я так умело ему подыгрываю, и даже какое-то восхищение. Однако я обратила внимание на то, что он поместил в комнате множество предметов, которые в моих руках могли превратиться в орудие. Неужели, Джек не боится, что я захочу бежать? Или наоборот, провоцирует меня совершить ошибку, чтобы потом с особым смаком пытать за это в подвале? Я пришла к выводу, что у него на уме второе. Поэтому решила быть мирной и нежной. Мне еще представится случай расправится с ним, а швырять в него антикварные тарелки я не собираюсь.

Между тем, оказалось, что Джек обустроил не только гостиную. Спальня тоже изменилась. Люстра с нежными плафонами-колокольчиками. Трюмо, две изящных прикроватных тумбочки с лампами из оникса, комод. Да и сама кровать из металлической превратилась в деревянную с резными украшениями. Где он хранил эти вещи? Скорее всего, в другом доме, где с кем-то жил. Но с кем? С матерью? С женой? Узнать это было невозможно, да и ни к чему. Меня и так все устраивало. Особенно еще один шкаф, набитый книгами, среди которых были такие удивительные вещи, как прижизненные издания Булгакова, Грина, ранние рассказы Шолохова, стихи разных поэтов нэпманской поры…

– Ты все сохранил? – Я изобразила на лице нежный восторг и подошла к Джеку. – Значит, ты все время верил, что я разделаюсь с болезнью и вернусь к тебе?

Он обнял меня так, будто и правда обрел в моем лице счастье:
– Мне казалось, что я ждал тебя гораздо дольше, чем длилась твоя болезнь. Как говорится, всю жизнь. Но это, разумеется, только иносказательно. Я бесконечно рад, что ты узнала и мебель, и книги. Это действительно шаг к выздоровлению.

Мы сели на кровать. Он оперся о высокую резную спинку.
– Теперь я хоть немного поживу такой жизнью, о которой мечтал. Ты будешь ждать меня после работы, потом за ужином мы будем говорить обо всем на свете, у нас будут прекрасные ночи и великолепные дни. Жаль, что тебе все еще нельзя выходить, а то я взял бы отпуск, мы бы арендовали яхту и отдыхали в заливе. Но мы и так будем прекрасно жить. Не бойся, я не заставлю тебя перенапрягаться. Белье я буду возить в прачечную. Тебе останется только иногда подметать и вытирать пыль. А готовить я люблю сам. Ты же помнишь, я никогда не пускал тебя на кухню?

Я закивала. Сам так сам. Правда это лишало меня возможности подобраться к ножам… Но… Я снова подумала, что даже дай он мне свободный доступ к кухне, это была бы лишь провокация. Мне все время казалось, что он как дикий зверь – готов к прыжку даже во сне. Поэтому я решила на время отложить мысли о побеге. И это поведение дало мне возможность провести довольно-таки приятные дни в обществе Джека.

***
Глава 11
***

Он не ограничился теми вещами, которые привез вместе с мебелью. Постепенно дом наполнялся всевозможными роскошествами 1938 года. Так, в один из дней Джек привез патефон с пластинками. Там была танцевальная американская музыка, милые французские песни, также записи Вертинского.

Решив использовать Вертинского, как повод, я поставила пластинку и спросила:
– А правда, что он хочет вернуться в Россию?
Джек усмехнулся:
– А кто не хочет. Мы столько раз обсуждали с тобой, как это было бы прекрасно. Но увы, там таких как мы вряд ли ждут с распростертыми объятьями. М-да… Особенно, учитывая мое и твое дворянское происхождение. Но я часто представляю себе, как мог бы хорошо жить с тобой, если бы не родители, которые вбили себе в голову, что Советская Россия станет адом на земле.

– И как ты представляешь себе нашу жизнь там? Ну, если бы мы не эмигрировали, – Мне было интересно, как развернется его фантазия.

Он мечтательно развалился в кресле:
– Думаю, для тебя бы мало что изменилось. Ты бы не работала. Хотя нет, это не соответствует духу времени. Ну кем-то была бы. Что тебе нравится? Пусти в ход воображение.

Я попыталась представить, чем могла бы заниматься в мире, где никому не надо было создавать стратегии продвижения товаров на рынке, чтобы победить конкурентов. И что? Возможно, я стала бы художником, как когда-то мечтала. Или преподавателем в школе искусств.

– Рисовала бы. Все, что попадалось на глаза, – Я рассмеялась. – Потом нарисовала бы портрет Вождя и получила… – Я чуть не сказала, что получила бы Сталинскую премию, но вдруг подумала, что ее могли и не вручать в 1938 году. – …и получила бы благодарность от правительства.

– Браво! – Джек театрально зааплодировал. – Непременно куплю тебе мольберт и краски. Будешь развлекаться.

– Спасибо, дорогой! – Я села к нему на руки и качнула ногой кресло. – А ты? Чем бы занимался ты?

– О! Если бы мне удалось как-то изменить наши биографии и убедить всех, что мы из семей бедных крестьян или рабочих, то я непременно пошел бы сначала в ЧК, а потом дослужился бы до высокого звания в НКВД.

Мне так и хотелось сказать, что в этом случае ему не пришлось бы пытать женщин в собственном подвале. Но я, конечно же сдержалась, и страстно его поцеловала:
– Уверена, ты бы хорошо устроился в любом месте. И я всегда была бы под твоей защитой.

Он просиял и, как обычно после подобных разговоров, потащил меня в спальню, где мы и провели остаток вечера. На следующий день он, как и обещал, привез мне кучу красок, кисточек, мольберт… В общем все, что мне было нужно, чтобы заняться реализацией своей давнишней мечты, которую я забросила по окончании художественной школы. Я рисовала по памяти, срисовывала пейзажи с открыток, находила их в книгах. Джек очень трепетно относился к моему творчеству, каждую картину вставлял в раму и вешал на стену в гостиной. Постепенно я превратила комнату в художественный салон. Казалось Джек был счастлив. 

За временем, то есть за течением дней я не следила. Я вела жизнь беззаботной жены, которую избаловал муж-профессор Гарварда. Я меняла платья и прически в угоду Джеку. Когда мне надоедало рисовать, я перечитывала, а то и впервые читала произведения русских писателей. Потом обсуждала за ужином с Джеком свои мысли по поводу того или иного романа, а также выслушивала выдуманные новости из реалий 1938 года – подробности его работы в Гарварде, преподавательские интриги, шутки глупых студентов. Я уже свято верила в то, что в Европе назревает война, и что Советская Россия, разумеется, не пропустит Гитлера дальше своей границы. 
 
***
Глава 12
***
   
Спустя какое-то время, думаю прошло месяца два. Джек заявил, что близится Рождество. Я поняла, что он меня разыгрывает, но в соответствии с образом поинтересовалась, будет ли елка.
– Кажется, ты любил, чтобы игрушки делала я сама из цветной и золотистой бумаги, – Я сказала это потому, что не представляла, как он раздобудет в Бостоне дореволюционные русские елочные украшения…

Стоп! От собственных мыслей мне стало нехорошо. На какой-то миг я решила, что мы оба живем в Америке 1938 года и по обоюдному согласию изолировались от всего мира. Безумие? Или отличная маскировка, чтобы выжить? Я не знала ответ на этот вопрос. Но мои мысли меня испугали. Между тем, Джек решил продолжить рассуждения об игрушках.

– Бэт, дорогая. Ты обо мне плохого мнения. Неужели ты думаешь, что я выбросил те украшения, которыми ты забавлялась еще в детстве. Я все сохранил, а гирлянды, да, ты как обычно сделаешь сама из цветной бумаги. Тебе даже резать ее не придется, я тебе помогу.

На следующий день наш дом благоухал хвоей. Не знаю, как выглядели елки в Бостоне в 1938 году, но эта была хороша. Джек принес огромную коробку уникальных елочных украшений. Их точно делали до революции. Стеклянных было не так много, как картонных, покрытых золотой краской. Были фарфоровые, металлические, деревянные. Скорее всего Джек и правда был каким-то коллекционером. Но в таком случае меня удивляло, каким образом, я смогла угадать, в какой год его переместить. Неужели простой расчет: сорок плюс сорок, дал такой точный результат? Это было поразительно.

Мы нарядили елку и легли в кровать, ожидая, что завтра будем праздновать Рождество, которое Джек явно – я была в этом свято уверена – решил отметить в конце лета или в начале осени. Перед сном я спросила:
– Ты, конечно, завалишь меня подарками. А я что тебе подарю? Очередную картину, которых у тебя уже полная стена? Знать бы заранее, что Рождество подкрадется так незаметно, я бы связала тебе шарф. А так… Ну что я в самом деле могу тебе подарить?

Он внимательно посмотрел на меня. При свете ониксовой лампы его лицо казалось почти красивым.
– Ты подаришь мне клятву.

– Клятву? – Я улыбнулась. – Ну мы кажется обменивались клятвами во время венчания.

– Нет, другую клятву, – Он провел пальцами по моим губам. – Обещай мне, что ты никогда не сбежишь от меня. Ты останешься со мной, если только кто-то не уведет тебя силой. Клянешься?

– Ну конечно, Джек, дорогой! Ты все еще думаешь, что я сойду с ума? Но мы же вместе. И все так прекрасно. Откуда же эти мысли?

– Да так, – Он задумчиво щелкнул бензиновой зажигалкой и закурил. – Должно быть елка виновата. Столько лет мечтал вот так нарядить ее. И наконец, мозаика сложилась. Все кусочки нашлись, получился узор без изъянов и пустых мест. Все слишком идеально…

– Ты не будешь проветривать? – Я решила отвлечь Джека от этих мыслей, которые в его больном разуме могли обернуться чем угодно.

– Потом проветрю. Там холодно. Ты замерзнешь. В Бостоне тоже бывают холода. Особенно на Рождество. Хотя ты права, лучше сейчас. Набрось халат и выйди в гостиную.

Я закрыла за собой дверь и села в кресло. Елка была как из дореволюционной сказки. И что это Джек впал в меланхолию? Что он там говорил? Что много лет мечтал вот так нарядить ее. Даже из образа вышел, забыл, что мы вроде как были женаты и он много раз отмечал со мной Рождество. Значит, он живет с кем-то, кто его совсем не понимает. Живет. Или жил? Ходит ли он на работу? Скорее всего да, ведь откуда-то он берет деньги. В таком случае, семью, если она у него была, он оставил, потому что проводит со мной все вечера. Интересно, как живут серийные убийцы? Говорят, они могут быть отличными семьянинами, ответственными работниками…

– О чем думаешь? – Он так незаметно подошел, что я вздрогнула.

– О тебе, дорогой.

– Наверное, хочешь узнать, что я тебе подарю? – Он подошел к елке и снял с нее маленькую коробочку с бантиком, которую я приняла за простое картонное украшение. – Это еще из России. Кольцо. По традиции я должен подарить его своей жене, когда мы отметим вместе десятое Рождество. Но… Десятое ты провела в больнице, поэтому хронология немного сбилась.

Он сочинял на ходу. Порой я просто поражалась его больному воображению. И что там за кольцо? Я открыла коробочку и замерла. Это точно была не покупка из антикварного салона. Такая вещь стоила очень дорого. Старинное кольцо с пятью большими бриллиантами. Откуда? Наследство его якобы дворянского рода? Или он снял его с одной из жертв? У меня прошел мороз по спине. Но я с благоговейным видом надела кольцо на средний палец левой руки. Оно пришлось мне точно впору.

– Это же очень старое кольцо, верно, Джек?

Он рассмеялся:
– Да нет, Бэтси, мы привезли его из России. Ему лет сорок пять, не думаю, что больше. Его купил отец в честь моего рождения. Вроде как его делали на заказ, но кто-то от него отказался из-за размера. Такие тонкие пальцы бывают не у каждой женщины. Вот, отец и купил его.

Лет сорок пять. Значит, оно девяностых годов позапрошлого века. Вот так подарок от серийного убийцы. Мне захотелось снять это кольцо и никогда о нем не вспоминать. Но Бэт… Она должна была реагировать иначе. Я поднесла кольцо к губам и поцеловала:
– Вот теперь Джек, я тебе клянусь, что никогда не уйду. Если конечно кто-то не уведет меня силой.   

***
Глава 13
***

Прошло еще какое-то время. Однажды вечером Джек пришел домой какой-то уставший. Он как-то странно вел себя. Нет, я не могла сказать, что он был нервный, потому что это чувство ему было незнакомо. Он напоминал зверя, который чует неладное. Или он мастерски изображал этого зверя? Моя беда была в том, что я все время подозревала Джека в провокации. Мне казалось, что он ежеминутно следит за мной и ждет, что я захочу его обезвредить. Именно поэтому я ни разу не решилась на какие-то действия в отношении побега. Я боялась Джека. Вернее, нет, не так. Джека я не боялась. Я боялась человека, который вколол мне наркотик на парковке, а потом приковал к кровати в подвале. Именно его я боялась пробудить в Джеке и поэтому играла роль Бэт. Я знала точно, что с убийцей я не справлюсь, а с Джеком останусь жива.
 
Не знаю, то ли его не обмануло предчувствие, то ли это был хорошо подготовленный спектакль. Но ближе к ночи в дверь постучали. Передо мной встал вопрос, как себя вести в этой ситуации. Что сделала бы Бэт? Она испугалась бы, что ее нашли врачи из сумасшедшего дома, куда она попала, судя по всему, за какое-то нарушение закона. Что сделала бы я, если бы мне представилась возможность рассказать хоть какому-то человеку, что меня держат в плену? Я растерялась. Жажда свободы, которая живет в каждом человеке, толкала меня совершить что угодно, чтобы сообщить о себе незнакомцам за дверью. Но острое нежелание умирать заставляло меня не сбрасывать со счетов вероятность того, что Джек испытывает любовь своей жены на прочность. Я решила остаться Бэт и посмотреть, как будут развиваться события.

Пока я раздумывала, Джек ушел в прихожую и посмотрел, кто его беспокоит среди ночи. Потом он вернулся и подошел ко мне. У него был непроницаемый взгляд, которого я так боялась. Мне стало понятно, что я не решусь ни на что. Если это полицейские, то пусть они меня найдут сами. Это их работа. Если же это посторонние люди, то пусть убираются.

– Джек, – прошептала я, даже не стараясь быть испуганной, так как дрожала от страха, – это за мной. Я не хочу, чтобы меня забрали. Не отдавай меня. Придумай, что-нибудь. Я знаю, ты можешь.

Он мог. Он мог еще раз вколоть мне наркотик и сбросить в подвал, который был закрыт линкрустом. Он мог не искушать меня возможностью заявить о себе незваным гостям. Но он поступил иначе. Он сказал, чтобы я спряталась в платяном шкафу и сидела тихо. И после этого я должна была верить, что это не спектакль?

Он вышел в прихожую и там стал с кем-то разговаривать. Мне показалось, я слышала женский голос. Но слов не разобрала. Меня волновало другое. Где и в чем я просчиталась, что он решил меня проверять? Я была расстроена. Мне было очень страшно. Поэтому, когда он спровадил этих людей, закрыл все двери и вернулся ко мне, я бросилась к нему на шею:
– Джек, зачем, зачем, ты заставил сидеть меня в этом шкафу? Почему не связал, не ударил меня, чтобы я потеряла сознание, не бросил в какой-нибудь чулан? Что если бы безумие вновь ко мне вернулось, и я бы выбежала за дверь к этим людям? 

Он удивленно посмотрел на меня:
– Но ты давно здорова, дорогая. Что ты распереживалась? Я же не слепой. Зачем тебе рисковать и сдаваться полиции? Чтобы опять оказаться в смирительной рубашке? Ты же не безумная на самом-то деле, а вполне здравомыслящая. Ну хватит, перестань волноваться. Давай съедим что-нибудь и пойдем спать.

Я кивнула. И потом, спустя несколько часов, не могла заснуть. Я так и не поняла, упустила ли я шанс выйти на свободу или отыграла себе еще несколько недель жизни. 

***
Глава 14
***

Прошло еще какое-то время. Мы жили мирной жизнью семейной пары 1939 года. В гостиной уже не хватало места для моих картин, поэтому Джек аккуратно развешивал их в спальне. Он пополнял библиотеку антикварными книгами, которые порой мы читали друг другу вслух. В те вечера, когда у него было особенно приподнятое настроение, мы ставили пластинки и танцевали. Иногда мы ужинали при свечах, представляя себе, что живем до революции в царской России. А иногда мечтали, что летом непременно поедем в Париж, где будем ходить по ресторанчикам Латинского квартала и гулять по Елисейским полям.

В мире, где мы поселились, не было интернета, телевидения, сотовой связи. Жизнь текла здесь с другой скоростью. И поэтому мы получали удовольствие от того, что в современном мире нас, скорее всего, только бы раздражало.

Время от времени, когда меня мучала бессонница, я думала о жизни и ловила себя на мысли, что все еще не готова идти на риск и вступать в открытую борьбу с Джеком, чтобы совершить побег. Может быть, это была всего лишь отговорка, чтобы не покидать искусственный рай в аду, куда я сама себя поместила? Я не знала ответ на этот вопрос. Я просто отдыхала от мира, который казался мне чужд и ужасен. Мне хотелось жить, и я жила, мне хотелось укрыться от реальности, и я пряталась в этом укрытии. Мне хотелось спокойствия, и я получала его от Джека. Конечно, я понимала, что однажды все закончится – либо он наиграется в прошлое и убьет меня, либо полиция наконец-то его найдет, и тогда меня вернут в мою жизнь 2017 года. О первом варианте я старалась не думать и делала все, чтобы он не произошел, второго я спокойно ждала, не торопя события.

Однажды ночью Джек курил в спальне возле открытого окна, а я по новым правилам сидела в гостиной. Было поздно, и я задремала в кресле. Неожиданно Джек разбудил меня:
– Бэт! Все кончено. За нами пришли. Вставай.

Я посмотрела на него и впервые за все время увидела Джека, лицо которого выражало досаду, грусть, сожаление. Страх? Нет, его этот человек не знал. Но то, что он ощущал себя загнанным в угол, было очевидно.
– Пойдем, быстро, – Он, как прежде, больно схватил меня за плечо и потащил к входу в подвал. Снял лист линкруста, открыл дверь, затащил меня внутрь и хорошо отработанными движениями уложил на железную кровать и приковал цепями. – Бэт, не говори им, как мы жили. Скажи, что я держал тебя здесь и накачивал наркотиками. Для верности я введу тебе немного. – Он взял с табуретки шприц, который будто был заготовлен для этого случая, сломал ампулу и ввел мне какое-то вещество. После этого ушел и запер дверь на два оборота.

Постепенно у меня перед глазами стали появляться лиловые круги, закружилась голова. Фонарик, которым Джек освещал подвал, он унес собой, поэтому я лежала в кромешной темноте. Казалось, я спала, но в тоже время слышала, что наверху происходит нечто необычное. Раздавались голоса, вроде бы лаяла собака. Через некоторое время раздался сильный удар в дверь, потом еще и еще раз. Какие-то люди выбили ее, и меня ослепил яркий свет фонарей. 
– Не бойтесь. Мы из полиции. Сейчас мы вас освободим…

Это было последнее, что я услышала. Очнулась я в больничной палате. Рядом сидел человек в форме. Я так привыкла играть роль женщины, которая сбежала из сумасшедшего дома, что не удержалась и закричала.
– Успокойтесь, все позади, – сказал он и взял меня за руку. – Больше вам никто не угрожает. Вы в полной безопасности. Он под стражей. Как только вы сможете давать показания, расскажете, как все было. А пока отдыхайте. Не буду вам мешать. – С этими словами он ушел.

Я стала продираться мыслями сквозь туман. Значит, наконец-то меня нашли. Джек за решеткой. Я свободна. И что теперь? Я вообще ничего не соображала. Что я буду делать одна в Бостоне? На дворе 1939 год. Мне придется плыть домой на корабле? О, нет… Я рехнулась. Сейчас 2017 год. Я в своей стране. Наверняка недалеко от дома. Скоро приедет мой муж. Муж… Может он больше и не муж мне? Как часто показывают эти сюжеты в кино. Она появляется через несколько месяцев, а он уже женат на другой. А меня не было… Сколько меня не было в этом мире? Джек привез меня домой в июне. Пятого, да, точно, пятого числа. Или нет. Он забрал меня из больницы… то есть со стоянки пятого числа. А дома я оказалась ну тоже, наверное, пятого. Потом я помню, он врал про Рождество. Это был конец августа или сентябрь. Потом прошло еще столько же времени, а может меньше. Значит, сейчас декабрь?

Раз за окном декабрь, то из этой форточки надует. Надо ее закрыть. Я шатаясь встала с кровати, подошла к окну и взглянула во двор. На деревьях были листья – местами зеленые, местами бледно-коричневые, как бывает после жаркого лета. Что все это значит? Август… Нет, скорее теплый сентябрь. Ну хорошо. Значит, не так долго меня искали, всего-то три или четыре месяца. Нет за это время мой муж вряд ли успел жениться. Вообще мог не заметить, что меня нет. Спохватился, наверное, к июлю.

***
Глава 15
***

Я устала от головокружения и легла. Этот наркотик Джека мне просто противопоказан. Когда он придет за мной, надо ему сказать, чтобы больше мне его не колол. Я и так бы тихо лежала в дурацком подвале. А теперь меня еще сутки будет мотать. Ох, нет… Я схватилась руками за голову. Больше нет никакого Джека. И нет Бэт, которая живет в Бостоне. Как мне собраться с мыслями и вернуться в реальный мир?...

В палату вошла женщина в милицейской форме и улыбнулась:
– Мы уже с вами сегодня здоровались. Помните меня?

Я кивнула, хотя была уверена, что вижу ее в первый раз.
– Скажите, а какое сегодня число?

– Восемнадцатое сентября. Бархатный сезон в разгаре.

– Бархатный сезон, – Я не удержалась и хмыкнула. – Так говорите, будто мы на море.

Она посмотрела на меня с какой-то грустью:
– Я вам принесла одежду… Из этого дома. Мы решили, что она вашего размера. Возможно, вы ее носили. Она странная конечно. Но скоро должен приехать ваш муж. Мы сказали ему, чтобы привез все необходимое. А пока одевайтесь пожалуйста. Врачи вас отпускают. Сказали, что наркотик скоро выветрится. А повреждений никаких нет. Сможете поехать со мной, чтобы дать показания?

Я посмотрела на одежду. Это было любимое платье Джека. Синее в алых маках. Белье, чулки, туфли… Все это было мое.
– Да, конечно, я смогу ехать. Все нормально, только голова немного кружится.
 
Пока мы ехали до участка, я смотрела в окно машины. Все казалось мне странным и непривычным. Дома – не дома. Деревья – не деревья. Я повернулась к женщине, которая меня сопровождала:
– А мы вообще где?

Она тяжело вздохнула:
– Сейчас вам все объяснят. Но от своего дома вы довольно далеко.

Мы куда-то приехали. Табличку на здании я не смогла прочитать, так как у меня двоилось в глазах. Потом были какие-то коридоры, железные двери, стулья. Наконец, меня посадили за стол и дали стакан воды. Передо мной сидела женщина-старший лейтенант и мужчина-майор, который был похож на того, который нашел меня в подвале. Он представился и стал меня расспрашивать.

Я решила по возможности говорить правду. Назвала свое имя, сказала, что живу в Москве с мужем по такому-то адресу. Работаю, то есть работала в такой-то фирме. Да, я знаю, какое сейчас число и год, разумеется. Мне сказали. Восемнадцатое сентября 2017 года. Бархатный сезон в разгаре. Я даже улыбнулась. Где я нахожусь? Нет, даже не могу себе представить. Где все произошло? На подземной парковке, я выходила с работы. Да, он что-то мне вколол. Очнулась? В том самом подвале, где меня нашли. Где он меня держал? Да, в подвале. Нет, иногда выпускал. Но я плохо помню, потому что он все время заставлял меня или пить таблетки, или делал уколы. Голова была как во сне. Нет, он не пытал меня. Не бил. Я? Нет, я не делала попыток его убить. И сбежать я не пробовала. Вы видели, какие там замки везде? Почему я не ударила его чем-то тяжелым? У меня не было на это сил и смелости тоже не было. Да, сексуальные контакты были. Нет, я не сопротивлялась, потому что хотела жить. Чьи все эти платья? Он иногда заставлял меня их надевать. Не знаю, зачем.

Я выпила полстакана воды. Долго еще будут эти вопросы? Когда мне разрешат получить ответы. Я устала. Хотела домой. О, нет… Я поняла, что под словом дом, подразумевала то место, где мы жили с Джеком.

– Скажите, а мой муж, он когда приедет?

Женщина посмотрела на своего напарника, потом на меня и опустила глаза:
– Он сказал, что пришлет деньги. Вернее, он их уже перечислил, мы вам отдадим их. Но приехать он не сможет. У него важный проект или что-то в этом роде. Мы пробовали связаться с вашим отцом, но там не нашли взаимопонимания. Может быть вы назовете контакты каких-то родственников или друзей, которые могли бы вас забрать?

– Нет, не надо, – Я допила воду и чуть не уронила стакан. – Почему меня вообще кто-то должен забирать? Вроде в больнице сказали, что я полном порядке. Сяду в такси и поеду домой. А да вы сказали, что я далеко от дома. Ну может вы наконец-то объясните, где я, что вообще произошло. А муж… Я даже не удивлена. Скорее всего, у меня уже нет никакого мужа. Но это меня не волнует. У меня есть квартира. И если меня не признали мертвой…

– Нет, вы числитесь пропавшей без вести.

– Ну и отлично. Значит, просто разведусь. И буду жить у себя дома без лишних хлопот. Так все-таки, объясните мне, что произошло. Я же имею право знать.

Мужчина откашлялся:
– Пока нам известно только то, что вашего похитителя зовут Сергей Воронецкий. Он директор профучилища. Женат, имеет двоих детей. Сейчас вы находитесь в Новороссийске. А тот дом, где вас держали, стоит почти на берегу моря недалеко от города в местности, где очень мало жилых строений. В сущности, там даже нет нормальной дороги. И да… Сейчас восемнадцатое сентября 2018 года. Вы, наверное, потеряли чувство времени. Но дело в том, что в плену вы пробыли год и почти четыре месяца. 

***
Глава 16
***

Я не могла в это поверить. Почти полтора года? Значит, Рождество было настоящее. Да, Джек говорил тогда, что на улице холодно. А я не обратила внимания. Но как же так пролетело время? Хотя, если посчитать, сколько я нарисовала картин, то и правда… получается, что с Джеком я провела много месяцев.

– Скажите, а я могу забрать из этого дома некоторые вещи? Ну платья, например.

Майор положил передо мной какие-то бумаги и сказал:
– Когда мы закончим там работать, то вы сможете забрать оттуда абсолютно все. А можете, если захотите там даже поселиться. Потому что по какой-то причине 15 мая 2018 года Сергей Воронецкий переписал этот дом со всем, что в нем есть на вас. Вы можете объяснить нам причину такого поведения?

Я попыталась рассмотреть бумаги, но буквы заплясали у меня перед глазами:
– Нет. Я не знаю, почему он так поступил.

– А мне, вот, кажется все просто, – Майор хрустнул пальцами. – Вы скрываете, что были с Воронецким в близких отношениях. У вас разыгрался стокгольмский синдром – симпатия между жертвой и агрессором во время похищения или удержания в неволе. Нет, от этого вы не становитесь обвиняемой, не бойтесь. Просто, знаете… – Он помолчал, видимо, раздумывая, говорить мне или нет, но потом махнул рукой. – По предварительным данным в подвале, где вас нашли было убито или замучено не менее пятнадцати человек. И это только по предварительным данным. Вполне возможно, что у Воронецкого было больше жертв. Пока мы проводим анализы. Но предполагаем, что вы единственная выжившая жертва Воронецкого. У нас на него ничего нет, кроме подвала. Поэтому мы рассчитываем, что вы нам поможете и расскажете, что на самом деле происходило между вами. Что он вам рассказывал, о чем вы говорили? Были у него сообщники?

– Мы не разговаривали. Про сообщников я ничего не знаю. Может, были. Может, нет. Вы сказали, что у него есть жена. Спросите у нее.

– Разговор с ней ничего нам не дал, – Майор внимательно посмотрел на меня. – Она говорит, что до начала июня прошлого года у них была обычная семья. Правда, по ее словам, у Воронецкого была одна странность. Но все к ней привыкли и не обращали внимания. Он коллекционировал разные вещи. Нет, не что-то там дорогое. Просто предметы довоенного быта. И еще он трепетно относился к своему происхождению. У него была посуда, столовое серебро, которое досталось ему от предков. Какая-то старинная мебель. И вот в начале июня 2017 года, по словам его жены, Воронецкий забрал все свои вещи и уехал. Поскольку он оставил ей довольно крупную сумму денег и регулярно перечислял алименты, она не стала устраивать скандал. И вообще бывшего мужа не беспокоила. Лишь однажды, она подъехала за деньгами в тот дом, где вас держали. Но дальше порога он ее не пустил. А ей, как она сказала, не очень-то и хотелось знать, один он живет или нет.

Теперь я поняла, кто стучал в дверь, когда Джек заставил меня прятаться в шкафу. Это была его жена. Да… Получается я правильно поступила, что не выскочила просить ее о помощи. Она бы не поверила в такую историю, решила, что я обкурившаяся любовница. А он бы меня убил.

Какой-то человек зашел в кабинет, где мы сидели и подал майору записку. Тот переменился в лице.
– Так. У нас новости. Воронецкий согласен на чистосердечное признание. Но при одном условии, – Он внимательно посмотрел на меня. – Он хочет сделать это признание в вашем присутствии. Иначе будет молчать. Мы надеемся, что вы поможете следствию. Ведь так?

– Конечно.

– Тогда пройдемте.

Мы перешли в другое помещение. Мне было интересно, что я испытаю, когда увижу Джека. Вдруг я и правда банальная жертва стокгольмского синдрома? Почему-то мне было обидно об этом думать. Но когда я вошла в комнату, то поняла, что стокгольмский синдром в том смысле, в котором о нем говорят психологи, здесь ни при чем. В кабинете, куда мы зашли, я не увидела Джека. Я увидела Воронецкого – человека, который приковал меня к стальной кровати и собирался убить. Он был в наручниках и смотрел на нас непроницаемым ледяным взглядом.

Мы сели напротив. Было страшно даже смотреть на него. Мне не верилось, что я прожила с этим человеком в одном доме почти полтора года. Как? Почему? По какой такой причине он не убил меня? Мысли дробили голову коловоротом, меня сковывал ужас. Но я заставила себя успокоиться и перестать дрожать. 

***
Глава 16
***

Сначала были полицейские формальности. Назовите имя и так далее. Он отвечал спокойно, будто настроился на нудную, но необходимую работу. Потом его спросили, знает ли он меня.

– Это Екатерина Дмитриевна Голчина по мужу Куликова. О своих жертвах я знаю много. Каждую я тщательно выслеживал. Подходил только в таких местах, где не попадал в зону видимости видеокамер. Я все просчитывал, никогда не оставлял следов.

Майор разглядывал Воронецкого как экземпляр из кунсткамеры:
– Вы поступали одинаково со всеми вашими жертвами?

– Скорее он вели себя однообразно, поэтому я был вынужден поступать с ними одинаково.

– Вы убили всех, кого похитили, кроме Екатерины Куликовой?

– Да, – Воронецкий говорил это так спокойно, будто обсуждал покупку автомобиля.

– Все они были женщины или в вашем списке были мужчины?

Воронецкий поморщился:
– Ну конечно женщины. Вы тянете резину. Их было тридцать. Все из разных городов и регионов России. Всех я привозил в свой дом. В багажнике или на заднем сидении автомобиля. Потом отправлял в подвал. Наше общение длилось два-три месяца, иногда меньше. Потом я терял терпение.

– Как вы их убивали?

– Ну, это зависело от моего настроения и их поведения. Иногда перерезал горло, иногда долго пытал. Слушайте, их было тридцать. Мне хотелось попробовать разные способы. Например, пока я готовился похитить Екатерину Куликову, в подвале медленно умирала предыдущая дама. Так что, когда я привез Куликову домой, та еще была жива и мне пришлось выпустить из нее кровь. Надо же было освободить кровать для новой гостьи. Ну а ту быстро захоронить.

– Куда вы девали трупы?

– Я хоронил их на огромном пустыре за старыми складами на десятом километре грунтовки. Пошлите туда собак и убедитесь, что я говорю правду. Что вы еще хотите. Имена? Записывайте, – Он без запинки перечислил тридцать имен и фамилий. – Достаточно? Ах, да. Первая была десять лет назад. Но вы это и сами поймете, когда поднимете все дела.

Майор шумно выдохнул.
– Есть что-то, что их объединяло? Какие-то общие черты? Возраст, комплекция, социальный статус? По какому принципу вы их выбирали?

– Странный вопрос. Я брал тех, которые мне нравились.

– И почему вы их убивали?

– Потому что больше не нравились.

Мне очень хотелось, чтобы майор выяснил у Воронецкого, почему он не убил меня. И наконец, я дождалась.
Майор посмотрел в мою сторону, видимо опасаясь за мои чувства и спросил:
– Почему вы не убили Екатерину Куликову?

На какую-то секунду я увидела напротив себя Джека, но он быстро исчез, отдав место Воронецкому:
– Я не видел смысла в этом убийстве.

Майор вспыхнул:
– А в остальных тридцати смысл был?

– Да. Я хотел получить удовольствие. И я его получал.

– А Екатерина Куликова доставляла вам удовольствие в живом состоянии?

– Ну да, раз я ее не убил.

Тут в разговор вступила старший лейтенант, которую видимо задело, что я какая-то уникальная:
– И чем Екатерина Куликова оказалась лучше остальных?

– Она идеальна.

Старший лейтенант хмыкнула.
– А зачем вы переписали на нее дом, в котором совершили тридцать убийств?   

– Бостонский синдром.

Я почувствовала, что медленно теряю сознание. Не знаю, чем закончился этот допрос, но я пришла в себя в коридоре отделения на кушетке. Рядом сидел майор. Я села, но почувствовав легкую тошноту, схватила его за руку. Он судя по всему был не против.
– Вы нам очень помогли, Екатерина, спасибо. Вот деньги, которые передал ваш муж. Тут хватит и на гостиницу, и на билет до Москвы. Короче говоря, тут много. Наверное, вы правы. По телефону он дал понять, что начал новую жизнь. Так что деньги он прислал, а в квартиру вас пустит соседка пенсионерка. Так что держите…– Он протянул мне деньги, бумажку и какие-то ключи. – Это адрес дома, который оставил вам Воронецкий и ключи от него. Не знаю, хватит у вас смелости туда вернуться. Да и что вы будете с ним делать. Купить его вряд ли кто-то захочет. Но так или иначе, мы закончили там работать. Можете поехать, осмотреть. А вообще, мой вам совет. Возвращайтесь домой, в Москву. К родным. К друзьям. Отдохните немного, а потом начинайте жить, устройтесь на работу. И постарайтесь забыть все, что с вами произошло.

Я вытянула вперед руки и показала ему, как они дрожат:
– Мне страшно.

Он рассмеялся:
– Вы боитесь? Это же абсурд. Чего вы вообще можете бояться в этой жизни? Вы – женщина, которая облапошила серийного убийцу до такой степени, что он сказал, что вы идеальны. Что вас пугает, Екатерина?

– Жизнь в 2018 году.

Он понял это по-своему. Решил, что после полутора лет изоляции я боюсь вливаться в социум.
– Ничего. Наша современная жизнь не дает расслабляться. Вернетесь домой, начнете крутиться, вертеться, и все встанет на свои места… И… Екатерина, можно задать вам один вопрос?

– Конечно, – Я улыбнулась.

– Знаете, мы так и не догадались, что такое бостонский синдром. Может он перепутал его со стокгольмским? Вы знаете, что он имел ввиду? Нет, я как мужчина его понимаю. Я бы, простите, тоже вас не убил. Но что это за синдром? Вы влюбились в Воронецкого?

– Нет! Нет! – Меня передернуло от страха, когда я вспомнила этот непроницаемый ледяной взгляд. – Как можно в него влюбиться? Конечно нет. Просто мне надо было выжить. Я соглашалась на все. Сидела в подвале. Днями, неделями, месяцами. Должно быть у моих предшественниц не было столько терпения. Но я очень не хотела умирать. Может, он назвал мое терпение бостонским синдромом… Не знаю… И не думаю, что когда-нибудь узнаю…

***
Эпилог
***
 
К дому и правда не вела ни одна нормальная дорога. Поэтому таксист высадил меня примерно за километр у берега моря. Как удивительно, я и не знала, что все это время находилась так далеко от Москвы. Дул теплый ветер. Я некоторое время шла, а потом присела на иссушенное солнцем бревно и стала смотреть на волны. Что меня привело сюда? Сюда, в дом, где серийный убийца Воронецкий лишил жизни тридцать женщин? Я прекрасно знала ответ на этот вопрос.

Нет, я не любила Воронецкого, как подумал майор. И я не полюбила Джека, который считал меня идеалом. Меня привел сюда бостонский синдром, жертвой которого мы оба стали и прекрасно знали, что это такое. Синдром, которым страдают некоторые люди… Люди, которым кажется, что кадры их жизни щелкают слишком быстро. Люди, которые живут не в свое время, не в свой век. Люди, которые по какой-то иронии судьбы родились в эпоху, к которой не могут адаптироваться. Люди, которым для счастья нужно жить в иной, быть может, придуманной реальности. 

Этот слишком быстро меняющийся мир одних сводит с ума и превращает в серийных убийц, других вгоняет в депрессию, третьих заставляет искать спокойствия в объятьях маньяков, четвертых толкает на самоубийства, а иных просто медленно убивает эмоциональным выгоранием и болезнями. Не все могут приспособиться к современному миру. Я была одной из тех, кто не смог. 
 
Я встала и пошла к дому. Мне впервые довелось разглядывать его со стороны. Решетки на окнах, белые стекла. Ничего неожиданного. Я открыла дверь и оказалась в прихожей. Там висели плащи, пальто, стояла обувь. Потом я открыла первую дверь, вторую. Посмотрела в глазок. Зашла внутрь и включила свет. Я была дома – в 1939 году. Я приняла душ. Переоделась в пижаму Джека. Открыла тайник, куда он перед приходом полиции спрятал кольцо, которое мне подарил. Надела его на палец. И легла спать в 1939 году, чтобы завтра, когда я проснусь в конце сентября 2018-го, у меня были силы улететь в Москву, встретиться с родственниками, друзьями. Чтобы я смогла подумать о том, кем я хочу работать. О том, как я хочу жить. 

Мне было понятно, что я не смогу остаться в доме, подвал которого пропитан кровью. Но в тоже время, я точно знала, что буду возвращаться сюда снова и снова – в неизменный 1939 год. Я буду делать это каждый раз, когда меня до хруста костей и до боли в сердце будет скручивать обострение бостонского синдрома, от которого никто никогда не изобретет лекарство.

------------------------------------------