Ранним октябрьским утром старушка Агата Крюкова выглянула в окно и обомлела, вся земля, ветви деревьев и крыши домов были покрыты белым пуховым одеялом.
– Это че же у нас снег-то нонче выпал так рано?! – бубнила Агата пристально вглядываясь через запотевшие рамы. – До Покрова дня все засыпало. Так зима-то нам шибко долго покажется. Шутка дело, с этих пор снежина.
На кровати в горнице, только что проснулся дед Филат и услышав, как старуха разговаривает сама с собой, прокряхтел:
– Че это ты там возмущаешься с утра пораньше? Как будто в палисаде вишни зацвели. – и сам подошел к окну.
Протерев рукавом рубахи влажное стекло и увидев повсюду белоснежные, пушистые хлопья, старик расплылся в доброй, лучезарной улыбке.
– Вот и слава Богу, мать! Теперь хоть можно спокойно и поросенка заколоть. Мякоти-то, как я погляжу, в кадушке на донышке осталось?!
Каждый год старики Крюковы по весне покупали в Некрасовском совхозе поросеночка, и ближе к зиме, при первых заморозках резали его. Сначала парное мясо подмораживали, вывешивая тушу под сараем на крюках, а после, когда оно схватывалось морозцем, мастерски рубили на ровные квадратные куски и убирали в большой старинный сундук на хранение.
– Дык поди не раз ишшо растает снег-то. Че тогда мы с мясом будем делать? Не приведи Господь, испортится. – на полном серьезе разволновалась Агата. – Может у кого деньжат занять, да хоть пару мешков отрубей купить?
Дед и сам прекрасно знал про капризы уральской погоды, что за одну неделю может быть и тепло, и лютый холод, но занимать у кого-то деньги он не любил.
– Ты ишшо с книжки ступай похоронные сыми, занимальшица! И без тебя народ концы с концами сводит. Занять она удумала. Берешь-то чужие, а отдавать-то свои! Сечешь? – заворчал дед Филат и от злости закашлялся в ладошку. – Ежели уж шибко прижмет, я с нашей Валей договорюсь, у нее ить в сельмаге большая морозилка. Она же твоя двоюродная сестра, поди не откажет.
И старики, еще немного покумекав и посовещавшись, окончательно решили пригласить в предстоящую субботу кольщика и забить поросенка.
– Ну, да и ладно. Ты ба сходил дедушка тогда прямо седня до Егорыча Овсова. – попросила мужа Агата. – Договорился ба с им. Вдруг он уже пообещал кому, или пирует. А то мы соберемся, а он возьмет и подведет.
И дед Филат, напялив на свое худое, костлявое тело фуфайку, кроличью ушанку и валенки, пошел домой к известному в поселке базарному мяснику Овсову.
Здоровенный, как бык, под два метра ростом, с кулаками с банный ковш Николай Егорыч Овсов в осеннюю пору пользовался у односельчан особым спросом, ведь у многих на дворе было по нескольку голов скота, готовых к убою. И Егорыч мастерски расправлялся с любой животиной. Ему было не важно, кто перед ним, домашняя птица, корова, баран, свинья, или лошадь – два часа работы, и мясо уже на крюках. Важно для него было другое – очень он любил после хорошего забоя, душевно посидеть у хозяев за столом, и под свеженькие жареные осерди с луком, отведать несколько стаканчиков первача, или браги.
Без проблем договорившись с Овсовым, старик довольный вернулся домой.
– Сказал, что в субботу он весь в нашем распоряжении. К десяти будет. Еще он просил не кормить поросенка с утра. Ох, и намораживает-же на улице. Брр! Видно и вправду зима нонче ранняя. – прохрипел озябшим голосом дед, и слегка прихрамывая пошел во двор за дровами.
Наступило долгожданное субботнее утро. На улице было пасмурно и прохладно, с пруда дул легкий, сырой ветерок. Выпавший несколько дней назад снег немного подтаял и лежал мокрой кашей. Агата, как и велел кольщик, не стала сранья кормить поросенка и он с голодухи бился своим грязным рылом в деревянную дверцу закуты и громко хрюкал на весь двор.
На часах уже было одиннадцать, и старики поджидая Егорыча, то и дело по очереди подходили к окошку.
– Не запировал ли он грешным делом, окаянный? – не переставая, переживала Агата. – А то вдруг вожжа под хвост попала, и хана. Вы мужики ежели запьете, так вам хоть кол на башке теши, хоть бы хны.
– Да вроде ишшо не разу Егорыч нас не подводил. Пока он из доверия не вышел. Так то. – огрызнулся на супругу старик, и чтобы не поссориться с ней, вышел в сени.
Наконец на доходе полудня к дому тарахтя подъехал старенький «Бобик», из которого не спеша вылез Овсов.
В суконной, засаленной куртке, длинных – выше колен подшитых пимах с галошами и лохматой, из волчьей шкуры шапке, он казался еще огромней и грузней. Достав своими пудовыми, натруженными ручищами из багажника паяльную лампу и самодельный охотничий нож, он медвежьей походкой прошел в открытые ворота.
– Доброго тебе здоровья, матушка. – хмуро обратился он к хозяйке вышедшей его первой встречать. – Как жива, здорова? Я ить год тебя не видал. Старик-то прибегал ко мне на неделе. С виду он у тебя ишшо крепкий.
Не успела заговорить с ним Агата, как от закуты пришел дед Филат.
– Вроде не шибко большой нонче вырос боровишка-то, а дверь еле-еле на петлях держится. Того и гляди ее рылом свернет. – слегка задыхаясь, наивно удивлялся дед и крепко пожал Егорычу его мясистую пятерню. – Как и велел ты, с утра не кормили его дурака.
– Добро, дед Филат. Добро. Заколем в лучшем виде вашего бандита. Сделаем. – кольщик со знанием дела попробовал своим толстым пальцем острие ножа и попросил хозяйку вскипятить пару ведер водицы.
– А кто ба сомневался, милый? Хе. – поддакнул в ответ Егорычу старый и лукаво тому подмигнул.
– Ладно, пойдем потихоньку. – деловито сказал кольщик и они вдвоем со стариком пошли в хлев. – Я, дед Филат, зайду внутрь, а ты коленкой дверцу подопри, штоб он не выбежал, и жди, как я тебя гаркну. Но раз ты говоришь, он не большой, то я его зарежу и один за ноги выволоку. Тогда мне твоя помощь вообще не понадобиться.
Пока мужики подходили к закуте, свинья, услышав их голоса и видно почуяв свою скорую смертушку, сразу притихла. Егорыч осторожно открыл дверь и сильно пригнувшись зашел внутрь. Дед, как и условились, подпер дверку ногой снаружи и стал ждать команды мясника.
В закуте пахло свежим навозом. Прямо под самым потолком, посередине горела небольшая, запылившаяся лампочка и тусклый свет от нее едва освещал почерневшие от времени бревенчатые стены и местами изрытый пол. Около маленького, с ладонь окошечка стояло деревянное пустое корыто, возле которого валялись старые обглоданные капустные листья, тыквенные корки и кабачки.
Внимательно разглядев забившегося в угол огромного, килограмм под двести борова, повидавший всякого на своем веку Егорыч даже присвистнул.
– Нихренашеньки себе тут боровишка! Ха! – крикнул кольщик, вытаращив на животину глаза. – Шутник ты дед, однако. Боровишка, говоришь?! Да тут цельный бык племенной, ишь как смотрит из-под лопухов своих, холера. – и аккуратно держа нож у бедра, направился к хрюшке.
Только Егорыч впритык подступил к поросенку, как тот со всей своей мочи дал ему рылом в живот, перекинув через себя словно пушинку.
Произведя с перепугу по закуте несколько кругов, боров с разбегу вышиб мордой хлипкую дверь, обрушив ее с грохотом точно на стариковское тело.
Егорыч вместе с дедом плашмя валялись на полу, с трудом соображая, что это было.
Боров тем временем, с неистовым визгом выбежал в огород и судорожно заметался по раскисшим грядкам.
Старушка услышав во дворе шум, наскоро накинула на себя телогрейку и опрометью выскочив из избы, слегка спотыкаясь засеменила к закуте.
– Че у них там, Господи? – шмыгая в галошах по склизким доскам переживала Агата. – Не уж то друг дружку пырнули?!
С трудом распознав в темноте лежащего на полу родного старика и ползающего в закуте на четвереньках Егорыча, хозяйка запричитала.
– Батюшки, свят! Да что же у вас тут вышло-то, Филатушка? – всплескивая руками, охала она. – Да как же он вас так-то, окаянный? Ох-ох-ох!
Бабушка, кое-как помогла подняться деду на ноги, и подхватив его сзади под мышками, стала поддерживать. Ошалевший от такого сильного удара дед Филат мотал взъерошенной головой в разные стороны, и что-то нечленораздельно мычал.
Кольщик тем временем, с трудом отыскав в закуте нож, без шапки, покрытый с головы до ног навозом и опилками, как ужаленный вылетел на улицу.
– Щас я тебе покажу, хрен мордастый, как на людей честных бросаться! – взревел он своим громовым басом на всю округу. – Щаас, щаас, родимый. Я не таких характерных видал за свою жизнь. Погоди, дождешься, ряшка!
Поросенок, изрядно вымазанный снежно-земляной квашней, будто ошпаренный бегал по грядкам и визжал. Ловить его руками было бесполезно.
– Может в его лешего из ружья пальнуть, Филат? А? – неожиданно предложила Агата. – Давай я к Николаю сбегаю? Он ить охотник.
– Давай ишшо милицию вызовем! – злобно рявкнул дед на и без того испуганную старушку, и приставив к стене деревянную лестницу, бегом полез на сарай.
Егорыч стоял в десяти метрах от мечущейся в разные стороны свиньи и ломал голову, как ее ловчее прищучить.
Дед Филат с трудом раскопал в сене, хорошо спрятанный рыбацкий бредень, и тут же выволок его в огород.
– Айда бегом сюда! – закричал старик, показывая кольщику на сеть и стал ее живо разматывать. – По-другому его гада не поймать. Только сами упластаемся. Хватай бегом вторую палку!
И мужики, разойдясь с бреднем в разные стороны, пошли на борова, как за рыбой.
В это время возле забора собрались прохожие, которые с любопытством наблюдали за происходящим в огороде, и тыкая пальцами, громко смеялись.
Тут поросёнок, увидев, что на него заходят с двух сторон, опрометью ринулся между мужиков и мгновенно запутался в мотне.
Егорыч, не теряя ни секунды, навалился на него всем телом, и с трудом поймав переднюю ногу, вонзил длинный клинок прямо в сердце.
Пронзительный визг раздался на всю улицу и из пульсирующей дырки потекла темно-коричневая кровь. Подергавшись с минуту в конвульсиях, боров наконец затих.
– Вот так вот мы его! – с удовлетворением выдохнул Овсов, вставая с поросенка. – Ну и крепкий же шельмец попался. Как мы его дед, твоего боровишку-то, а? – подмигнул кольщик старику и оголил свои желтые зубы.
Зеваки, постояв еще немного, стали расходится.
– А ты, Агатка, хотела из ружья его шибануть! Ха-ха-ха! Ишшо патроны портить на этого дурака. – молодецки кивнул на тушу старик. – Ступай лучше на стол накрывай. Мы его щас мигом, вдвоем с Егорычем разделаем.