Вот и все! Осталась пара минут до того момента, когда они вскроют двери или влезут в квартиру через окно. В моем, затуманенном алкоголем и таблетками, сознании, набатом отдаются звуки сирены. Под домом такое количество пожарных, полицейских машин и машин экстренной помощи, складывается впечатление, что здесь произошел террористический акт. Пара минут до того момента, когда вскроют дверь и пара минут до того момента, когда у меня остановится сердце.
В углу кухни, с обезумившими от страха глазами, забившись серой мышью в угол, сидит та, кто послужила отправной точкой всего того безумства, которое сегодня здесь произошло. Жалкое зрелище. Еще вчера, эта, уверенная в себе женщина, смотрела на меня сверху вниз, надменно поджав губы. Она смотрела на меня так, как обычно люди смотрят на каких-то насекомых, с призрением и отвращением, чувствуя себя венцом природы и эволюции. Конечно, кто я? Так, обер-секретарь, как, смеясь, называл меня мой хороший друг, а она – зампредседателя правления по финансовым вопросам одного из самых крупных банков нашей страны. Вот только сейчас мы поменялись местами, сейчас, с брезгливой надменностью и жалостью, на нее смотрела я. Сейчас, как никогда, я понимала весь сакральный смысл слов, написанных Иоанном Златоустом: «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных.» (Мф. 20, 1-16) Сейчас, когда она, трясущимися руками, размазывала по своему лицу слезы, слюни и сопли, задыхаясь от беззвучной истерики. Сейчас, когда она не понимала, что уготовано ей.
Но вся та мизансцена, которая предстанет перед глазами ворвавшихся сюда сотрудников полиции, не будет полной и до конца понятной, если не рассказать о еще одной, выбивающейся из общего стиля интерьера кухни, детали. Эта деталь – Он. Он, тот, кто стал причиной моей боли и причиной моего падения в эту пропасть. Он, тот, кто взвел курок, висевшего на сцене ружья, выстрелившего в последнем акте.
Саша сидел на полу, опираясь спиной на стену. Он уже не смотрел на меня, сейчас в нем не было ни страха, ни ненависти, как пару часов назад, а лишь смирение человека, прошедшего через все пять стадий отрицания смерти, о которых писал Кюблер-Росс: отрицание; гнев; торг; депрессия и смирение.
Самое смешное, что он на столько верил в свою исключительность и власть надо мной, что даже сначала не понял, какой сценарий для нашей финальной встречи приготовила я. Он на столько был уверен в моем безропотном преклонении перед ним, что принял мою игру в поддавки, за очередную попытку, с моей стороны, наладить отношения.