Станция метро «Профсоюзная». Улица Кржижановского. А кто, собственно, этот Кржижановский? С первого раза и не выговоришь. То ли Глеб Максимилианович – советский государственный и партийный деятель, академик и поэт, наиболее близкий друг Ленина, то ли, что тоже мало выговариваемо, Сигизмунд Доминикович – советский писатель и драматург, философ, историк и теоретик театра. Спросить, что ли, у Ашота Олеговича? Он всё знает. А чего не знает, то подчинит себе.
Вот оно, здание фонда. Счастливое число. Мы люди не суеверные. А если и есть немного, то в меру, никому не в ущерб. Открываем двери. Заходим. Главное – придержать, чтобы не подумали, что я ею хлопаю.
- Ну что, Рамильевна? Кто это к вам с утра с глазами бешеной селёдки заявился?
- Здравствуйте, Ашот Олегович! Вы про радио?
- Да, про гостей ваших. Пришёл один, ждал тут под окнами. Разве что углы не оприходовал. На том спасибо!
Смотрю в лицо нашему техническому директору. Пытаюсь представить глаза бешеной селёдки.
- Это поэт. Очень известный, между прочим. Классик современности, я бы сказала. Он ещё наверху? Пойду за автографом.
- Я бы таких поэтов с пятого этажа спускал и не заикнулся бы! Всё, свободна!
Прохожу через турникет и оборачиваюсь. В воздухе – тишина. Как будто и не было этих слов. Ни радио, ни поэта, ни селёдки. А главное – того, что мешает свободе.
На пятом этаже уже выключено световое табло над радиостудией. Запись закончена. На всякий случай тихонько стучусь во вторую внутреннюю дверь и открываю.
- Интересный у вас персонаж тут работает. Что ни слово – то пощёчина. Общественному вкусу.
Классик современности неторопливо пьёт чай и ест шоколадную конфету.
- Добрый день! А это просто манера общения такая. И голос.
- Так манера или голос?
- И то, и другое.
Классик отпивает ещё один глоток. Упоённо, с причмокиванием.
- А я и говорю – интересный персонаж. Колоритный. Мне для поэмы как раз такой нужен. Есть в нём что-то революционное, нагнетающее. За таким бы народ пошёл.
- Это вы о какой революции сейчас пишете?
- О нашей, современной. Настигающей. Чувствую, будет, - классик ставит чашку на стол и поднимается, - время неспокойное. Каждый шорох как эффект бабочки может сработать в любую минуту. Так что самое время о душе подумать.
- О душе всегда надо думать.
Классик внимательно смотрит на меня и направляется в сторону редакторского кабинета. Открывает дверь, берёт шляпу и пальто, кивает моим коллегам.
- Спасибо, девочки. За чай, за гостеприимство. Приятно читать стихи не столько для тех слушателей, которых не видишь, а для вас, единичных и реальных случаев.
- Это вам спасибо! Приходите к нам ещё! – Лена, редактор радиопрограмм, идёт провожать гостя, а я бегу к зазвонившему телефону.
- К вам следующая партия, - говорит мужской голос, - принимайте.
И я иду принимать. А там… почти что цветы. Женщины.
- Ну что, дефективные? Опять гости? – спрашивает Ашот Олегович, проходя мимо со стремянкой и какими-то проводами.
- Да. На программу «Русские женщины» пришли.
- Вот это я понимаю! Хорошее название. Если можно будет позвонить в прямом эфире, то обязательно воспользуюсь такой возможностью.
- И что же скажете?
- Скажу, что в России такие красивые девушки, что хочешь - не хочешь, а хочешь.
Ну как тут не улыбнуться?! Как не до ушей? Мы с нашими гостьями смотрим на Ашота Олеговича и начинаем смеяться вместе с ним.
- Жаль только, что прямые включения у нас крайне редко. И не с этой программой.
- Смотри, Рамильевна! Не хочу, чтобы в воздухе пахло скандалом.
Уже в лифте, который кто-то из наших ведущих прозвал «вытрезвителем» из-за слишком низкой температуры в холодное время года, одна из гостей обратилась ко мне:
- Какая харизма! Есть же ещё такие мужчины на свете!
- Да, и не в абстрактном мире, а в Москве, - подхватываю я, - жить весело и интересно!
- Что-то военное сквозит, - добавляет вторая.
- Не без этого. Насколько я знаю, Ашот Олегович – капитан второго ранга, офицер. Служил на подводных лодках, кораблях.
- Да вы что?! Сколько романтики в этих словах!
Выходим из лифта и направляемся в сторону гостевой комнаты, а женщины всё не умолкают.
- А какая выправка, гордый взгляд! Стать какая!
- И улыбка очень красивая. Добрая такая, открытая. Настоящий русский мужчина, - уже мечтательно произносит светловолосая гостья, известная в своих кругах вокалистка, - простите, вы сказали, его зовут Ашот?
Я киваю.
- Одним словом, человек-загадка!
С этим невозможно не согласиться. Я передаю восторженных гостей в руки Лены и направляюсь в свой кабинет. А там – компьютер. Синий экран. Немое пространство. Делать нечего – приходится вызывать «человека-загадку» и отгадку всех компьютерных неисправностей.
- Да, Рамильевна… Ну и вредный же ты хорёк! Техника так и летит!
- Ашот Олегович, я не специально. Вчера, как всегда, не предвещало. Всё время выключаю компьютер, как положено. А сегодня после запуска – синий глаз.
- Ладно, не дрейфь! Разберёмся. Данные есть на рабочем столе, нигде не сохранённые?
- Есть. По службе всё сохранено на диске, а вот файлы по диссертации на «рабочем столе».
- Вот это номер! Я б, наверно, помер. Что же ты, мелкая, свою работу на дополнительных носителях не сохраняешь? – Ашот Олегович забирает процессор и направляется к выходу, - я, кстати, тебе сейчас жёсткий диск занесу со всей мировой библиотекой до двухтысячных. Там, в том числе, и твоя Вознесенская есть.
- Вы серьёзно? И «Звезда Чернобыль» тоже? – не верю я.
- Всё есть! Так что пользуйся, на здоровье. Только попробуй бросить аспирантуру!
- Спасибо, - говорю я, но «человек-загадка» уже закрыл дверь.
Главный редактор смотрит на меня и улыбается, выглядывая из-за компьютера.
- Ашот Олегович вам с диссертацией помогает?
- Да, Любовь. Проболталась я как-то. А он потом электронную книгу подарил с поздними произведениями Вознесенской, а теперь ещё и ранние нашёл.
- Благородный человек наш Ашот Олегович! Помогает всем, - говорит Любовь и снова погружается в экран монитора.
Я тоже погружаюсь в свой. Он у меня чёрный, как моя жизнь. Именно так и сказал бы Ашот Олегович. Надо же! Уже и думаю его словами. Есть же такие люди-огоньки… В самом негативном находят свет и юмор. Посмеёшься – и жить легче.
- Чего это вы улыбаетесь, Евгения? – заговорщически спрашивает Любовь.
- Да вот, про нашего капитана строевого ранга думаю.
- А чего это вы про него думаете?
Я отворачиваюсь от экрана и смотрю на Любовь.
- Был момент, когда я решила уже бросить эту затею с учёбой, хоть мне и нравится тема диссертации. Ждала знака судьбы. А тут Ашот Олегович – «Пиши, пиши! Вот тебе диск, вот электронная книга. Я в своё время написал больше половины, да бросил. Не защитился. Хотя по моим черновикам потом столько автоматизированных программ создали!».
- А какая у него специализация была?
- Прикладная математика. Алгоритмы управления какие-то разрабатывал. Я уж точно не вспомню сейчас.
- Тяжёлое время было, - вздыхает Любовь, - девяностые годы, наверное. Развал Советского Союза. Нужно было подчиняться системе и, конечно же, не до диссертации.
- Да, пришлось бросить науку. А потенциал огромный. И человек очень хороший. Хочет, чтобы везде был порядок. Настоящий капитан.
- Да-а, капитан Русского мира.
Спокойно у нас с таким человеком. Можно и о душе подумать, когда вокруг всё спокойно.
2019