(История 1974 года)
Лена Белова шла мимо университета с легким чувством грусти. Они недавно перевелась с дневного отделения на заочное и немного скучала по однокурсникам, беззаботной студенческой жизни, не загруженной редакционными заданиями и сроками их сдачи в очередной номер молодежной газеты, корреспондентом которой теперь являлась. Конечно, было интересно работать с опытными журналистами, с сознанием своей значимости отправляться собирать материал, в шумной редакции писать о чем-то незнакомом и волнующем, но универ оставался для нее домом – родным и близким. «Жаль, что уже поздно, никого сейчас не застать, а то можно было бы зайти к ребятам», – подумала она и вдруг услышала знакомый голос:
– Белова, ты что в рабочее время разгуливаешь? Нарушаешь трудовую дисциплину?
Лена обернулась навстречу Виталику, одному из самых заводных парней в ее бывшей группе:
– А ты забыл, где я работаю? Журналиста ноги кормят, и рабочее место может быть где угодно. Ну, здравствуй дорогой!
Они обнялись. Было видно, что Виталик рад их встрече и чем-то очень доволен.
– Знаешь что, пошли с нами в «Початок». Не была, небось, никогда. А там нормально – по вечерам музыку крутят в музыкальном автомате. Представляешь – в музыкальном автомате! Скатерти на столах, и мало народу. Там даже бармен есть, очень приличный парень, между прочим, – разрешает послушать свои пластинки.
Виталий Зелинский слыл на курсе меломаном. Он фанатично любил классическую музыку, знал в ней толк и, как все фанаты искусства, считал святым долгом приобщить к своей страсти все окружающее население, знакомое и незнакомое. Причем, делал это с видом страдающего за судьбы людские человека. «Эх, вы, дети неразумные, – было написано у него на лице, когда в студенческой компании он ставил на проигрыватель очередной классический опус, на который студенты, разгоряченные вином и танцами под Битлз и Роллинг Стонз, не обращали никакого внимания, – В данный момент звучит бессмертное произведение Петра Ильича Чайковского (Вольфганга Амадея Моцарта, Людвига ванн Бетховена), над которым рыдало не одно поколение русской интеллигенции. А вы – трескаете бутерброды и ничегошеньки не понимаете».
Жил Виталик на квартире у старушки, которая, скорее всего, имела музыкальный проигрыватель, но тщательно его скрывала от квартиранта. Слушал любимую музыку Виталик только на виниле записанную, все новые приобретения сразу тащил в общежитие, где ему разрешалось «крутануть» классику пару раз во время перекура.
Вот за все это прозвали ребята Виталика Очкариком. Очки, кстати, он не носил, но по сути своей отвечал всем стандартам облика ученого с окулярами на носу. В общем, стало понятно – Виталик приобрел новую пластинку и спешит в ресторан, чтобы насладиться очередным музыкальным шедевром.
– Пластинку мне привезли из Германии. Ты не представляешь, какая это вещь! – зашелся он. – Мы вчера пять раз прослушали! Посетители оказались вполне интеллигентные люди, просили даже повторить. Пошли, не пожалеешь.
В это время появилась девушка Виталика, Алла. Без энтузиазма. Было видно, что насладилась она музыкой вчера, но оставить товарища не могла, поэтому самоотверженно за ним следовала. И все направились в «Початок».
Честно говоря, ресторан назывался «Колос», он располагался в гостинице «Колхозник», где останавливались в основном сельские командированные люди. Но у входа в гостиницу висел большой щит с изображением кукурузы, вот студенты и прозвали ресторан «Початком», облюбовав это заведение для своих тусовок, потому что там всегда было свободно – постояльцы гостиницы спешили отужинать и уйти отдыхать после суетного дня в шумном городе.
Бармен встретил компанию приветливо, но сразу предупредил Виталика:
– Сегодня у нас тут рабочие с соседнего завода день рождения отмечают. Ты свою музыку особенно не затягивай. Разочек прогони и всё. Договорились? Вчера публика была более интеллектуальная, а сегодня… Ну, в общем, ты понял…
И ушел за стойку. Виталик погрустнел, но пластинку из портфеля достал и направился к музыкальному автомату, в котором царил Ободзинский. Виталик дождался окончания песни и с вожделением, осторожно заполнил агрегат классическим произведением. Произведение это Лена знала, «Пассакалию» Генделя она играла в пятом классе музыкальной школы. Нежные и тонкие звуки клавесина разлились по залу, навевая грусть, томление и желание поразмыслить о чем-нибудь важном и высоком.
– Давно мечтал приобрести Генделя. – Виталик гордо посмотрел на Лену. – Поняла? В оригинальном исполнении – на клавесине.
Лена понимающе кивнула, Алла с сознанием сурового долга откинулась на спинку стула. А вот малочисленные посетители ресторана не в полной мере разделили восторгов Виталика. Начальные арпеджио были встречены ими в полной тишине. Причем, тишина показалась Лене не очень дружелюбной. Под последующие дребезжащие стаккато, которые жестоко ударили по нервам тех, кто пришел отдохнуть и расслабиться, из-за соседнего столика поднялся парень, направился к музыкальному автомату, вынул Генделя и вернул на место Ободзинского. Он даже ничего не сказал, просто снял пластинку и вручил ее Виталику вместе с конвертом.
Виталик же в любой ситуации оставался Очкариком. Просветительский дух его затмевал все остальные чувства, даже инстинкт самосохранения, ибо оппонент был богатырского телосложения, а рядом с ним сидели не менее крепкие друзья-товарищи.
– Это что за самоуправство! Вы что себе позволяете?! Это пассакалия! Это Гендель – немецкий композитор – известный всему миру гений! – ревел университетский меломан, одновременно извлекая Ободзинского из агрегата и впихивая в него опус известного всему миру гения.
Парень, который уже почти дошел до своего столика, при первых звуках клавесина резко обернулся, и Лена увидела натужно-испуганное его лицо с оттенком ярости. Он наклонил голову и направился к Виталику с ответным визитом:
– Я тебе… щас такую пустакалию… устрою… родная мать не узнает… Убери свою пиликалку… Дай спокойно отдохнуть… Не зли компанию.
Самое интересное, в паузах с многоточиями он не произносил привычных слов и выражений. В этих вынужденных интервалах внутри у него клокотало и булькало, задерживая в пределах жестокого раздражения, то, что должно было эти пределы обозначить словесно, распространить на окружающее пространство, одновременно освободив нервную систему, натруженную Очкариком до изнеможения. Но слово! Это необычное слово! Это музыкальное буквосочетание – пас-сака-лия! – действовало завораживающе, переводя сознание рабочего человека в какую-то неведомую плоскость.
Надо отдать должное здоровым и крепким парням, которые знали цену и слову, и физической силе, но не пошли стенкой, не стали унижать Виталика в глазах притихших девушек, «чтобы запомнил надолго». Они терпеливо ждали, когда тот одумается, возьмет себя в руки и прекратит «безобразие».
Тем не менее, после второго изгнания Генделя из музыкального агрегата, богатырь около него и остался. Изгнание происходило даже красиво: демонстративно была извлечена пластинка, осторожно, чтобы не повредить и не запачкать пальцами, вложена в конверт и с силой вручена любителю классики. Заводчанин стоял спокойно, как утес во время шторма, закрывая могучим телом агрегат и половину бармена. Бармен предпочитал не вмешиваться, чтобы не получить, как говорится, «по шапке» с какой-нибудь разгоряченной стороны. Протирал бокалы и с интересом наблюдал за развитием событий.
События развивались стремительно. Виталик повертел конверт с пластинкой в руках, нашел лицевую сторону, где крупным латинским шрифтом было напечатано «Handel», выставил ее вперед и ринулся в третье просветительское «наступление на тьму ничтожного мира серости». Но Лена решила, что пора перестать испытывать судьбу и терпение крепких рабочих парней, перехватила пластинку, осторожно высвободила её из тонких музыкальных пальцев однокурсника и тихо сказала ему на ухо: «Тебя чему учат в универе? Находить общий язык со всеми слоями населения. Вот и учись, меломан, пригодится».
Она обернулась к притихшей компании и вежливо сказала:
– Ребята извините нас. Мы – одноклассники, давно не виделись. А это – любимая пластинка нашей учительницы по литературе. Решили вот вспомнить школьные годы. – И, не давая никому опомниться, без паузы предложила: – У вас день рождения? Хотите мы вам эту пластинку подарим? Дома послушаете.
– Нет, нет, – встрепенулся виновник торжества, освобождая музыкальный агрегат из плена, – как я могу принять такой ценный для вас знак воспоминаний? Вы лучше сами послушайте… дома.
«Не простой парень, – подумала Лена, возвращаясь за свой столик, – и с амбициями, и с уважением к другим, а главное – не сдается, оставил последнее слово за собой». Она была удивлена именно тем, как спокойно и с достоинством выходили рабочие соседнего завода из щекотливой ситуации.
Тем временем бармен поспешил заполнить паузу опять же Ободзинским. И «Эти глаза напротив» разнеслись по залу колокольчиком, который после клавесина показался слишком звонким.
Сильные парни уже разливали, молча улыбались, многозначительно мотали головами. Было видно, что Виталик их и удивил, и повеселил, но слегка выбил из колеи, как летающая тарелка, непонятно зачем зависшая над столиком – без цели, пользы и смысла. А Виталик, восхищенно глядя на Лену, торжественно произнес:
– Ну, ты даешь! На пользу тебе пошла практическая деятельность! Как ты их одной фразой усмирила! Завтра всем на занятиях расскажу, что значит – теория и практика журналистики!
– Да причем тут журналистика! – с досадой прервала его Лена. – Просто, Виталик, человеком надо быть – всегда и во всём.
Как говорил Козьма Прутков: сборник новелл; Воронеж: Типография Воронежский ЦНТИ ; филиал ФГБУ «РЭА» Минэнерго России, 2018.
ISBN 978-5-4218-0363-8