20. Гениальные дела, как и сами гении, это не фунт изюма.
Диалог:
-- Ты считаешь, что гений прост, гением делается легко и просто, -- говорится Тем, кого нет, неопределенно-личным.
Я: Я так не считаю. Вначале так считал. Сейчас вижу преодоления и кухню. Не так всё просто, как кажется вначале.
1997: Если со стороны посмотреть на гения, то увидится, что очень легко он говорит гениальные речи и принимает важные исторического значения решения. Однако гений это как Евгений, то есть человек с развитой до переходного состояния Душой. Нормальная среднего развития Душа, напомню, имеет развитые чувства в пределах до двадцати процентов. Развитие чувств до пятидесяти процентов ставит человека на переходную грань, через которую если он перевалит, то станет отрицательным. Связь с отрицательным началом, которое как раз занимается созданием жизни на Земле, даёт проводнику ту легкость во всяких деланиях, которая определяется как гениальность. Грубо говоря, это не сам человек произносит гениальные речи, а кто-то через него творит то, что нужно для дела. Если бы Ленина за год до революции спросили бы, есть ли в его планах совершить революцию, он бы благоразумно промолчал, поскольку сам лично думал, что при его жизни ничего такого не произойдет. Никто из гениев не знает, кто творит через них что-то такое, за что потом признают их гениями. Не знают они этого так же, как не знает пассажир лифта, какие механизмы везут кабину лифта вверх. Если посадить пассажира на крышу кабины, куда обычно забирается электромеханик при обслуживании, и прокатить его с той же скоростью, то пассажир в испуге будет искать, за что схватиться, чтобы не зацепили его пролетающие мимо железки. Как не видит пассажир в кабине механизмов, обеспечивающих скорость подъема, так гений не видит кухни того, что делает его язык легко говорящим исторического значения вещи.
Ни один из гениев, повторю, не знает кухни, которая готовит его речи. А кухня довольно сложная. Включает она в себя множество разных средств, делающих настоящего автора невидимым. Так не видит за стенками кабины пассажир ни мощных тросов, на которых кабина поднимается, ни лебедки со шкивом в машинном помещении, ни станции управления – ничего не видит пассажир. Не знает оратор, кто ему и как выкладывает на язык его вполне связную и грамотную речь. Он может готовить свою речь заранее, думать о возможной реакции со стороны противников, переживать, вплоть до сердечной боли, в связи с этим, готовить ответы противникам – впечатление, в результате всех этих переживаний, у него сложится такое, что именно он учёл все нюансы и так замечательно всё предусмотрел, что только грудь под медали подставляй. А в действительности именно так всё и должно было сложиться, поскольку механизмы посылали ему в голову мысли, которые, хотела бы того голова или нет, раскручивались как надо.