Попала Бабочка в паутину. Как ни пыталась она освободиться – всё без толку, чем больше она рвалась и билась, тем больше запутывалась.
Увидела её пролетавшая мимо Муха – и тормознула, присела в отдалении на жёлтый камень лишайника, сплошь покрывавший скат шиферной крыши, под которым дрожало серебристое колесо паутины, в самом центре которого молча копошилась несчастная Бабочка.
- Чё, пропадаешь? – почесав лапку о лапку, деловито осведомилась Муха.
Бабочка ничего не ответила.
- Зря молчишь. Я же вижу, пропадаешь. И пропадёшь ни за что, ни про что.
Муха усмехнулась, с неодобрением поглядев на надменную, как ей казалось, чешуекрылую, угодившую в смертельную ловушку и тщетно пытавшуюся из неё выбраться.
- Не хочешь со мной разговаривать... а зря. Я б тебя запросто научила, как спастись, - безразлично заявила Муха.
Бабочка спросила:
- Разве возможно выбраться отсюда?
- А то нет! Я, было дело, тоже вот так летела-летела, да и угодила в это же колесо. Как видишь, до сих пор жива-здорова!
- Как же тебе удалось выбраться?
- А я как попала в переплёт, так сразу принялась жужжать так громко, как только могла, - самодовольно сказала Муха, - вон та слабоумная старушка, что возится сейчас с бельём и вытаскивает угодивших в мыльную воду кузнечиков, услыхала и прибежала. Она меня и вызволила из паутины, даже лапы распутать помогла и крылья. Вот так! А ты чего не жужжишь? Жужжи! И погромче! Старушка тутже бросит свои тряпки и прибежит тебя вызволить. Она страсть как не любит этого Паука! Каждый вечер его паутину сметает, а он за ночь её снова растягивает на том же месте.
Бабочка взглянула в ту сторону, куда указывала Муха, и увидела старушку.
- Нет, - прошептала Бабочка, - я не стану жужжать.
- Ну и погибай, раз такая гордая! Ты ж просто дура, и разговаривать с тобой не хочу!
Муха презрительно сплюнула и улетела.
А Бабочка лишь сильнее забилась в паутине, надеясь порвать её и справиться своими силами.
Она не сказала Мухе самого главного: она просто не умела жужжать.
...Когда вечером явилась старушка – смести паутину и побраниться с Пауком, её взорам предстала роскошная Бабочка, которой она, увы, уже ничем не могла помочь.
- Ах ты, красавицу какую сгубили! – воскликнула старушка, горестно вздохнув, - и что ж я утром не смела паутину – ты бы не погибла! Что ж ты не жужжала, я б тебя услышала... а теперь уже поздно.
- Вот-вот, - поглаживая лапками блестящее зелёное брюшко, поддакнула Муха, усевшись на старушкино плечо, - и я о том же – пожужжала бы, глядишь, и жива осталась бы! Ишь, гордая какая... «не буду!» - говорит... Ну и сохни теперь на вечернем солнышке... а я спать полетела. Страсть как не люблю, когда из себя корёжат невесть что! Каждый сам кузнец своему счастью!
Муха улетела.
Старушка смахнула веником паутину, повздыхала над мёртвой бабочкой, сокрушённо вздохнула о том, что некоторым и пожужжать не по чину ради собственного спасения, рассердилась на Бабочку от этих своих мыслей и от обиды раздавила в пальцах хрупкие бабочкины крылья, затем тщательно обтёрла морщинистую ладошку о вылинявшую юбку и ушла в дом.
Вот такая получилась сказочка.
Жужжите громче, попав в беду.
А не умеете – так учитесь.
Если, конечно, хотите выжить.