Довольно странные вещи происходят со мной в последнее время. На склоне лет, можно сказать. На склоне, ибо апогей пройден. Это перигей вроде… Неважно. Сумрачный лес густеет до абсолютной непроходимости, ветки жадно хватают за одежду, узловатые корни бросаются под ноги. Вергилия нет как нет…
Зрелость, она такая, да? Не бояться выглядеть тёткой. Уметь смеяться над собой, и над этим тоже. Отметить шестнадцатилетие дочери с облегчением и гордостью. Искать в мужчине не стать и мужественность, а ум и юмор. И доброту. Принять свою жизнь как она есть. Но - вспоминать…
Например, ночь напролёт читать ЖЖ любимой женщины, давно забывшей, наверно, что она мною любима. Узнавать. Открывать новое. Удивляться. Это не то, что вы подумали.
Или гонять в плейере старую-престарую песню совершенно не модного нынче певца. Раз за разом находя в давно знакомых словах не изведанные ранее смыслы. Может быть, такие, о которых сам автор и не подозревает.
Или обмирать на собственной оговорке «Схожу за Глебом». Это я за хлебом собиралась.
Хотя Глеба уже 20 лет как нет в живых. О Господи.
Глеб был странный до ненормальности, славный до неприличия, принимаемый (почти любимый) всеми без исключения. Даже врагами. Враги неоднократно являлись угрюмой кодлой его бить , всякий раз уходя задумчивыми, хмельными и обожающими его дурацкие песенки. Он и песни писал, да.
Про то, что «подарю ей ледоруб на день рождения, пусть узнает, что надёжный я и правильный». Про то, как «циник нынешний бывшего циника разложил на столе на цинковом». Про то, что «Таньки грязи не боятся, и ни водок, и ни Вовок». Ну и тому подобное.
И записи у меня ни одной ни осталось, как на грех. И письма наши… задевались куда-то в суматохе дел. А жаль. Потому что можно было просто брать эти письма и писать книгу. Умную. Добрую. Такую, какую я сама хотела бы прочитать, да вот нет такой… И уже не будет. А друзья наши общие как-то все разбрелись. Кто в Штаты укатил. Кто в Израиль. А кто и умер.
Ушёл следом.
Остался один его друг. Наш общий друг. Он помнит это всё, и мог бы рассказать… но он теперь большой начальник, всё по тем же сурово-мужским альпинистско-спасательным делам, и не то чтобы неприступный, а просто занят выше головы: работа, преподавание, ещё работа, и дети, которых трое, и жена красавица. Не то обидно, что красавица, а то, что совсем из другой компании девочка, младше нас всех, и Глеба – не помнит.
А подойти бы так к нему, занятому, и сказать: «А помнишь Вовку? А Глеба – помнишь?» Или хоть написать ВКонтакте.
Нет. Нелепый зверик засел во мне, грызёт изнутри, ревниво сверкает зелёными мрачными буркалами, не даёт раскрыться, притронуться к сокровенному. Это моя тайна. Моя память. Я над ней как Чудовище над цветочком аленьким. Только вот красавицы нет как нет.
Да и не пользуется наш высокий друг социальными сетями. Страничка есть, а его там – нет. Вот незадача.
Но думаю я порой, что вдруг среди забот ратных, житейских и прочих вдруг зайдёт он на страничку ко мне, прочитает это, и … «Хоть иллюзия счастья улыбнётся нам в разбитом окне…»
Но нет. Так не бывает. «Так как я хочу – никогда не бывает».
«У вас не бывает друзей».
Смирись.
Но вот что странно. Недавно Глеб снился мне, и всё было как раньше, в мои 19 лет: тесная кухня, - не только от его шумного присутствия тесная, а вообще, я и сейчас пишу и читаю в этой тесноте, - за окном неистовый ливень хохочет и плещется, окно раскрыто, и занавеска, вымокшая уже, хлопает по стене, и кружки исходят паром на столе, и Глеб рассказывает что-то, смеясь, пощипывая легонько струны гитары – жёлто-чёрной, с маленькой наклейкой на боку (изумлённая страусиная морда), и я смеюсь тоже, а о чём разговор – не помню. О чём-то хорошем.
И потом весь день не покидало отчётливое ощущение, что Глеб был здесь, заходил, мы пили чай, трепались… Ощущение недавнего его присутствия.
А этим летом я встретила человека, как две капли воды похожего на Глеба. До изумления. Его жесты, его голос, его манера петь, закинув одну согнутую ногу на колено другой. Даже его привычка носить с собой фляжку с чем-то … горячительным и очень вкусным. Я пробовала. Это было так нереально и при этом так нереально хорошо – видеть Глеба, но знать, что это не Глеб… и видеть Глеба.
Даже имена похожи, вот ведь…
А песни совсем другие. Конечно. Но! И я даже набралась храбрости и сказала ему об этом. О том, как он похож на человека, которого нет. Как брат-близнец. Как зеркальное отражение.
И не влюблена я была в Глеба ни капельки. Ну, то есть, конечно, влюблена была, да, но не так. Он был всеобщим любимцем. Солнышком. Вот мой Вовка солнышком не был. А Глеб – да. Светился. Светил. Он помог мне из страшной ямы выбраться, когда Вовки не стало. Он - и друг наш – спасатель. Таскали меня в театр, возили в походы, в гости, тормошили, не давали быть одной – потому что, стоило мне остаться одной, как жить хотелось всё меньше и меньше, вечно хотелось спать и не просыпаться, а к Богу была только одна просьба: забери меня к нему.
Сумасшедшая, что с меня взять.
А эти два чудика носились со мной, малахольной, флажками огораживали пропасть, которая меня к себе тянула, и успокоились только тогда, когда я вроде как влюбилась и стала опять смеяться и писать стихи.
Смеяться. Вот ужас-то.
И в этого, похожего на Глеба, – не влюблена. Вроде бы. Только песни его себе в плейер закинула, и всё.
И он даже у меня в друзьях ВК и в Фейсбушке, вот представьте себе. ))
Это кроме всего прочего.
И что? И ничего. И, даже прочитав это случайно (неслучайно, намеренно, неведомо как), он вряд ли догадается, что это такое и какое он имеет ко всему этому отношение.
«Нипочему».
Мы же «чушь прекрасную несли», да.
Я ведь не обмираю от звука его голоса. Вовсе даже наоборот. Я бегу по кругу, стараясь ставить кроссовки след в след, и меняю скорость, повинуясь ритму.
И улыбаюсь.
Но иногда мне очень хочется подойти к нему и задать какой-нибудь из наших тогдашних кодовых вопросов. Вопросов, которые имеются у каждой компании, по которым безошибочно узнают «своих» через много-много лет. Вопросов-паролей. Знает ли он сегодняшний курс меня, например. Или про стул для приключений. Или про тотальность нормальности и наоборот. ))
Или подарить ему какую-нибудь глупость. Колок от гитары в ювелирной синего бархата коробочке. Или альпинистский карабин в футляре картонном самодельном, с надписью «До вскрытия не вскрывать».
Кажется, он оценил бы.
Колок бы оценил точно.