Комиссар. Роман. Часть 5

КОМИССАР

Роман

Часть 5


Назначение было получено, и Борису пришлось смириться с мнением руководства. Патриотично настроенные люди рвались на фронт бить фашистов. Немец быстро продвигался к Москве. Осознать свою важность в тылу мог только грамотный и преданный человек. Борис сначала остудил свой пыл, а затем поработал с Сергеем: «Ты можешь бесконечно забрасывать начальство прошениями об отправке на фронт, но не забывай, что разведка – мозг войны. Здесь оставляют лучших, чтобы обеспечить безопасность в тылу и пресекать деятельность немецкой разведки на территории советской России. Иначе как почётной эту работу назвать нельзя». Несколько внушающих бесед привели к нужному результату. Сергей поверил в великую миссию своей работы.

Конец июля сорок первого года проходил в условиях быстрого продвижения немецких войск на Москву. На фронте складывалась тяжёлая обстановка. Полковник Уткин с радостью встретил пополнение: «Вот и отлично, а то все, понимаешь ли, немцев хотят бить. А диверсантов кто ловить будет? Каждую неделю идёт заброс шпионов в советский тыл. У меня здесь не один в городе стратегический объект, кто этим будет заниматься?» Анатолий Ефимович отправил Сергея размещаться в общежитие, а Бориса ненадолго задержал: «Это, конечно, не моё дело, но парня зачем прислали? У нас и свои молодые кадры есть». Борис ответил просто и откровенно: «Начальство считает, что мы хорошо работаем в связке. Парень знает немецкий язык, технически грамотен, изучил вражеские радиостанции. У меня со Скориным сложились великолепные рабочие отношения, основанные на доверии и взаимном уважении». – «Эта причина для меня убедительна», - с удовлетворением заметил Анатолий Ефимович. Борис хотел уйти, но вспомнил: «Товарищ полковник, у меня просьба есть. Отпустите на несколько дней в Ряжск». – «Хорошо, даю три дня», - согласился Анатолий Ефимович.

Больше года Борис не видел сестру, зятя и племянников. До Ряжска он добрался без труда в связи с постоянными перемещениями войск советской армии. Новый начальник НКВД выделил Борису машину. Увидев в сенях брата, Клавдия расплакалась: «А я думала – ты уже на фронте. У нас всех забирают. Через неделю – третья волна мобилизации. Ванька тоже готовится к отправке на фронт». Борис нежно обнял сестру, провёл рукой по её густым волосам и попытался успокоить: «Я что-нибудь придумаю, есть варианты. Ты, главное, нюни не распускай. Детей нужно поднимать, как бы тяжело ни было. Помнишь, Ванькины родители отдали ему шкатулку с драгоценностями? Тогда я был против, ну как же – революционная сознательность. А теперь понимаю, как может пригодиться, чтобы выжить. Всё для фронта, всё для победы, голод будет, Клава. Ребятишек нужно беречь, так что будешь менять на рынке золото на продукты. Да, эта война дорого встанет человечеству». Не успел Борис договорить, как в дверях появился Ванька. Мужчины обнялись и вышли на улицу, чтобы перекинуться парой слов наедине. Прошёл только год, но Ванька сильно изменился. В глазах появилась мужская зрелость, а в рукопожатии чувствовалась уверенность. Борис начал осторожно: «На передовой сейчас жарко. Немец прёт как оголтелый, берёт один город за другим. На Дальнем Востоке тоже несладко, Квантунская армия стоит на границе, готовая к наступлению в любой момент. Забайкальский фронт – важное стратегическое направление для нашей армии. Японцы пока не решаются вступить в боевые действия. В Москве учился с хорошим человеком, он уехал на Дальний Восток служить в разведке». Ванька смекнул, к чему шурин клонит, и прервал его: «Я не лучше других и хочу на передовую. Буду воевать со всеми вместе. Зачем вообще эти разговоры?» Непокорность Ваньки была ожидаема, поэтому Борис маневрировал: «Тебе не нужно доказывать свою преданность Родине. Пойми меня правильно, я же не в тыл тебя хочу отправить греть задницу на казённых харчах, а в регулярную Красную Армию. Может, я и не вправе такое говорить, но сейчас на передовой дела плохи. В любой момент Дальний Восток превратится в театр боевых действий, не забывай об этом. Давай не будем сейчас горячиться, подумай день-другой».

Война обостряет чувства людей, делает их осторожными. Клавдия сразу заподозрила неладное, поэтому подслушала разговор мужчин. К началу войны Клавдия была зрелой женщиной, воспитывающей трёх сыновей. Ванька считал правильным советоваться с ней во всём. Клавдия крутилась с мальчишками и успевала помогать мужу в делах с бухгалтерией. Ночью Ванька столкнулся с напором жены: «Ты прости меня, я подслушала ваш разговор. Борис дело говорит. Может, это звучит непатриотично, но нашему солдату сейчас крепко достаётся от немца. Я знаю, что ты смелый, принципиальный и бесшабашный. Пойми правильно, женщине важно сохранить своё потомство. Куда я без мужика-то? Совсем худо будет.  Может, они и не начнут войну, эти японцы-то? Я тебя очень прошу, не геройствуй, Вань, послушай Борю». Ванька всё время смотрел в одну точку, пока Клавдия причитала. Он прекрасно понимал, что она не может быть другой. Весь вопрос состоял в том, как ему пойти на сделку с совестью. Слишком много усилий он предпринял в последнее время, чтобы стать достойным членом общества. Жил по совести, много работал, воспитывал сыновей и пользовался уважением людей в совхозе. Маленькая сделка с совестью могла оставить глубокую рану на сердце, которую не так-то просто будет залечить.

В эту ночь Борис как никогда почувствовал ответственность за свою семью. Когда Ванька на следующий день одобрительно кивнул, у Бориса гора свалилась с плеч. Не прошло недели, как Ваньку отвезли в Ряжск, а затем отправили по Транссибирской магистрали на Дальний Восток. Ехать пришлось в столыпинских вагонах, где за последние годы перевезли тысячи заключённых. Ванька с любопытством разглядывал нацарапанные надписи на стенах вагонов. Эшелоны с новобранцами пересекали необъятную территорию России для укрепления боеспособности Забайкальского фронта.

В апреле сорок первого в связи с резким обострением военно-политической обстановки в Европе и прямой подготовкой фашистской Германии к нападению на СССР советское правительство перебросило некоторые части с Дальнего Востока и Забайкалья на запад. В начале августа сорок первого немец пёр на Москву, а Квантунская армия выжидала момента для нападения на СССР. Возникла острая необходимость усилить обороноспособность страны на восточных рубежах. Более десяти суток эшелон добирался до забайкальского фронта. Ванька получил распределение в воздушно-десантную бригаду, где его определили в разведроту. Всё складывалось так, как они договорились с Борисом. Это поднимало боевой дух Ваньки, оправдывая его надежды быть полезным Родине. Он получил обмундирование, встал на довольствие и начал привыкать к военной службе. Как-то сразу новичок попал под прицельный обстрел сатиры бойца из разведроты. Колька Лагунов выделялся среди разведчиков. Весёлый парень с широкой улыбкой и смеющимися глазами претендовал на роль лидера среди бойцов подразделения. В первую же встречу Колька отпустил несколько острых шуток в адрес Ваньки, вызвав хохот солдат. Так часто бывает в жизни – сначала человек вызывает неприязнь и раздражение, а затем с этим же человеком складываются тёплые дружеские отношения. Неспособность быстро ответить на шутку  вызвала у Ваньки негодование. Люди привыкают ко всему, и постепенно раздражение сменилось на ответную улыбку, что со стороны выглядело располагающе. В Кольке всё было органично. Высокий кареглазый брюнет с мужественными чертами лица, мощным торсом и тонкой талией выглядел, как Прометей. Ясный и острый ум Лагунова Ванька не раз испытал на себе, закопавшись на очередном задании командира. Колька соображал быстрее всех на тактических занятиях, в организации засады и в командовании группой поиска. Он прибыл в роту месяцем раньше Ваньки. Тактические учения в сентябре особенно проявили солдатскую смекалку Лагунова. Ему присвоили звание младшего сержанта и доверили командовать отделением.

Осенью сорок первого мужчины сблизились. Колька выделял Ивана из всего личного состава роты. Он уже не насмехался над ним прилюдно, а наоборот всем своим видом показывал дружеское расположение. В октябре Лагунова отправили на неделю в Иркутск для получения дополнительной техники в бригаду.  Осталось тайной, где Колька раздобыл настоящий немецкий баян с регистрами. Ротный аж присвистнул: «И где ж ты трофей такой добыл? А главное – для кого?» Колька с улыбкой отвечал: «Где добыл – военная тайна, а играть будет Иван. Он у нас стеснительный мужик, но очень одарённый». Ванька был вне себя от радости. О таком инструменте он даже  не мечтал. Бойцы с особой теплотой приняли Ванькино музыкальное дарование. Под звуки баяна солдаты грустили о доме, вспоминая родные сердцу места, где они родились и выросли.

Дружба Коли и Ваньки крепла с каждым днём. Прямотой, принципиальностью и открытостью Лагунов напоминал Женьку, всегда стоящего за правое дело. Ванька был уверен, что этот человек не будет прятаться от японских пуль за спинами товарищей и жрать свой сержантский паёк втихаря под подушкой.

В конце ноября фашисты напирали на Москву, отодвигая Красную Армию вплотную к столице. Японцы внимательно следили за развитием событий на западном фронте. Квантунская армия была готова в любой момент нанести удар по группировке советских войск на Дальнем Востоке. Япония хотела окончательно убедиться, что Германия сокрушила мощь советской России прежде, чем начать наступление. У руководства Красной Армии возникла острая необходимость в получении разведывательных данных о сосредоточении сил противника. В связи с этим в тыл Квантунской армии отправили пять разведывательных групп. В одной из них шли Лагунов, Ванька и молодой боец из Красноярска.

После нескольких дней снегопада ударил крепкий мороз, превратив природу в красивейшую сказку. Ребята перешли границу на рассвете. Лыжи скользили по пушистому снегу, позволяя разведчикам быстро продвигаться по маршруту. В боевую задачу группы входила разведка наблюдением района дислокации механизированного корпуса Квантунской армии, вплотную стоящего у границ СССР. Всё складывалось удачно, пока Лагунов не посчитал нужным продвинуться ещё глубже в тыл противника. Хотя информации было более чем достаточно, ребята согласились идти дальше. Не пройдя и пары километров, группа нарвалась на засаду. В первые секунды боя перестрелка унесла жизнь бойца из Красноярска. Используя рельеф местности, Колька вывел Ваньку в безопасную зону. До границы оставалось немного, когда японцы открыли огонь из миномётов. Ваньку слегка зацепило, а Колька получил осколочное ранение в ногу. Несколько километров Ванька тащил друга до советской границы, где их встретили бойцы погранотряда. Кольке крупно повезло, что товарищ перетянул артерию, предотвратив большую потерю крови.

Отоспавшись в санчасти, Ванька окончательно осознал, что он на войне. Боевое крещение осталось в его памяти как в тумане. Он хорошо запомнил, как началась перестрелка. Инстинкты управляли его руками и ногами, заставляли двигаться вперёд, падать, пригибаться и отстреливаться. Ванька получил бесценный опыт и понял главное – он защищает Родину и не боится смерти. В санчасти он написал письмо Борису, где поблагодарил шурина за всё, что тот сделал для него.

Борис получил это письмо ближе к Новому году, пока оно проделало долгий путь с Дальнего Востока. Его жизнь за последние месяцы превратилась в комок нервов. Борис так и не смог повидаться с Галей перед отъездом в Рязань. Галя написала, что добровольно уехала в Оренбург работать агрономом. Сочетание яркой красоты и патриотической самоотверженности было отличительной особенностью Галины. Обилие поклонников и столичная жизнь не испортили девушку, что вызывало уважение Бориса. Он твёрдо знал, что если женится, то только на Гале. Но об этом он будет думать после войны, а сейчас нужно направить все силы на борьбу с фашистской нечистью.

Осень сорок первого выдалась тяжёлая. Каждый день на совещании Анатолий Ефимович информировал сотрудников государственной безопасности о крайне сложном положении на фронте. Немецкие диверсионные группы активно работали в ближних к столице областях. Тула и Рязань были под пристальным вниманием немецкой разведки. Шёл постоянный заброс разведгрупп в советский тыл. Перехваченные радиограммы говорили об активизации шпионской деятельности фашистов вокруг главных железнодорожных узлов, хранилищ с оружием и боеприпасами, а также стратегических объектов СССР. Несколько серьёзных групп работали в Тульской и Рязанской областях, взаимодействуя согласованно и чётко. Рязанский железнодорожный узел сосредоточил на своей территории большой парк паровозов, обеспечивающих бесперебойную поставку продовольствия в столицу, а также оперативное снабжение фронта боеприпасами, техникой и горюче-смазочными материалами. Именно об этом и говорил Анатолий Ефимович, выражая глубокую озабоченность в связи с участившимся забросом немецких диверсантов в советский тыл. На группу Бориса возложили самую ответственную миссию – охрана и обеспечение безопасности всего паровозного депо. Действовать нужно было в связке с городской милицией.

Горячая осень сорок первого многому научила Бориса. Он понял, что нужно уважать противника, его ум и стратегическое мышление. Абвер задолго до начала войны развивал агентурную сеть в СССР. Резиденты немецкой разведки работали не только в столице, но и в близлежащих городах, обеспечивающих бесперебойное снабжение Москвы. Борис быстро понял, насколько сильна вражеская разведка, столкнувшись с серьёзными препятствиями в деле разоблачения разветвлённой агентурной сети немцев. За истёкший месяц было перехвачено несколько шифровок. Радист работал умело, посылая короткие сообщения. Радиосвязь велась из разных районов города. Шифровальщики усиленно работали над текстом радиограммы, подгоняемые Анатолием Ефимовичем. Активизация шпионской деятельности вынуждала Бориса действовать быстро. Большинство наработанных схем требовали времени и детального изучения. Выйти на след резидента не удавалось. Все сомнительные личности, работающие на железнодорожном узле, были взяты под наблюдение. Из большого количества военнопленных солдат немцы вербовали предателей для заброски в советский тыл. Некоторые сознательно шли на предательство, потеряв веру в победу, а другие поддавались вербовке умышленно, чтобы вернуться на родину. Перехваченные диверсанты сообщали важную информацию о планах Абвера. Её было немного, но достаточно, чтобы представить масштаб планов немецкой разведки. Два последних заброса сложились удачно для Абвера. Отвлекающая группа попала в засаду и была уничтожена, а основная группа беспрепятственно просочилась в город. Анатолий Ефимович требовал от Бориса решений, понимая всю серьёзность обстановки.

На войне люди быстро взрослеют, и Борис заметил, как возмужал Сергей. Парень окреп, заматерел, а в его рассуждениях появилась холодная уверенность. Последние несколько дней Борис и Сергей допоздна засиживались в кабинете в поисках нужного хода в сложившейся ситуации. Москва требовала разоблачений, а необходимых условий для этого не было. Иногда Борис задерживался и ночевал в кабинете. В этот вечер, попрощавшись с Сергеем, Борис, изнемогая от усталости, завалился на старый диван. Неожиданно в дверь постучали, и в проёме появилось загадочное лицо Серёжи: «Товарищ майор, не спите ещё? Я займу всего лишь десять минут. Времени мало не только у нас, но и у них. Немец давит под Москвой, и задача Абвера – отрезать столицу от снабжения с востоком. Считаю единственно правильным ходом в быстроменяющейся обстановке подставить себя под вербовку. Может не получиться, но шанс есть. Я не москвич и не рязанец, поэтому, надеюсь, вызову минимальные подозрения. Уверен, свой человек у них точно есть в депо. Сколько нужно людей для осуществления диверсии – мы не знаем, но предположительно несколько, операция сложная. Моё провинциальное происхождение должно сработать, во всяком случае, я надеюсь». Борис ответил сразу: «Браво, Серёжа, и я об этом думал. Вот почитай, я план набросал. Раз мы оба пришли к одному и тому же, значит, завтра будем докладывать Анатолию Ефимовичу. Подумай ещё раз, Серёжа, дело опасное, приказать я тебе не могу». – «Нечего тут думать, товарищ майор, я готов», - отчеканил Сергей как настоящий патриот.

Борис был не совсем уверен в этом варианте, поэтому доложил Анатолию Ефимовичу после утреннего совещания. Когда офицеры разошлись, он попросил разрешения остаться. Анатолий Ефимович внимательно выслушал его. Реакция начальника обрадовала Бориса: «Этот метод давно применяется в спецслужбах. Вопрос в том, чтобы на тебя обратили внимание нужные люди. Перестараться в таком деле нельзя, это провалит всю операцию. Подставляя человека на вербовку, мы должны понимать, что существует риск. Набор необходимых качеств даже не обсуждается. В связи с особой опасностью фашистской разведгруппы о планах операции будут знать только три человека. В этот трудный для Родины момент нельзя исключать провокаций или предательства». Анатолий Ефимович снял трубку аппарата и связался с дежурным: «Найти Скорина и срочно ко мне». Через несколько минут явился Сергей с радостным лицом. Анатолий Ефимович продолжил совещание: «Дело сложное, враг искусен и осторожен. Просто так, с кондачка, вербовать людей не будет. Нужен правильный расчёт. Поспешать надо не спеша. Здесь, Серёжа, особый подход нужен. О легенде мы ещё подумаем, а вот несколько вариантов вербовки и дальнейших действий Сергея в зависимости от обстановки необходимо проработать немедленно. Жду ваших предложений, товарищи офицеры». До поздней ночи они готовили план операции. В этом режиме Борис и Сергей проработали несколько дней. Основная ответственность возлагалась на импровизацию Сергея. Вопросом связи занялся сотрудник государственной безопасности, внедрённый в депо. Визиты в администрацию железнодорожного узла не должны вызывать подозрений у резидента немецкой разведки. Борис был уверен, что свой человек среди железнодорожников у Абвера есть.

В задачу Сергея входило внедрение в шпионскую группу, выход на передовые позиции в ней и предотвращение глобальных диверсий. Борис не спал несколько ночей, стараясь просчитать возможные варианты выхода Сергея из операции в случае непредвиденных обстоятельств. На столе лежало письмо от Григория, которое Борис не мог прочитать уже неделю. Первые месяцы войны захватили друзей в водоворот бурных событий, не давая опомниться. Только к осени мужчины возобновили общение письмами. За это время многое изменилось в Туле. Большинство молодёжи ушло на фронт, и ряды милиции и НКВД поредели. Начальник тульской милиции был человек толковый, хорошо разбирался в людях. Он понимал, насколько важно для немца, сжимающего клещи вокруг Москвы, дестабилизировать советский тыл. Тула – важный стратегический объект из-за военного завода и прямого прохода на столицу. Нехватка квалифицированных милицейских кадров ощущалась во всём. По этой причине Андрей Михайлович, начальник тульской милиции, позвал бывшего начальника на беседу. Тот искренне удивился, когда его пригласили возглавить один из отделов. Конечно, были старые обиды на власть, но патриотизм отбросил их далеко за пределы человеческого сознания. Виктор согласился не задумываясь, лишь оговорив важное условие: «Я с радостью послужу Родине, но прошу разрешения взять в команду несколько бывших сотрудников». Когда среди перечисленных имён он назвал Петра Егоровича, Андрей Михайлович удивился: «Не понимаю, его же уволили из милиции в связи с недисциплинированным поведением сына. Вопрос решал НКВД, а там ребята знают что делают. Давайте, Вы ещё день подумаете, и завтра утвердим список».

На следующий день Андрей Михайлович снова увидел в списке Петра Егоровича. «Это уже мальчишество какое-то, я же сказал, что Госбезопасность не пропустит эту фамилию. Тем более, Яков Семёнович сейчас возглавляет отдел контрразведки, а мы будем тесно взаимодействовать с ним по охране важных государственных объектов», - возмутился Андрей Михайлович. Он оставил список на столе, пообещав подумать до завтра. На следующей встрече Андрей Михайлович был менее суров: «И всё же, Виктор Захарович, с вашим Петром Егоровичем детский сад какой-то получается. Будете отвечать за него головой».

Дефицит высококвалифицированных кадров в тылу всё больше ощущался к концу сорок первого года. Невероятное количество образованных офицеров было расстреляно, сослано в лагеря как предатели Родины. Тяжёлое положение на фронте требовало дополнительной мобилизации офицерского состава. Сделать из одного командира двух было невозможно, потому что вождь не являлся Господом Богом, поэтому приходилось задействовать старые кадры. Пётр Егорович спокойно отнёсся к предложению продолжить службу в рядах доблестной советской милиции. Переезд в Тулу и новая работа должны были встряхнуть его после долгой спячки. Аппетит приходит во время еды, и когда Пётр Егорович совсем рядом почувствовал запах врага, то воспринял своё назначение как подарок. Попытки Якова Семёновича воспрепятствовать возвращению Петра Егоровича на службу закончились неудачей. Слишком сильно Андрей Михайлович хлопотал за своих подчинённых. В тяжёлый для страны час, когда немец двигался на Москву, ведомственные распри были лишними. Пока Пётр Егорович слабо представлял плюсы от неожиданной близости к Яше. Одно Пётр Егорович знал точно: если выпадет шанс поквитаться, он его не упустит. Суровые милицейские будни и бессонные ночи вскоре свели на нет агрессивный настрой на месть у Петра Егоровича. Не более чем раз в три месяца он получал письмо от Сашки. Сначала их получал Женька, а затем они попадали к отцу. Бесконечное количество раз он перечитывал письма сына, роняя невольную слезу на грубую бумагу. Иногда характер письма очень удивлял Петра Егоровича, особенно когда он не встречал в словах сына той ненависти и жажды мести, которую всеобъемлюще испытывал сам. Долгое время они были близки с сыном, и Пётр Егорович видел, как Сашка разделяет почти все основные принципы его жизни. Отец и сын дышали одним воздухом, жили одними идеями и готовы были умереть одной смертью. Яков – человек, стараниями которого разрушилась семейная идиллия. Перечитывая Сашкины письма, Пётр Егорович пытался понять, почему меняется его сын и теперь рассуждает и мыслит по-другому. Неужели Сашка перестал жить их общими идеями, потерял тесную связь с отцом – единственным человеком, преданным ему в этом мире до конца. Наступало утро, Пётр Егорович забывал тревожные мысли, и всё становилось на свои места: он ненавидел тех, кто этого заслуживал, и ждал возвращения сына, чтобы с ними поквитаться.

Жизнь Сашки в лагере менялась. В последний год он сблизился с политическими. Отец никогда не погружал Сашку в глубокие размышления об обществе, государственном устройстве и отношениях народа и власти. Уже в зрелом возрасте ему предстояло понять многие вещи, происходящие в советской России. Большинство политзаключённых были образованные, интеллигентные люди и, как правило, не являлись шпионами или предателями Родины. Деятели науки, медицины, искусства, военные – кто только не сидел в сталинских лагерях. Несмотря на цингу, истощение и тяжёлый труд Сашка только начал жить, обретая день за днём свой истинный внутренний мир.

Сокол сделал большое дело для парня - уберёг его и дал время правильно раскрыться. Сокол был хитёр, изворотлив и дальновиден. Его расчётливый ум не всегда понимали правильные арестанты. Сашка послушал Антона Геннадьевича и, стиснув зубы, продолжал жить. Сокол был слишком самоуверен, чтобы заподозрить его в такой наглости, как откровенная ложь. Сашка преодолел ненависть к себе и встречался несколько раз в месяц с Косым, чтобы рассказывать ему разную чушь. Он перестал бояться и делал это с такой уверенностью, что сложно было сомневаться. Вопрос выжить любой ценой не стоял, может, для кого-то, но не для Сашки. Он просто не боялся смерти и делал так, как посоветовал ему Антон Геннадьевич. Да и чего её было бояться, она ходила здесь повсюду, не жалела ни стара ни млада. А вот как жить минуты, часы, дни, месяцы, годы – этот вопрос и стал главным для Сашки. Плохой человек может прожить, замаскировавшись под приличного, в большом коллективе месяца три, полгода максимум. Рано или поздно его «блестящие» способности раскроются. Когда талантливые люди сидят в замкнутом пространстве продолжительное время, они обретают способность видеть нового человека насквозь. Нельзя сказать, что Сашка встретил духовного наставника, или кто-то из политзаключённых оказал ему покровительство, нет, он подружился со всеми, кто держался плотно в одной группе.

Между политическими и блатными часто возникали стычки, иногда заканчивающиеся поножовщиной, и Сашка всегда был на стороне новых друзей. В последнее время Сокол болел, и этим пользовалось его ближайшее окружение, страстно желающее свести счёты с Сашкой и некоторыми политическими. Начальника лагеря власть Сокола устраивала, мужики и политзэки пахали в три смены, блатные отдыхали в бараке, а конфликты между ними проходили в допустимых рамках. В какой-то мере начальник лагеря сам пользовался услугами блатных, чтобы утихомирить кое-кого из политзэков. Нечеловеческие условия жизни, скудное питание, ненормированный рабочий день, каторжный труд – всё это способствовало возникновению бунтов. Блатные гасили эти волнения в ответ на привилегии от лагерного начальства. Вместо положенных семидесяти человек в бараке жили сто пятьдесят заключённых. Жуткая теснота касалась только мужиков и политических, что не раз провоцировало серьёзные конфликты. Из-за ухудшения здоровья Сокола обеспокоенность начальника лагеря росла, и на это были основания. Как только из санчасти пришло известие, что Сокол и месяца не протянет, в лагере начались волнения. Будучи расчётливым человеком, начальник лагеря подготовился к такому развитию событий. Несколько месяцев назад он связался с другом, руководящим колонией в Читинской области. Документы на перевоз и этапирование в другой лагерь нескольких заключённых были сделаны заранее. Сашка входил в их число. Это было сделано не из гуманных соображений, а ради спокойствия лагерного начальства. После смерти Сокола блатные сами наведут порядок.

Сашку этапировали в Читинскую область. Зимний перегон в суровых условиях Забайкалья был чреват серьёзными последствиями. Вагоны промерзали, и только дыхание заключённых едва согревало воздух. На Дальнем Востоке, несмотря на тяжёлые условия содержания и нелёгкую каторжанскую жизнь, у Сашки открылись глаза на настоящую мужскую дружбу. Люди изнемогали от усталости и боли, но желание оставаться человеком согревало их и помогало преодолевать тяготы и лишения лагерной жизни. Рассчитывать на поддержку товарищей – главное в этой схватке за выживание. Ребята из барака отдали последние тёплые вещи Сашке и его спутникам, чтобы они не замёрзли на смерть в дороге. Каждые сутки солдаты выносили из вагона окоченевшие трупы, но всё-таки мужики добрались до нового лагеря в двухстах километрах от Читы целыми и невредимыми.

Раз в три месяца родные отправляли Сашке коллективное письмо, где каждый писал несколько строк. В очередном письме Сашка сообщил семье о переводе. Женька не терял почтовой связи с Ванькой и не забывал упоминать о судьбе брата: «Я знаю, сколько горя принесли тебе мои отец и брат. С отцом ладно, он пожилой человек и воспитывать его поздно, а вот Сашка ещё не потерян для общества. Ваня, ты добрый человек и, думаю, давно простил моего брата. Ему сейчас очень тяжело. Я читаю его письма и вижу, как он меняется. Писать такие вещи может только хороший человек. Что-то глубокое произошло в его душе. Я читаю это между строк, чувствую в каждом предложении. Я хочу, чтобы вы встретились».

Женька писал правду, Сашка действительно изменился. Всё чаще, укладываясь на деревянные нары, Сашка задумывался о прошлом. Воспоминания складывались в мрачную картину. Несмотря на физические страдания, состояние Сашкиной души как никогда было на подъёме. Парень испытывал настоящее счастье, потому что внутри всё было наполнено ярким светом и безумным желанием жить дальше. В новом лагере Сашка сразу приблизился к политическим. В бараке вырисовывались обычные расклады – блатные, мужики, политические. За годы лагерей Сашка научился быстро адаптироваться к любым условиям.

Январь подходил к середине и принёс трескучие крещенские морозы. В этот сложный период войны забайкальскому фронту требовалась древесина для оборудования блиндажей, окопов и командных пунктов. Советская армия вела усиленную подготовку к войне с японцами. Начальник лагеря ходил в передовиках, поэтому, не жалея заключённых, выполнял приказы партии. Погоня за перевыполнением плана превращала заключённых в ходячие мумии. По утрам давали кашу, свалявшуюся в недоваренные комки, на обед – ржавую селёдку с баландой, а вечером гороховую кашу или ту же баланду. Претензии к лагерному начальству высказывали, в основном, политические. Сашка тоже не молчал, а иногда выделялся среди протестующих.

В разгар крещенских морозов к воротам лагеря подъехал военный грузовик. Через несколько часов по баракам пробежал слух, что армейские заказали много длинноствольных сосен. В ближайших тридцати километрах таких делянок не было. Зэки перешёптывались, что, вероятно, соберут отряд и отправят на дальние рубежи. Всё оказалось именно так: отобрали двадцать самых крепких политзаключённых, и в четыре утра грузовик двинулся в сторону дальних делянок. Километров двадцать ехали по магистрали, а затем свернули в тайгу, где изредка ходили лесовозы. Грузовик кое-как пробивал дорогу сквозь глубокий снег, то и дело подсаживаясь на мосты. Наконец, зэков высадили на поляну, где из-под снега торчали аккуратно спиленные пеньки. Конвой оставил сухой паёк до вечера и отправился обратно. К обеду Сашка заметил, что стало теплее. То ли он разгорячился от работы, то ли мороз ослаб. Вскоре ребята заметили резкий перепад температуры. Кто-то сказал: «Не зря вчера весь день дул пронизывающий ветер. Вот и надул потепление». Через некоторое время повалил хлопьями густой снег. Он шёл стеной. К вечеру стало понятно, что грузовик не пройдёт на делянку в темноте. Собрали шалаш из еловых веток и развели костёр.

Метель бушевала три дня. Ослабленные зэки пытались согреться, топили снег, но силы покидали их. Как только закончилась метель, ударили морозы. Голодным и обессиленным людям хватило минус десяти, чтобы ощутить весь ужас своего положения.

Сашка из последних сил помогал самым слабым бороться за жизнь, она быстро угасала – на шестой день осталось меньше половины бригады. Бесконечный холод пробирал до костей, постоянно хотелось спать и не хватало сил пошевелиться. На седьмой день Сашка уже не понимал, кто остался в живых, и лишь пытался бороться со слипающимися веками. К полудню грузовик пробился к делянке. Конвой побросал окоченевшие трупы в кузов. Машина добралась до лагеря ночью. Начальник приказал сгрузить трупы в недостроенный барак и с утренней машиной отправить в Читу уведомление о смерти заключённых. Конвоиры, загружая трупы в кузов грузовика, услышали стоны. Каково же было их удивление, когда Сашка пошевелил рукой, а другой заключённый застонал. Прапорщик побежал докладывать начальнику лагеря: «Товарищ майор, там… двое живые. Может, сделать вид, что не заметили, ведь похоронки уже отправили?» - «Да ты чего, Смирнов, с ума сошёл? Немедленно в санчасть!» - рассвирепел майор.

Выживших отнесли в медпункт. Через некоторое время начальник лагеря заглянул туда посмотреть на необычных людей. «Как они? Жить будут?» - спросил он у доктора. – «Один, скорее всего, будет, если обеспечить необходимый уход», - ответил доктор и показал на Сашку. – «Где же я ему обеспечу этот уход? Ладно, бог даст, выживет», - с удивлением разглядывая Сашку, сказал майор.

Весть о необычном явлении разлетелась по лагерю. Многие заключённые заходили в санчасть, чтобы как-то помочь Сашке вещами и едой. Ему снилось детство, отрочество, где они с Ванькой бегали по лужам, играли в прятки и дрались с мальчишками из соседнего двора. Сашка обессилел и много спал. Ему крупно повезло – обморожений конечностей доктор не зафиксировал, но организм ослаб настолько, что едва хватало сил дойти до туалета. Первая неделя давала положительные прогнозы, но потом стало хуже. В очередной раз доктор докладывал начальнику лагеря: «Думаю, не выживет, максимум – протянет неделю или две». Всё чаще в бреду Сашка звал отца, Женьку и Ваньку. Лагерный доктор всё записывал и докладывал майору.

Зачастую человеческие переживания создают сильный энергетический поток. Существует много случаев, когда близкие люди чувствуют эту энергию и, следуя необъяснимой интуиции, бросаются на помощь. Последнее письмо Женьки крепко засело у Ваньки в голове и, когда капитан из особого отдела навещал его в военном госпитале, парень обратился с просьбой на свой страх и риск: «Товарищ капитан, я понимаю, что это ваша работа – допрашивать разведчиков, вернувшихся от японцев. Я ответил Вам на все вопросы, можно мне задать всего один?» Капитан кивнул, и Ванька рассказал всю историю их с Сашкой отношений, сначала – что знал сам, а затем – о чём поведал Женька. «Да, непростая жизнь. А в чём вопрос?» - поинтересовался тронутый рассказом капитан. – «Я хочу повидать его, ведь это опасное желание, не правда ли?» - сказал Ванька и посмотрел капитану прямо в глаза. – «Опасное, но возможное», - ответил капитан, таинственно улыбнувшись.

Не прошло и нескольких дней, как Ваньку вызвали в штаб. Он уже выписался из госпиталя и вернулся в роту. Заходя в штаб, Ванька испытал сильное волнение у двери командира. Разговор был коротким. На всё про всё Ваньке дали пять суток. На дивизионной машине добраться до Читы, а там на лесовозе до лагеря. Двое суток туда, сутки там и двое суток обратно. Капитан из особого отдела написал Ваньке записку для начальника лагеря, где излагалась просьба о свидании с заключённым. Ванька расценил такое участие как аванс за доблесть и отвагу в будущих операциях в тылу врага.

Перед отъездом Ванька забежал в госпиталь к Кольке. «Молодец, правильно делаешь. Одного не пойму, почему капитан тебе помог. Ладно, ребята собрали тебе паёк? Хорошо, я знал, что у нас настоящая боевая семья. Смотри, осторожно там в дороге. Интересная штука жизнь: он тебе столько зла принёс, а ты к нему едешь», - удивлялся Лагунов. – «Я думаю, Сашка будет рад меня видеть. Ты знаешь, это не я туда еду, а сердце направляет меня в этот богом забытый край. Наверно, я что-то понял, думаю, и он тоже», - прощаясь, сказал Ванька.

Дорога до Читы складывалась непросто, приходилось часами ждать, пока военная техника расчистит заносы после снегопадов. Майор очень удивился, когда в дверях его кабинета появился красноармеец, приехавший чёрт знает куда на свидание с заключённым. Он с любопытством прочитал записку и сказал: «Плох твой друг. Доктор говорит, долго не протянет. Сейчас тебя проводят к нему. Будь здоров, удачи боец». Ванька шёл за старшиной по утоптанной в глубоком снегу тропинке. «Вот и пришли», - сказал старшина, открывая дверь в медпункт. Ванька сделал несколько шагов, и сердце его бешено заколотилось. Его охватило необычное волнение. Сашка лежал с закрытыми глазами. Ванька растерялся, увидев, в кого превратился его друг детства. Измождённое лицо красноречиво говорило, насколько он истощён. От прежнего Сашки остались кожа да кости. Ванька присел на кровать и потрогал Сашкину руку. Он вздрогнул от неожиданности, когда услышал голос: «Ваня, откуда ты здесь? Как я рад тебя видеть. Господи…» Сашка захлебнулся кашлем, и подбежавший доктор попросил Ваньку выйти из палаты: «Ему нельзя тратить силы. Пусть он уснёт, и Вы посидите с ним сколько угодно».

Майор разрешил оставить два туго набитых вещмешка с продуктами для Сашки и деньги, собранные бойцами разведроты. «Не переживай, парень, всё сделаем как надо. Если бог даст, это пойдёт ему на пользу. Поправится, будем кормить, что надо купим в районе. Вытащим с того света, я тебе сообщу», - говорил начальник лагеря Ваньке. Хороший он был человек или плохой – Ванька не знал, да и времени понять это не было. Оставалось полагаться на слова, сказанные майором. По дороге на Читу Ванька прикорнул, почувствовав сильную усталость от переезда. Проснувшись, он много думал о начальнике лагеря, ведь в его руках находилась жизнь Сашки. Внутренний голос подсказывал, что всё будет хорошо, но это было только огромное желание, а что будет, никто не знал. Главным вопросом оставался Женька и его родители. Перебрав разные варианты, Ванька посчитал правильным пока ничего не писать. Если Сашка выкарабкается, рассказать в письме о радостной встрече с другом детства. А если нет, то они сами об этом узнают.

Женька получил похоронку на брата рано утром. У парня потемнело в глазах. «Что там могло случиться, Сашка такие жизнерадостные письма писал в последнее время»,- лихорадочно работал мозг Женьки. Он показал похоронку  Григорию. Тот посоветовал вызвать Петра Егоровича из Тулы и думать, как сообщить матери. Три дня Женька ходил, как шальной. Он с жадностью читал Сашкины письма, представляя, как они будут близки с братом после лагеря. Даже сдержанный Григорий, прочитав письмо, удивился изменениям в Сашкином мировоззрении. Когда Женька успокоился, его охватил ужас: «Господи, что теперь будет с матерью и отцом?» Если Ольга Павловна беспокоила его слабым здоровьем, то Пётр Егорович тревожил сына своим душевным состоянием. С возрастом озлобленность отца получила более яркий оттенок. Пётр Егорович не был откровенен с младшим сыном, а теперь замкнётся сильнее, и только бог знает, что он себе накрутит.

Петра Егоровича уведомили, и он приехал из Тулы на следующий день. Как ни старались муж и сын уберечь Ольгу Павловну от беды, ничего у них не получилось. Узнав о смерти Сашки, она слегла в тот же день, а через двое суток умерла. Пётр Егорович на похоронах Ольги Павловны был как никогда хладнокровен. Это и волновало Женьку, но все попытки пробиться в душу отца были безрезультатны. Пётр Егорович похоронил жену и следующим же днём уехал в Тулу, даже не попрощавшись с сыном. Отныне все его мысли имели чёткое направление. Ненависть и жажда мести – состояния, которые теперь питали его душу. Пётр Егорович хотел лишь не сломаться и жить дальше. Он думал, как отомстить: «Ничего, Яша, мы ещё поквитаемся. Я дождусь момента, когда смогу вонзить острый нож в твоё поганое сердце». С такими мыслями Пётр Егорович вернулся в Тулу. У него не было определённого плана, только желание мстить овладело этим обезумевшим от горя человеком. Петра Егоровича остужала и стабилизировала тяжёлая и ответственная работа в милиции. Немец рвался к Москве, забрасывая новые группы диверсантов для дестабилизации обстановки в прилегающих к столице городах. Милиции приходилось тщательно разбираться в преступлениях, стараясь не проглядеть следы деятельности немецких шпионов.

Такое же положение складывалось и в Рязани, где Борис прилагал все усилия для поимки резидента немецкой разведки. Согласно разработанному плану операции Сергей Скорин устроился на железнодорожный узел осмотрщиком колёсных пар паровозов и вагонов. Чтобы создать правдоподобную легенду, к операции пришлось привлечь руководителя сортировочной станции. На этом круг людей, вовлечённых в процесс, ограничивался. Сергей изображал парня, приехавшего в город к невесте. У девушки болела мать, поэтому он остался в Рязани и стал работать по специальности. Легенда была простая, но в то же время жизнеспособная. Железнодорожники приняли Сергея, и это сыграло решающую роль. Сергей намертво запомнил слова Бориса: «Немцы – умные и опасные противники. Они не всегда вербуют недовольных советской властью. Часто разведка идёт вопреки правилам, и это право резидента – оценивать ситуацию на месте. Предатель обязательно предаст и второй раз, а вот идеологически убеждённый человек пойдёт до конца. Многое зависит от профессионализма резидента и его агентуры».

Две недели было тихо, но затем один из работников ремонтного цеха заговорил с Сергеем на отвлечённую тему. Обычный парень, немного старше Сергея, но значительно крупнее. Он был ненавязчив и заводил беседы только при случае. Иногда Паша рассказывал анекдоты, и мужики взрывались хохотом. Несмотря на то что Сергей был профессионалом, он не заметил, как Паша перешёл на приятельский тон. На этом активные действия Паши закончились. Он даже пропал на некоторое время. Сергей подумал, что это ошибка, и несколько раз справлялся в цехе о Павле. Борис согласовал контакт с Павлом, хотя сам Сергей сомневался в его отношении к немецкой разведке. После того как удалось выяснить, что Павел заболел, Сергей продолжил наблюдать за рабочими железнодорожного узла. Игра только началась, и недооценивать соперника было нельзя. Чтобы окончательно отвести подозрения от Сергея, Борис организовал приход на работу ещё двух молодых мужчин. Один был местный, а другой – из Ярославля. Ребята не знали, в чём заключалась их миссия. Прежнее начальство перевело их на эту работу с формулировкой «на объект повышенной сложности».

Борис имел твёрдое убеждение, что как бы Абвер не торопился, хороших агентов подставлять не будут, хотя разведчику время от времени приходится идти на вынужденный риск, а иногда подставлять себя для перевербовки, чтобы выполнить поставленную задачу любым путём. Вскоре Павел вышел на работу, но ограничивался приветствиями издалека. Сергей отвечал взаимностью, умышленно не сокращая дистанцию и не проявляя активности на сближение. В течение недели ребята здоровались и спешили делать свою работу. Паша подошёл первым: «Что-то совсем плохие дела на фронте. Немцы бомбят эшелоны чуть ли не каждый день. Я с лета не видел столько разбитой техники. Смотри, фашисты так и на столицу прорвутся». – «Вряд ли, не пустят их»,- спокойно ответил Сергей.

Следующие несколько дней разговоры Паши приобретали всё более политический оттенок. Он уже не скрывал своего интереса к Сергею. Борис много думал, как заставить резидента поверить Сергею, учитывая масштабы и профессионализм немецкого разведчика. Самой главной задачей он считал ответы на несколько важных вопросов. Почему ты не на фронте? Второй вопрос более завуалированный – это мотивация для предательства. Чтобы придумать легенду на первый вопрос, понадобилось немного времени. На самом деле многие специалисты из различных областей промышленности рвались на фронт, но кто-то должен был работать в тылу, укреплять обороноспособность страны. Задумываясь над вторым вопросом, Борис сломал всю голову. Чтобы войти в доверие к резиденту немецкой разведки, нужно было что-то простое и реалистичное. Сергей предлагал различные варианты, но Борис их отметал. Рисковать жизнью парня из-за наспех разработанного плана он не собирался. Сергей упорствовал и однажды выдвинул новую версию: «Товарищ майор, а что если самый простой расчёт – деньги? При любом существующем строе в мире всегда найдутся люди вне политики. Они думают только о личной выгоде и умеют приспосабливаться». Сначала Борис принял в штыки этот вариант: «Да, и такой парень работает в Рязани на железной дороге. Какая удача для Абвера!» - «Может, Вы и правы, товарищ майор, но всё же это убедительнее, чем страх перед разгромом Красной Армии фашистскими захватчиками. На оккупированных нацистами территориях вероятность предательства выше из-за страха, ведь немец уже здесь», - не сдавался Сергей. Борис о чём-то задумался на пару минут, а затем так же внезапно прервал паузу: «Ты очень вырос за полгода, Серёжа. Рассуждаешь как заправский разведчик. Я согласен, давай ещё раз проработаем детали и возьмём твой вариант за основу».

Борис переваривал план операции несколько дней, пытаясь предусмотреть самые неожиданные повороты. На доклад к Анатолию Ефимовичу он шёл с полной уверенностью в успехе. Полковник Уткин одобрил вариант вербовки Абвером старшего лейтенанта Скорина. Борис подготовился на все сто, поэтому вопросов было немного.

Операция вступила в действие. Павел не форсировал события. Его общение с Сергеем приобретало дружескую форму. Он откровенничал о своей жизни, требуя в ответ такую же откровенность. Сергей старался быть открытым, но при этом соблюдая меры предосторожности. Наконец Павел поинтересовался, почему  Сергей не на фронте. Сергей ответил согласно запланированной версии: «Здесь нет ничего сложного. С женой познакомился в Саратове, у неё там тётка живёт. Полюбил, долго ухаживал, стали встречаться. Когда я приезжал в Рязань, когда она в Саратов – так и общались. Началась война, я написал прошение об отправке на фронт. Его отклонили, мол, нужны специалисты на железной дороге. Я ведь и механиком могу, и помощником машиниста. Хорошо разбираюсь в тормозных системах, колёсных парах, да и вообще соображаю, как с паровозами общаться. А потом у моей жены тяжело заболела мама. Попросил перевести меня в рязанское отделение железной дороги. К моему большому удивлению, перевели. Так вот и попал сюда. Здесь тоже многие просятся на фронт, ты сам ведь знаешь, что никого не отпускают». По лицу Павла было видно, что он удовлетворён ответом. Сергей сообщил Борису о состоявшемся разговоре. Полковник Уткин хотел распорядиться об установлении наблюдения за предполагаемым диверсантом. Борис был вынужден брать на себя смелость возразить начальству: «Нельзя этого делать, Анатолий Ефимович, спугнём человека, и можно ставить крест на операции. Мы не знаем, кто резидент и сколько у него людей в городе. Вполне вероятно, что он наблюдает за своими людьми. Ненужно забывать о высоком профессионализме немецкой разведки». – «Хорошо, Борис, убедил, но наблюдение мы всё-таки организуем»,- подвёл итог полковник, частично отступив от своей позиции. Борис был абсолютно прав, тотальная слежка провалила бы всю операцию.

Павел подводил разговоры к обсуждению положения на фронтах: «Ситуация, конечно, не ахти какая. Того и гляди, немцы выиграют войну. Что тогда делать будешь?» - «Жить, как и сейчас, специалисты при любой власти нужны. Я слышал, они только евреев расстреливают». – «Так, может, тогда подготовиться к ихнему приходу?» - как бы нечаянно проронил Павел. – «Каким образом? Слушай, а ты не боишься со мной на такие темы разговаривать? У нас за мешок картошки на десять лет сажают», - не растерялся Сергей. Павел осёкся. «Не бойся, я на фронт только первый раз просился по-настоящему, а потом точно знал, что не возьмут. Но ведь сознательность нужно показывать, правда? Ты зря не болтай, если хочешь дело предложить, то знай, я работать буду только за деньги». После этих слов Павел сразу оправился: «А не боишься НКВД?» - «А чего бояться? Если немцы победят – зачтётся. А если Красная Армия – тоже ничего страшного. Ты ведь мне заплатишь? За мало ничего делать не буду, предупреждаю. Сделаю себе и любимой новые паспорта и … Россия большая, не найдёте меня больше. Мне плевать, где жить, лишь бы хорошо». – «А если коммунисты убьют, когда дело стряпать будем?» - разошёлся Павел, дожимая вопрос до конца. - «Так в этом и весь вопрос: либо с любимой в рай, либо с трупами в сарай»,- рассмеялся Сергей.

После разговора Павел несколько дней не появлялся в ремонтном цехе. Сергей умышленно не стал интересоваться, куда тот пропал. Как потом выяснилось, он ходил помощником машиниста на Тамбов. Вернувшись, Павел появился у Сергея не сразу. Безусловно, он получал разрешение на продолжение вербовки у резидента немецкой разведки. Борис тщательно проанализировал сложившуюся ситуацию. Слишком часто встречаться с Сергеем становилось опасно. Договорились передавать информацию через записки, оставленные в условленном месте. Быстрое развитие событий натолкнуло Бориса на мысль, что Абвер активизирует свои действия. Перед майором государственной безопасности стояла сложная задача – убедить Сергея быть хладнокровным и выдержанным. Операции Абвера на территории СССР имели кровавые последствия для сотрудников милиции, НКВД и гражданских лиц. Как объяснить Сергею, что, жертвуя единицами, контрразведка спасает сотни, а, может, и тысячи жизней? Патриотично настроенный парень обязан быть дисциплинированным. Излишняя эмоциональность может привести к разоблачению. Борис не раз слышал, как «сыпались» лучшие разведчики, не выдержав гнусной жестокости предателей Родины, и ликвидировали их. Подонки были уничтожены, а операция провалена. Этого категорически нельзя было допускать в сложившейся обстановке. Мысли вихрем крутились в голове Бориса, вытягивая из него последние силы. Он спал не более четырёх часов в сутки. Анатолий Ефимович в приказном порядке отправил Бориса на отдых: «Заканчивай с бессонными ночами, Борис Матвеевич. Даю двое суток и без обсуждения, это приказ».

Шестнадцать часов беспрерывного сна пошли на пользу майору государственной безопасности. Наконец он добрался до почтового ящика. От Галины в последние месяцы ничего не было. Девушка писала до середины осени, а затем связь прервалась. К Новому году Борис написал пару писем, но ответа не последовало. С Клавдией всё обстояло гораздо лучше. Брат и сестра не реже раза в месяц обменивались весточками. Борис разглядывал письмо с почтовой маркой Ряжска, но не от Клавдии. Это было сообщение от начальника местного НКВД. Борис пробегал письмо глазами, и лицо его мрачнело. Из Ряжска пришли плохие новости – Клавдия лежала в больнице с черепно-мозговой травмой. «Твою мать, а как же дети?» - первым делом подумал Борис. Через час он был у полковника Уткина. Тот внимательно ознакомился с посланием коллеги из Ряжска. Когда Анатолий Ефимович дочитал до конца, лицо его побагровело: «Ты почему ещё не с вещами? Быстро собрался и поехал. Даю трое суток».

С грузом бесконечных мыслей Борис прибыл в Ряжск и направился в районную больницу. Клавдия увидела брата, и глаза её наполнились слезами. Голова Клавдии была забинтована. К горлу Бориса подступил комок, но пришлось сдержаться, дабы не показать сестре своих переживаний. Чтобы получить информацию, нужно было как можно быстрее сбить Клавдию с эмоциональной волны. Нельзя много говорить, волновать больную – всё это Борис отлично знал, поэтому и действовал соответственно. Клавдия успокоилась и начала рассказывать под убаюкивающее движение руки Бориса: «С первого же дня, как Ваня ушёл на фронт, дом осиротел. Ни зёрнышка, ни картофелины лишней – всё для фронта, всё для победы. Забирали яйца, молоко, мясо, иногда даже скотину. Славка работал вместе со мной в колхозе, а Вовка сидел с Лялькой. Леониду-то всего годик исполнился, как Ваня на фронт ушёл. Сначала, вроде, перебивались кое-как, но с наступлением холодов совсем тяжко стало. Ребятишкам пришлось целыми днями почти один жмых жевать. Потом Лялька заболел. Доктор сказал, что нужны продукты и витамины. Я сделала, как вы с Ваней мне наказали – достала шкатулку с золотом и отправилась в Ряжск на рынок. Попала сразу на хорошего человека, поменяла золотую брошь с рубинами на приличный паёк. Мальчишки растут, за две недели уничтожили весь паёк. Я обратно в город, нашла того мужика, а он и говорит мне, чего ты, мол, часто будешь мотаться, в другой раз возьми сразу побольше. Предложил много консервов, тушёнки, сгущённого молока, сухарей – на всю зиму. Я дура и поверила, через неделю даже до рынка не успела дойти с главной площади. За пекарней кто-то подбежал сзади и ударил чем-то тяжёлым по голове. Дальше ничего не помню, очнулась здесь в больничной одежде». – «Мужика того можешь описать?» - мягко спросил Борис. На мгновение Клавдия задумалась и дала чёткое описание скупщика: «Долговязый мужик, рыжий до безобразия, руки в ярко-оранжевых веснушках, носит тулуп из цигейки и лисью шапку. Из особых примет – нос с большой горбинкой, явно крепко перебит. Да, ещё говор какой-то  у него не наших мест».

Из больницы Борис отправился в Ряжский НКВД. Ребята подобрали ему крестьянскую одежду, чтобы выглядеть на рынке обычным покупателем. К большому удивлению, Борис сразу наткнулся на рыжего долговязого детину. Прикинувшись колхозником, Борис старался говорить громко, чтобы долговязый всё слышал: «Бабуль, не подскажешь, кто у вас тут золотишком промышляет?» Рыжий клюнул: «Эй, деревенщина, что ты там продаёшь?» Борис притворился деревенским мужиком, но не простачком, а битым жизнью человеком: «А ты чего, такой особенный, чтобы я с тобой откровенничал?» - «Не груби, колхоз, здесь окромя меня у тебя никто ничего не купит. Так что давай поспокойнее, если есть чего, показывай». Борис боялся переиграть, поэтому проявил заинтересованность: «Ладно, вижу, что ты деловой человек, не серчай на деревню. Детишек нужно кормить да мать больную, вот и принёс колечко одно, шибко дорогое». Рыжий остановил его руку: «Ну, не на людях же, пойдём хоть отойдём в сторонку». Не успели они отойти за угол, как у Бориса встал перед глазами образ забинтованной Клавдии. Прибавились бессонные ночи, изнурительная работа, и мужчина сорвался. Не дав рыжему даже рта открыть, Боря сбил его с ног своим увесистым кулаком, сел ему на грудь и принялся мутузить морду в ярко-рыжих веснушках. Долговязый закрывался руками, но это не помогло. «Женщину вы грабанули? Говори, гнида, убью сейчас!» - не на шутку рассвирепел Борис. – «Пощади, всё скажу», - хрипел конопатый. Борис потащил рыжего за шкирку на хату, где гужевалась банда. В доме никого не было. По приказу майора долговязый туго набил несколько вещевых мешков разными продуктами, и Борис повёл его в милицию. Он даже не спросил у бандита, где золото, с лихвой забрав долг продуктами.

Начальник ряжской милиции подъезжал к отделению в тот момент, когда Борис вёл арестованного. «Какой сознательный у нас народ. Точно какой-нибудь добропорядочный крестьянин ведёт в милицию зажравшегося барыгу. Сержант, узнай, что там», - обратился он к подчинённому. Не успел сержант двинуться навстречу Борису, как начальник милиции сказал: «По-моему, я знаю, кто этот крестьянин. Не нужно суетиться, сержант, они сейчас сами подойдут». Не успела парочка поравняться с милиционерами, как тишину разрезал голос начальника милиции: «Давненько ты у нас не был, Борис Матвеевич. Как понимать это перевоплощение?» - «Здравия желаю, товарищ подполковник, этот фрукт по вашей части. Ограбление с тяжкими телесными повреждениями», - объяснил Борис, передавая рыжего молодому сержанту. Долговязому заломали руки, забрали вещевые мешки и повели в дежурную часть. Боря спохватился: «Эй, ребята, полегче. Это мои мешки. Детишек голодными оставите». Он рассказал начальнику милиции о банде, назвал адрес хаты и попросил помощи добраться до колхоза. Знакомы они были немного, когда Борис проводил совместные заседания ОГПУ и милиции, но подполковник запомнил деловую хватку Бориса и его умение организовать людей для выполнения разных задач.

Пока Борис катил на машине в колхоз имени Ленина, начальник милиции связался с коллегой из НКВД: «Долгих лет жизни, дорогой. Слушай, ваш майор из Рязани так отделал этого мужика с рынка. Как-то неправильно всё это». Ответ последовал незамедлительно: «А ты сходи в больницу и посмотри, что этот гад сделал с его сестрой. Вот тогда мы и поговорим о законе в военное время. У бабы трое маленьких ребятишек одни остались в деревне, да муж на фронте». – «Да ладно, не кипятись, снимаю вопрос», - извинился начальник милиции.

Ребятишки быстро узнали дядю Борю, налетели как саранча, забросав вопросами: «А где мама? Ты подарки нам привёз? Дядя Боря, а где наш тятька воюет?» Радости мальчишек не было предела, когда Борис разложил содержимое трёх рюкзаков на столе. В дом зашла соседка: «Ой, Боренька, здравствуй! Как там Клавдия себя чувствует? За ребят не беспокойся, как за родными смотрю». Раису Ильиничну Борис знал с тех самых пор, когда Ванька с Клавдией заселились в дом. Добрая, отзывчивая женщина рано потеряла мужа. Детей у неё не было, а родственники жили в Воронежской области. Раиса Ильинична помогала супругам, успокаивала Клавдию, когда Ванька скандалил. Когда появились дети, не отказывала Клавдии присмотреть за малышами. Борис не сомневался, что Раиса Ильинична по-прежнему заботится о его племянниках.

Трое суток пролетели как одно мгновение. Часть продуктов Боря завёз в больницу, Клавдии нужно было хорошее питание, чтобы поправиться. Борис вернулся в Рязань рано утром и направился в контору. За три дня его отсутствия изменилось многое. Павел окончательно стёр границы в общении с Сергеем. Оставалось ждать, когда будет сформулирована конкретная задача и обсуждать денежное вознаграждение за участие в ней.

Господин Отто Шульц до войны работал преподавателем русского языка в Дрезденском университете. Ещё мальчишкой он прожил с родителями в Ленинграде около пяти лет. Его отец налаживал торговые отношения с Россией после окончания гражданской войны. Мальчику понравился русский язык и всё, что связано с загадочной страной. Шульц закончил филологический факультет Дрезденского университета, получил учёную степень и остался на кафедре. Нацисты приметили его в тридцать шестом году. Профессор, заядлый горнолыжник, отличный пловец, без вредных привычек Шульц олицетворял идеал арийской нации. При среднем росте он был худощав и жилист. Выразительные черты лица с ранней юности Отто находили отклик в чувствительных женских сердцах. В студенчестве он прекрасно пользовался этим. Нацисты отправили Шульца в лучшую разведшколу, где молодому профессору предстояло изучать премудрости шпионажа. Работа с радиостанцией, топография, ориентирование на местности, единоборства и другие специальности Отто осваивал так стремительно, что вызывал изумление у многих инструкторов школы. В СССР его заслали в сороковом году. Изобретательный профессор с фальшивыми документами появился в Липецке, а затем обосновался в Рязани. Абвер предусмотрительно рекомендовал ему доказать наличие хронического заболевания, чтобы не быть военнообязанным. Шульц сделал это мастерски. Он быстро вживался в специфику местной жизни, мог напиться с соседями, спеть песню, поговорить по душам. В Рязани Шульцу пригодилась способность очаровывать женщин. Его холодная непроницаемость, твёрдость характера и привлекательность нравились дамам. Они теряли голову, а он манипулировал ими. Одна влюблённая особа помогла Шульцу устроиться кочегаром в котельную. Работа нетрудная, сменщик – пьяница, много свободного времени – то, что было нужно. Здесь Отто и познакомился с Павлом. Он дружил со сменщиком, и мужики частенько закладывали в кочегарке. Шульц присоединялся к ним, заводил разные разговоры под стаканчик. Как только началась война, Отто завербовал Павла. Это было нетрудно сделать, ведь он знал о нём из пьяных разговоров почти всё, а там было за что привлечь Павла к уголовной ответственности. Павел попал в психологическую зависимость от Шульца. Немец заставил его бросить пить, постоянно поддерживал деньгами, позволял поплакаться в жилетку – полностью контролировал его сознание. Когда Павел привёл себя в божеский вид, он показал отличные способности агента разведки. Шульц возложил на него вербовку железнодорожников. Тут подвернулся Сергей. Был кто-то ещё, но Павел говорил об этом вскользь. Из обычного пьяницы Павел превратился в профессионального разведчика, раскрыв свои многочисленные способности, но не на благо Родины.

Пока Сергей ждал задания, Борис изучал жизнь Павла. Наблюдение велось осторожно, чтобы не спугнуть резидента. Но Шульц предусмотрел это, и как только Павел вошёл в контакт с новыми людьми для вербовки, они перестали встречаться лично. Информацией обменивались через записки, в которых Павел получал дальнейшие инструкции. Борису оставалось чуть-чуть, чтобы раскрыть схему взаимодействия Шульца с агентом, но события пошли по другому сценарию. Ранним утром Павел нашёл Сергея в ремонтном цеху: «Вот, парень, ты и дождался. Главный инженер набирает людей для командировки в Тулу. Нужно срочно оказать помощь тамошнему железнодорожному узлу. Иди и записывайся, задания будут в Туле. Деньги принесу к окончанию смены. Видишь, у нас не обманывают хороших людей». По экстренному каналу Сергей запросил встречу с Борисом. Известие было неожиданным, и Борис взял на себя ответственность без согласования с начальством. Сергей записался в бригаду ремонтников, и к обеду они с Павлом и восемью мужчинами отбыли в Тулу.

Полковник Уткин нервно теребил папку с документами, пока Борис докладывал обстановку. «Что я могу сказать, дело сделано. Срочно свяжись с нашими товарищами из Тулы», - глубоко вздохнул Анатолий Ефимович. Главной проблемой оставалось отсутствие полноценной информации о резиденте немецкой разведки. За последний месяц сотрудники государственной безопасности взяли несколько групп диверсантов, заброшенных в Липецк, Тулу и Рязань. Всё, чего удалось добиться на допросах, - обрывки, не дающие полной характеристики человека. В лицо его никто не знал, а брать Павла – значит, загубить операцию на корню. Борис был ярым противником ареста, будучи уверенным, что у разведчика есть запасной вариант отхода. Анатолий Ефимович перестал ходить из угла в угол, сел за стол и открыл папку: «Что мы имеем? Некий Отто Шульц родился под Мюнхеном, отец – немецкий аристократ, мать рано умерла. Обеспечить надлежащее наблюдение за группой мы не можем, слишком высока вероятность провала. Значит, Серёжа будет действовать по обстановке. Кстати, что он за человек?» Борис пристально посмотрел на полковника: «Хороший человек, надёжный, преданный нашему делу. В сложной ситуации поведёт себя достойно».

Оказавшись в трудном положении, Сергей взял за основу последние инструкции от командира. Борис набросал их за час. Главная задача состояла в том, чтобы собрать максимальные сведения о Шульце и передать их тульским коллегам. Любые действия, связанные с уничтожением важных государственных объектов, пресекать на начальной стадии, своевременно сообщив об этом органам тульской госбезопасности, по возможности организовать поимку группы диверсантов в полном составе. Перед Сергеем стояли важные задачи, и все они требовали импровизации. Господин Шульц не исключал возможности вербовки подставного лица. Он разбирался в специфике работы НКВД и высоко ценил способности этой организации. Отто имел склонность к перестраховке и в крайних случаях использовал склонность к авантюризму. В лицо его знали два агента – Павел и человек из Рязани. Второго агента Шульц не использовал при операциях, а держал для связи с людьми из Тулы. Шульц учитывал особые обстоятельства знакомства с Павлом, поэтому в определённом смысле доверял, хотя и приставил к нему подругу своей любовницы. Через эту девушку он знал настроение своего агента.

Вечером железнодорожная бригада прибыла в Тулу. Как ни старался Сергей вытянуть из Павла информацию о Шульце, ничего не получалось. Павел лишь отвечал: «Не задавай лишних вопросов. Деньги тебе заплатили вперёд, так что будь благоразумен. Господин капитан сам найдёт нас, когда ему будет удобно. Одно я тебе гарантирую - ты познакомишься с ним лично». Сергей не был специалистом в области колёсных пар и тем более тормозных систем паровозов. Как и в рязанском депо, в Туле к нему приставили первоклассного специалиста. Со стороны железнодорожники могли только восхищаться, как слаженно и эффективно работает дуэт. Сергей знал, что напарник не имеет отношения к государственной безопасности. Связной сам нашёл Сергея и указал место для тайника. Беда состояла в том, что писать было нечего. О времени операции, месте, составе участников диверсии Сергей не знал. Павел говорил загадками. В этом и заключался успех Шульца. На второй день рязанский агент свёл Павла с тульскими диверсантами. Он специально приехал по заданию Отто для осуществления этой связи. Единственный человек, обладающий информацией, был Павел, но даже его знания были ничтожны. В случае провала Павел был бесполезен для контрразведки.

В день операции Шульц встретился с Павлом и Сергеем, а затем в другом условленном месте с тульскими агентами. Так Отто проверял возможность провала. Павел назначил всем встречи неожиданно за полчаса до сбора. Сергей лишь успел написать в записке - «Сегодня».

Пётр Егорович получил от руководства указания выставить начальниками караулов на ответственные объекты опытных офицеров. Ветеран милицейской службы сопротивлялся нелогичным приказам: «Где я вам возьму столько опытных офицеров? Они давно на передовой. У меня один молодняк необстрелянный». Вдруг у Петра Егоровича промелькнула мысль: «Если что-то случится, за всё будет отвечать Яша». Он испугался своих мыслей, но вспомнил Сашкину похоронку и у него созрел план. Пётр Егорович тщательно просмотрел список охраняемых объектов, закреплённых за милицией. Половина из них показалась ему особенно важными. Туда он отправил самых зелёных лейтенантов, многие из которых даже пороху не нюхали. Это был осознанный поступок. Петра Егоровича ещё с утра предупредили о готовящейся диверсии, но сейчас для старика вопрос стоял не в защите Родины, а в неудержимом желании отомстить.

Господин Шульц вёл своих людей, не подозревая, что вскоре утолит ненасытную жажду одного несчастного старика. У Сергея было несколько предположений: оружейный завод, хранилище горюче-смазочных материалов, мост стратегического назначения, но всё оказалось неверным. Ему в глаза бросился необыкновенный артистизм Шульца. От этого человека веяло мощной уверенностью в своих силах. «Не будь войны, из него получился бы отличный гипнотизёр», - подумал Сергей, когда Отто раздавал удостоверения сотрудников государственной безопасности из Москвы. Сергей не выдержал и спросил: «А почему ксива столичная?» - «Паша говорил мне о твоей выдержке. Зачем задаёшь лишние вопросы? Наш человек окопался в НКВД. Он сообщил, что из Москвы приехала специальная группа», - немного смягчил тон Отто. Шульц говорил о том, чего больше всего желал Пётр Егорович. Любая провокация или неумелые действия молодых офицеров милиции вызовут явное недовольство столичных сотрудников госбезопасности. Главное – достать Якова, а всё остальное не имеет значения. Шульц велел Павлу присматривать за Сергеем.

Тульские агенты несколько месяцев работали на Абвер и не раз выполняли  задания, поэтому заслужили доверие Отто. На одной из улиц города резидент вошёл в подъезд двухэтажного дома и поднялся на второй этаж  и помахал из окна остальным. Сергей догадался, что эту конспиративную квартиру снял кто-то из людей Шульца. В открытом шкафу висели зимние комплекты формы сотрудников ГБ. Движением руки Шульц предложил их примерить: «Желательно по размеру, господа». Сергей невольно улыбнулся, когда ему в пору пришлась форма старшего лейтенанта. Шульц всё рассчитал до мелочей. Объект находился в ста метрах от конспиративной квартиры. Это было неприметное здание в несколько этажей, обнесённое деревянным забором. Жители близлежащих улиц и не подозревали, что несколько милиционеров охраняют лабораторию по созданию новейших систем стрелкового оружия. Количество вооружённых людей было гораздо больше, но не для посторонних глаз. Шульц предполагал это и рассчитывал на фактор неожиданности, главное, чтобы поверили удостоверениям. На этом объекте начальником караула Пётр Егорович поставил младшего лейтенанта. Парень разглядывал ксиву, самоуверенное лицо Шульца и покашливал, прикрыв ладонью рот. Он пропустил группу, памятуя о приезде начальства из Москвы. В дежурке он вдруг вспомнил о бумаге за подписью начальника тульской госбезопасности, которую должны показывать москвичи. Лейтенант подозвал часового: «Сухарев, догони товарища майора и попроси подождать меня, я только позвоню и подойду к ним». Сухарев догнал группу у входа в здание. Не успел он сказать пару слов, как Шульц профессиональным ударом ножа в сердце закрыл милиционеру рот. Часовой в коридоре был незаметен для других, но сам хорошо всё видел. Парень поднял карабин и выстрелил в Отто. Пуля прошла над головой и вонзилась в косяк двери. В следующее мгновение Шульц уложил часового с двух выстрелов и ещё двух выбежавших на шум. Больше Сергей не мог контролировать свои эмоции. Достав пистолет, он выстрелил в Шульца, но его прикрыл тульский агент. Павел выстрелил в Сергея несколько раз, пока тот не упал с хрипом в горле. Завязалась перестрелка с численным перевесом сотрудников. С большим риском для себя Шульц бросил гранату. Когда дым рассеялся, первый этаж здания был в руинах. Таким его увидел младший лейтенант, разбирая завалы с другими милиционерами. Как только началась стрельба, он оповестил Петра Егоровича, управление госбезопасности и побежал с оставшимися бойцами в здание.

Пока следственная группа разбирала завалы, в караульное помещение поступил звонок о ещё одном нападении на милиционеров. На месте происшествия находился начальник Петра Егоровича, он срочно выехал туда, где напали на сотрудников милиции. Когда Роман Аркадьевич приехал, там уже работали эксперты госбезопасности. «Что здесь произошло?» - спросил он у капитана, составляющего протокол. – «Пострадали три милиционера - сержант, рядовой и майор. Сержант убит двумя выстрелами в грудь, а с другими всё интереснее. У рядового – тяжёлая черепно-мозговая травма, такое ощущение, что били рукояткой пистолета. Этот парень тяжёлый, а вот майор пока без сознания, но травма головы значительно легче. Вероятно, у бандита кончились патроны. Иначе зачем так людей калечить?» - доложил капитан. Роман Аркадьевич подошёл к носилкам, посмотрел на Петра Егоровича и задумчиво произнёс: «Это мои люди, капитан. Майор – мой заместитель. Значит, ушёл резидент. Кто ещё может так профессионально работать?» Роман Аркадьевич вернулся в здание лаборатории. Завал был полностью разобран. На деревянном полу лежали четыре трупа в форме сотрудников госбезопасности и семь милиционеров. Перед тем как труповозка уехала, Роман Аркадьевич ещё раз осмотрел все тела. Машина почти тронулась, когда он вскочил на подножку: «Старлей, как только будет готова экспертиза, пусть пришлют».

Вечером эксперт докладывал начальнику тульской госбезопасности: «Товарищ полковник, четыре тела опознаны. Сергей Скорин – сотрудник рязанской службы госбезопасности, Павел Рядков – агент немецкой разведки из Рязани и двое тульских. Тут вот какая штука получается: после проверки выяснилось, что Василий Карасёв застрелен из оружия Скорина, а Павел всадил несколько пуль в Сергея. От полученных ран он скончался на месте. Рядков, Карасёв и Пужилин убиты в перестрелке с милицией. Получается, товарищ полковник, что Скорин вступил в перестрелку с членами группы, а это противоречит заданию». Эксперт продолжал говорить, но полковник уже ушёл в себя: «Наверно, парню не хватило выдержки. Светлая память герою. Шульц ушёл, забрав несколько жизней. Майор очнётся, поговорю с ним лично. Рядового жалко - в коме, боюсь, у него теперь долго ничего не спросишь». Подумав, полковник распорядился: «О состоянии здоровья милиционеров докладывать мне лично».

Пётр Егорович поправился через несколько дней. Доктор зафиксировал сотрясение мозга средней тяжести. Рядовой так и не приходил в сознание. Капитан госбезопасности оказался прав, это стало понятно из показаний Петра Егоровича. У Шульца действительно закончились патроны, и ему пришлось орудовать рукояткой пистолета. «Быстрый он, товарищ полковник, видно, что профессионал», - докладывал начальнику госбезопасности Тулы Пётр Егорович.

Обстоятельства для Петра Егоровича сложились благоприятно. Операцией руководил Яков Семёнович, и отвечать за провал пришлось ему. С одной стороны - прямых обвинений не было, с другой – убиты милиционеры, а резидент на свободе. Читая показания Петра Егоровича, Яков Семёнович уверовал в сатану в чистом виде. По результатам служебного расследования Якова Семёновича отдали под трибунал. Операция провалилась, и кого-то нужно было принести в жертву. По сумме объективных обстоятельств другой кандидатуры не нашлось.

Борис принял известие о гибели Сергея с великой скорбью. Первым его желанием было броситься в Тулу и заняться тщательным расследованием провала советского разведчика. В материалах дела всплыло множество сомнительных фактов. Борис несколько раз внимательно перечитал показания. Ответы на вопросы нужно было искать на месте, но сейчас Борис не располагал на это временем. Резидент ушёл и залёг на дно. Оставался единственный выход – отработать контакты Павла. В голову ничего не шло, всё валилось из рук. Борис ходил по кругу, словно заблудившись в лесу. Анатолий Ефимович разбирался в людях, обстоятельствах и психологических проблемах. Опытный чекист знал как разорвать замкнутый круг: «Вот что, Боря, тебе нужно сменить обстановку. Навести сестру, мальчишкам продукты привези. Они без тебя не справятся». Анатолий Ефимович задел нужные струны души Бориса. Он как будто вернулся в реальность: «Что же я делаю? В Ряжск немедленно. Не забыть бы Ванькино письмо прихватить».

Зимой сорок второго фашисты бомбили железнодорожный узел «Шереметьево» в Ряжском районе. Артиллеристы везли зенитные установки, и это помогло Борису быстро добраться до городка. Радости Клавдии не было предела: «Как хорошо, что ты приехал. Меня хотели выписывать завтра, но теперь я поеду домой сегодня. Я так соскучилась по ребятишкам!»

В деревне Борис заметил роту солдат. Старлей успокоил его, объяснив цель дислокации подразделения: «Немцы активизировались на южном участке фронта, бомбят железнодорожный узел «Шереметьево» и по данным дивизионной разведки планируют прорыв силами моторизованной дивизии на этом направлении. Правда, им сейчас дают прикурить, так что, надеюсь, не пустят».

Мальчишки облепили маму со всех сторон. Славка выглядел старше своих одиннадцати лет. Тяжёлый физический труд в колхозе, голод, война закалили мальчонку, превратили его в юношу раньше положенного. Шестилетний Володька тоже выполнял боевую задачу, опекая младшего брата. Леониду исполнилось два годика, и он был ужасным непоседой. Из рассказа соседки Борис ощутил глубину бедственного положения жителей деревни. Всё до последнего зёрнышка уходило на фронт, обеспечивая боеспособность Красной Армии. Деревню охватил голод.

Раиса Ильинична прослезилась, но взяла себя в руки: «Жалко ребяток, последнюю неделю кормила их отрубями, да жмых изо рта не вынимали. И когда это кончится? Сил больше нету». У Клавдии остались несколько перстней с драгоценными камнями, золотая цепочка с кулоном и браслет. Борис покрутил побрякушки и положил во внутренний карман бушлата. «Перед отъездом в Рязань попробую поменять на рынке, если там ещё кто-то остался. Продукты передам с ряжскими ребятами, завезут с оказией», - успокоил он Клавдию.

Война поубавила желающих что-то купить или продать, но жизнь на этом не остановилась. Люди тащили из дома ценные вещи, чтобы купить хлеба, сахара и муки. Мясо могли позволить себе только зажиточные. Борис нашёл менял и по сходной цене набрал два армейских вещмешка продуктов. Передавая ребятам из Ряжского НКВД продовольствие, Боря порылся в карманах бушлата, чтобы написать записку начальнику. Вдруг из внутреннего кармана выпало Ванькино письмо. «Да что ты будешь делать! Голова совсем прохудилась. Мужики, передайте письмо сестре, а то я запамятовал. Только сам пробегу глазами и на вокзал», - сказал Борис. Он читал письмо и радовался, как будто глоток свежего весеннего воздуха наполнял его тело. Несколько минут счастья на перекрёстке холодной зимы и жестокой войны.

В жизни Ваньки, несмотря на разлуку с семьёй и нависшую над Родиной угрозу, настал его час. Сашка выдержал суровое испытание судьбы, хворь отступала, дело шло на поправку. Ваньке удалось наладить связь с другом детства. Взрослые мужчины писали совершенно мальчишеские вещи.

Лагунов Колька выписался из госпиталя и прибыл в расположение бригады. Поделиться своей радостью с другом для Ваньки было очень важно: «Помнишь, я рассказывал о друге детства? Как странно и загадочно распорядилась судьба. Саша попал в лагерь в Читинской области, я – на Забайкальский фронт. Я нашёл его умирающим на больничной койке, но он выжил. Коля, он изменился, от его писем у меня к горлу комок подкатывает. Какую глубокую драму пережила Сашкина семья. Ты знаешь, я ненавидел его всей своей плотью, не скажу, что желал ему зла, но в глубине души иногда закрадывались такие мысли. Сейчас у меня груз с плеч свалился, хочется радоваться жизни, любить и дружить. Я вас обязательно познакомлю, как только закончится война. Ты увидишь такого человека, дружить с которым я мечтал всю жизнь. Что-то проснулось у меня в груди, Коля, и это серьёзно. Может быть, мне именно этого и не хватало».

Квантунская армия затаилась после того, как Красная Армия отбросила немцев из-под Москвы. К концу зимы сорок второго ожесточённые бои велись по всей линии фронта. Война шла с переменным успехом, и японцы каждый раз активизировались на почве успехов гитлеровской Германии. Роль разведки трудно было переоценить в эти сложные времена. К началу весны Колька Лагунов уже прыгал, скакал, поражая всех неуёмной энергией. Душа компании, его любили солдаты, офицеры и даже старый ворчливый старшина. Колькина изобретательность порой раздражала Ваньку. Как реагировать на человека, который заставляет тебя на пятом десятке учить японский язык? Ванька сопротивлялся, но недолго. Колькина способность убеждать вызывала уважение: «Ты ничего не понимаешь, друг. Мы будем понимать язык узкоглазых, а это может ой как пригодиться». Ванька учил днём и ночью, путаясь и ковыряясь в японских закорючках: «Да здесь чёрт голову сломает! Лучше русского языка ничего нет в мире». Колька даже устраивал небольшие экзамены товарищу.

К маю наблюдатели заметили передвижение частей Квантунской армии. Разведка получила приказ из штаба Забайкальского фронта – определить точные координаты дислокации приграничных частей Квантунской армии. По всей линии фронта разведгруппы отправились в тыл врага. Ванька, Лагунов Колька и ещё девять человек пересекли границу в четыре часа утра. На вражеской территории разведгруппа разделилась на четыре части, и лишь одна группа состояла из двух человек, куда входили Ванька и Коля. Ребята получили индивидуальное задание – определить координаты танкового полка японцев, сдвинувшего свои позиции вплотную к границе Советского Союза. Колька проявил решительность и воинскую смекалку и на этот раз. Ванька так и не понял, как он смог уговорить его остаться в засаде до звукового сигнала, напоминающего крик совы. Весь день они искали танковый полк и только поздним вечером обнаружили хорошо замаскированного противника. Колька ушёл по-пластунски, когда уже совсем стемнело. Безветренная ночь звенела необычной тишиной в ушах Ваньки. Иногда её нарушали голоса японских часовых при смене караула. Ванька посмотрел на часы: «Твою мать, его нет уже три часа!» Вдруг в нескольких сотнях метров от Ваньки послышались крики японских солдат и короткая автоматная очередь. После небольшого затишья движение в лагере противника возобновилось. Ванька прополз метров сто вперёд и услышал русскую речь: «Какого хрена, вы мне руку сломаете, узкоглазые! Да слезь ты с меня, япошка проклятый!» Ванька упёрся лбом в сырую майскую траву: «Ну всё, взяли Кольку. Плевать на приказ комбрига, пойду выручать». Ванька сообразил, как Колька надул его. Ведь и координаты записали, и маршрут обозначили на карте, так какого чёрта он полез в самое пекло. По приказу комбрига боец с разведданными в случае засады был обязан доставить важную информацию в штаб независимо от обстоятельств. Ванька ощутил внутренний конфликт: «Вот так взять и бросить боевого товарища? Нет, это не для меня». Он продолжил движение вперёд. Какая-то неведомая сила помогла Ваньке проползти мимо замаскированной техники и часовых. Он медленно продвигался в глубину вражеского расположения, пока не наткнулся на палатку с тусклым освещением. Через щёлочку можно было разглядеть связанного Кольку и японского офицера, выбивающего показания из пленного. Ванька настолько увлёкся, что не заметил двух часовых недалеко от палатки. На небе занялся рассвет, приближающий солнечное утро. Нужно было уходить. Ванька решил двигаться не назад, а под прямым углом к старому маршруту. В этом направлении техники было меньше. Ванька благополучно дополз до плавного перехода рощи в чистое поле, как услышал голос японского солдата. Мучительные занятия с Колькой по изучению японского не прошли даром. Ванька разобрал несколько слов. Это было похоже на вопрос об усилении постов. Наступили решающие секунды, где промедление означало плен или смерть. Он полз, а сердце бешено колотилось. Поле уходило в лощину, и Ванька воспользовался этим. Вскочив на ноги, он, пригнувшись, бросился бегом. В ушах свистел ветер, а за спиной послышались крики японских солдат и стрельба в его сторону. Ванька перешёл границу и завалился под раскидистым дубом. Нужно было перевести дух и сформулировать доклад комбригу. Задание было выполнено, но объяснить причину проникновения на территорию укрепрайона было нелегко. Квадрат они с Колькой определили, координаты зафиксировали, поэтому логичного объяснения дальнейшим действиям не было. Ванька и сам не мог понять, как это случилось и почему Колька полез внутрь укрепрайона, а не обследовал его по периметру. Поздно было об этом рассуждать, друг попал в плен, и через час Ваньке предстояло делать доклад комбригу. К этому времени вернулись все разведгруппы. Ванька докладывал последним и рассказал, как было на самом деле. Комбриг расстроился: «Сложно сказать, что он задумал, но ясно одно – парня потеряли хорошего. Раз полез, значит, был план. Ладно, потом поговорим. Иди отдыхай».

Проснувшись, Ванька почувствовал глубокое отчаяние: «Как быстро меняется жизнь. Совсем недавно были вместе, пели песни под баян, смеялись, мечтали о счастливом послевоенном времени». Именно сейчас, а не после ранения он по-настоящему ощутил, что такое война. Ванька написал Сашке письмо, в котором поделился своими переживаниями.

Сашка многое выстрадал за последние годы. Не иначе как чудо вытащило его с того света. Переохлаждение и тяжёлое воспаление лёгких – больше месяца лагерный доктор вытаскивал Сашку с того света. Ванькин приезд был определяющим. Хозяин с пониманием отнёсся к просьбе разведчика, всё-таки офицер особого отдела стоял за этим визитом. Продукты и деньги, привезённые Ванькой, сыграли решающую роль в восстановлении тяжелобольного. Только через два месяца постельного режима ему удалось сделать первые шаги по больничному коридору. Ласковое весеннее солнышко помогало организму выздороветь. Когда Сашка чуть окреп, хозяин заглянул к нему в медпункт. Начальник лагеря рассказал ему неприятную правду: «Всех вас привезли покойничками с того места. Ты пойми правильно, шансов у вас не было. Вот и отправили похоронки по всем уголкам нашей многострадальной Родины. Потом ты и этот, как его, Земцов, живыми оказались. Подождали две недели, ты очухался, мы послали опровержение, дескать, жив, ошибка вышла. Вот такие дела».

Хозяин ушёл, а Сашка принялся писать письмо Женьке. Он не хотел писать отцу, что-то перевернулось в его отношении к жизни. Кого-то жизнь в лагере портит, а кому-то даёт последний шанс разобраться в себе и больше не меняться. Сашка повидал всякого: разборки блатных, поножовщину, драки, частично захватил сучьи войны, жестокость вертухаев. Близкие отношения с политическими раскрыли ему глаза. Ведь по пятьдесят восьмой статье в большинстве своём сидели образованные и талантливые люди. Сашкин кругозор по-настоящему расширился именно в лагере. Понятие чести, совести, справедливости зазвучали в душе мужчины. За пять лет лагерей Сашка подошёл к пониманию слова «сострадание». Он осознал, как ему не хватало этого в прежней жизни. На больничной койке Сашка отчаянно боролся со смертью. Он знал точно, как будет жить дальше, и это знание давало ему силы. Лагерное начальство было в недоумении, как заключённый после такого случая смог выжить. Сашка знал почему и часто об этом думал: «Бог не зря оставил мне жизнь. Я нужен ему для важных целей. Изменив меня, Он изменит всех, кто находится рядом со мной». Ярким примером для него было то, что Ванька после стольких бед, принесённых ему их семьёй, нашёл возможность простить и проявил истинное сострадание к другу детства. Сашка переосмыслил отношения с братом. Он понял, сколькими достоинствами обладает Женька. Его брат всегда отличался выдержкой, терпением, удивительным трудолюбием – надёжный парень. Сашка написал письмо брату и принялся отвечать Ваньке. Он ещё не знал о смерти Ольги Павловны. Ванька берёг его силы и собирался рассказать об этом чуть позже. Ванька взял ответственную миссию на себя. Кто, если не друг, сообщит о несчастье, постигшем Сашкину семью. Волей судьбы Сашка узнал о смерти матери от друга, а не от брата или отца.

Лагерный доктор застал Сашку в глубокой печали. «Что-то случилось?» - спросил он. – «Считай, похоронку на маму получил. Ванька в письме сообщил. Одного не пойму – почему он знает, а я до сих пор нет. Отец или брат должны были написать. Может, где в дороге застряло? Для воинов Красной Армии, наверно, почта работает безотказно, не то что для зэков». Доктор знал в чём причина, но сознательно умолчал: «Прими мои соболезнования, парень. Кстати, давно хотел рассказать тебе об одной девушке. Вот этот твой друг Ваня оставил деньги на твоё лечение, но ведь за эти деньги здесь круглосуточный уход не купишь, вот хозяин и пригласил Люсю. Она из вольнонаёмных, девушка покладистая, да и собой недурна. А как она за тобой смотрела, наверное, месяц не спала. Я тебе что говорю, вот адресок, ты уж навести красавицу, как на волю выйдешь». Доктор ушёл, а Сашка остался горевать в лагерном лазарете.

Первому письмо принесли Григорию. Мужчина остолбенел, прочитав, откуда и от кого: «Так он же помер, Сашка-то. Вот это сюрприз! Нужно срочно найти Женьку». Через полчаса парень отыскался и предупреждённый дежурным пулей влетел в кабинет Григория. Женька читал письмо, жадно глотая воздух и до конца не веря глазам. «Радость-то какая, Григорий», - чуть не плача прошептал он. Гриша выглянул из кабинета и крикнул дежурному: «Меня ни для кого нет». Мужчины посидели, порадовались и поговорили по душам. «Помнишь, Жень, как немец оккупировал наш Бобрик? Мы тогда с тобой задумали создать мощную подпольную организацию. Войска западного фронта не дали фрицам продержаться и месяца, как выбили их отсюда. Теперь вот Тула стоит и не гнётся. Как отец-то после возвращения? Совсем в себя ушёл? Ты сообщи ему, и чем быстрее, тем лучше, хотя Ольгу Павловну уже не вернёшь», - мягко говорил Григорий, понимая деликатность разговора. Женька последовал совету и пошёл к отцу. Прочитав письмо, он присел, схватившись за сердце. Женька достал из буфета лекарство и подал отцу. «Эх, жалко мать не дожила», - тяжело вздохнул Пётр Егорович. Женька дождался, пока отцу станет легче и, попрощавшись, убежал на службу. В комнате воцарилась гробовая тишина, и лишь настенные ходики отсчитывали секунды.
В последнее время Пётр Егорович сдал: лицо осунулось, появились старческие морщины. Пожилой мужчина испытывал глубокое разочарование в жизни, опираясь в своём желании идти вперёд только на ненависть. Его психика была заточена на восприятие конкретного врага. Сосредоточиться на уничтожении врага – главная задача, и на её осуществление Пётр Егорович отдал все силы. В нём не осталось ничего, кроме мести. Обстановка на фронте, стремительное продвижение немецкой армии мало интересовали Петра Егоровича.

Тула превратилась в крепость. Было создано несколько мощных оборонительных укрепрайонов на подступах к городу. Фашисты хотели взять Тулу сходу, но встретили ожесточённое сопротивление. Народ встал на защиту города. Каждый двор и дом были готовы к бою, чтобы не пропустить неприятеля на Москву. Пётр Егорович знал не только это, но и другие военные тайны. Он знал, что оружейный завод вывезли подальше от фронта, а на его территории были организованы мастерские по ремонту стрелкового оружия. Знал он и о том, что в городе действуют немецкие диверсанты, пытающиеся подорвать изнутри моральный дух жителей Тулы. Для их поимки создавались специальные секретные объекты. Зачастую об истинном назначении этих объектов знали лишь единицы в системе государственной безопасности.

Зимой сорок второго Абвер увеличил количество диверсионных  групп, забрасываемых на территорию СССР. Несмотря на сложную обстановку на фронте, нехватку профессиональных кадров в тылу и репрессии, чистка рядов партии продолжалась. По законам военного времени многие эпизоды рассматривались сотрудниками НКВД в ускоренном варианте. Люди защищали Родину, не щадя жизни, и в то же время могли легко попасть в штрафбат по политическим мотивам. Любые оплошности в тылу заканчивались лагерями с минимальными сроками от десяти лет. В этом Пётр Егорович разбирался лучше, чем в положении дел на фронте. Он хотел справедливости в своём понимании, и она свершилась. Яков попал в плотные клещи карательной системы СССР. Как только враг был повержен, Пётр Егорович почувствовал невероятную усталость. В какой-то момент он думал, что всё потерял, и оставил силы только на последний рывок. Пётр Егорович собрался, доковылял до комода, где лежали письменные принадлежности, и без отлагательств принялся писать сыну. Через три недели письмо дойдёт до Сашки.

К середине весны Сашка вернулся в барак. В конце зимы в лагерь заехала новая партия заключённых. Здесь были и уголовники, и политические. Сашка обратил внимание на новых людей в бараке. В лагере устоялся определённый порядок: блатные жили в одной части барака, мужики и политические – в другой. Однажды вечером нарисовался шнырь одного  вора: «Можно заглянуть к вам на огонёк, господа политические? Слышали, тут у вас мусорок завёлся», - с издёвкой сказал он. Это был тревожный сигнал, ведь просто так блатные своих людей не присылали. В новом лагере Сашка жил хорошо. С политзэками он общался открыто, за это его и уважали. В любых, даже самых нечеловеческих условиях жизни главное – найти своё место, правильно выбрать единомышленников. Иначе выжить невозможно. Сталинская машина безжалостно уничтожала людей, а тех, кто оставался в живых, обрекали на долгие годы лагерной жизни. Сашка знал законы лагерей – раз появился шнырь, значит, жди беды. Несколько ночей он не спал, ожидая гостей, но никто не появился. На четвёртые сутки Сашка сломался и заснул крепким сном. Его разбудила возня около шконки. В полумраке он разглядел, как его сосед по нарам, здоровый парень из Вологды, боролся с блатным. Несколько раз сверкнул нож под тусклым освещением керосиновой лампы. Сашка пулей слетел с нар в момент, когда здоровяк отнял нож у блатного и хотел тут же пустить его в работу. Здоровой рукой Сашка стиснул острое лезвие ножа с обеих сторон. Ещё немного, и сажало вошло бы как по маслу в щупленькое тело шныря. Острое лезвие рассекло ладонь до кости, но он крепко держал нож, не позволяя здоровяку нанести удар. «Не надо, я не хочу, чтобы из-за меня страдали другие. Они всё равно добьются своего», - успокаивал он здоровяка. Вологодский парень выпустил пар и разжал руку. Сашка повернулся и отдал блатному окровавленный нож. Тот посмотрел на него в недоумении и поковылял к своим. В отделении барака политзаключённых гул стоял до утра. Вечером к ним заглянули воры в сопровождении своей свиты. Мужики  готовились к бойне, но уважаемый вор поднял руку: «Не стоит так хлопотать. Мне нужно сказать всего два слова этому человеку». Он указал на Сашку. За спиной главаря блатных пробежал ропот. Сашка отдавал себе отчёт, в каком положении находится, поэтому уверенно подошёл к ворам. Терять было нечего. Уважаемый вор ещё раз успокоил недовольные возгласы за спиной и сказал: «Для нас ты мусором был, мусором и останешься. Так кой-чего мы за тебя узнали. Короче, наш базар с тобой закрыт. Живи своей жизнью». Среди блатных снова прошёл недовольный гул, но возразить никто не осмелился, и блатные разошлись. Как только воры ушли, кто-то из политических выкрикнул: «Наш читинский папа выдал индульгенцию Саше». Весёлый хохот прокатился по бараку. Смех-то смехом, а Сашку действительно блатные оставили в покое.

Бориса мучил вопрос – что случилось в Туле? С одной стороны - Сергей погиб при весьма странных обстоятельствах, с другой - можно было предположить вероятный ход событий, учитывая особенности характера молодого разведчика. Бориса беспокоило присутствие Петра Егоровича в этой истории, тем более что она плохо закончилась для Якова. По совокупности обстоятельств можно было предположить, что в НКВД окопался человек Абвера, но его уровень находился ниже среднего. Иначе как объяснить попытку резидента ликвидировать ложный объект? У немцев получалось не всё, и здесь была заслуга советской контрразведки. Пётр Егорович оставался главным вопросом. Сержант уже ничего не скажет, рядовой вышел из комы, но потерял память, а сам Пётр Егорович не будет говорить начистоту. Мало ли какие нехорошие детали могут всплыть в этом деле. Борис неоднократно анализировал случай в Туле, но всякий раз его подозрения насчёт Петра Егоровича только усиливались. Была ещё одна важная деталь, но для этого нужно было допросить младшего лейтенанта из караула. Главным свидетелем являлся Шульц, но, как правило, такие люди ничего не говорят, даже если попадают в застенки НКВД.

Шульц залёг на дно. Старые связи прекратили существование, а новые предстояло нарабатывать. Опытный разведчик знал, что большую опасность для него представляет контакт с бывшим агентом Пашей. Сотрудникам госбезопасности ничего не стоит по трупу, найденному на месте перестрелки, определить личность убитого. НКВД будет искать в Рязани, отрабатывать контакты Павла – родных и знакомых. Шульц лихорадочно перебирал в памяти тех, кто тем или иным способом был связан с Пашей и имел контакт с ним, майором немецкой разведки. Сейчас, когда гэбэшники сидят на хвосте, малейшая неосторожность может стоить жизни. Шульц как никогда почувствовал дыхание провала. Пока Абвер не знал всех этих обстоятельств и продолжал засылать в советский тыл новые разведгруппы. Связь с резидентом в Рязани была нарушена. Шульц не выходил в эфир больше месяца, хотя предполагал, что центр пришлёт новых людей. Существовал запасной канал связи, но не через радиопередатчик, а прямым путём. Сначала должна появиться записка в условленном месте, а затем личная встреча с обменом паролями. Больше всего Шульц опасался захвата в плен диверсионной группы. Перевербовка людей советской разведкой могла стоить ему провала. Выходить на связь Шульц не решался, для этой цели он ждал радиста. Риск – неотъемлемая часть жизни разведчика. Не всегда обстоятельства складываются удобно, по заранее разработанному сценарию. Отто Шульц ждал связного и готов был рисковать, потому что другого выхода не оставалось. Борис неоднократно проходил по тем же самым лабиринтам ума, где Шульц мучительно искал, за что зацепиться дальше. Идти по пути проверки всех приезжающих в город – задача крайне сложная и практически невыполнимая. На этот вариант Борис особенно не надеялся, но всякое бывает. Шульц потерял много людей, значит, будет ждать других. Анатолий Ефимович с пониманием отнёсся к выводам Бориса и обратился к военной разведке с просьбой получить доступ к допросам взятых в плен парашютистов. Появился маленький шанс найти нужного человека. Борис активно прорабатывал круг общения Павла. Надеяться на оплошность, допущенную немецким резидентом, рассчитывать не приходилось. В таком деле важно было всё, и любая мелочь могла привести к успеху. Борис предполагал разные варианты – вплоть до устранения самых опасных свидетелей. В рязанской милиции он запросил сводки о всех убийствах за последний месяц в близлежащих к месту жительства Павла районах.

Весна сорок второго проходила в ожесточённых боях по всей линии обороны Красной Армии. Немецко-фашистские оккупанты бросали всё новые силы на фронте и в тылу СССР для окончательного перелома сражения в свою сторону.