На древнегерманском Зигфрид – победитель мира.
Вращающая дверь бесшумно повернулась и выпустила Николая на улицу. Он спустился по каменным ступеням главного входа отеля и пошел к центру небольшого чешского городка, куда приехал два дня назад, чтобы отдохнуть и подлечиться. Николай уже бывал здесь с семьей и ему нравился этот тихий, уютный город. Жена в этот раз поехать не смогла и после встречи дома Нового года и Рождества Николай приехал один. Одиночество его не смущало. Большим счастьем пятидесятилетний Николай считал умение жить в ладу с самим собой, и одиноким он себя не чувствовал.
Погода этой зимой менялась здесь каждый день, вчера все засыпало снегом, а сегодня по карнизу окна в номере, где он жил застучали капли дождя. Идя по мокрым улицам Николай подумал о родном Санкт-Петербурге, где стояли настоящие крещенские морозы.
Побродив час по городу, он зашел в небольшое кафе. Столики были двухместные и свободным оказался один недалеко от экрана большого телевизора, что висел на стене. Николай заказал себе кофе и в ожидании его просматривал последние сообщения на телефоне. Открылась дверь и вошел пожилой мужчина в темном пальто и с зонтиком в руках. Окинув взглядом кафе, он подошел к Николаю и жестом попросил разрешения присесть. Николай согласно кивнул и мужчина сел напротив. Был он примерно одного возраста с Николаем. Мужчина подозвал официантку и говоря на немецком заказал ей пиво. В последние годы в Чехию приезжало много русских, и английская или немецкая речь на улицах и в кафе звучала нечасто. Официантка принесла оба заказа, поставила на стол и ушла. Мужчина посмотрел на Николая и спросил по-русски, твердо выговаривая слова:
-Простите, вы из России?
-Да, - кивнул Николай и добавил,- из Санкт – Петербурга.
-О-о, -оживился собеседник, - я неоднократно бывал в вашем городе и восхищен им. Меня зовут Зигфрид, - представился он. – Я живу в Мюнхене и по делам фирмы часто бываю в России.
Николай назвал свое имя и заметил:
- Вы неплохо говорите по-русски.
-Да, -согласился Зигфрид,- я специально изучал его, чтобы везти у вас свой бизнес.
Бармен, скучающий за стойкой, вынул из стола пульт и переключил телевизионный канал. По чешскому телевидению передавали новости. Показывали Санкт-Петербург, где шла подготовка к празднованию дня полного снятия блокады. Кадры сегодняшнего дня чередовались с хроникой. Глядя на экран телевизора Николай почувствовал приближение того состояния, которое в последние годы все чаще приходило к нему. Словно какая-то сила переносила Николая в Ленинград в январскую стужу сорок второго года, и он шел по темным заснеженным улицам среди стылой тишины. У моста через Неву он видел людей, которые спускались к реке, где была пробита узкая прорубь. Кружками они черпали воду, наполняя ведра и бидоны, и по тропинке с трудом поднимались на набережную. На самом верху, прислонившись спиной к сугробу и прижав к себе мертвую девочку лет пяти сидела замерзшая молодая женщина. Мимо медленно шли люди. Шаркающий звук их шагов отдавался в Николае, разрастался до набатного звона и приносил ему чувство сопричастности с этими людьми. Он был среди них под бомбежкой и обстрелом, голодал и мерз и неистово ждал победы на проклятым врагом.
-Николай, - в сознание вклинился голос Зигфрида, - Вам не кажется, что пора это все забыть, прошло столько лет, зачем вспоминать каждый год о страданиях и ужасах?
Николай молча смотрел на Зигфрида, чувствуя, как каменеет его взгляд.
-Забыть?! – с трудом выдохнул он и замолчал, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить этому ухоженному немцу, что для него значит блокада.
Зигфрид с удовольствием пил пиво, а над ним на экране телевизора показывали Пискаревское кладбище, монумент Матери-Родины и высеченные в камне строчки Ольги Бергольц.
Знакомые кадры помогли взять себя в руки, Николай сделал глоток кофе и уже ровным голосом ответил:
- Мы не можем это забыть, потому что это не память, а боль, живущая во многих из нас, –он посмотрел в окно на бегущий по стеклу дождь и продолжил, - она может быть сильной или слабой, на какое-то время затихать и снова возвращаться, но боль не исчезает совсем, она постоянно с нами.
На миг он снова увидел перед собой замерзшую женщину с девочкой. Они словно незримо присутствовали здесь, приходя из прошлого в настоящее, напоминающие о себе и сотнях тысяч других, погибших тогда, чтобы мы могли жить теперь.
Зигфрид попытался что-то сказать, но наткнувшись на взгляд Николая, промолчал.
Николай открыл в телефоне альбом с фотографиями, выбрал одну из них и протянул телефон Зигфриду.
-Это мои родственники, которые остались в блокаде, из нашей большой семьи выжил только мой отец. Восьмилетним мальчиком его вывезли через Ладогу.
Немец смотрел на фотографию и на его лице проступала растерянность.
- Вы, немцы, принесли нам много горя, - помолчав произнес Николай, - и породили такую ненависть, которая могла бы стереть Германию с лица земли. Потом вы раскаялись в содеянном и постарались все забыть. Но есть на свете вещи, которые не простить, не забыть нельзя. Вам не нравится вспоминать о прошлом и в этом году вы посоветовали нам, как мы должны отмечать наш праздник. Запомните, Зигфрид, не вам давать нам советы. Да, мы ценим вашу культуру, поддерживаем отношения и сейчас у нас уже нет ненависти, которая была к вам когда-то, но нет и прощения.
Не поднимая головы, Зигфрид смотрел в стол.
Из-за соседнего стола поднялась супружеская пара. Чтобы не мешать им одеться Николай встал со своего места, подошел к барной стойке, расплатился за кофе, а когда вернулся немца за столом уже не было. Тот ушел, забыв на стуле свой зонтик и оставив в бокале на столе недопитое пиво.