(Репортаж №11)
Так называли создателя «пейзажа настроения» Исаака Ильича Левитана (1860-1900), который является эпохой в искусстве русского пейзажа. Два фактора крайне осложняли жизнь этого удивительного человека – национальность и психическое расстройство.
БУДУЩИЙ ГЕНИЙ родился в образованной, но обедневшей еврейской семье, и это обстоятельство сыграло далеко не последнюю роль в его жизненных невзгодах. В тринадцать лет он вслед за старшим братом поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, рано проявив свою художественную одарённость. Но через два года умерла мать, а ещё через два года за ней последовал отец. Настали тяжёлые времена.
Материальное положение семьи было таким, что училище время от времени оказывало братьям материальную помощь, а вскоре совсем освободило их от оплаты обучения «ввиду крайней бедности» и как «оказавших большие успехи в искусстве».
О студенте училища Левитане ходило много полуфантастических рассказов. Биографы пишут, что он «не имел иногда и ночлега. Бывали случаи, когда Исаак Левитан после вечерних классов незаметно исчезал, прятался в верхнем этаже огромного старого дома... оставался один коротать ночь в тепле, оставался долгий зимний вечер и долгую зимнюю ночь с тем, чтобы утром, натощак, начать день мечтами». Его гений уже в подростковом возрасте встретился с жестокой нуждой.
Исаак упорно учился и уже в 1877 г. две его работы, которые экспонировались на выставке, были отмечены прессой, а юный художник получил малую серебряную медаль и 220 рублей «для возможности продолжить занятия».
Но в 1879 г. после покушения на царя Александра II вышел указ, запрещающий жить евреям в «исконно русской столице». Восемнадцатилетнего Левитана выслали из Москвы, и он вместе с братом и сестрой обосновался на небольшой даче в окрестностях Балашихи. И только спустя год снял меблированную комнату на Большой Лубянке. Несмотря на очевидный для всех талант, Левитан продолжал испытывать проблемы, связанные с национальностью. Некоторые преподаватели, например, были уверены, что еврей «не должен был касаться русского пейзажа. Это было дело коренных русских художников».
1881 г. отмечен голодным существованием. Материальное неблагополучие стало усугубляться психическими нарушениями: тоской, унынием, разочарованием в жизни. Депрессии владели живописцем по нескольку дней, были крайне мучительны, сопровождались ночными кошмарами, внутренним разладом с самим собой и мыслями о самоубийстве.
Весной 1885 г. Левитан окончил училище, но звания художника так и не получил, так как его картина «Осенний день. Сокольники» не получила одобрения совета преподавателей. Ему был выдан диплом «учителя чистописания». Так что будущий гений вышел из Московского училища живописи без придающего авторитет в мире искусства звания художника. А «забракованная» картина была сразу же приобретена П.М. Третьяковым. К этому времени Левитан уже получает некоторую известность, его картины начинают покупать. Материальное положение постепенно нормализуется.
ДЕПРЕССИВНЫЕ РАССТРОЙСТВА с улучшением качества жизни не прошли. Приступами меланхолии Левитан страдал всю жизнь и в депрессии часто плакал, жалуясь на тоску и бессмысленность своего существования. Иногда в таком состоянии он брал ружьё, собаку и исчезал на целые дни «на охоте». В его эпизодах мрачного настроения было что-то болезненное и ненормальное. Они наступали без всякой причины. Антон Павлович Чехов видел в нарушениях настроения своего друга явную болезнь, которая вызывалась не внешними причинами, а «поднималась изнутри». В мае 1985 г Антон Павлович так описывал его депрессию: «Со мной живёт художник Левитан... С беднягой творится что-то недоброе. Психоз какой-то начинается... В конце апреля вернулся откуда-то... Хотел вешаться... Взял я его с собой на дачу и теперь прогуливаю... Словно бы легче стало». Проходило какое-то время, и Левитан снова становился весёлым, с энергией брался он за работу или шутил с друзьями.
Своим беспощадным сарказмом Чехов смог скомпрометировать саму идею самоубийства в глазах художника, вышучивая её и делая смешной. Когда через несколько недель у Левитана вновь наступила депрессия, он написал художнику Поленову знаменательное письмо, где перечисляет свои многочисленные жалоб: «Работать – не могу; читать – не могу; музыка раздражает; люди скучны, да и я им не нужен…» А затем неожиданно заявляет, что надо было бы «изъять себя из жизни», но «не могу, Бог знает почему». Вот она – сила психотерапии!
В 1886 г. Левитан пишет Чехову: «Нервы расходились, просто смерть!.. Меня не ждите - я не приеду. Не приеду потому, что нахожусь в состоянии, в котором не могу видеть людей. Не приеду потому, что я один. Мне никого и ничего не надо. Рад едва выносимой душевной тяжести, потому что чем хуже, тем лучше и тем скорее приду к одному знаменателю». Когда художника настигала депрессия, весь мир вокруг него становился тусклым и неинтересным, «руки не держали кистей» и вдохновение отлетало напрочь.
К концу восьмидесятых годов Левитан становится знаменитым, из-под его кисти выходит один шедевр за другим. Появляются и спонсоры: московский меценат Сергей Морозов предоставляет художнику очень удобную мастерскую.
Но в 1892 г. Левитан, как «некрещёный еврей», вновь был вынужден покинуть Москву (выселению в 24 часа подвергались все лица еврейской национальности) и некоторое время жил в Тверской и Владимирской губерниях. Благодаря хлопотам друзей, власти «в виде исключения» позволили Левитану вернуться в Москву. Однако, как это часто имеет место у гениев, период изгнания не оказался менее плодотворным, хотя наложил явственный отпечаток на творчество. Он создаёт знаменитую мрачную трилогию: «Владимирка» (дорога, по которой гнали в Сибирь каторжан), а также картины – «У омута» и «Над вечным покоем». Последнюю картину Левитан считал своей самой значительной работой и писал меценату П.М. Третьякову: «В ней я весь, со всей своей психикой».
Врач и коллекционер картин русских художников Алексей Петрович Ланговой в 1894 г. устанавливает у Левитана «тяжёлое заболевание аорты, что было совершенно неожиданно в его возрасте... Затем я отметил у него значительную нервность и наклонность к меланхолическому настроению. И вот совершенно неожиданно какое письмо я получил от него 13 июля 1895 г.: “Вам я могу, как своему доктору и доброму знакомому, сказать всю правду. Знаю, что это дальше не пойдёт. Меланхолия дошла у меня до того, что я стрелялся. Остался жив, но вот уже месяц, как доктор ездит ко мне промывать рану и ставить тампоны”».
Некоторые биографы, учитывая структуру личности Левитана, не без оснований полагают, что эта «попытка самоубийства» могла носить в какой-то степени «театральный характер». По просьбе Левитана к нему приехал Антон Павлович Чехов. Он убедился, что опасности для жизни у друга нет, погостил несколько дней и вернулся в Москву потрясённый происшедшим. После этой встречи Чехов написал рассказ «Дом с мезонином» и пьесу «Чайка», вызвавшие обиду у Левитана своими намёками на его личность.
Под конец недолгой жизни к художнику пришло признание: в 1897 г. ему наконец-то присвоили звание академика живописи.
Помимо живописного таланта Левитан обладал исключительной памятью на стихотворения, которые запоминал с одного-двух прочтений. У него отмечалось также чрезмерное обострение обоняния. Когда он останавливался в гостинице, то затыкал щели в дверном проёме своего номера, чтобы не чувствовать доносившийся из коридора запах табака.
ПОМИМО ТВОРЧЕСТВА в жизни Левитана присутствовали и другие приятные моменты. Он был красивым мужчиной и отличался повышенной влюбчивостью. Сестра Чехова Мария Павловна вспоминала: «У Левитана было восхитительное благородное лицо и очень выразительные глаза. Женщины находили его прекрасным, он знал это и сильно перед ними кокетничал».
Да, женщины часто влюблялись в него, но не стремились завязывать длительные отношения. Инстинктивно они чувствовали хрупкую художественную натуру живописца, понимали, что за его спиной от житейских бурь не спрятаться, что его самого надо оберегать и защищать. Левитан действительно был чрезмерно эмоционален и чувствителен, быстро загорался, но в ответственные минуты проявлял нерешительность. Другими словами, Левитан годился в любовники, но никак не в мужья или отца семейства. Возможно, по этой причине он проиграл «битву» за красивую Лику Мизинову другому «женолюбу» – Антону Павловичу Чехову.
Левитан одно время влюбился в сестру Чехова, Марию Павловну, но так и не решился жениться на ней. Мария Павловна ни за кого замуж не выходила, сохранив на всю жизнь верность художнику.
Любовные увлечения Левитана протекали бурно, у всех на виду, «с разными глупостями, до выстрелов включительно». Романтические отношения Левитана с Софьей Кувшинниковой, которая сопровождала художника во всех поездках по Волге, легли в основу чеховского рассказа «Попрыгунья», что в очередной раз поссорило Левитана с Чеховым. Последний, кстати, считал, что Левитана «истаскали бабы».
Не в последнюю очередь из-за своих запутанных любовных увлечений 1895 г. оказался одним из самых тяжёлых в жизни Левитана, так как любовные переживания усугублялись прогрессирующим психическим расстройством.
Левитана пугали не только семья и дети. Из-за своего сердечного заболевания в последние годы жизни он побаивался и интимных контактов с женщинами. В одном из писем Чехову Левитан писал: «Согрешил здесь – и я чувствую себя вновь неважно. Видно, совсем надо отказаться от любви и только смотреть, как друзья совокупляются! Горько до слёз!»
ТВОРЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ живописца самым непосредственным образом зависел от эмоциональных колебаний. В годы тяжёлого физического и психического состояния, которые были отмечены приступами тоски и меланхолии, Левитан создавал замечательные и полные радости полотна «Март», «Весна. Последний снег», «Золотая осень» и «Свежий ветер. Волга». Чаще всего вдохновение охватывало его на спаде депрессии.
Подобная история произошла в 1895 г., когда Левитан попросил у художника Василия Поленова разрешения приехать к нему в Бехово в гости, так как он «не в силах перенести в городе в одиночестве приступ меланхолии». Но уже через две недели известил Поленова, что он не приедет, потому что его «страстно потянуло работать» и что «вместе с тем, как я стал работать, и нервы стали покойнее, и мир не стал так ужасен». Подобные колебания настроения от полного упадка духа до небывалого подъёма творческих сил были особенно характерны для последних лет жизни Левитана.
Художник Константин Коровин считал, что Левитан «избегал в пейзаже человека. Прекрасный рисовальщик и живописец, он просил моего брата Сергея написать в его картине “Аллея осенью” фигуру сидящего на скамейке. Левитан как-то сторонился людей. Его мало кто интересовал». Другие биографы не соглашаются с ним: вопреки распространенному мифу Левитан не придерживался религиозного запрета на изображение людей, так как написал в 1890 г. свой «Автопортрет», а также несколько портретов своих знакомых.
Левитан предпочитал всегда писать «живую природу», и выбор этого «направления» в живописи определялся вполне конкретной структурой его психики. Художник Коровин приводит такой случай из студенческой жизни. На экзамене анатомии профессор Тихомиров предлагает Левитану взять череп.
- Не могу, - отвечает Левитан.
- Почему не можете? – удивляется профессор.
- Это ужасно. Это смерть. Я не могу видеть мёртвых, покойников.
Студента выручил другой профессор, сказав:
- Он – пейзажист. Бог с ним. Пусть идёт…
В отличие от многих других служителей искусства, которые искали утешения от житейских невзгод в вине, Левитана этот недуг обошёл стороной. Возможно, от этого вида зависимости его оберегла национальность, что подтверждают практические наблюдения врачей-наркологов. К счастью Левитан находил утешение в природе, упиваясь созерцанием пригорков, рек, рощ и озёр.
У поэта Николая Заболоцкого есть строчки («Гомборский лес», 1957 г.), которые целиком можно было бы отнести к Левитану:
«Я сделался нервной системой растений,
Я стал размышлением каменных скал,
И опыт осенних моих наблюдений
Отдать человечеству вновь пожелал…»
Так что очень странным был этот художник, еврей по национальности, но удивительно русский человек по своему восприятию природы: ни итальянские, ни парижские пейзажи в восторг его не приводили. А вот «Хмурый день» или «Заросший пруд» на Среднерусской возвышенности вызывали небывалый прилив вдохновения. Такое же отношение у Левитана было и к женщинам. Он писал из Парижа Антону Чехову: «Женщины здесь сплошное недоразумение – недоделанные или слишком переделанные» (1890 г.).
Вопрос о влиянии психического заболевания на художественное творчество живописца не вызывает сомнений, стоит только взглянуть на «меланхолические пейзажи» Левитана. Подъём творческих сил отмечается у него в период смены депрессивного состояния гипоманиакальным. Как правило, творцу легче создавать свои произведения в начале гипоманиакального состояния, когда «на повышенных оборотах» начинают работать и воображение, и мысль, и физические силы.
БОЛЕЗНИ не оставляли живописца. В 1896 г. после вторично перенесённого тифа у Левитана усилились симптомы порока сердца и расширения (аневризмы) аорты, болезнь приобретала тяжёлый и неизлечимый по тому времени характер. В одном из писем Чехова в марте 1897 г. есть такие строки: «Выслушивал Левитана. Дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Вместо звука тук-тук слышится пф-тук…».
Сердечные боли, становясь нестерпимыми, доставляли немало мучений, а обезболивающие средства не помогали. Тогда Левитан начинал кричать от боли, пока приступ не проходил сам собой.
Мало того, художник болел ещё и туберкулёзом.
У Левитана проявилась частая для многих гениальных творцов закономерность - здоровье ухудшалось, а слава росла. В 1898 г. ему присвоили звание академика пейзажной живописи, и он начал преподавать в том самом училище, в котором когда-то учился сам. Живописец не прожил и сорока лет, а перед смертью часто повторял: «Так рано складывать оружие больно».
ДИАГНОСТИЧЕСКОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: Повышенная влюбчивость, истероподобное поведение в гипоманиакальном состоянии; суицидальные мысли с повторными попытками самоубийства, «мучительная меланхолия» с приступами беспричинной тоски и отчаяния в депрессивном состоянии позволяют говорить о наличии у Левитана биполярного аффективного расстройства (маниакально-депрессивного психоза).
2006 г.
***