Воскресенье интроверта
«Нет, а чего вы ко мне привязались?.. Что вам от меня надо? Хотите знать, сколько мне лет? Мне скрывать нечего – сорок два уже?! Почему уже?.. Ладно, пусть будет – ещё… Вам-то что?.., но половина жизни прожито и от этого никуда не скроешься? Я ещё молод душой, статен фигурой, хорош собой! И вообще, парень – хоть куда...»
Трудно сразу понять с кем разговаривает Пётр Андреевич Селезнёв: с самим собой или оппонентами в сетях. Или это так?.. – мысли вслух?..
Выключил компьютер… Нет, я ошибаюсь – перезагрузил… потом ещё раз проделал ту же операцию… Взял бархотку и начал протирать экран и клавиатуру. Причём, очень тщательно…
«Проклятая пыль… и откуда она берётся? Окна закрыты… Пылесос гоняю днями, а она – ни с места. Как люди могут жить в такой грязи?.. Это всё проклятый город! - жить здесь становится совсем невыносимо: шум за окном не даёт возможности сосредоточиться, вот и приходится работать по ночам. Сегодня выходной, и это радует – машин будет меньше, можно спокойно вздохнуть…»
Он встал из-за стола, сладостно потянулся, потом поправил шерстяной коврик на кресле. Уверенными, чёткими движениями отодвинул тяжёлые шторы на окнах… – зажмурился от яркого утреннего солнца.
«Ну, зачем так ярко! Можно как-нибудь по спокойней? Как хорошо зимой – всё серо и ничего в глаза не светит…»
Долго раздумывал – стоит ли оставлять балконную дверь открытой?.. За окном благоухал июнь – время тополиного пуха в разгаре, а он имеет манеру всеми путями просачиваться в комнату… поэтому форточки вполне достаточно – там сетка.
На кухне сосредоточено изучал содержимое холодильника: ему не нравился тот порядок, в котором лежали продукты – усердно возился, расставляя всё по своим местам. Установил на плиту чайник, тщательно отлаживая силу огня. Рано утром, перед тем, как сесть за компьютер, он принимал душ, минут пять вытирал себя полотенцем… Но сейчас решил освежить руки – несколько раз намыливал и смывал, вытер, пилочкой увлечённо подправлял ногти…
Резкий, нетерпящий промедления звук чайника оторвал его от кропотливого занятия. Пётр зачем-то замахал руками, напоминая собою подбитую на лету птицу… – кинулся на кухню. У газовой плиты его ждало разочарование: она уже была залита кипятком… можно, конечно, подождать, пока всё остынет, но это не в его характере, он не сможет спокойно пить чай, пока на плите столько воды! – он берёт тряпочку и, обжигаясь, начинает выбирать ею горячую воду…
«Вот неповоротливый пень?! От тебя уже никакого толку. – тебя давно надо на свалку… Необходимо найти время – сходить и купить новый чайник, чтобы он больше не выливался, когда закипает…»
Всё это красноречие относилось к старому, видавшему виды чайному прибору. Будучи купленным ещё в те далёкие времена, когда Селезнёв состоял в официальном браке с женщиной, которою, как казалось ему, любил... Чайник пережил всё: идиллию первых месяцев жизни влюблённых, рождение ребёнка, первые, в той или иной степени сносные годы, – а потом всё развалилось, как разваливается песочный замок после очередной волны… – скандал за скандалом… бывало с рукоприкладством даже – хорошо, хоть кипятком друг друга не поливали. И он, - этот чайник, всё терпел, возмущаясь себе под нос…
Пётр готовил бутерброды… – кажется, ну чего в этом особенного?.. Нет, не всё так просто: тонко отрезанные ломтики бездрожжевого хлеба, запечённые в тостере, промазывались сливочным маслом… Я не ошибся – именно так!.. – он не намазывал масло на хлеб, а промазывал каждый ломтик, ровно разглаживая ножом содержимое маслёнки на поверхности хлеба, затем укладывал на этот ровный «каток» тонкие ломтики сыра и брынзы… Кусал и долго пережёвывал, прежде чем проглотить… От наслаждения возводя глаза кверху и прищёлкивая языком…
«Теперь, пожалуй, неплохо куда-нибудь прошмыгнуться. Сыт, доволен, надо воздуха глотнуть немного?! Правда, там эти людишки под ногами копошатся?.. Ну, так шут с ними – прорвёмся!..»
Долго собирался: примеривал брюки, что-то не подходило – менял на другие… Вот, наконец, рубашка, застёгнутая на все пуговицы и галстук… – зачем галстук?.. – на улице теплынь! Привычка – «офисный планктон», со стажем. Как же без галстука? Без него никак нельзя…
Брюки отглажены: казалось, что такую стрелку человек непосилен сделать, но это только не про Селезнёва Петра Андреевича – он всё может, что касается экипировки. Одни туфли, что стоят?! Чистая кожа! Италия… лодочкой и с каблуком – блестят, как морда у собаки со скульптурной группы на «Площади Революции».
Но и этого мало! – главное – шнурки: это отдельный разговор. Он садится на маленький стульчик в прихожей и начинает шнуроваться. Спрашивается, зачем он их вообще расшнуровывает, когда приходит. Как по мне, так подцепил носочком другой ноги - так они и слетели: ноги в тапочки и пошёл. А тут – расшнуровал, собираться на улицу – опять шнуруйся! Так полжизни уйдёт на одну эту бессмысленную возню… Но для него это был беспрецедентный акт особого удовольствия!.. И Селезнёв не упускал момента, чтобы не воспользоваться им. Иногда, уже полностью одевшись, он вдруг садится на стульчик, вновь вынимая шнурки… Потом, бережно разгладив ладонью, начинает вдевать их на прежнее место, но уже в совершенно новом порядке.
Наконец, глядя на себя в зеркало, он принимает свой облик за идеальный. Теперь можно идти. Выходя из квартиры, долго возится с ключом: закрыв, дёргает дверь, проверяя – заперта ли она. После третьей попытки решается покинуть лестничную площадку, спускаясь вниз пешком, и только пешком?!.. – в лифте никак невозможно – там люди… Они стоят так близко и дышат тебе в затылок! – да и вообще, что им только в голову не взбредёт?.. От них можно всё, что хочешь ожидать, мало ли неврастеников всяких…
Ну всё – на свежем воздухе! – теперь можно и подышать! Но не тут-то было… Пух?! – вот зараза!.. На улице расцвет «пушиного» сезона. Москва во всей красе тополиного пуха!.. Говорят, что пух является прекрасным естественным фильтром для загрязнённого воздуха мегаполиса. Всё это хорошо, если бы он только не слепил глаза, не лез в нос, уши и не путался в волосах!..
Путь его лежит по Архангельскому переулку, к Чистопрудному бульвару. Там можно отдохнуть, хотя бы немного посидеть на лавочке, полюбоваться уточками в пруду, привести свою душу в порядок. В эту пору все «уважающие» себя горожане жарятся на Турецких пляжах, некоторые на дачах помидоры поливают… Летним воскресным днём в городе очень хорошо – народу мало, а кто есть, так и то – приезжие…
Селезнёв ищет чистую лавочку… – проходит мимо пяти – везде пух… Понимает, что чистых не найдёшь, начинает, что есть силы, дуть, временно превращаясь в ветродуйку. Всё…, вроде чисто?!.. Быстрей плюхается на неё, пока новые пушинки не успели осесть на лавочку. Теперь можно с удовольствием понежиться на солнце: он прищуривается – смотрит вверх… Там, вверху, синее небо, зелёные листочки деревьев, которые прикрывают его от летнего зноя, а здесь, внизу, – люди, люди… вездесущие люди, от которых никуда не деться и это надо терпеть, а то так из дому не выползешь…
Он смотрит тупо вниз перед собой, специально, чтобы никого не осуждать… – ну, если лицо чьё-то не понравится, к примеру. Поэтому видит только одни ноги, ниже колен… а если его что-то начинает интересовать, он поднимает глаза выше. И очень рад тому, что угадывает пол идущего – а это так интересно, потому что внизу они все одинаковые: у всех, кроссовки или другие какие штиблеты, но их объединяет белая подошва на обуви. Какого бы цвета не была обувь; чёрная, бежевая, охристая – подошвы белые. На всех - на мужчинах, на женщинах – джинсы. И это в такую жару?!..
«Что мешает женщинам носить платья или юбки?.. В кого превращаются они, надевая джинсы, да ещё специально вытравленные и порванные, обтягивая далеко непрезентабельные свои зады, причём донельзя… Эх…, если бы они только решились посмотреть на себя в зеркало сзади?.. Что бы они увидели?!.. – о-о, ужас! – а потом говорят, что мужики перевелись… Хотя мужики тоже хороши – носят опущенные, ниже бёдер, джинсы, как будто у них пуговиц не хватает, а ещё хуже – будто в штаны наложили. И вот эти «оборванные» особи, другие «опущенные», все на белых подошвах, дефилируют по бульвару в поисках своей пары!.. Немудрено, что в таком уплощённом понимании полового различия, они начинают прибиваться к себе подобным: какая разница, если всё едино… нет я лучше пойду… душно стало – дома куда лучше!..»
Селезнёв встаёт, нервно снимая с себя прилипшие к брюкам пушинки – надо быть чистым, опрятным!.. А теперь домой. Очередной выход «в народ» не удался. И как у него получается на работу ходить – никто не знает. Может сказываться многолетняя привычка или его все хорошо знают… и прежде всего, его странности… – оттого уже не обращают на него внимания!.. Хотя вначале активно подшучивали над ним, высмеивая странности сослуживца.
Он покидает бульвар, переходит трамвайные пути, ныряет в свой любимый переулок – здесь Пётр у себя дома, здесь каждый камешек ему знаком, каждая выбоина на асфальте. За домами можно от солнца спрятаться… Но вот одного он не может понять – почему все прохожие идут на него и не думают, хоть малость, отклониться от своего курса, чтобы уступить дорогу. А женщины – те вообще, со стеклянными глазами – идут, не замечая его, думая, что он тоже стеклянный… А тяжелее всего слышать, как сзади стучат по асфальту чьи-то каблуки… Этого он не выносит! – останавливается и пропускает «нарушителя спокойствия» вперёд, лишь бы только за спиной ничего не цокало и не шлёпало по асфальту… Через несколько минут Селезнёв открывает дверь своего подъезда – наконец он дома!.. Ох, тяжела жизнь интроверта…
2019 г.+к