Зима в том далёком 1975 году выдалась, на зависть другим годам семидесятых, просто шикарной. Снег своим белым и пушистым ковром укрыл практически все: землю, дома, деревья и кустарники. Мороз опустился до минус двадцати. Днем светило яркое солнышко, переливаясь своими лучами в россыпях серебра, а ночью освещало небо россыпью ярких, но в то же время холодных, звёзд. На дворе не только была зимушка- зима, но и первые в моей жизни зимние школьные каникулы, так как осенью этого же года я пошёл в первый класс. Было здорово гулять на улице до поздна и не надо было спешить домой, чтобы делать уроки. Больше времени я проводил на льду реки Кизань, где с завистью наблюдал за ребятами по старше которые катались на "чунках "**, это самодельные деревянные санки изготовленные из деревянных брусков и доски, к которым снизу крепились коньки, а сверху они оббивались чем нибудь мягким, например, куском старой отцовской фуфайки, или паралоном. И так как на них катались сидя на коленях, то мягкий материал и служил неким амортизатором, оберегающим ноги и в особенности колени от ушибов и синяков. Казалось бы, чего проще, сел и поехал?!
Да не тут -то было!!!
Каждые такие чунки изготавливались индивидуально под своего седока. Порой расстояние между коньками делалось, а вернее сужалось, до нескольких сантиметров, из-за чего не только ездить, даже просто сесть, согнув колени, не каждый смог. Зато если все же научиться ими управлять, то можно было на таких чунках делать такие пируэты и выкрутасы, что могли бы позавидовать даже артисты цирка. Но у меня тогда не было чунок, и мне оставалось с грустью и белой завистью смотреть, как катаются соседские ребята. Каникулы только что начались, и нас первоклашек распустили уже как два дня назад. Впереди праздник новый год, уходил последний месяц года и первый месяц зимы, к концу подходил 1975 год. Данный год был знаменательным для камызякцев и тем, что именно в этом году наконец был достроен и сдан в эксплуатацию, наш красавец Камызякский дом культуры. С просторными и светлыми, расписанными художниками стенами второго этажа. Издалека можно было видеть фигуры мужчины и женщины, спортсменов в форме ДСО "Урожай ", которые стояли якобы на фоне нашей реки, где виднелись паруса. Да впрочем и сейчас они стоят там же, изображенные на одной из глухих стен дома культуры,спустя более сорока лет.
По поводу новогодних праздников в ДК проходили детские спектакли, в том просторном зале, где крутили кинофильмы. В зале были мягкие кресла, обитые красным материалом, одним словом, очень было уютно. Это был первый и, наверное, последний совместный поход с моим отцом, Семеном Григорьевичем Поповым, в театр такого рода. На тот момент папа был в отпуске. Характер моего отца был жёстким, но справедливым. По натуре он был человеком труда, больше делающим дело, чем много говорящим. Любимое занятие папы, его хобби в выходные дни и дни отпуска, -это рыбалка! Зимой подледная, летом на лодке, осенью и весной, когда идёт вобла ** с берега или с причала парома напротив нашего дома. И вот тут ему равных просто не было! Зимой он, неугомонный, колдовал вместе со своим паяльником над кучей мармышек и блесен, то и дело их перепаивал. По комнатам дома стоял запах оплавленного олова. Брал купленную мамой на базаре печень животного и перекрашивал её в насыщенный красный цвет, уверяя недовольную маму, что именно на такую печень ловится большая рыба. И по нему было видно, что вся эта возня приносила ему огромное удовольствие и радость. Но такие моменты были нечасты. Он редко брал отгулы и отпуски, а больше трудился, из -за чего рано заболел и в возрасте 64 лет ушёл в мир иной,прожив на пенсии всего четыре года. Видимо, постоянный труд и минимум отдыха делали моего отца твердым и жёстким, как камень. Но болезни все же подточили этот камень. Поэтому он больше был замкнут в себе и угрюм. Мы с братом, если честно, немного его боялись и опасались. И сейчас, спустя сорок пять лет, я не помню, как часто нас с братом пороли ремнем. Но это было, и скорее всего, за надо! Частица хулиганства в нас тогда присутствовала, и мы получали с братом по заслугам и в полном объёме, например, за разбитую любимую мамину вазу,за испорченный нами проигрыватель, за сьеденное сгущенное молоко в прихожей, или яблоки, отложенные мамой в авоське**на какой -нибудь праздник, или за курение. Обычно отец молчал и просто смотрел на нас своим угрюмым, уставшим взглядом. Его взгляд словно пронизывал нас насквозь, и в этот момент лично мне хотелось просто провалиться сквозь землю или встать и убежать! Страх быть наказанным прошёл лишь в четырнадцать лет, он сменился на дерзость.
Но вернемся в декабрь 1975 года. На то время моя мама работала в Камызякской музыкальной школе техслужащей и ей, как сотруднику данного учебного заведения, было выделено два билета на новогоднее представление в новенький ДК. Они долго разговаривали с папой, кто же со мной пойдёт на это представление. В результате мама все же сумела уговорить папу сходить со мной. Он, недовольный, пошёл одеваться, я тоже одел куртку и старенькую, доставшуюся по наследству от старшего брата, кроличью шапку. Самыми классными были красивые яркие вязанные варежки, на которых были изображены по одному красногрудому снегирю. Мама на днях их купила, и теперь я с гордостью их одел на свои худенькие ручки. Отец был не в духе, и я до самого ДК шел молча, боясь с ним заговорить. Спектакль прошёл на ура! Мне очень понравился, и полтора часа, проведенные в красивом новом зале, пролетели мгновенно.
Мы уже отошли от ДК довольно далеко, когда я вдруг обнаружил, что карманы моей куртки были пусты. Варежек нигде не было. Сказать отцу об этом я побоялся, да и он все ещё был обижен на маму, а под горячую руку попадать мне не хотелось. Чтобы отец ничего не заподозрил, я не стал убирать свои руки в карманы куртки, а держал их на виду, делая вид что мне не холодно. На половине пути отец все же заметил, что я иду без варежек и спросил, где они?! Тогда я соврал, сказал, что варежки в карманах, а мне не холодно! Однако это было не так! Мои ручонки стали белыми от мороза, на улице тогда было минус двадцать, их стало ломить и пощипывать. Но я упорно шел рядом с отцом, стиснув зубы, и боялся ему об этом сказать. Я пытался ускорить шаг, но отец одергивал, мы шли по валу улицы Красная набережная, который выходил на берег реки Кизань, отец высматривал знакомых рыбаков, чтобы подойти и расспросить их об уловах. Для меня на тот момент это было смерти подобно. К счастью, из рыбаков на речке никого не было. Уже на подходе к нашему двору, на канавской стороне, я перестал чувствовать свои руки, они словно одеревенели. Мы вошли во двор, отец остался на улице покурить, а я пулей забежал в дом и прислонился к тёплой печи,кое- как прислонив кисти рук, белые от мороза. Тут я испугался ещё больше, руки меня не слушались и по локоть онемели. Из комнаты вышла мама и спросила: ну как спектакль ? Но я её уже не слышал, я стоял и громко ревел. Следом со двора вошел взвалнованный отец. Мать испуганно подошла ко мне и спросила, что случилось ? Я попытался показать ей свои руки, но не смог ими даже пошевелить. Тут мама увидела мои руки и быстро, увлекая меня за собой, вывела во двор. Подвела к ближайшему сугробу и стала быстро снегом растирать мои ладошки. Следом из дома вышел растерянный отец. Ничего не понимая, он стоял и наблюдал за всей этой процедурой. Постепенно онемение рук стало переходить в острую ломоту и нестерпимую боль. Я взревел ещё сильнее. Но мама продолжала растирать мои руки. “Боль- это хорошо, говорила она, -это очень хорошо. ""Ты почему мне не сказал про варежки,что их потерял, -спросил отец!?" Я боялся, -еле выдавил я! Взгляд отца тогда я не забуду никогда, он смотрел на меня своим уставшим пронзительным взглядом, как будто хотел меня понять, о чем я на тот момент думал. Мама ещё долго колдовала над моими руками. Прикладывала различные компрессы, а отец молча ей помогал. Ломота длилась около часа и постепенно стала утихать, по рукам пошло тепло, и я пошевелил пальцами, они ожили. Мама наконец передохнула и уже посмотрела на папу:"Ну что доволен!?" "А что я то,-отпарировал он!?" "Я же не знал, что он их потерял, эти варежки!?"" Дети тебя бояться стали! Вот что! Это ж надо, идти такую даль, в мороз, и не сказать родному отцу, что потерял варежки!?" После такого разговора отец долго курил в холодном коридоре и о чем то думал. После он подошёл ко мне и, обняв за плечи, сказал:"Прости меня сынок!?" В какой -то степени хоть я и был тогда ребёнком, во мне что -то щелкнуло, я осознал и свою вину в происходящем вокруг. Я прижался к отцу, положив свою голову ему на грудь и прошептал:" И ты меня прости, папа! "
Сейчас, когда я сам уже давно отец и даже дедушка, часто вспоминаю ту историю и те самые вязанные с ярким узором и красногрубыми снегорями варежки. И мне по -прежнему жалко моего папу, которого уже давно нет со мной, и того маленького мальчишку, испуганного, с полуобмороженными рученками. Ведь у жизни есть чему поучиться. Нужно только иногда смотреть со стороны на себя и анализировать свои действия и поступки, чтобы не допускать на себе взгляда испуганных глаз твоего ребёнка.
Чунки **-саночки, салазки, самодельные санки на коньках. ( прим.)
Вобла **-Небольшая промысловая каспийская рыба, разновидность плотвы.(прим.)
Авоська **-Сетчатая сумка для продуктов.(прим.)
Камызяк Февраль 2018 г