Муму 2. правнук

               

                Исходя  из  последних  архивных  материалов,  герой  рассказа  И.С. Тургенева  «Муму»,  глухонемой  Герасим,  существовал  ведь  и  на  самом  деле.  В  девятнадцатом  веке,  совершив  блестящую  операцию,  и,  якобы,  утопив  любимую  собачку  Муму,  а  затем  и  сбежав  от  ненавистной  барыни,  он  зажил  в  своем  домике,  и  вскоре  даже  имел  счастье  жениться  на  вдове  Марфе.  Они  с  законной  супругой  троих  детей  вырастили, восьмерых внуков заимели. Словом, потихоньку жили поживали.
 
                Но  вот  уже  и  грозный  1941  год,  война  проклятая  началась. Правнук  знаменитого  Герасима,  названный  в  честь  именитого  прадеда  также  Герасимом,  был,  к  несчастью,  тоже  глухонемой.  Но  уже  с  самого  рождения.  Он  жил  в  этом  же  селе,  занятом  во время описываемых  событий   фашистами.  Местные  партизаны постоянно донимали  оккупантов,  не  давая  гитлеровцам  покоя.  Нет,  правнук  Герасима  не  был,  конечно,  подпольщиком, а  уж  партизаном - тем  более.
   
                Просто  не  привлекли  его  органы  НКВД  к  участию   в  сопротивлении.  Решили  пожалеть,  не  задействовав  ущербного  по  здоровью  глухонемого  мужика  на  чересчур  сложной  и  опасной  оперативной  работе.  А  может,  и  зря,  потому  что,  в  итоге,  он,  как  и  его  прадед,  сумел  прославиться.  Только  вот  не  как  прадед  его, Герасим, обессмертивший  себя благодаря  великому  писателю  И. С. Тургеневу, а  берите,  господа,  намного  выше: по линии военно-патриотической, по-своему  защитив  родное  Отечество. Да-да! Но  так  уж  распорядилась  сама  судьба.
 
                Некогда  странный,  поистине  противоречивый  поступок  его  предка  Герасима,  когда-то  удивительно своеобразно  восставшего  против засилья  своенравной  барыни,  сделала  фортуна  предметом  постоянных  споров  и  рассуждений  почти  на  целых  два  века.  Однако,  не  оставила  судьба  без  внимания  и  его  правнука,  который  славу  себе  заработал  совсем  на  другом  поприще,  неожиданно  для  всей  деревни  став  вдруг  самым,  что  ни  на  есть,  настоящим  и  единственным  в  селе,  Героем  Советского  Союза! 

                А  теперь  можно  вкратце  рассказать  уже  и  о  нем  самом,  правнуке  легендарного  дворника  Герасима.  Как  и  все  мужики  в  роду,  был  он  двухметрового  роста  и,  конечно,  атлетического  телосложения.  Молодой  Герасим  очень  уважал  своего  знаменитого  прадеда,  и  в  память  о  великом  пращуре,  он  даже  и  собачку  свою  назвал  также.  Муму.  Вот  только  в  отличие  от  «той»,  благородной,  собачки,  «эта»,  к  сожалению,  слыла  настоящей  воровкой.  Тащила  все  живое,  что  мимо  нее   пробегало.

                И  ведь  это  несмотря  на  то,  что  хозяин  кормил  воришку  от  пуза.  Но  Герасим  прощал  ее  козни,  лелеял  и  наказывал  редко,  хотя  по  делам  ее  наглым  требовалось  бы  пороть  намного   чаще.  Видать,  уж  просто  такой  вот бессовестной  она  уродилась,  чтобы  хозяина  своего  частенько позорить.  До  войны  люди  в  их  небольшом  селе  жили   в  относительном  достатке,  и  собачьи  шалости  удавалось  урегулировать  без  крови.  Но  совсем  не  так  стало  в  наступившее  полуголодное  военное лихолетье: любое  хищение требовало обязательного строжайшего наказания. Вплоть  до  расстрела.
 
                Однако,  в  то  же  время,  шедшая  война  в  какой-то  степени  иной  раз  вороватую  собачку  и  выручала.  Спросите,  каким  образом?  А  из  чего,  к  примеру,  будешь стрелять  в  обнаглевшее  до  крайности  животное?  Все  огнестрельное  оружие  отобрано.  Что?  У  старосты,  у  гниды,  в  военное  время  штатный  карабин  для  столь  «важного  дела»  попросишь? Но,  в  конечном  итоге,  после  уворованной,  (и  ведь  седьмой  уже  по  соседскому  скорбному счету курочки!), терпение  их  истощилось,  и  они  потребовали  немедленной  сатисфакции.

                И  соседи  просто-напросто упросили  всегда  сговорчивого  глухонемого  Герасима постараться  обойтись  без  совершенно  ненужной  пальбы,  избрав  методом  казни  повешение.  Или  же  ему  можно  будет уподобиться  своему  знаменитому  пращуру: взять  да  и,  якобы,  «утопить»  преступницу.  Вот, мол,  и  все  дела!  Короче,  общество  вопрос  ребром  поставило,  и  отпрыск  не  только  литературного  героя,  сдался.  В  принципе,  он  уже  и  сам  подумывал  о  подобной  неизбежной  каре.  Ведь  кто  во  всем  виноват? 

                Только  она  сама.  Другое  дело,  если  бы  не  кормил  ее,  или  издевался  бы  над  бестолковой  Муму… Сколько  раз  оставленное  себе,  последнее,  отдавал  паразитке  этакой!  Всё,  решено.  На  ночь  перед  казнью,  Герасим  все-таки  накормил  Муму  досыта.  Все  равно  ведь  жалко  ее,  глупую… Хозяин  даже  всплакнул.  Вообще-то  они так-то дружно  жили.  Охотиться  помогала,  охраняла,  любила  Герасима  и  преданна  ему  была.  Ну,  да.  Как  собака.  И  он  это  видел.  Но  топить,  однако,  придется...
 
                Да.  Иначе  в  один  «прекрасный»  момент  их  обоих, на  пару, вместе,  озлобленным  войной  и  недоеданием  людям,  не  пришлось  бы  кончать… А  груз  для  свершения  утопления  он  еще с вечера приготовил. Лично сам две  круглые  штуки  железные  с  высотки  притащил.  Еле-еле.  До  того  тяжелые  мины  эти.  Там  бой  страшный  шел.  Они,  по  мнению  знающих  односельчан,  противотанковые.  Точно  такие  же  мины,  кстати,  у  соседки  на  хвосте  колодезного  журавля  висят.
 
                Это  чтобы  ведро  с  водой  из  колодца  пулей  обратно  выскакивало.  Очень  удобно.  Прямо  как  раз  для  воровки  Муму.  Скоренько  вниз  и  без  лишних  тебе  мучений.  Булькнет – и  все.  Там,  на  высотке,  Герасим  и  веревку  крепкую  нашел.  С  минами  рядышком  валялась.  Свою-то веревку пеньковую,  из  дома,  было,  взятую,  топить  жалко,  так  как  в  хозяйстве  она  наверняка  еще  пригодится.  А  тут,  кстати,  и  сосед  пришел.  Глянул  на  трофеи  и  искренне,  со  знанием  дела,  порадовал.  Похвалил,  значит.

                И  еще  знаками  пояснил,  что  шнур,  мол,  очень  хороший.  Собачку  его  выдержит  запросто. Мол,  он  бикфордовым  называется.  Им  что  хочешь,  даже  вот  прямо  хоть  сейчас,  подорвать  можно.  Зажег  спичкой  конец - и  огонек  пойдет  туда,  куда  надо.  Сосед-то  старый,  за  восемьдесят  ему.  Все  он  знает.  Навоевался  дед  в  свое  время,  бедненький,  досыта. И  в  ту  войну,  и  тоже  с  Германией,  а  затем  еще  и  гражданскую  прихватил.

                Только-только  рассветать  стало,  а  Герасим - уже  на  ногах.  Почти  не  спал  ночь,  все  переживал  за  Муму,  за  дуру,  которая  нормально  жить  в  обществе  не  пожелала.  Напоследок  Герасим  еще  раз  накормил  ее,  напоил.  Причиндалы  для  утопления  в  мешок  сложил,  и  потопали  они  к  мосту.  Хотя  и  далековато  идти,  километра  три  ближе  к  райцентру,  но  зато  уж  там  глубина  в  реке  о-го-го!  Да  и  лодка  в  камышах  припрятана.  Вот  с  нее  он  непослушную  Муму  прямиком  под  мост  и  спустит.

                С  почётом. В  торжественном  минном  сопровождении,  на  дефицитном  бикфордовом  шнуре. Да.  Чтоб  уж  наверняка  получилось,  без  возможного  всплытия… Дошли  они,  разыскали  лодку,  а  вот  туман  на  реке – прямо  страшенный.  Руку  протяни – еле  видно  ее.  Потихоньку,  чтоб,  значит,  не  шуметь,  выгреб  Герасим  аж  на  середину,  дабы  затем  нырнуть  сразу  под  мост,  на  самую  глубину, к  омуту. Из  мешка  вытащил  скарб,  а  собачка - не  воет.
 
                В  народе  ведь  говорят,  она  смерть  и  свою,  и  хозяина  тоже,  почуять  должна… Но  Муму,  наверное,  не  из  умных,  так  как  почему-то  молчит.  Как  воды  в  пасть  набрала.  Ведь  успеет  еще, сколь  хочет  хлебнет  её… Ох,  если  бы  она,  паразитка  этакая,  только  знала… Ведь  скоро,  уже  вот-вот,  вдоволь  водички  речной  заглотнет…  Видно,  о  рыбалке  она  мечтает. Таким  вот  образом  они  же  не  в  первый  раз  на  лодке  сюда  выплывали,  а  потом  рыбачили,  и  первую  рыбину  он  всегда  ей  отдавал.
 
                Она,  видать,  думает,  что  и  сейчас  рыбачить  начнут… Волнующийся  Герасим,  чуток  подумав,  взял,  и  шнур  бикфордов  не  к  шее  ее  привязал,  а  подальше,  под  животом  укрепил,  предполагая  таким  путем  хоть  еще  немножечко  собачку  свою  пожалеть…  Да.  Чтобы  не  сразу она  на  дно  булькнула,  а  ещё  чуток  подольше  бы  пожила.  И  тут  Муму,  видать,  все-таки что-то почуяла, догадываться стала,  и  тихо,  жалобно  так,  заскулила.  Потом  начала  тянуть  всё  громче  и,  наконец,  завыла  во  всю  глотку.
 
                И  тут  вдруг  сразу,  как  бы  в  ответ,  вспышки  на  мосту  появились  и  выстрелы  загрохотали.  Наверное,  охрана  там  стала  серьёзная,  и  объект-мост, по  которому  поезда  ходят, теперь  значения  особого.  Война  ведь.  Смахнул  тут  Герасим  слезу  непрОшенную  и,  закрыв  глаза, с  размаха  швырнул  тяжеленный  минный  груз  вместе  с  Муму  в  воду,  стараясь  кинуть,  как  можно  подальше.  А,  распахнув  зенки,  враз  и  обалдел  до  того,  что  аж  противные  мурашки  по  телу  побежали.
 
                И  даже,  вроде,  загривок  его приподнялся… Ибо  собачка  с  этакой  тяжестью  всё  равно  изо  всех  своих  хилых  силёнок  обратно  к  нему,  к  кормильцу-хозяину, плыть старалась.  И  шнур  с  немалой  тяжести  минами  за  собой  тянула.  Вернее  сказать,  пыталась.  И  впрямь. Всего-то  на  пяток  секундочек  барахтанья  сил  её  хватило.  Но  ведь  за  жизнь  свою  она,  молодец,  цеплялась  капитально...  Вот какая  она,  Муму,  у  него  упорная!  И  снова  слезА  навернулась  у  стоящего  в  лодке,   и  в  самом  деле  откровенно  пригорюнившегося,  Герасима.
 
                Но  разве  осилит  дворовая  собачка  тяжесть  мин?!  А  вот  и  бульканье  со  дна  реки  пошло...  Всё,  конец  Муму… И  тут  неожиданно  вдруг  катер  военный  откуда-то  вывернулся.  И  не  успел  пришибленный  своим  горем  Герасим  опомниться,  как  ему  сразу прикладом  прямо  в  лоб  так  въехали,  что  он  тут  же  вырубился  надолго. Видно, слишком  крепко  врезал  фриц  проклятый. Очнулся Герасим уже  белым  днем,  по  рукам-ногам  связанный,  а  вся  голова  в - кровище. А  напротив  него  полусидит  девка  молодая.

                Да,  красивая  такая.  Но  тоже  скрученная  верёвками  по  рукам  и  ногам,  а  на  высокой  груди  девушки - большая  табличка  с  крупной  надписью красным. И не прочитать  ему. Избитая  в  кровь,  она,  скорее  всего,  из  партизан.  Формы  на  ней  военной  нет. А снизу, более мелким,  добавлена,  видать,  фамилия  с  именем.  Чай,  потом  скажет  она  что  Герасиму.  Ну,  а  он-то  уж  по  губам  все  поймет,  учить  его  этому  не  надо… С  трудом  разверзла партизанка опухший  глаз,  и  очень внимательно,  пристально  так,  на  Герасима  смотрела.  Разглядывала  и  решала,  видать,  кто  он  такой….
 
                Свой  ли,  чужой  ли… А  после  она  и  второй  глаз  открыла.  По  всему  чувствовалось,  жалеет  она окровавленного здоровяка Герасима.  По  шарам  её  это  видно  было. Приоткрыла  партизанка  спёкшиеся  от  запекшейся  крови  губы  и  тихонько  заговорила. Конечно,  если  бы  вот  она  знала,  кто  перед  ней,  могла  бы  не  мучиться  без  толку.  Ведь  глухонемой  Герасим    всё  по  губам  запросто  понять  мог.  И  по  шепчущим,  чуть  шевелящимся, отлично  умел.  И  вот  что  произнесла  эта  геройская  партизанка.
 
                «А вот  хрен  им,  этим  фашистам  недорезанным!  Правильно,  земляк?  Я  гадам  немцам  ничего  про  наш  партизанский  отряд  не  сказала,  и  никого  не  предам.  Молчать  буду! Да,  пускай  хоть  режут!  Ибо  не зря  пословица  русская  есть.  Что  «молчание – это  золото»!  И  про  дислокацию  отряда  не  скажу  ни  за  что!  От  меня  не  дождутся. А  ты-то  сам, чай, патриот? Или как? Родину-то свою, надеюсь, тоже любишь?».  Герасим  утвердительно  кивнул. Затем ещё раз, а потом часто-часто, понимающе, закивал  он.  Мол,  даже  и  не  сомневайся  во  мне  зазря.  И  в  момент  вдохновившая  от  его  кивающего  согласия,  Зина  продолжила  свой  краткий  инструктаж.

                «И  ты,  как  вот  и  я - тоже  молчи!  Понял?  Плюнь на них!  Лично  я  это  уже  не  раз  делала.  И  никого  из  гадов  не  бойся,  а  Родина,  вот  увидишь,  не  забудет  тебя!  Коммунист  ты?  Комсомолец? Ладно.  Прощай, дорогой товарищ!». Герасим снова согласно и  часто  закивал.  Очень  хотелось  ему  высказаться  и  смелую  Зину  как-то  успокоить.  Ну,  что,  мол?  Герасиму,  и  без  лишних  слов  всё-всё  понятно. А, в особенности, насчет «помолчать». Мол, ему-то,  глухонемому,  могла  бы  даже  и  не  напоминать,  и  душу  его  не теребить  попусту  этой  надоевшей  до  одури  глухотой  и  немотой...

                Но партизанка, в  итоге,  все  равно  еще добавила: «Смотри,  не  слушай  фашистов  проклятых  и  ничего  им  о  наших  партизанах  не  рассказывай.  Ты,  главное,  больше  молчи. Помалкивай. Чтобы  ни  единого слова. А  ещё  лучше – притворись-ка  немым.  Как  ты  на  это,  а?». Герасим, кстати, уже  возмущённый  её  незаслуженным по  отношению  к  нему  недоверием, замычал, снова понимающе закивал, пытаясь взглядом пояснить, что ведь  говорить-то  он  с  детства  и  без  того  не  умеет.  Вернее,  не  может  это  делать  аж  с  самого  рождения.
 
                Да,  и  зачем,  мол,  ему  притворяться,  если  он  и  без  того  ни  бельмеса,  глухонемой…Какое  уж  тут  «ничего  не  рассказывать  ему  о  партизанах»?! Кстати,  позже  выяснилось.  От  неё,  народного  мстителя, Зины Демидовой, взбёшенные  гестаповцы  так  ничего  и  не  добились.  Ни  одного  словечка.  Лишь  только  во  время  казни  она  принародно,  и  назло,  во  весь  голос, заклеймила  врагов  позором,  призвав  русский  народ  мстить  денно  и  нощно.  И после  этак  выжидающе,  с  явным  намеком,  глянула  в  сторону  глазеющего  Герасима,  не  забыв  напоследок  поощрительно  кивнуть  ему.

                Мол, держись  и  молчи.  Короче,  таким  вот  телепатическим  способом  поддержала  его,  Герасима.  Но  у  крайне  обозлённых  неудачей  с  упорной  партизанкой  фашистов  и  с  «диверсантом»  Герасимом  нелады  выходили  потому,  что  с  ним  получалась  совершенно  непонятная, прямо  загадочная, история… Видимо, гестапо все же сумело подслушать очень жесткий предсмертный инструктаж упёртой партизанки  о  её  требовании  гробового  «молчания» подрывника Герасима с  напоминанием о несомненной  любви  его  к  родному Отечеству.

                Ох,  и немало помучились славящиеся изощрённостью всяческих пыток гестаповцы, с этим истинным молчальником, советским «диверсантом»  Герасимом! Ведь так и не заговорил необычайно молчаливый патриот. Лучших костоломов вызывали,  но  толку  с  того - никакого.  Только  лишь  мычит  «диверсант»,  головой  из  стороны  в  сторону  мотает,  трясёт  ею,  а  сам  всё   в  направлении  моста  кивает, указывает.  И,  вроде  бы,  пояснить  что-то  хочет.  Но не сумели фашистские  звери  ребус нашего преданного Родине  советского  «подрывника»  разгадать. 

                И данный  поистине  загадочный  случай  подобной и «физической,  и  психической  непробиваемости»  человека  для  опытнейших  в  таких  делах  фашистов  за  всё  время  войны – редчайший  в  своем  роде. К  тому  же,  и  само  происшествие  тоже  весьма  загадочное, и очень плохо поддающееся логическому объяснению. Ведь  охрана  моста  ввиду  тумана  сумела  засечь  диверсанта  уже   на  середине  реки,  почти  под  самым  опасным  местом  в  смысле  подрыва.  Под  мостом.  Поэтому  гестаповцы  сразу  поняли,  что  действует  опытный,  искушенный  в  подобных  делах,  диверсант.

                Тем  более,  «работал»  минёр  спокойно,  тихо  и  уверенно.  Да-да.  Чтобы  мост  рвануть  в  самом  слабом  месте,  в  середине.  Хитёр,  он.  Но  лихого  подрывника  совершенно  неожиданно  выдала  не  пожелавшая,  видимо,  погибать  «за чью-то Родину»  слабо  подготовленная  к  самопожертвованию  собака. И,  естественно,  завыла.  С  моста,  конечно,  услышали,  в  тумане  что-то  неясное  заметили  и,  на  всякий  пожарный,  сразу  же  открыли  шквальный  огонь.  Туман  им  видеть  мешал.

                Кстати,  и  в серьезнейшем расследовании и  впрямь  алогичных  действий  пленённого  подрывника  началось  мало  что  кому понятное,  и  вообще  не укладывающееся в рамки хвалёной  немецкой логики. Разумеется,  молодцы,  что  взяли  русского  диверсанта  живьём.  И  водолазы -  тоже  отличились. Они  ведь  сумели  достать  с  чрезвычайно  илистого  дна  три  довольно-таки  странные  для  профессионального диверсанта  вещи,  чтобы  подорвать  мост: две  противотанковые  мины,  с  виду  невзрачная,  худющая  собачка-дворняга,  и  привязанный  к  ней  бикфордов  шнур.

                А  что  и  вовсе  не  поддается  пониманию,  привязан  шнур  почему-то … за  живот  животного,  несомненно,  ведь  обученного  к  подрыву  припаса?  Зачем?  Для  чего?  Зато  на  другом  конце  шнура – две  упомянутые  самые  настоящие,  действующие  мины. Правда, тут  же  и  новая  дилемма: почему-то они  вообще  без  запалов… Что?  Память  диверсанту  отшибло?  Как  можно  забыть  самое  основное?!  А  вот  ещё  интереснее:  водолазы-то  так  и  не  смогли  отыскать  эти  запалы  на  дне?

                Возможно,  в  тину  их  засосало?  Но  что  тогда  всё  это  значит?  Русская  новинка  подрыва  объекта  с  использованием  собак?  Ну,  на  суше – там  всё  понятно,  есть  подобное  в  борьбе  с  танками.  А  как  сие  осуществить на  воде?! И  допустимо  ли  этакой  худой,  слабосильной  собачке, столь  тяжёлые  для  нее  мины  подтащить  вплавь  поближе  к  намеченному  месту  взрыва?!  Да,  ещё  и  после  уберечь  от  взрыва  самого  подрывника-хозяина?  И  вообще  неясно,  каким  образом,  и  способом  собирался  он  зажигать  бикфордов  шнур  в  воде,  да ещё  и  прямо  под  серединой  хорошо  охраняемого  моста?

                Абракадабра  настоящая! Специалисты недоуменно пожимали плечами:  попросту  ничего  конкретно  не  вяжется  с  не  поддающейся  логическому  объяснению диверсией...Ну, ни в какие рамки не вписывается…Если  бы  пацанёнка-ребёнка  на  этом  деле  поймали – тогда  бы  другое  дело. Однако  этот - лет  сорока  бугай  двухметровый.  К  тому  же,  ведь  и  факты  есть.  Диверсант – вот  он,  мины – тоже.  Да,  и  попытка  подрыва  объекта  с  использованием  собаки – вот  она,  налицо.
 
                Лично  сам,  сам  Крюгер,  целый  штандартенфюрер,  раскладывал  перед  русским  пасьянс  его:  все  три  найденных  вещественных   доказательства  и  предельно  внимательно  наблюдал  за  реакцией  русского  подрывника.  Однако,  на  удивление  шефа,  «диверсант»  почти  всё  время,  и  почему-то  с  нескрываемой  любовью,  а  ещё  и  с нечеловеческой  жалостью,  смотрел  на,  якобы,  «проштрафившегося непосредственного исполнителя  подрыва».  И,  возможно,  виновного  в  неисполнении  истинного  замысла  хозяина.
 
                Да-да!  Скорбно  глядя  на  собачку-утопленницу,  стиснув  зубы,  русский  «диверсант»  могучего  телосложения  отчего-то  лишь  только  мычал.  И  вдруг ...  здоровяк  даже  заплакал.  Но  продолжал  упорно  молчать.  Офицер  СС,  кстати,  даже  начал,  было, сомневаться  в  психической  полноценности  взятого  с  поличным  русского.  И,  чего  тоже  нельзя  было  исключить,  вполне  возможно,  мужика  ещё  и  неудачливого… Ну,  не  повезло  ему.  Может,  страх  быть  вот-вот  пойманным.  Или  переволновался  с  похмелья.  Запашок  перегара  есть.  Русские  же  любят  поддать.  Да,  мало  ли  в  войну  всяческих  непредсказуемых  случайностей?
 
                И  тут мысль. А,  может  быть,  русский  и  в  действительности  просто-напросто  обыкновенный  болван  и  идиот?  Однако  с  минами  на  заведомо  ожидаемую  смерть  под  охраняемый  мост  для  чего ему  лезть?  Наверняка  же  пристрелят…Только вот, с другой  стороны, ещё  одна  весьма  странная  закавыка.  Ведь под  столь нечеловеческими пытками, по идее,  любой  дурак  пощады  должен  бы  запросить… Не  каждый  так  терпеть  может!   А  этот,  видимо,  чересчур  гордый!  Мычит  что-то,  да  ещё  и  под  глухого  «косит».

                Это  надо  же  такой  силы  волю  иметь,  чтобы  от  пистолетных  выстрелов  прямо  возле  уха  даже  не  вздрагивать?!  И  в  глубине  души  гестаповец  даже  зауважал  русского  «диверсанта».  Поняв,  что  большего  от  него  не  добиться,  эсэсовец  устало  махнул  рукой  и  отменил  приказ  о  повешении  русского диверсанта  на  более  почётный - расстрел.  Да.  Только  лишь  за  его  великое  терпение  и  любовь  к  своей  Отчизне.  И  ведь  не  ошибся  в  нём  этот  штандартенфюрер!
 
                Добром  на  добро  ответил  офицеру  загадочный  и  стойкий  до полной невозможности русский  диверсант.  А  всё  потому,  что  когда диверсанту,  подрывнику  стратегически  важного  объекта,  моста, предложили  сказать  народу  обычное  в  подобных  случаях  последнее  своё  слово.  Но  он,  как  это  показалось  гестаповскому офицеру,  вроде бы,  даже  с  благодарностью  глянув  на  него,  категорически  замотал  высоко  поднятой головой, да  лишь гордо  замычал  нечто  непонятное.  Но  что-то  похожее  на  «му-му»…

                Да.  Видать,  понял  кое-что  эсэсовец.  Только  очень  сильный  духом  человек  отказывается  от  излишнего,  вряд  ли  уже кому  особо-то  нужного  перед  своей  гибелью словоблудия.  И  на  радость  оккупантам,  не  стал  «диверсант»  Герасим  клеймить  оккупантов  позором  так,  как  сделала  это  возненавиденная  ими  партизанка  Зина.  Не  стал  он  призывать  людей  к  мщению. Всё  и  без  того  ясно. Ведь  «молчание»,  как  известно – «золото!».

                Но  насильно  согнанный  по  причине  казни  народ  и  без диверсантского «заключительного  слова»  знал,  и  ещё  больше  зауважал стоящего  перед  ними, и  кое-кому  уже  известного,  глухонемого  Герасима  с  табличкой  «Диверсант»  на  мощной  груди.  А  ввиду  умолчания  им  своей  настоящей  фамилии,  немцами  внизу  было просто  добавлено,  что  подрывник  он «Сталинский».  И  как,  скажите,  народу  было  не  почтить  этого  простого  деревенского  инвалида, совершеннейшего глухонемого  мужика,  на  самом  деле  оказавшегося   бесстрашным   диверсантом?!

                Да!  Герасима,  который  не  побоялся с  помощью  двух  мин  и помощью  своей  обыкновенной,  (но,  оказывается,  специально  обученной  им  для  настолько  важного  дела!),  дворовой  собачки  Муму попытаться взорвать объект стратегического значения! Это  ли  не есть настоящий  народный  мститель  и  истинный  патриот?!  А  до  чего  же  удивлён  был  случайно  оказавшийся  в  толпе  старенький сосед-дед,  только  вчера  наставлявший  его,  Герасима!  Вот  он-то  как  раз  и  поведал  согнанным  на  площадь  людям  о  настоящей  личности  глухонемого  соседа  своего.  И  героя!

                Сам  же  дед,  удивленно  покачивая  седой  головёнкой,  всё  восхищенно  смотрел  на  лихого  Герасима: во,  как  маскировался  он,  шельмец  этакий!  Никто  в  их  селе  ни  сном,  ни  духом  не  догадывался  о  настоящем предназначении глухонемого Герасима! Как оказалось, аж  подпольщика  и  партизана,  подлинного  патриота  горячо  любимой  Советской  Родины!  Нет!  Не  уронил,  он,  однако, чести  знаменитого  своего  прадеда!
 
                А  уже  в  селе  люди,  моментально  осознавшие  всю  мелочность  своих  притязаний,  эти  владельцы  кур,  удавленных  его,  Герасима,  героической  собакой,  простили  им  все  заочно обоим! Тем  более,  что  собравшемуся  люду прекрасно видна  была  валявшаяся  возле эшафота  голова  бедненькой  героини  Муму... Эх,  знать  бы  партизанке  Зине  заранее  всё  о  Герасиме!  Ведь тогда  ей  и  не  стоило  бы  мучиться,  зазря  уговаривая  его  молчать…  Да,  если  взять,  к  примеру,  даже  и  оккупантов  немцев.
 
                Скорее  всего,  вряд  ли  кто  из  них  читал  рассказ  «Муму» И. С. Тургенева,  и  что-то  слышал  о  некоем  глухонемом  дворнике  Герасиме?  Поэтому,  наверное,  никто  из  гестаповцев  и  не  удосужился  спросить  у  пойманного  «диверсанта»,  а  умеет  ли  он  вообще-то  говорить  языком  человеческим?  Но  сразу  после  его  захвата  в  плен,  разве  сам  Герасим  не  пробовал,  было,  объясниться  с  жестоко  пытавшими  его  эсэсовцами?!  Ещё  как  пытался  сделать!
 
                Герасим  вначале  уж  и  знаками,  и  жестикуляцией, старался прояснить  факт  всего-то  лишь  проведения  им  водной  казни  провинившейся  Муму  на  самом  глубоком  месте,  прямо  под  мостом. Вот  ведь,  мол,  в  чём  и  заключалась  вся  суть  его  «операции  подрыва»! Но какой смысл был  в  его  попытках  объяснить  саму  сердцевину  дела  этим  тупым  мордоворотам  и  костоломам? Чуть  что – они  его  по  физии,  за  следом  начинали  пинать,  а  после  и  до  иголок  под  ногти  дело  дошло  у  гадов.
 
                Ах,  как  жалел  Герасим  о  своём  неумении  писать!  Сколь  раз  ремнем  бил  его  за  это  отец!  Читать-то  кое-как  научился,  а  вот  с  писанием  лень-матушка  победила.  Теперь  вот  и  пожинал  «лавры»… Ведь  пару  слов  черканул  бы  немцу  и,  глядишь,  всё  бы  и  прояснилось.  Наверное,  совсем  и  не  зря  с  детства  ненавидел  Герасим  эту  издевательскую,  и  лично  его  врожденной глухонемоты касающуюся, крылатую пословицу-поговорку,  что  «молчание» – это,  якобы, уж  точно  и  есть  то  самое  настоящее  «золото»… 

                Ан, выходит,  вовсе нет!  Не  всегда,  оказывается,  «молчание»  «золотом»  оборачивается… Да-да. Совсем  нет. И Герасим,  получается,  ещё  в  раннем  детстве  просто предчувствовал: это глухонемое «молчание» когда-нибудь непременно  приведет  его  однажды  к  неминуемой  гибели...  И точно!  Сбылось  ведь,  блин!  Вот  вам  и  пожалуйста.  До  настоящей фашистской пули точно «домолчится» сегодня бедный Герасим!  Ладно,  что  теперь… Зато хоть расстреляют на виду у всех,  а  не  вздёрнут,  как  собаку  бешеную.
 
                Эх, знать бы заранее - можно  было  бы  Муму  свою  верную  не  топить… Бегала  бы  себе  на  воле. А  тут  и  её  утопил  под  стреляющим  мостом,  и  за  свое  зверство  и  сам  теперь  расстрелян  будет… Но  тут  Герасим,  напоследок  присматриваясь  к  лицам  собранных людей  повнимательнее,  вдруг  заметил  на  их  лицах  нечто  не  особо  ему  понятное.  Жители-то,  оказывается, почему-то  с  неприкрытым  восхищением  смотрели  на  него. И  ведь  как  бы  подбадривали  его  глазами!  Но  с  чего  бы  это?

                И Герасим случайно вдруг высмотрел  в толпе  старого соседа,  с  которым  только  вчера  «советовался».  И сейчас Герасим  по  шевелящимся  губам  его,  просто  по  привычке,  все-все  о  себе  самом  и  «прочёл».  Что,  мол,  огромное  спасибо  от  их   села  Герасиму  за  то,  что  он  для  них - Герой  подлинный!  Во-первых,  благодарит  его  дед  за  хитрую  маскировку.  Ведь  даже  он,  сосед,  старый  вояка,  а  вот  не  смог распознать  в  ущербном  Герасиме  партизана,  который  под  предлогом  утопить  собачку,  на  самом  деле  с  помощью  её  старался  подорвать  стратегически  важный  объект,
мост!
                Жаль,  конечно,  что  почему-то  не  получилось  у  него,  но  в  местном  партизанском  отряде  уже  известно  о  героической  попытке,  и  фамилия  его  о  намечавшемся  подрыве  моста  пошла  аж  в  саму Первопрестольную! И ещё очень важно то, что его, славного  подрывника Герасима, сейчас расстреливают с табличкой «Диверсант Сталинский», а не вздёргивают петлей, как ту бедную  Зину-партизанку. Но,  мол,  зато  уж  после  и  пенсию  хорошую  мамочке  Герасима  давать  будут  за  его  героизм.  Да,  и  сам  он,  Герасим,  через  пяток  минут  «на  том  свете»  уже  не  с  пустыми  руками  подойдёт  к  отцу  с  прадедом,  а  с  геройскими!

                И  Герою  Герасиму  будет  что  рассказать  «там».  Жаль  только  вот,  что  он  отважную  Муму  зазря  угробил…  Если  бы  ему  заранее  знать  всё,  можно  было  бы  и   отдать  её  кому-нибудь.  Да-да.  Так  же,  как  прадед  его  умно  сделал  когда-то.  Но  ведь  нельзя.  Кому  такая  воровка  нужна?  Зато  мудрый  сосед  порадовал  и  прямо  тут  же  успокоил.  Мол, а  чего  особенно  переживать?  Они  же  скоро  и  с  Муму  «там»  встретятся! А  Герасим запоздало и угрюмо  подумал.  Мол,  только  теперь  она,  наверное,  после  подлого утопления  мной, теперь  и  не подойдет  к  нему,  убийце…».
 
Так рассуждал стоящий монолитом Герасим, поправляя на своей  груди  табличку. А  сам  для  чего-то  незаметно  отодвигал  ногой  в  сторону  мину  разряженную с  бикфордовым  шнуром,  и  голову  собачью,  обдумывая  происходящее  с  ним  в  настоящий  момент.  «Да.  Наверное,  и  в  самом  деле  обиделась  на  меня  Муму. Придумал  же  кто-то,  что  «молчание» – это  одно  лишь «золото»!  Язык  бы  автору  тому  оторвать… Я  почему-то абсолютно уверен:  вовсе  не  один  только  я  вынужден  смертно  убедиться  в  никчемности  этой  странной  пословицы!

                А, скорее, о вполне возможном вреде её для всех нас, людей. Если рассмотреть  вопрос  о  взятых немцами в  плен  партизан?  Ну, которых гады фашисты заставляли не молчать, а под страшными пытками  рассказать  о  месте  дислокации  своих  партизанских  отрядов?  Ведь  их  же, конечно,  расстреляли?  Да-да!  А  как  с  ними  иначе?!  За  их  упертое  молчание!  И  в  погибельные  минуты  перед  смертью они наверняка не раз  вспоминали  о  жуткой пословице,  что  «молчание» будто  бы  всегда  настоящее  «золото».
 
                Только  вот,  к  сожалению,  это «молчание  партизанское»  для  них стало  на  все  сто  процентов  убийственным,  окончившись  их  гибелью! И лишь  одно, наверное,  хотя  бы чуть успокаивало  изготовлявшихся к неминуемой гибели  патриотов:  что своим  «молчанием» они немало других, пока еще  живых,  товарищей  спасут.  А  вот  само металлическое  золото,  вне  всякого  сомнения, частично  вернется  к  ним. Да. К превозмогшим  все пытки,  но  «смолчавшим»,  и  не  предавшим  своих  товарищей…

                И,  как  нередко  бывает  в  подобных  случаях, к  ним,  «ушедшим»,  оно  может  возвратиться  в  виде  Золотой  Звезды  Героя  Советского  Союза. А  пускай даже и посмертно…И ещё  той  самой  Славы,  которая в  отличие  от  не  слишком  длинной  жизни  человеческой,  ведь является уже  ВЕЧНОЙ». Примерно  так  вот  рассуждал  спокойно  стоящий,  и  пока  ещё  живой,  диверсант  Герасим.  Поэтому  он  мысленно  и  постановил  себе.

                «Может  быть,  не  стоит  мне  настолько  уж  сильно  унывать?  Вокруг  везде  вон  ведь,  какая  страшенная  война  идёт с непрекращающимися  и  обязательными  ежедневными  смертями? К  тому  же, совсем  не  зря  ещё  одну  мудрую  пословицу-поговорку люди  на  такой  вот  случай  придумали.  Помнится, и  отец  мой  о  ней  как-то  говорил.  Да-да!  Что  «НА  МИРУ  И  СМЕРТЬ  КРАСНА".  Кажется,  так  она  звучит?  Ну,  вот  и  ладненько… Вот  и  славненько… А  знаете,  как  мой  старый  сосед  изрекал?  И  так,  якобы, утверждали  и  философы?  «Всё,  господа,  пройдёт.  И  это – тоже».