Сегодня у меня произошел небольшой разрыв шаблона — нет-нет, ничего критического, так — житейское. Я проснулся, по обыкновению, в шесть утра от яркого солнца — не настоящего, конечно; за окном в это время было еще по-зимнему темно, — но от фейкового рассвета, генерируемого моей умной лампочкой, подключенной к машиннообучаемому будильнику в моем, само собой разумеется, умном телефоне. Встал, пробежался, выпил кофе, выполнил мою стандартную фортепианную рутину, и засобирался на субботнюю прогулку в городской парк — как вы, возможно, знаете, я много гуляю и делаю это с подозрительно смахивающей на невроз консистентностью.
К этому времени в герметичное окно моей односпальной студенческой кубатуры светило уже настоящее, живое плазменное Солнце, висящее где-то в одной астрономической единице отсюда и ежесекундно переплавляющее четыре миллиона тонн реальных денег в ярчайшее ничто. Шестнадцатое февраля. Я натянул пару супер скинни с бесполезным ремнем, стоя в контрастных лучах у кривоватого зеркала посреди парящей в воздухе пыли вперемешку с частичками бессмертия, любви и надежды, по чистой случайности практически кадр в кадр повторяя трехсекундную сцену из рекламного ролика Levi’s, задрапировал отсутствие мышц и нелепость ребер белой футболкой, недоверчиво напялил шапку и вышел на балкон, чтобы проверить, не брежу ли я. Ощущения не изменились — снаружи было точно так же, как внутри, только свежее, ветренее и шуршее шинами, сигналее машинами, голубее небом, прозрачнее и т. д.
Собственно, это и был разрыв шаблона — он начался в этот момент и длился на протяжении всего оставшегося дня, словно размноженный ленивым диджеем сепл «KEEP IT COMIN’!». Через две минуты я стоял во дворе, кургузый в черном бомбере и авиационном шлеме, отшвартовывал свой спидер и слушал, как эхо ковыряющегося в замке ключа мечется по площади моего синхронно блестящего форточками жилого массива. Поехал в парк. Седло легко скользило и пружинило под джинсовыми ягодицами, как бы подгоняя аккуратным пинком в большую неисследованную жизнь, нижний край чуть oversized рубашки периодически задирался, на долю секунды обнаруживая красный логотип, бомбер приятно шуршал, болиды с красиво состарившимися парами давали дорогу, после чего на сверхсветовых скоростях уносились в расплавленную перспективу весны. Грохоча по брусчатке, я завернул в супермаркет рядом с домом, на парковке возле которого мирно блестела пара древних грузовиков и кучка девчонок и мальчишек в слоу-моушен о чем-то ржала на фоне разграффиченной стены. Сорвал с умиротворяюще-богатых полок нужные мне биологические вкусняшки без добавленного сахара и из экологически контролируемых фермерских хозяйств, скосил взгляд на шоколадки, meh, пересекся путями с ультра-горячей подружкой, позирующей на фоне макарон и круп, после чего пробил товар на кассе и унесся вверх по нагревающейся и расширяющейся улице.
В парке было по-летнему людно и неспешно. Скейтеры уже были здесь, в одних тишках и шортах, с битыми локтями и взглядами из-под нахмуренных густых бровей. Мороженницы и сосисочные на колесах уже делали свою работу, первые охлаждали, вторые наполняли воздух своим фирменным дымом, с его единственной важной нотой, моментально ставящей печать «Лето» на любом правильно заполненном солнечном пейзаже. Люди на колесах быстрее и больше меня проносились между, в, к, на и взфф, в то время как люди значительно меньше сновали от, до, мимо, под, вж, ввух и свиу. На поребриках сидели полчища по-восьмидесятски небрежно одетых чуваков и чувих, выкристаллизовывавшиеся из нескончаемого потока средств передвижения, личностей и шмоток. По переливающейся глади — уверен, все же еще чертовски холодной — воды в канале двигались лодки с облаченными в термокостюмы — ну, я же говорил — дядьками и тетьками. На зеленой траве между деревьями лежали парочки, бомжи и семьи, летали фрисби и прыгали собаки. Я ехал по бесконечной рябящей солнечными пятнами аллее между футбольным полем и угадывающимися за деревьями очертаниями лютеранской церкви, завершая полностью аннексированный у зимы пейзаж, ехал и слегка осумасшедшевше спрашивал себя: «Что, и это все?»
Нет, поймите меня правильно, всего год назад я жил в Сан-Франциско, штат Калифорния, и ходил в одних и тех же шортах и одной и той же ветровке круглый год (потому что круглый год непонятно, то ли тебе холодно, то ли жарко), поэтому отсутствие снежного покрова, равно как и автоматически вызываемого им модуса «дожить до весны» — для меня вполне понятная вещь. Я — тот чувак, который всегда очень основательно ко всему подходит. Когда я во второй раз отправлялся в иммиграцию, я думал, что учел все, что мог: язык — check, работа — check, любовь к жизни — check, одиночество — check, я снижался в промежуточной системе координат «я vs. иллюминатор» и думал: все схвачено, все продумано. И все действительно оказалось так — до этого самого момента, к которому я как нарочно забыл себя подготовить.
Именно здесь, в средоточии моего моего тинейджерского дежавю, наполненного почти тем же самым солнцем, что оригинал — только чуть поярче, теми же ломающимися в середине самой важной фразы голосами — разве что немножко позвонче, набитого тем же самым пухом — ну, может быть, чуть полегче, и накачанного тем же самым газом — самую-самую малость повеселее, — в центре этого вращения и свечения, слияния и поглощения, откусывания и облизывания, вырастания и выбрасывания, в гуще кислорода, железа, водорода, йода, калия, натрия, углерода, дейтерия, неодима, молибдена и whatever the fuck else, я вдруг, совершенно этого не ожидая, на целых три месяца раньше срока получил мой диплом о самом высоком из всех высших образований. Без сессий и без пересдач, без слез и ожиданий, без неясности и тревожности, просто напрямую из рук мило улыбающейся продавщицы сосисок, протягивающей мне мой Bratwurst и говорящей на третьем родном: «Ich w;nsch’ dir was, na?», без малейшего усилия запуская Вселенную на новый круг.