Поклонский с сожалением бросил взгляд на остывающий кофе - горький, со сливками. Ему опять пришлось сократить пятнадцатиминутный перерыв – в коридоре толпились клиенты. Поклонский слышал их голоса – тревожные, робкие. «Вероятно, простые служащие, разнорабочие», - подумал чиновник. За десять лет государственной службы Поклонский научился по голосам в коридоре определять социальный статус клиентов.
На венском стуле с причудливой резьбой сидел мужчина лет пятидесяти, с сединой и беспокойными живыми глазами. Одежда посетителя не была вызывающе модной. Края брюк испачканы грязным снегом – добирался общественным транспортом? Мельком бросив взгляд на электронную анкету, Поклонский, как всякий государственный муж, умело не выдал разочарования.
- Итак, господин Зорин, вы желаете бесплатно получить от государства вакцину вечной молодости?
Человек энергично кивнул.
- Но вы, разумеется, помните о том, что далеко не каждому человеку государство предоставляет такую возможность, - вкрадчиво продолжил Поклонский. - Прежде всего правительство заинтересовано в продлении жизни важных специалистов. Выдающихся учёных, к примеру. Или заслуженных деятелей искусства. В приоритете также хирурги с большим стажем работы, военные инженеры, управленцы, ни разу не уличённые в коррупции. Вы попадаете под какую-нибудь из вышеперечисленных категорий?
- Конечно. Я деятель культуры. Поэт.
- Хм… Вы поэт? Простите, но мне ничего не говорит ваше имя.
- Да, я не так знаменит, как корифеи прошлого века. И даже будет правильнее сказать, не знаменит вовсе…
- То есть ценность вашей личности для истории сомнительна? – уточнил Полонский.
- Не знаю… То есть я хотел сказать, в нынешнее время вообще мало знаменитых поэтов. Чтобы стать знаменитым, нужны особенные читатели – чуткие, ранимые, готовые принять к сердцу чужую боль и радость. Но где найти таких отзывчивых, охочих до чужих страданий, людей? Все думают лишь о себе. Вы понимаете меня?
Поклонский позволил себе улыбнуться.
- Я разделяю ваше мнение относительно эгоизма современного общества, но и вы меня поймите. Я всего лишь исполнитель государственной программы по сохранению генофонда нации. Одна вакцина стоит миллионы рублей. Люди, имеющие достаточную сумму денег для вакцинации, могут не беспокоиться о заслугах перед соотечественниками. Тот же, у кого нет денег на вакцину, обязан доказать ценность своей личности для исторического процесса. Только после этой процедуры клиент сможет вакцинироваться бесплатно. Из вашей электронной анкеты я вижу, что вы гражданин во всех смыслах положительный: не алкоголик, не тунеядец, к суду не привлекались. Но этого мало. Мы пока не можем принять в прекрасное будущее всё сознательное и правильное население страны. Нужны определённые заслуги. Вы точно указали в анкете все значимые события вашей биографии? Если – да, то простите. Я вынужден вам отказать.
Зорин продолжал упорно сидеть в кресле. По его лицу струился холодный пот.
- Послушайте… У меня, конечно, нет орденов и похвальных грамот… Я простой человек. Но ведь многие простые люди получили вакцину бессмертия! Мужчина, которого ваш администратор назвал «господин Ларионов», разве не простой обыватель?
- Господин Ларионов – почётный донор и ведущий инженер известной строительной компании.
- И что с того?
- Он делает реальное доброе дело, а вы – пишете стихи, - устало пояснил Полонский. – Сотни людей подписали обращение к министру здравоохранения, чтобы господина Ларионова обеспечили бесплатной вакциной.
- Хорошо. Пусть так. А женщина, которую вы приняли до меня? Она вышла с сияющим лицом! Простая домохозяйка! Без образования! Не работавшая ни дня…
- Госпожа Иванова – многодетная мать. Она родила тринадцать детей и двоих взяла из приюта. Итого – пятнадцать. Пятнадцать здоровых, обласканных, воспитанных для государства детей! Если этой женщине вернуть молодость, она вновь родит и вырастит достойных граждан. Это в некотором роде гражданский подвиг. А у вас, господин Зорин, есть дети?
- Нет.
- Ни одного?
- Я бы хотел стать отцом. И я любил… страстно любил одну женщину. Я писал ей стихи, пытался облагородить её мысли и чувства… Увы! Моим мечтам о семье не суждено было сбыться. Но разве я виноват в том, что не был любим? По моему собственному мнению, я заслуживал любви больше, чем другие, но кто оценил мою страсть, мою нежность? Женщины так легкомысленны! Они предпочитают любви социальный статус, деньги и славу! Они…
Поклонский невозмутимо пригубил холодный кофе.
- Успокойтесь, господин Зорин! Всё, что вы теперь говорите, может быть использовано против вас. Человек, который за пятьдесят лет не заработал ни денег, ни славы, ни уважения женщины не может надеяться на получение вакцины. На что вы потратили лучшие годы? Писали посредственные стихи. Жили для себя. Не родили и не воспитали ни одного ребёнка. Не совершили важных открытий и подвигов. Так какого чёрта вы требуете для себя вечной молодости? На что она вам?
- Да, вы правы. Я не герой, однако моя жизнь не прошла напрасно. Все эти годы я учился понимать себя и других людей. Я учился тонко чувствовать и по-особому видеть мир. Я уверен в том, что мои стихи прекрасны. Если хотите знать, мною задумано множество нужных и добрых книг…
- Кстати, о ценности ваших книг. О чём они? Вы пишете о важных исторических событиях? Нет? Очень жаль. Может, ваши стихи и поэмы о заслугах выдающихся политиков, учёных, артистов? Тоже нет? Гм… Неужели вы, мужчина, доживший до преклонных лет, пишете всякую чушь о былинках, луне, соловьиных трелях? Как это пошло и глупо!
- Я лирик, что в этом плохого? И разве не здорово, что кто-то в нашем ужасном городе ещё слышит трель соловья?! И я готов поделиться прекрасным, которое живёт в моей душе, со всем жестоким, неблагодарным миром. Таким, каким вижу мир я, его больше не увидит никто и никогда – ни через сто лет, ни через миллион!
Поклонский почувствовал тоску. Он уже предвидел, что скажет этот невзрачный человек.
- Господин Зорин! Каждый из ста тысяч посетителей, сидевших до вас в этом кабинете, уверял, что он – единственный и в своём роде неповторимый, но лишь единицы оказались достойны бессмертия.
Зорин раздражённо забарабанил пальцами по столу. «Привычка нервных самодуров, одержимых тщеславием и самолюбием», - отметил Поклонский.
- Жестокий, пустой человек, как вы не понимаете: душа обывателя не чета душе поэта! Уверяю вас, со смертью поэта мир теряет больше, чем тогда, когда умирает обыватель…
Зорин взахлёб заговорил о поэзии. Поклонский поднял глаза и увидал в окне догорающий день. Хорошо быть поэтом, неожиданно подумалось ему. Не нужно спешить в душный офис, не нужно полдня торчать в автомобильных пробках. Сиди себе у окна да созерцай закат, вари кофе, чтобы сохранить бодрость до полуночи. А после – луна, ночные цветы, кофе с коньяком, туманный рассвет… опять кофе и вот – готова поэма!..
- …Никто в нынешнее жестокое время не чувствует божественной красоты слова! Никто! Есть слова – сладкие, как мёд; есть другие – терпкие, душистые, как весенние тополиные почки. Есть слова, вкус которых опьяняет, как глинтвейн в морозное утро. Есть много чудесных, волшебных, целительных слов, и мне жалко обывателя, который научился смаковать еду, но не умеет смаковать стихи и прозу…
- Чего только не услышишь от несчастных людей! – не выдержал Поклонский. - Одни делят мир на богатых и бедных, другие – на дельцов и глупцов, третьи – на обывателей и богему… Господин Зорин! Не думайте, будто у меня нет души. Мне тоже хочется жить вечно, но я знаю своё место. Я обыкновенный человек. За мной не числятся никакие заслуги. И я даже немого завидую вам. Да-да! Вы -поэт. У вас ещё есть возможность прославиться, а у меня нет даже надежды оставить хоть какой-то значимый след в истории. Однако сам я, без зависти, не теряя достоинства, смотрю на счастливцев, которые получат бессмертие. Смиритесь и вы, мой друг.
- Не могу! – Зорин судорожно глотнул воздух. – Вы можете презирать меня за малодушие, но я страстно, жадно хочу жить! В молодости мне не хватало ума, опыта, терпения; теперь я нажил и мудрость, и красоту души, но годы не дают мне чувства полноты жизни. Поверьте – я оправдаю ожидания государства, я напишу много доброго и прекрасного, я непременно стану известным, потому что мне есть что сказать людям! Включите меня в список на вакцинацию, иначе… иначе я прокляну вас!
Поклонский с трудом подавил усмешку.
- Без малого десять лет в мой адрес посылали проклятия красивые женщины и умные мужчины, мне сулили деньги и прочие блага. Но я человек принципа. Поэтому если ваша заслуга лишь в благородных мыслях и чувствах, то советую вам как можно скорее перенести их на бумагу. Быть может, вы успеете стать знаменитым и уважаемым человеком, и тогда государство по праву признает вас достойным вакцины бессмертия. Но пока… пока я вынужден отказать.
- Вы делаете ошибку! - Зорин вскочил и начал нервно ходить по комнате. – Не торопитесь выставлять меня за дверь. Я докажу вам свою исключительность! Я умею чувствовать души вещей!
- Что, простите?
Зорин выхватил из гранёного стакана на тумбе маргаритки.
- Скажите мне – что я держу в руках?
- Цветы.
- Цветы! – Зорин бросил на чиновника снисходительный взгляд. – Вы ничего не понимаете в жизни, а я вижу сокровенное.
- Что именно? – полюбопытствовал Поклонский.
- Эти цветы вам подарила невинная девушка, слишком наивная и мечтательная. Она влюблена в солидного, респектабельного человека, то есть в вас.
- Ну, предположим… - чиновник беспокойно заёрзал в кресле. – Вы угадали. А может, видели, как она выходила из кабинета…
- Поэту не трудно угадать душу другого человека, - с жаром объяснил Зорин. - У вас суровый кабинет. Ничего лишнего. Стол. Стул. Лампа, бьющая в лицо просителя мучительным светом. Всё сделано так, чтобы человек поскорее почувствовал своё унизительное положение. Ведь вакцина стоит дорого, и чем быстрее клиент согласится, что он – ничто, тем лучше… Я не таков. О чём я? Ах, да… Суровый кабинет. Понятно, в нём не нашлось вазочки для глупых маргариток. Выручил гранёный стакан. Наивная девушка призналась солидному господину в любви, а тот смущён, потому что не знает, что ему делать с этой несчастной любовью…
«Чёрт знает что такое!» - с неудовольствием подумал Поклонский.
А Зорина лихорадило. Он впился пальцами в венский стул и торжественно водрузил его на чиновничий стол.
- Вот – стул. Признайтесь: он нечаянно оказался в этом страшном кабинете. Изящный венский стул, быть может – из антикварной коллекции или из Дома культуры. А может, он когда-то украшал гостиную чудаков, любивших пирушки, стихи и шарады. К ним приходили гости - такие же чудаки, влюблённые в старинный рояль, в кисейные кружева на платьях дам. О бедный, бедный стул! Его касались шелка бальных платьев; его легонько задевали женские пальчики – влюблённые, трепетные, унизанные кольцами, источающие запах лаванды. А может, какой-нибудь юный поэт, присев на скрипучее сиденье, наспех записывал на клочок салфетки стихи для прекрасной дамы… Господин Поклонский! У каждой вещи есть душа, вы знали об этом?
- Довольно, Зорин! Уберите уже этот идиотский стул!
- Я чувствую души вещей. Они разговаривают со мной, поверяют свои тайны…
- Вы сумасшедший?
- Я – нет! - Зорин опустил стул на пол.
- Тогда к чему весь этот спектакль?
– Умоляю вас, дайте мне шанс! Отказав бедному, но перспективному поэту в бесплатной вакцине, вы совершаете историческую ошибку! Понимаете – историческую! Вас до конца дней будет мучить совесть…
- Довольно глупости!
Поклонский нажал кнопку вызова.
- Администратор! – отозвался приятный женский голос.
- Ариадна Павловна, проводите господина Зорина и позовите следующего посетителя!
Зорин сник и, казалось, разом постарел на десять лет. Поклонский начал перебирать на столе бумаги, чтобы не видеть лица просителя. Он очень не любил эти томительные минуты, когда клиент сначала не верит своему несчастью, потом пристально и долго глядит на чиновника, как будто пытаясь зацепить того жалким, пронзительным взглядом. Администратор вошла в кабинет и осторожно взяла за локоть Зорина. Тот, словно очнувшись, нехотя поплёлся за женщиной.
Когда за ними закрылась дверь, Поклонский с облегчением вздохнул, но – ненадолго. На пороге, робея, уже стоял новый проситель.