САМОЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ БЛЮДО
Это было в древние, незапамятные времена, когда старый Александр Васильевич Шпундик еще был молодым и красивым Сашей Шпундиком, недавно обрученным с Верочкой (будущей грозной Верой Васильевной), урожденной Веденеевой, которая с таким же молодым, счастливым энтузиазмом изобретала возможные варианты подписи своей новой фамилии, казавшейся ей вершиной изящества и надежности.
Молодожены согласны были ютиться и в шалаше, но попалась выгодная возможность обмена по приемлемой цене шалаша на просторную комнату в пустующей квартире, и чета Шпундиков обрела свое гнездышко, где не надо было знакомиться в будничной обстановке ни с чьими родителями, и где каждое решение молодоженов было столь же мудрым, как и решение иудейского царя Соломона, хотя эти решения и разделяли три тысячи лет.
Сколько света, сколько солнца и радости было в их невзрачном с виду жилище?! И не беда, что стены были обклеены увядшими обоями, которыми гордились еще ударники первых послевоенных пятилеток; в некоторых местах стыдливо обнажалась штукатурка и целомудренно просматривалась кирпичная кладка; в туалете ржавчина источила еще не все трубы, но готовилась это сделать в ближайшее время; водопровод не был сработан рабами Рима и поэтому проводил воду скупыми, как слезы мужчины, каплями.
Молодой Шпундик получал за инженерный труд 120 рублей, а Верочкины старания в области бухгалтерии государство оценивало в 90 рэ. Но все эти обременительные неудобства при жаркой, радостной встрече вечером немедленно и жалким образом улетучивались, как улетучиваются провинившиеся слуги при грозном окрике хозяина. Какой сладкой казалась вареная картошка, поданная любящими руками, а еще приправленная перцем, а еще украшенная зеленью, а еще с хамсой, которую всегда можно назвать анчоусами в пику посетителям всяких ресторанов, где платят большие деньги.
А после такого добротного ужина можно заняться фантазиями на тему светлого будущего, где у них будут дети и все счастливое, что с ними связано. Верочка училась к тому же на третьем курсе института, правда, заочно, и по вечерам молодожены с охоткой делали вместе то, что полагается студентам- заочникам.
И вот наступило время, когда они впервые разлучились. Вера отправилась в Керчь на зимнюю сессию. Отправилась с легким сердцем, так как все задания выполнила, все контрольные работы сдала вовремя, и, что самое главное, делала эти работы сама, только с некоторой помощью Саши; помощь эта больше заключалась в том, что он сидел напротив, и так было хорошо, так уютно и тепло, что думалось и усваивалось совсем-совсем легко и безмятежно.
К ним наведывались родители – все пенсионеры – с одной и другой стороны, с пониманием и сожалением посматривали на прорехи в обоях, одобряли порядок в комнате и чистый воздух отношений и уходили с легким сердцем и сознанием, что дети устроились хорошо и надолго.
Готовясь к отъезду, Вера понадавала мужу кучу полезных советов и заданий. Каждый день она вспоминала что-то особенно важное, невыполнение которого могло серьезно осложнить жизнь Саши в этом жестоком мире. Она искренне переживала за мужа, остающегося без ее опеки и могущего совершить в ее отсутствие трагические ошибки, которые – о боже! – могут привести к еще более трагическим последствиям.
– Саша, – говорила она, подводя его к буфету, – смотри внимательно: в этой коробке гречка, в следующей – овсянка, в следующей – рис. Будешь варить – бери не больше трех ложек, тебе хватит. Здесь растительное масло, вот маргарин, хлеба покупай полбулки, иначе он у тебя будет засыхать, а это нехорошо и неэкономно. Кофе или чай клади по маленькой ложечке, вот она лежит сбоку. На ночь много кофе не пей – будешь плохо спать. Картошки я заготовила – тебе покупать не надо. Приятелей не води – они на тебя будут плохо влиять, к тому же я тебе приготовила строго на две недели.
Вера каждый раз увеличивала список необходимых инструкций и каждый раз муж добродушно ей возражал:
– Верунчик, ну что ты, в самом деле, обращаешься со мной, как с маленьким ребенком. Я, слава богу, до женитьбы два года провел в общежитии, как видишь, не умер и сейчас не умру.
– Саша, не возражай мне, – безаппеляционно отвечала супруга – ты многого не знаешь, у тебя память ненадежная, к тому же на работе у тебя много хлопот, потому записывай, чтоб чего не забыть.
Саша особо не возражал, понимая, что жене надо выплеснуть все свое озеро заботы о нем, чтоб ничего не оставалось на донышке, потому что там, в Керчи, будут накапливаться новые залежи тревог и волнений, и ласки, и тепла, которых пока не на кого растрачивать, кроме него. И вот звучат последние аккорды сюиты под названием «Проводы». Объятия, прощальные слова напутствий. Поезд отходит, а в сторону Шпундика все еще доносится : « Ты ж смотри, не…».
Возвратившись в сразу опустевшую и осиротевшую комнату, где каждая вещь жила и дышала Верочкой, Саша тоскливо осмотрелся по сторонам и, сев на табурет в кухне, горестно задумался, что ему делать дальше. Можно пойти к родителям и там вкусно поесть и рассказать, как он провожал жену, словно во фронтовой санбат; можно сходить к закадычному другу Витьке Сергиенко, которого давно не видел, узнать текущие новости из его пока холостяцкой житухи; можно просто прошвырнуться по городу, который быстро строится и охорашивается; можно, наконец почувствовать себя свободным мужчиной и сходить в кино с вероятностью приятного знакомства с какой-нибудь длинноногой бестией. Можно было делать все, что угодно, но ничего этого не хотелось. Какая-то светлая печаль поселилась в его сердце, как квартирантка, задолжавшая хозяйке за год без всякой перспективы возвращения.
Вот осиротевший чайник, еще вчера так весело пыхтящий мультяшным паровозиком; вот большая кастрюля, слегка облупившаяся, в которой Вера грела воду, чтобы мыть посуду; вот сковородка, где по утрам вкусно шипят крупные яйца – их Вера выбирает очень тщательно, чтобы муж не заболел сальмонеллезом. Холодильник, который подарили ее родители – святая святых, куда не допускается никто без разрешения хозяйки – теперь можно запросто его открывать и закрывать, но почему-то не хочется.
Шпундик еще посидел немного и поплелся в комнату работать над рацпредложением, за которое обещали приличное вознаграждение. Но даже эта его любимая работа сегодня не клеилась. Дело пошло немного веселее, когда Саша ярко представил, как его награждают голубым, толстым конвертом, и они с Верой покупают новый цветной телевизор.
Мобильных телефонов и скайпов тогда еще и в помине не было, даже домашний телефон казался несбыточной мечтой, Шпундик два раза ходил на переговорный пункт и сбивчиво, бессвязно пытался сказать, как он любит свою жену, но все как-то сбивалось на бытовые темы: да, питаюсь исправно, да, работаю, да, не заболел, не кашляю, не температурю, свет выключаю вовремя, газ тоже, краны закручиваю и проверяю перед уходом, с соседями здороваюсь, дверь на ночь закрываю. Вера отвечала, что у нее тоже все хорошо, ее хвалят, оценки ставят экстерном, так что она приедет вовремя.
Хронос отсчитал положенное Шпундикам время, как кассир банка, где лежит ваш депозит. Сессия закончилась, Саша получает телеграмму: «Сегодня выезжаю поездом Керчь-Херсон, буду в 23. 10. Встречай». Муж постарался прийти с работы чуть раньше обычного, переоделся и стал наводить порядок, как при Верочке. Сделать это было трудновато, потому что две недели мужского одиночества способны понизить класс любого европейского люкса, а не то что комнату в блочном доме.
Так вот, молодой Шпундик занялся основательной уборкой вверенного ему на две недели помещения. Были помыты полы, поставлена очередная муфта на водопроводной трубе, вынесен мусор, расставлены правильно все предметы, помыта посуда, вытерта пыль с такой же тщательностью, с какой неопытный сыщик обследует место преступления. К девяти часам в комнате был наведен армейский порядок. До прихода поезда оставалось еще почти два часа.
Саша с инженерной точностью рассчитал, что до троллейбусной остановки ему идти семь минут, на ожидание можно положить пятнадцать, ехать тридцать – итого 52 минуты, а с запасом час. Надо было куда-то деть еще час.
Муж сел и опять погрузился в грустные размышления. Разве так полагалось встречать молодую, любимую жену-красавицу после такой долгой разлуки?! Ему бы сейчас небрежно бросить на родные плечи котиковое манто или роскошные соболя, ну в крайнем случае, что-то из импортных шмоток. Но разве может себе позволить советский инженер такое рыцарство, если со своих жалких 120 рэ, 70 надо отдать за аренду квартиры, а сколько еще чего надо прикупить и заменить?! Все эти две недели он жил очень экономно, чтобы шикарно провезти свою женщину на такси домой, несмотря на то, что в ночное время таксисты дерут тройной тариф. Но ничего, он спокойно может отказаться от завтрака – в работе замотается и не успеешь оглянуться – уже и обед, а обед в заводской столовой стоит совсем дешево.
Шпундик заерзал на табурете, как студент, чувствующий, что говорит не то. Нет, Верочка никогда не позволит ему сделать это. Она сама откажет себе в сладком кусочке, а его заставит съесть «питательное блюдо», как она говорит, чтобы днем не было головокружения. Нет, надо, наоборот, экономить на обеде. Бедный Верунчик! Она так мало взяла с собой денег, небось, экономит на всем, глупая: надо беречь здоровье, даст бог, они еще раскрутятся со временем, а здоровье не вернешь ни за какие деньги, тем более, что у них, возможно, будет уже ребенок.
От этих мыслей Шпундик закрутился ужом, а потом вскочил от нетерпения. Ну что бы такое еще сделать для нее?! Она вернется, поди, голодная, этот дурацкий поезд тащится так долго из Керчи. Когда мы уже будем иметь нормальные дороги и нормальные поезда, сколько уже говорится на эту тему, а воз и ныне там? Надо приготовить ей что-нибудь горячее и легкое. Пожалуй, здесь уместным будет супец рисовый. Вот уж она удивится и обрадуется, вот уж будет пританцовывать и сиять, и обнимать его в приливе чувств. Да, надо обязательно сделать ей хоть маленький, но подарок, и потом, не зря же говорят, что важен не подарок, а внимание. А внимания у него навалом.
Шпундик засуетился. Время еще было, но не так уж и много, учитывая, что варить ему приходилось не часто. Саша почитал Верочкину книгу по кулинарии и принялся за дело. Отмерял два стакана риса, нашел дуршлаг, добросовестно промыл крупу, поставил на огонь кастрюлю с водой, на другую конфорку – сковороду и стал пассеровать лук и морковь. Потом почистил несколько картофелин, нарезал их кубиками, как гласила кулинарная книга. Полагался еще жир, но жира в холодильнике не обнаружилось, да повар особо и не искал, зная, что все, что было жирного, он уже слопал, якобы для того, чтобы оно не испортилось.
Оставался добрячий шмат сала эдак грамм под сто пятьдесят. Шпундик давно на него зарился, но все откладывал, как последний резерв и неприкосновенный запас. Но сейчас был тот момент , когда можно было бросить в бой его сибирские дивизии. И он, не колеблясь ни минуты, это сделал. Ах, как пахло это чертовски соблазнительное сало, когда он нарезал его тонкими, розовыми ломтиками, его не просто съесть, а сожрать бы одним махом с луком, чесноком и душистым хлебом, который он купил вечером и тоже приберегал, чтобы съесть вдвоем с Верочкой. Порезанное сало он предусмотрительно прикрыл салфеткой, чтобы оно его не соблазняло до поры до времени.
Закипела вода. Саша бросил в кастрюлю рис, как талдычила книга, через полчаса картошку, потом пассерованные овощи и сало. Из кастрюли легкими перистыми облаками понесся пар в сочетании с чудесными запахами прекрасно приготовленного супа. Шпундик гордился собой и гордился Верочкой, для которой и готовилась эта божественная амброзия.
Сейчас бы и уплетать эту пищу богов, пока она с пылу и с жару, но до прихода поезда оставался еще целый час. Отставить, и пусть она ждет их возвращения? Но что это за суп, который заново надо будет разогревать? И опять же не получится должного эффекта, Верочка сама примется доводить его до готовности, а это уже совсем другой коленкор.
Шпундик попробовал рис. Он показался ему твердоватым.
"Ну и отлично, – подумал Саша, – Супа получилось много, поставлю его на самый медленный огонь и пусть потихоньку доходит, рис хорошо упреет; если и выкипит немного, то это не страшно». Сказано – сделано. На всякий случай, Шпундик открыл дверь балкона, как учила жена – мало ли чего может случиться.
Не зря он работал инженером и все рассчитывал; расчеты Шпундика оказались точными, как планы построения социализма, и на первом этапе он оказался в нужное время в нужном месте. До прихода поезда оставалось всего десять минут, на привокзальной площади стояли свободные такси, так что проблем с возвращением домой не предвиделось. В ожидании встречи Шпундик даже напевал себе под нос что-то бравурное.
Но человек полагает, а бог располагает. Богу в образе железной дороги почему-то захотелось привести поезд на станцию Херсон с опозданием на два часа, что и было приведено в немедленное исполнение, несмотря на многочисленные жалобы и недовольство ожидавших граждан. Но кто будет с ними считаться, если на то есть воля божья! Здесь даже книга жалоб не помогает. Естественно, не помогла она и Шпундику.
Но Верочка выскочила из опоздавшего поезда, радостная и возбужденная, немедленно запрыгала вокруг ожидавшего мужа, кинулась обнимать его и целовать, как будто тот вышел только что из банка, где получил миллион крупными купюрами или остался жив после атомной бомбардировки. Саша тут же забыл о нервной ходьбе в течение двух часов и о всех прочих мелочах жизни.
Такси быстро доставило их по указанному адресу, после чего оставило подниматься на восьмой этаж. Запах супа они услышали на втором. « У кого-то так вкусно пахнет супом, – сказала Верочка, – я бы сама непрочь поесть такого – проголодалась ужас как». Указанная фраза заставила Шпундика остановиться и обомлеть. Он наконец-то вспомнил об оставленной кастрюле.
Запах супа нарастал с каждым этажом, пока не уткнулся в дверь их квартиры.
– Это, оказывается, у нас? – удивленно подняла брови Верочка.
– Сейчас узнаем, – мрачно сказал Саша, отыскивая ключи и соображая, что говорить по этому поводу.
В квартире стоял легкий туман, настоянный на крепком картофельном духе. Ароматом картофеля и пассированных овощей пропахло все: от сталинской кирпичной кладки до маленького флакончика с польскими духами. Сквозь толщу картофельного амбре сочились тонкие струйки чего-то подгорелого. Оба кинулись на кухню. На конфорке, как на костре инквизиции, тихо страдала кастрюля с почерневшими боками. На дне вместо супа лежал толстый ком риса, подгоревший снизу. Верочка вопросительно посмотрела на мужа.
Предполагаете, что раздалось: «Дурак, ротозей, растяпа, я же тебе говорила… думать хоть немного надо мозгами…». Нет, вы, наверно, забыли, что это был не старый Шпундик, а Шпундик молодой, на первом году женитьбы, а на первом году женитьбы прощаются и подлежат немедленной амнистии даже такие жестокие преступления, как обгоревшая кастрюля и загубленный суп.
Саша печально изложил историю бесследно исчезнувшего, как государство Урарту, супа и стал ждать приговор. И что вы думаете, сказала молодая Вера Васильевна? А сказала она следующее:
– Сашок, наверное, это был самый замечательный картофельный суп с рисом в мире, – и нежно приласкалась к нему, – бог с ним. Но у нас еще есть самая замечательная рисовая каша в мире, да еще с дымком. Давай ее съедим, я ужас как проголодалась.
И они сели есть самое замечательное блюдо в мире, которое случается есть многим, когда они на первом году женитьбы или замужества. Боги, наблюдающие эту сцену, готовы были менять свою амброзию на эту кашу в соотношении 10: 1, но вряд ли молодые супруги посчитали бы такую сделку равноценной, тем более, что на десерт у них было то, что не принято делить даже с богами.