Повесть о луриках

1
Уровень жизни обычных граждан бывшего СССР высоко не поднимался никогда. Если бы мы его изобразили в виде лесенки, то он постоянно прыгал бы туда-сюда среди нижних ступенек. Но его проблема заключалась в том, что и, находясь внизу, он не раз умудрялся еще и нырять вглубь пропасти.
Как не странно он и выныривал, а в этом ему оказывали существенную помощь бравурные марши и симфонии героико-патриотического жанра. Под такую музыку не видевшие лучшего граждане ощущали праздники «в буднях великих строек». Тот, кто с этим жил, не сможет представить заводскую колонну на первомайской демонстрации без духового оркестра.
Музыкантов пестовали. Для приумножения их рядов партия расширяла сеть музыкальных школ и консерваторий. Так складывалась своеобразная прослойка утонченных интеллигентов советского сообщества. Из-за того, что репетиции и представления требовали от них намного больше времени на протяжении суток, они были хуже приспособлены к другой работе.
Причины нередких периодов падения уровня жизни связывали с войнами и неурожайными годами. Особенно резкое погружение в экономическую пропасть выпало на годы развала Советского Союза. С 1982 по 1985 здесь проводили в последний путь его троих престарелых лидеров Брежнева, Андропова и Черненко. Продолжались военные действия в Афганистане и холодная война на изнурение с Западом.
Горбачев, самый молодой из членов Политбюро, с другими взглядами, занял пост генерального секретаря ЦК КПСС в марте 1985 года, и ему пришлось сразу столкнуться с массой внутриполитических и внешнеполитических проблем. Экономика СССР уже несколько лет держалась только за счет широкой продажи сырья. Ключевым звеном Горбачеву представлялась проблема темпов экономического роста.
И тогда новый лидер государства объявил курс ускорения темпов экономического роста. Начало перестройки омрачили тяжелые катастрофы: взрыв атомного реактора на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г., гибель пассажирского теплохода «Адмирал Нахимов» близ Новороссийска и землетрясения в Армении. В результате падения цен на нефть осенью 1985 г. валютная выручка СССР сократилась сразу на две трети.
Чтобы предотвратить угрозу срыва курса на ускорение, было решено перейти к перестройке экономической системы, как главному средству достижения ускорения, с осознанием замены планового пути на путь рыночных отношений. Осенью 1986 г. Верховный Совет СССР принял Закон об индивидуальной трудовой деятельности.
Страну наводнили кооперативы, в которых появилась возможность платить их работникам удвоенную и утроенную зарплату, в сравнении с той, что платили на заводах. Их лучшие специалисты тут побежали в кооперативы. Заводы, фабрики, колхозы забуксовали и из-за рухнувших экономических связей. Но что-то шло не так и в очередном благородном устремлении. «Хотели как лучше, а получилось, как всегда», – так выразится позднее российский политик Черномырдин.
А тем временем амия безработных росла. В ее составе оказались низко квалифицированные рабочие, инженеры, экономисты и люди искусства. Театры закрывались потому, что людям становилось не до зрелищ, когда недоставало денег на хлеб.
2
26-летнего скрипача Моню (так его называли друзья из сложности выговора полного имени) в то утро еще на проходной театра оперетты дежурный попросил зайти к дирижеру оркестра.
– Эммануил Исаакович, – к нему впервые так обратился сухой, немногословный маэстро, – я вынужден вам объявить, что наш театр закрывают через два месяца, а увольнения начинают с тех, кто у нас занят по совместительству. Желаю удач. Причитающиеся деньги вам выдадут в день зарплаты.
Моня этого ожидал на основании слухов, но не думал, что восприятие объявления будет таким болезненным. Это можно было объяснить и тем, что это было первым в жизни таким сообщением. Моня чуть успокоился в троллейбусе. В его мыслях, на долгом пути к дому, побежало кинолентой все его недолгое прожитое.
После окончания консерватории Моню направили на должность артиста симфонического оркестра, скажем, областной филармонии Днепропетровска. Не смешно ли, что кто-то мог позавидовать ему всего на 120 рублей зарплаты, хотя он сам в этом не сомневался. Ничего удивительного не было и в том, потому что такие же оклады получали и заводские инженеры.
Со стороны можно было только удивляться невероятной конкуренции в среде музыкантов, которая начиналась со стадии их обучения. У Мони этот процесс продолжался 16 лет – в музыкальной школе, училище и высшем учебном заведении. Тогда Моня и выработал привычку, «ежедневно сливаться в одно целое со скрипкой» на шесть-семь часов занятий, которые включали и упражнения по отработке техники – по сути, прогонку гамм.
По завершении занятий Моню призвали на два года в армию. Они показались ему вечностью, потому что таким образом его оторвали от любимого дела. Зато на свое рабочее он вернулся в звании лейтенанта запаса политсостава, и в его жизни снова все завертелась, как он сам о том мечтал.
За ответственное отношение к делу в оркестре, ему помогли получить работу на полставки еще в трех местах! Это были оркестр театра оперетты, музыкальное училище и школа для одаренных детей. Так было принято в этой сфере, и, когда месячный заработок Мони поднялся немногим выше 250рублей, он возомнил себя везунчиком и женился, под нажимом друзей и сотрудников.
Много обещавший брак рассыпался ровно через год, и те же друзья и сотрудники говорили, что на Моню нельзя обижаться, потому что он был весь в музыке, которую не мог поделить еще с кем бы то ни было. Благословенной Моне виделась та жизнь, в которой не было людей, способных прервать звучание музыки Баха или Моцарта, сославшись на усталость.
В тот самый период становления Мони в качестве профессионала, он проявил завидное упорство в замене своей примитивной скрипки на более солидный инструмент с улучшенным звучанием. Помогли сотрудники. Это были любители покупать за бесценок, случайно обнаруженную у населения ту старую скрипку или виолончель.
Они могли пролежать на чердаке или в чулане более 20 лет, но от этого их цена возрастала, при условии, что были штучно изготовлены известными умельцами. Такой инструмент подвергался профилактическому ремонту, после чего его продавали в несколько раз дороже.
В том не было чего-то осудительного, потому что подобным образом обнаруживали даже музейные образцы мастеров Амати или Страдивари стоимостью в миллион и более долларов. На скрипку значительно скромнее, с чехлом, о которой Моня мечтал не один год, ему понадобилось 3,5 тысячи рублей. Такие деньги тогда составляли половину стоимости автомобиля «Жигули». Их Моне пришлось бы собирать всю жизнь, с учетом ежемесячных выплат за однокомнатную кооперативную квартиру, расходов на питание и других повседневных трат, без которых Моня не представлял своей жизни.
Пока на исключительно важную для него покупку пришлось раскошеливаться его родителям. Их платежеспособность усиливали не только более высокие зарплаты, но и меньшие потребности, что объяснялось приходом, с годами, естественного для каждой благополучной семьи процесса насыщенности. Моня не сомневался, что также закономерно будет складываться и его жизнь. А пока он искренне радовался своим успехам, которые развивались быстрее, чем он ожидал. Яркое свидетельство тому он видел в быстром перемещении его самого на место второй скрипки в большом симфоническом оркестре.
3
И вдруг жизненный мост счастья Мони в светлое будущее начал рушиться под его ногами. Вскоре после объявления об увольнении из оркестра закрывавшегося театра оперетты, Моне объявили о сокращении его должности в музыкальной школе.
Свободного времени у Мони стало хоть отбавляй. На новом этапе он углубился в чтение газет и журналов, и стал посетителем массовых встреч с известными вестниками перестройки. Среди них были главный редактор журнала «Огонек» Виталий Коротич, экономист Гавриил Попов и поэт Евгений Евтушенко.
Под влиянием утверждений корифеев мнение Мони о перестройке  быстро менялось в лучшую сторону. К сожалению, новые взгляды пока его не кормили и не восполняли потерянного заработка. О новой обстановке много говорили на дне рождения Юры Маленького, за скромно накрытым столом.
Присутствовавший там Моня прислушивался к каждому слову серьезно озабоченных гостей. Свою точку зрения, что времена грядут непростые, и надо всем перестраиваться во имя лучшего будущего, он коротко изложил только тогда, когда на этом настоял хорошо относившийся к нему именинник.
4
В один из осенних дней 1987 года Моню окликнули, когда он выходил из метро. Он остановился, взял в другую руку скрипку и обернулся. К нему приближался невысокий мужчина лет сорока с хвостиком, в черном плаще. На его голове неуклюже сидела темно зеленая шляпа.
– Владимир я, – сказал мужчина и подал Моне руку, – нас знакомили в доме вашего приятеля Юры, на его дне рождения. Забыл, что ли, Эммануэль?
– Теперь вспомнил, потому что тогда вы были в тенниске, джинсах и без шляпы. Как дела?
– Да у меня пока ничего, хотя чувствую, что и мне придется «перестраиваться», чтобы не обвалиться.
– Что вы имеете в виду? – спросил Моня.
– А то, что Юра рассказал мне довольно подробно о вашем обвале. Вот я и подумал, что этого следует ожидать большинству из нас. Предлагаемая мной идея выживания в этих условиях нова лишь частично. В ее свете надо попросту разбудить у населения страны вкус и желание на приобретение цветных фотографий.
Далее Владимир подчеркнул, что этим следует заняться немедленно, пока это является редкостью в нашей стране. Короче, разговор о раскрутке нового товара. Это не значительно отличается от жвачки и растворимого кофе, которые распространяли в свое время.
Есть и различие – цветные фотографии люди должны заказывать тогда, когда им недостает денег на хлеб, да с таким желанием, словно они намного важнее хлеба. Такой способ специалисты якобы назвали методом агрессивного маркетинга. Не секрет, что существенно расширить спрос на предлагаемый новый товар могли бы способные люди из творческой среды. Не зря ведь рекламу на Западе озвучивают лучшие актеры.
Именно такое умение Владимир обнаружил у Мони на дне рождения у Юры, когда он сразу привлек к себе внимание всех гостей разговором о необходимости массово перестраиваться во имя лучшего будущего.
– Фотографы – своего рода психологи, – продолжал Владимир, – а я им являюсь не первый год. Вот почему мне не трудно было обнаружить в вас такие способности с первого взгляда. В вас и в них я заинтересован потому, что решил превратить свою фотолабораторию в кооператив и об этом уже договорился с руководством дома быта. Так что приглашаю. К этому придется приложить немало усилий, но они несравнимы с теми, которых потребует рытье траншей лопатой.
Над предложением Володя посоветовал подумать и позвонить ему в ближайшие дни.
5
Изложенное на тротуаре предложение Владимира сначала обескуражило растерявшегося Моню. В какой-то мере, его даже возмутило то, что в нем увидели умельца навешивать людям лапшу на уши. Но этому мог поспособствовать и уважавший Моню Юра, который не только представил его положение в настолько мрачных красках, но и добавил несколько положительных мазков к его портрету.
Чтобы посоветоваться, а, заодно, и понять, кто же такой сам Владимир, Моня приехал к Юре на следующий вечер. Его фамилия Маленький явно не соответствовала его внешности. Он был большим, а к тому же и толстым, что полностью соответствовало шутке «хорошего человека должно быть много». За чашкой кофе, исходя из этого, отрицательные эмоции развеялись на первых минутах.
Юра был немного моложе Мони, но это ему не помешало уже быть отцом почти двухлетней дочки и трехлетнего сына. Его семья намного больше страдала от безработицы, а он сам второй год перебивался на случайных заработках. Семья Юры, конечно, не могла бы продержаться на них и маленькой зарплате его жены, воспитательницы детского сада. К счастью, им помогали, чем могли, родители с той и другой стороны.
А источником случайных заработков Юры являлся Володя, толковый труженик и порядочный человек. По его инициативе Юра отправлялся в детские сады и школы, чтобы договориться с руководством о массовых съемках детей. Этот вид занятости называли «луриками». Юра немного занимался фотографией в юном возрасте, и вот сейчас ему пришлось потратить немало времени на усовершенствование умений.
А Моня в тот же вечер впервые увидел у своего приятеля все, что касалось процесса любительской фотографии, и немало услышал. Прежде всего, Моня пощупал своими руками фотоаппарат и увидел специальные кюветы для реактивов из прозрачного цветного пластика – для проявителя и фиксажа. Чёрный бачок был предназначен для пленки.
Далее он узнал, что прежде чем начать съёмку, плёнку надо зарядить. Самой ходовой пленкой была Свема-65. После того, как плёнка отснята, её надо было проявить. Для этого её наматывали на специальную спираль и помещали внутрь светонепроницаемого бачка. Наматывать плёнку, разумеется, тоже надо было в полной темноте. Затем – уже на свету – в бачок надо залить проявитель.
Проявитель, заливаемый в бачок, должен был быть определённой температуры – от 20 до 25 градусов. Для проверки пользовались специальным термометром. После того, как проявитель залит в бачок, надо было ждать 8-10 минут и притом покручивать спираль. После проявитель выливали в специальную банку, чтобы затем использовать его для следующей плёнки.
Только это были еще не все подробности, и они касались лишь чёрно-белой плёнки. Для цветной плёнки требовались совсем другие реактивы, которые состояли из четырёх различных жидкостей. В Москве не составляло труда приобрести цветные реактивы из ГДР фирмы «ORWO», которые продавали в специализированном магазине на Калининском проспекте. А вот за пределами столицы цветные реактивы трудно было найти и в лучшие времена.
Так вот, от Юры, не от мира сего музыкант Моня услышал и то, что новая эра цветной фотографии приходит в Советский Союз, после того, что она уже давным-давно освоена на Западе. В завершение разговора Юра тоже коснулся метода агрессивного маркетинга, а еще он пригласил Моню придти к нему завтра для практического ознакомления с процессом проявления пленки и печатания черно-белых фотографий, потому что до фотоснимков цветных ему самому еще расти и расти.
День второй, связанный с познанием азов новой профессии, Моня воспринимал с намного большей ответственностью. Этому способствовало грустное сообщение коллеги, который продал ему скрипку о том, что сильный пожар надолго вывел из строя зал филармонии минувшей ночью.
К Юре, таким образом, Моня приехал после оформления отпуска на целый месяц на основном месте своей работы. Что его ожидало впереди, он совершенно не знал. Процесс проявления и печатания оказался намного скучней вчерашней теории. Несмотря на это, Моня подумал, что на «лурики» и ему придется переключаться на полном серьезе.
6
Утро следующего дня Моня начал с читального зала городской библиотеки. Здесь, после ознакомления со значением выражения агрессивный маркетинг в экономическом словаре, он существенно расширил представление о нем, с помощью дополнительного материала. Такой подход к делу у Мони был выработан в ходе разучивания каждого нового музыкального произведения, что делал с особенной любовью и ответственностью.
Тогда Моня считал себя самым счастливым человеком, потому что его профессия совпала с главным увлечением его жизни. В долгие годы обучения он во снах видел себя за пультом на сцене концертного зала или в оркестровой яме, атмосфера которых напоминала ему что-то святое и неповторимое. Еще в те годы у него сложилось такое представление, что на земле не может быть образованных людей, в жизни которых классическая музыка не являлась бы их самым любимым увлечением.
Моню буквально раздражали врачи, инженеры, политики и ученые, которые не знали имен самых известных композиторов мира. С колокольни Мони, им также следовало знать их лучшие произведения и даже уметь отличать манеру их исполнения различными дирижерами и солистами.
Притом Моня вряд ли задумывался о том, что сам все это тщательно изучал на протяжении более 15 лет, да и сейчас постоянно находился в этой атмосфере. Люди же, которые избрали для себя другие специальности, потратили те же годы на изучение физиологии, деталей машин, бухгалтерского учета, мало ли чего еще, как и ярких ученых из названных отраслей деятельности.
7
Все это тоже помогает нам представить ощущения Мони от возникшей необходимости поменять любимую профессию скрипача на лурики, а, говоря ясней, – на втюхивание людским массам цветных фотографий, да еще и с использованием агрессивного маркетинга.
На встрече с Владимиром Моня, разумеется, скрыл свои отрицательные эмоции. Их разговор состоялся в скверике, рядом со станцией метро Пушкинская, как они и условились по телефону.
В предобеденные часы осеннее солнце светило достаточно ярко, хотя на жару уже не было и намека. Людей в сквере оказалось немного, и Моня с Владимиром удобно устроились на широкой скамье. На первых минутах в цепкой памяти Мони появилось немало деталей из дня рождения Юры. Вспомнилась и подчеркнутая деловитость независимо и скромно державшегося Владимира.
Он и сейчас подтвержда первое впечатление о себе тем, что сразу приступил к анализу подлежавшей замене у себя на работе обстановки, на основе новых обстоятельств. Суть дела сводилась к тому, что четверо хороших специалистов его фотолаборатории, которые неплохо зарабатывали на свадьбах, в детских садах и школах, сейчас оказались незагруженными даже наполовину по причинам безработицы и резкого обесценивания рубля.
Владимир это связывал, прежде всего, с резким сокращением рабочих мест. Питание притом дорожало, и родители просто не могли тратить деньги на фотографии своих любимых отпрысков, не говоря о себе самих. Так вот, вопреки этому, предстояло сломать их психологию, то есть убедить в том, что хлеба можно съесть меньше, но память о важнейших событиях жизни каждого из нас нельзя не сохранить. А далее следовало плавно скатываться к новинке – цветным фотографиям, которые существенно улучшают такую возможность.
Отдельный разговор о старых, даже выцветших семейных фотографиях. Они, в свою очередь, помогают сохранять память о родственниках, которых с нами уже нет, в частности, о тех, которые не вернулись с полей сражений в годы отечественной войны. Притом из снимков групповых можно выбирать отдельные образы и на их основе создавать полноценные портреты.
Состояние снимков не столь важно, потому что в таких случаях главная роль в работе над портретом будет отводиться не фотографу, а художнику. Только, прежде всего, Моне следовало охватить вниманием местные детские сады, ясли и школы, а уже затем прочесывать каждый подъезд, каждую квартиру. Но и это не все. В дальнейшем ему придется отправляться с той же целью в другие города нашей огромной страны.
Моня еще не подозревал, что профессионализм Владимира был подан настолько филигранно, потому что и в этом присутствовали элементы агрессивного маркетинга. Его самого это зацепило за живое. Он решил, что в складывавшейся обстановке и ему негоже разочаровать Владимира в надеждах, которые на него возлагали.
Вспомнив к тому и его слова, что «лурики» намного лучше рытья траншей, Моня захотел еще больше оживить беседу об агрессивном маркетинге. Для этого он привел несколько заученных цитат из того материала, который прочитал в библиотеке. Он был уверен, что Владимир такие места не посещает, а потому поведал ему, с умным видом, что сегодня теоретики торгового бизнеса напрямую связывают агрессивный маркетинг с принципом Юлия Цезаря «пришел, увидел, победил».
Володя, в свою очередь, делал умный вид тогда, когда Моня усматривал в таком маркетинге три принципа Александра Суворова: глазомер, быстрота и натиск. Так или иначе, оба согласились с важностью умения быстро думать, чтобы выстроить правильную схему общения с клиентом. Именно она должна была непременно привести к цели, поставленной продавцом.
Тогда же Моня изложил еще несколько эффектных заготовок, которые подтверждали верность большего доверия Владимира людям от искусства. А если бы разговор в сквере предусматривал более широкие временные рамки, Моня обязательно пересел бы и на своего любимого конька – музыку.
8
В итоге, Владимир назначил Моне следующую встречу для раскручивания дела через четыре дня. Для конкретного разговора в лаборатории Моня пришел не с пустыми руками. На этот раз они не без труда удерживали немаленький саквояж.
Подобно фокуснику, Моня достал из него и разложил на столе перед Владимиром осветительный софит, три рулона и несколько маленьких головных уборов: пилотку, бескозырку, шлем танкиста, фуражку офицера – для мальчиков; венок Аленушки, короны снежной королевы и снегурочки – для девочек.
Когда Моня развернул скатанные в рулоны настенные коврики из тонкой клеенки, Владимира удивило хорошее качество изображенных на них рисунков. На одном из ковриков был изображен спасательный круг с надписью «Варяг», который висел на ограде корабельной палубы. На втором была выведена большая надпись «Вперед!» у ствола танковой пушки. Третий коврик изображал зеленую лужайку с плакучей ивой.
Владимиру Моня пояснил, что все это плоды труда профессионалов – художника и костюмерши театра оперетты. Конечно, они досталось ему не бесплатно, но та же статья об агрессивном маркетинге требовала определенных вложений в дело для его успешного начала.
Глаза Владимира все больше расширялись. Он все еще не переставал удивляться деловой хватке Мони. Его брови нахмурились от недовольства, когда Моня сказал, что привез свои атрибуты для изготовления образцов детских фотографий. Без них он не собирался приступать к работе, потому что заказчик должен видеть, за что отдает деньги. Владимиру виделись в изготовлении большого количества образцов цветных фотографий и портретов излишние затраты.
Так и больше того, Моня настаивал, чтобы съемки образцов проходили в его присутствии и с его личным участием. Так он планировал получить первые в своей жизни уроки фотографирования, в условиях электрической подсветки снимаемых объектов. Человек от искусства Владимира убедил, правда, для этого он взял на себя половину затрат.
Надежды на их окупаемость оправдались, а образцы фотографий действительно помогали быстрее убеждать заказчиков. Важно было и то, что они были довольны товаром, который они получали от Мони. Особенным спросом пользовались большие портреты со старых фотографий, которые вставляли в картонные виньетки работники лаборатории Владимира.
В том не было волшебства. Просто хорошие ретушеры и художники делали на портретах молодыми красавцами немощных стариков и старух. Притом под головами мужчин «пририсовывались» строгие пиджаки и белые рубахи с черной бабочкой или красным галстуком, а под головами женщин – роскошные платья с белесыми воротничками. Моне это чем-то напоминало солдат сослуживцев, которые отправлялись в городскую мастерскую, чтобы сфотографироваться в предназначенном для этого офицерском мундире, а затем разослать фотки девчонкам.
9
Так, вычитанная Моней в библиотеке теория совпадала с практикой на протяжении нескольких месяцев. Первые разочарования пришли, когда в детских учреждениях и жилых домах Днепропетровска стали все чаще отвечать, что у них уже побывали такие ходоки. Сразу опускать руки Моня и не подумал.
Владимир это предусматривал, и, недолго рассуждая, Моня выписал из телефонного справочника адреса всех детских садов соседнего Кировограда. Перед заведующей одного из них он появился на следующей неделе в ее кабинете. Помещение было небольшим, как и канцелярский столик, за которым сидела симпатичная женщина лет сорока, в белом халате, с телефонной трубкой у уха.
Обменявшись взглядами, в знак приветствия, Моня присел на стул, который стоял у боковой стороны столика. В первые минуты ему недоставало полной уверенности в себе, но он тут же вспомнил жесткие требования правил агрессивного маркетинга. Им соответственно, Моня даже надел один из двух своих самых нарядных костюмов, которые ему по блату пошил модельер лучшего городского ателье перед свадьбой. Светлая рубаха и синий галстук в крупный горошек придавали ему еще большей вальяжности.
Удобней расположившись на стуле, он настолько фигурально водрузил на коленях свой саквояж, что заведующая поторопилась извиниться в трубку и завершить беседу. Вслед за этим она с почтением привстала и протянула Моне свою пухлую ручку. Чуть позднее она пояснила, что приняла его за нового врача санитарно эпидемиологической станции, об устрашающей строгости которого только и говорили ее коллеги.
У многих из них заканчивались нервным тиком появления в их садиках и предыдущего, как бы более мягкого врача. Это объяснялось просто – все они умели придраться к любой мелочи. Обычно, по окончании проверки врач составлял акт с добрым десятком замечаний и назначал сроки устранения обнаруженных недостатков.
Такой документ врач отправлял в вышестоящую инстанцию, и горько становилось той заведующей, которая чем-то не угодила контролеру. А для этого надо было выразить ей категорическое недоверие только в одном из пунктов.
Чтобы предотвратить несчастье, доверенные лица заведующих заблаговременно заполняли саквояж врача тушками цыплят, крупами, макаронами, бутылками растительного масла и прочими продуктами с кладовки детского учреждения. Такие позорные явления были типичными для страны, гражданам которой не хватало зарплаты на достаточное количество одежды и продовольствия.
10
Это небольшое отступление всего лишь проливает свет на причину протянутой Моне пухлой ручки заведующей и на ее улыбку, которая засияла на лице приятной женщины, когда Моня стал извлекать из стоявшего на его коленях саквояжа образцы фотографий с детскими головными уборами и прочими атрибутами.
Раскладывая все это перед хозяйкой кабинета, он связал с ее улыбкой и воздействие собственной харизмы, хороших фотографий и всего прочего, что было представлено на столе. И тогда Моня решил задействовать еще и свой впечатляющий голос.
– Меня зовут Эммануилом, – сказал он, – еще вчера я был артистом симфонического оркестра, но сейчас мне пришлось отодвинуть музыку на задний план, чтобы порадовать людей красивой цветной фотографией. А как изволите называть вас?
– Зинаида Федоровна, – произнесла все еще мягко улыбавшаяся миловидная женщина.
Моня и в этом узрел очередной шаг к сближению интересов и продолжил свой монолог. Теперь он рассказывал о каждом снимке. А на них, и в самом деле, сияли счастливые глазки деток Юры и его соседей. Многообразие головных уборов и одежды вызывали к ним особый интерес. Моня это знал, и в заключение он заметил, что в его глазах фотографии мало отличаются от открыток со звездами кино, которые продают в газетных киосках.
Для полной убедительности он выразил уверенность, что все родители детишек детсада проникнуться такими же ощущениями. Его личный опыт позволял ему утверждать и то, что они захотят запечатлеть своих отпрысков во всем разнообразии головных уборов и одежд. К этому времени Зинаида Федоровна аккуратно сложила в пачку все фотографии и, с той же улыбкой на лице, положила их перед Моней.
– Достаточно, Эммануил, – сказала она, – вы меня окончательно убедили, а главное порадовали тем, что не являетесь грозным инспектором санитарно-эпидемиологической станции. Теперь запишите мой телефон и позвоните мне дней через десять. К тому времени мои воспитательницы постараются уговорить родителей наших деток, и тогда мы с вами снова встретимся уже на съемках.
Такой реакции Моня не ожидал. Это означало, что его напор был недостаточным, и он стал выкладывать рядом с фотографиями фотоаппарат «Зенит», осветительный софит и три ранее упомянутых рисованных коврика с видами. Для пущей важности Моня развернул их на полу небольшого кабинета.
– Какие еще десять дней? Как видите, Зинаида Федоровна, я обязан взяться за работу прямо сейчас. Я ведь приехал к вам не с соседней улицы.
Моня помнил, что логика не всегда сочеталась с правилами агрессивного маркетинга. Главное, продолжать развитие давления, и тогда сработают те рычаги воздействия в переговорном процессе, которые заставят клиента увидеть предлагаемый товар его глазами.
И вот сейчас он сосредоточил внимание на том, что каждая его излишняя поездка значительно повысит стоимость фотографии в сравнении с предлагаемой им очень низкой ценой в 1 рубль и 20 копеек за каждое фото. Коронная же часть его идеальной сделки заключается в том, что величина залога заказчика составляет всего 25% стоимости всей работы. Притом она, заодно с квитанцией, будет сохраняться в сейфе заведующей детсадом.
Выверенная мертвая схватка Мони сработала и на это раз. И было уже не так важно, убедил ли он Зинаиду Федоровну или утомил. Главное, что она вслед за этим, в присутствии Мони, пригласила к себе воспитательниц пяти групп и велела им оповестить родителей, чтобы завтра привели детей в нарядных одеждах для оригинальной фотосъемки.
Но этого мало. Когда воспитательницы разошлись, Зинаида Федоровна еще и позвонила своей коллеге из соседнего детского садика и порекомендовала ей воспользоваться услугами Мони. Выйдя на улицу, он торжествовал. Выходило, что не зря он ходил в библиотеку, чтобы познакомиться с основами агрессивного маркетинга.
Важное сочетание теории с практикой подтверждалось не первый раз. Спустя час, Моня сидел перед новой заведующей. Результат оказался таким же. Чтобы обойти все девять детских учреждений города, ему пришлось обосноваться в местной гостинице почти на неделю.
11
В Днепропетровск Моня вернулся с солидным итогом, который состоял из восьми тысяч заказов на цветные фотографии, без малого. 11 месяцев успешной работы окунули его очень глубоко в новое дело. И все равно по ночам Моне не переставала сниться оркестровая яма при сцене театра оперетты.  Ее ауры, состоявшей из важных общений с коллегами музыкантами, ему очень недоставало.
А, кроме того, Моня был обязан появляться раз от раза в симфоническом оркестре и в школе, но он не мог этого делать, потому что Владимир каждый раз отправлял его в новую командировку на «лурики». Он ответил; «Одно из двух», когда Моня рассказал ему о своей проблеме. И Володю можно было понять: каждый болел за свое дело, прежде всего.
В той обстановке Моня решил, что у него появился достаточный опыт, чтобы открыть свое самостоятельное дело. Когда он огласил свой план Владимиру, ему это не понравилось. Чтобы не дать ему хода, он назвал жесткие условия сотрудничества на новых условиях. Моня не оставалось ничего другого, кроме перехода в другой кооператив. К тому времени их было уже несколько.
12
Начало раскрутки самостоятельного бизнеса сопровождалось своими сложностями. У нового председателя не оказалось хороших специалистов. Большинство из них только начинали осваивать сложное дело. Они брали меньше денег, но их фотографии не имели ничего общего с образцами Владимира.
Цветными их можно было назвать с большой оговоркой, потому что, кроме черно-белого на них преобладал, главным образом, водянисто-голубой цвет. Моня нервничал. Больше всего его волновало то, что имя бригады может оказаться опороченным, а восстанавливать его намного труднее, чем создавать заново.
Положительным в новом статусе Мони было то, что объем работы нарастал изо дня в день, и для ее полного охвата ему потребовалось немало людей. На том этапе в бригаде Мони трудилось от шести до восьми человек. Самого бригадира это ни к чему особому не обязывало.
Раньше пусть и слабые права работников в заводских коллективах защищали какие-то профсоюзы. В этой части в создаваемых кооперативах царила полная анархия. Пока в них никто даже не задумывался о выплатах пособий заболевшему или травмированному работнику.
Больше того, труженики бригады Мони даже проезд туда и назад оплачивали сами. В продолжение его личного опыта, все они брались за дело на простых и жестких условиях – что заработал, то его. Задача Мони тогда сводилась лишь к объявлению цены на один цветной снимок. Все это устраивало обе стороны, пока спрос на приработки был настолько велик.
Исходя из этого, Моня приобщал к «лурикам», в первую очередь, своих друзей и сотрудников-музыкантов, которые, так или иначе, числились еще на каком-то месте работы. Так им всем было удобней подменять друг друга на «луриках» и на основном месте занятости.
Немаленький спрос на небольшие и очень ненадежные заработки я объясняю все возраставшей нуждой, прежде всего. А возглавивший бригаду Моня отныне мог сам регулировать договорные расценки. Так он поощрял работу самых удачливых работников. Первой в числе передовиков оказалась Тамара, флейтистка из оркестра театра оперетты. На нее бригадир возложил ответственность и за всю атрибутику.
Отныне Тамара общалась с художниками и костюмерами театра оперетты, чтобы отправлять в дальнюю командировку полностью укомплектованной очередную группу. Тамара по личной инициативе добавила в список атрибутики гуцульские костюмчики с казачьими шапками из искусственного каракуля, с заломом.
Ей же принадлежала идея использования шнурков для регулировки размера на разрезных спинках рубашек и платьиц для детей. Лучше других она договаривалась о массовых съемках с руководством школ и детсадов. Статной женщине среднего роста 40 лет тогда еще не исполнилось. Она и выглядела моложе, хотя являлась мамой двоих детей.
Моня и по этой причине давал ей возможность больше заработать. Особая напористость и умение Тамары ладить с людьми отмечались всеми членами бригады. Она и фотографии с отливом голубизны повезла заказчикам, и ни один из них не потребовал вернуть залог. От самой Тамары никто не слышал проявления недовольства на плохие условия труда.
13
Несколько позднее Моня принял в свою бригаду Лену. К музыке она отношения не имела, но являлась его соседкой по лестничной клетке. Ей тогда было лет 50, и она тоже отличалась своей расторопностью и яркостью. Лена подключалась к делу в основном в зимнее время, что объяснялось ее занятостью в летние месяцы на железной дороге, заодно с мужем.
Ее Федор работал проводником купейного вагона. Лена управляла вагоном-рестораном того же поезда и совмещала роль буфетчицы на маршруте Днепропетровск-Владивосток. В эту сферу занятости оба перешли 11 лет тому назад с машиностроительного завода. После окончания техникума Федор там 16 лет отработал мастером на сборке, а Лена – столько же нормировщицей.
Они проживали в одной небольшой  комнате при общежитии для семейных рабочих, которую получили, когда Лена родила дочь. Поняв, что отдельная квартира им светит не скоро, Лена с Федором подались на железную дорогу, по совету добрых людей. Оказалось, что не прогадали. Деньги на первый взнос в строительный кооператив на неплохую двухкомнатную квартиру собрали в течение шести лет, разумеется, благодаря наварам к зарплате, как велось.
Вот так они и оказались соседями по квартирам с Моней – дверь в дверь. Хозяйственная неразбериха в стране привела к сбоям в работе и на железной дороге. Когда людям недостает денег на хлеб, они сводят к минимуму и свои путешествия. Из-за этого Федору с Леной уже стали сокращать летние месяцы занятости, что их неплохо кормило. Начальство это объясняло и отсутствием денег на содержание подвижного состава.
И хотя этим практичным супругам пока еще не приходилось тратить последние копейки, они своевременно поняли, что из того немногого, что есть, ничего не останется, если запас не пополнять новыми поступлениями. А ведь его значимость существенно возросла еще три года тому назад, когда их дочь поступила в университет.
К соседу Моне Лена заходила нечасто – за солью, спичками или, если Федора доставала так, что он швырял в нее бутылку из-под пива. Но такие явления были исключительно редкими, потому что «крупнотоннажная» Лена могла постоять за себя и сама. Однажды, когда она воспользовалась для самообороны сковородкой, Федору пришлось оформить больничный лист и отлежать десять дней на койке.
В дальнейшем, чтобы не доводить обстановку до таких крайностей, Лена и забегала к Моне на часок, пока Федор успокоится. В ходе таких посиделок они немало рассказали друг другу о своей жизни. Однажды Лена прибежала тогда, когда ее сосед напутствовал в поездку на «лурики» одного из новых членов своей бригады.
На столе тогда были разложены образцы фотографий, головные уборы, верхняя одежда и коврики. Моне пришлось рассказать и Елене, о чем речь, как только его сотрудник вышел. Мечтавшая о заработке безработная соседка тут же предложила Моне свои услуги.
Так, а мог ли он отказать в прошении соседке, которая трижды угощала его с вкуснейшими варениками с капустой? Конечно, нет. Более того, он сам лично обучил ее элементарным основам фотографирования. А вскоре Лена тоже проявила себя передовиком производства. Она больше занималась сбором старых фотографий для цветных портретов.
Лена, как многолетний работник железной дороги, хорошо ориентировалась в многообразии маршрутов. Она первой отправилась в зауральскую глубинку. Когда она появлялась перед ее жителями с ярко накрашенными губами, в пальто с пышным воротником из чернобурки, ей было достаточно нескольких слов, чтобы убедить глубокого старика или старушку увидеть себя молодыми на большом цветном портрете, за не такие большие деньги.
14
Итак, руководимая Моней необычная бригада продолжала набирать обороты под вывеской кооператива, как оказалось, весьма сговорчивого председателя. К счастью, он не ставил перед собой задачу стать миллионером, а потому давал возможность своим коллегам работать без надрыва. Хотя за его спиной и говорили, что он занимался отмыванием денег.
Вот уже, кто точно не замахивался на большие деньги, так это Моня. Но, если бы он даже этого захотел, то добиться такого на этом виде заработка было невозможно. Это могли бы подтвердить все те, кто им хоть немного всерьез занимался. Моню же еще и сдерживал невероятный страх оказаться за решеткой, чем самым он бы пригвоздил к позорному столбу всю свою фамилию, честью которой он очень дорожил.
Чтобы такого не допустить, Моня старался вести свое дело, как можно более прозрачно, даже в условиях, которые этому не соответствовали. С этой целью бригадир настойчиво требовал от своих сотрудников раздавать заказчикам отпечатанные в типографии нумерованные квитанции. Он лично контролировал систематическую передачу в кассу кооператива причитавшейся ей части прибыли.
Фактически, это была договорная цифра, потому что ни Моня, ни его шеф в бухгалтерии ничего не понимали. Но ее величину определял специально принятый на работу профессиональный бухгалтер. Вот ему и предстояло «постоянно регулировать отчетность так, чтобы не обойти стороной государство и не привести к разорению бизнес. С главбухом постоянно контактировали и Лена, и вездесущая Тамара.
Однажды помешавшийся на «луриках» бригадир поймал себя на мысли, что такой женщине, а ко всему еще и неплохому музыканту, он мог бы доверить и самого себя. Не оставаться же ему холостяком на всю оставшуюся жизнь. К этим размышлениям Моня возвращался все чаще, и образ неутомимой женщины стал появляться в его и без того коротких снах. Моня понял, что влюбляется не в шутку, когда проснулся среди ночи и стал размышлять о плюсах даже того, что потенциальная невеста на 12 лет старше него.
Первый из них включал важную возможность выработки единого подхода к тематике «музыка, прежде всего». Плюс второй виделся в исключительной хозяйственности женщины, что опять же открывало ему путь без препятствий к занятиям музыкой. Не главный ли плюс Моня увидел в том, что дети Тамары уже являлись школьниками. Благодаря этому ему даже не придется обрекать себя на бессонные ночи, которые выпадают на долю родителей практически всех новорожденных ребят.
По причине неудачно сложившегося первого брака, Моня продолжал мучиться в затянувшихся рассуждениях о плюсах и минусах нового варианта. Когда же, наконец, он решился сделать педложение, его буквально сразила неожиданная новость. Тамара оказалась на третьем месяце беременности от его товарища и сотрудника по симфоническому оркестру Миши Вассермана, скрипача-альтиста, с которым они вместе учились на струнном факультете.
Видимо, Миша раньше обнаружил так много преимуществ Тамары. А теперь он, не ведая о душевных муках Мони, не переставал рассказывать ему, какая это женщина, которая не только перечитала сотни книг, но и обладала ценнейшим жизненным опытом. Окончательно расстроившемуся Моне оставалось только сожалеть и упрекать самого себя за невезучесть.
А Миша с Тамарой, первыми в бригаде Мони, выехали на лурики за пределы Украины. Им первым пришлось начинать прочесывание жилых домов в поиске желающих заказать портрет собственный или кого-то из родственников. Лурики этого направления оказались дополнительной алмазной жилой. По мере их раскручивания, дополнительно к сухарям, так называло первые заработки большинство, появилась надежда на кусочек масла.
В то самое время в бригаде Мони появились и такие люди, которые могли отправиться на «лурики» в Челябинск и вернуться оттуда без единого заказа. Из жалости к одному из них, кстати, хорошему музыканту, Моня даже оплатил его расходы на дорогу из важного для него «фонда развития дела». Бригадиру этот случай в очередной раз напоминал, что для достижения цели человеку мало высокой эрудиции. Заодно с ней, ему нужно хотя бы немного удачи.
Этот вывод могли бы подтвердить всегда высокие результаты работы все той же пары – Тамары с Мишей. Они по-прежнему возвращались из каждой поездки с самым большим количеством заказов. Было и другое мнение. Их успех связывали с редким умением убеждать клиентуру.
Успех передовиков решила превысить еще новенькая в бригаде Лена. И она добилась поставленной цели. А тогда ее опыт стал предметом изучения для некоторых членов бригады. Так его представлял контрабасист Вячеслав, который тоже недавно приобщился к «лурикам» . Главным для Лены было заставить жильца той или другой квартиры, открыть ей дверь, в которую она стучала.
Дверь закрыть хозяин уже не мог, потому что этого ему не позволял сапог Елены, который занимал на пороге строго определенное положение. В то самое время Лена приступала к уговорам. Так вот, в исключительно редких случаях она уходила из такой квартиры, чтобы не оформить заказ на три, а то и на пять цветных портретов.
В итоге, Моня и Елену вскоре представлял членам своей бригады в качестве образцового мастера агрессивного маркетинга в области «луриков». Притом приводился пример о размещении заказа на подкрашиваемые портреты в доме родителей и еще у доброго десятка их родственников, когда Елена приехала их проведать в деревне. В том не было чего-то сверхъестественного, потому что качество подрисованных портретов существенно улучшилось.
15
Поднимались и показатели стабильно работавшей бригады Мони. В том он видел и свой собственный вклад – работу непосредственно с коллективом, что в шутку любил называть научной организацией труда. О ней он тоже вычитал в библиотеке, когда знакомился с основами агрессивного маркетинга.
А в результате, Моне удалось увеличить и деньги фонда развития бригады. На них он закупил дополнительные софиты, фотоаппарат с широкоформатным объективом и вышел на нового специалиста, который взялся за печатание цветных фотографий лучшего качества.
Не смешно ли, что и им оказался сотрудник Мони по симфоническому оркестру. Об этом он узнал лишь тогда, когда Славик привел его в маленькую двухкомнатную квартирку на четвертом этаже, в доме без лифта. Под ее потолками, в комнатках и кухне, были натянуты бельевые веревки, на которых сушились десяток пленок и сотни фотографий.
А своего коллегу Моня узнал спустя минут пятнадцать, когда он вышел из ванны с пачкой только что отпечатанных цветных снимков.
– Привет, Моня, – худощавый высокий мужчина лет 45 подал ему чуть влажную руку после того, как поставил на стол заполненную фотоснимками пластиковую посуду.
– Привет, Табак, – с почтением ответил Моня, глаза которого округлились от удивления.
Коллегу Моня назвал приклеившейся к нему кличкой, что подтверждали и его желтые пальцы курильщика. Об условиях оплаты договорились быстро после того, как Табак представил на обозрение образцы своей работы. Они были не намного лучше изобиловавших голубизной фотографий предыдущего мастера, но на портретах Табака все же краснел вишенкой галстук на подрисованном пиджаке. Посетовал и Табак на плохое качество отечественных материалов.
С мнением титулованного оркестранта нельзя было не согласиться, тем более, что в сфере музыки он давно занимал солидную должность первой скрипки. В оркестре подобных ему специалистов, по возрасту и уровню исполнения, было не более десяти. Дирижер называл каждого из них по имени и отчеству. Так он обращался бы и к 45-летнему Табаку, если бы за ним не числился несмываемый грешок – час от часа он уходил в запой, который мог продолжаться целую неделю.
Когда Моня появился в оркестре, он не сразу понял, что дирижер называл его отлучки Табака «отъездами в командировку или в кратковременный отпуск за свой счет». Так в коллективе старались прикрыть «хронические слабости» талантливого музыканта. К сожалению, они были присущи советским людям на многих серьезных должностях. А заменить Табака музыкантом, равным ему по мастерству, не позволяла невысокая зарплата, которую предусматривало спущенное сверху штатное расписание.
А он ведь и вправду был необыкновенным музыкантом, что подтверждал блестящей игрой, когда находился в нормальном состоянии. Талант Табака ярко проявился еще в его студенческие годы. Тогда он это доказал на одном из союзных музыкальных конкурсов, жюри которого возглавлял выдающийся скрипач 70-х Леонид Коган.
О том, что Коган уговаривал педагога Табака, отдать ему этого студента в его класс, Моне рассказала его сотрудница по музыкальному училищу. Она являлась соученицей успешного конкурсанта тех лет. Моня вспомнил об этом, когда они вышли из закуренной квартиры Табака. Ее неприглядный вид подпольной фотолаборатории напомнил в очередной раз, насколько все изменилось в худшую сторону.
Музыканты, певцы, работники сцены из окружения Мони, а речь шла о сотнях людей с особо утонченным восприятием мира, в силу их профессий, теперь занимались чем угодно только для того, чтобы они и их семьи не голодали. Так, с другой стороны, не каждому из них повезло так, как Моне и Табаку.
В конце концов, все познается в сравнении и здесь возникал вопрос, было ли им намного лучше до обрушения экономики, к которому привела перестройка, как многие ошибочно считали. Что явно ненамного, могли бы подтвердить, честно говоря, тот же Табак и другие неплохие оркестранты. Они и тогда промышляли не только музыкой. Одни подшивал в свободное время джинсовые брюки, другие приторговывали косметикой и одеждой, вернувшись из заграничных гастролей.
Табак подрабатывал на тех же фотографиях и занимался перепродажей инструментов, струн и волоса для смычков. Он также брал деньги за их замену с тех, кто сам не умел этого делать. К таким музыкантам тогда относился Моня, потому что он зарабатывал дополнительную копейку на самой музыке. Для этого он подряжался на работу в нескольких местах и едва успевал бегать с одного в другое.
16
Большинство людей, тем не менее, не переставали тосковать по минувшим временам. Моня в такие минуты все еще успокаивал себя тем, что продолжал видеть во всем, что происходило временные проблемы. Вот почему к поездкам по разным областным и районным центрам огромной страны ему виделось всего-то очередное, важное для выживания дело. Больше того, он продолжал относиться к его осуществлению с присущей ему полной самоотдачей.
Скорее всего, поэтому Моню быстро начинали раздражать все те, кого ему не сразу удавалось убедить в том же самом. Так в новых условиях отрабатывалось его собственное совершенство и временами ему даже начинала нравиться его новая работа. Больше того, он и в ней старался отыскать какой-нибудь ключик для творчества. Тогда он и обнаружил, что говорить с земляком собеседником на одном языке — еще не означало полного взаимопонимания.
В пору своего обучения в вузе он, конечно, слышал о множестве диалектов в разных регионах Украины – колоритных языковых примесях из повседневной речи. Сейчас в своей новой реальности Моня с интересом открывал для себя самого, что узвар – это не что иное, как компот из сухофруктов, булка хлеба и песок – это батон и сахар, а шухлядка – это шкафной ящичек.
Вскоре, вырабатывая в себе аналитический подход к новому образу жизни, Моня разделил свой немаленький блокнот, которым он пользовался в поездках, на две части. В одной из них фигурировали записи под названием «лурики», а другая часть стала неким словарем местных диалектов. Так, под подзаголовком ХАРЬКОВ появились слова:
Ампулка – стержень с чернилами для шариковой ручки.
Тремпель – плечики для одежды.
Чинка – бритвенное лезвие.
Змейка – молния на одежде.
За подзаголовком Донбасс можно было прочитать:
Лайба – так здесь называют велосипед. Иногда лайба может употребляться по отношению к недорогому автомобилю.
Тормозок – таким словом называют небольшое количество еды, которую труженик берет на работу или, когда отправляется на рыбалку.
Порожняк – в обиходе употребляется в значении "ерунда".
17
После того, как новыми словами и выражениями Моня исписал все отведенное для них в блокноте место, он купил новую общую тетрадь. Теперь он решил, что отведет в ней еще и место записям оригинальных поговорок и частушек. В его представлениях любая работа должна была приносить человеку не только деньги, но и удовольствие.
Новое интересные для Мони увлечения то расширялись, то сворачивались, потому, что намного больше времени и усилий требовали усложнявшиеся уговоры руководителей школьных и дошкольных учреждений. Они все чаще не хотели слушать и его предложения о массовых съемках – грубо отшивали (слово из его предыдущих записей, которое означало – унизительно отказывали).
В таких случаях Моне уже мало помогал его солидный вид, на усиление которого почти не действовали парадный костюм и модный галстук.
– Расплодились, как мухи на навозной куче! – так и ответила на предложение Мони маленькая женщина, с раздутыми щеками хомяка и шарообразной фигурой, которая возглавляла небольшой детский сад в Брянске.
– Как вас изволите понимать? – не сразу отреагировал не привыкший к такому обращению Моня, когда ему даже не предложили присесть.
– А так и понимать, что вы здесь третий за минувшую неделю с одним и тем же желанием заработать.
Моня тогда лишь заморгал чаще обычного и ощутил неприятную резь нерва под переносицей. Ведь под воздействием агрессивного маркетинга он уже сам слепо верил в то не, что не просто зарабатывает себе на сухари с маслом, но и делает действительно очень важное дело для народных масс.
Не сразу он понял и то, что к новому виду его заработков подключалось все больше конкурентов. А, возможно, и наоборот – он подключался к ним. А, кроме того, на существенно расширившемся рынке «луриков» возникла еще одна проблема. Ее ему озвучил Табак, когда он пришел к нему забирать очередную партию фотографий. Табак тогда развел руки и сказал, что фотобумага исчезла во всех магазинах, даже на условиях переплаты.
Одновременно в торговой сети начались осложнения с продажей химикатов для обработки фотопленки и фотобумаги. В том не было ничего удивительного. Уже не первый год требовались солидные связи, чтобы купить в магазине не только стиральную машину или холодильник, но и пару трусов, носков и просто кусок мыла.
18
В этот раз на очередном дне рождения Юры гостей оказалось намного больше обычного. Другой была и сама атмосфера. В тот раз гости разделились на три группы и о чем-то непрерывно говорили. Там Моня впервые услышал и анекдот «Я не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо». Обсуждались возможные направления бегства для советских евреев – Америка, Канада и Израиль, что и соответствовало количеству групп.
Моня уже знал, что в предоставлении им права на свободный выезд конгресс и руководство правительства США уже окончательно додавили Горбачева, но он сам еще не был готов к такому разговору. Поэтому Моня лишь непрерывно курсировал от одной группки к другой.
В конце вечеринки он подошел к Владимиру и от него тоже услышал, что его фотодело остановлено на полном серьезе. Не исключается и полный роспуск кооператива, а пока его члены отправлены в отпуск с заданием, искать бумагу и химикаты, которые могли залежаться в магазинах периферии.
На следующий день Моня оформил отпуск в симфоническом оркестре. Два дня спустя, он появился в доме своих родителей, вся жизнь которых прошла в Чернигове – городе его детства. Вечером, за ужином у родни, Моня попытался затронуть разговор о настроении на бегство участников дня рождения Юры. Но здесь эта тема никого не заинтересовала, потому что в центре внимания была Ира, младшая сестра Мони.
В ближайшие дни, если не часы, ей предстояли роды, и за столом говорили, главным образом, о байковых пеленках, коляске и других предметах для новорожденного. Это тоже являлось серьезной проблемой в условиях пустых магазинов. К тому же, она усложнялась тем, что в родительском доме было не принято покупать такие вещи заранее.
Моня все же дождался затянувшейся паузы за столом, чтобы разбавить «предродовую повестку дня» не менее волновавшей его темой отсутствия фотобумаги и химикатов у фотографов Днепропетровска. Услужливый зять Миша позвонил по этому поводу своему соученику – фотолюбителю, чтобы, просто, навести справку.
Коллега пообещал поинтересоваться, но ответил поздно, почти перед сном. Из того разговора следовало, что его брат, военнослужащий, видел очень много лежавшей без движения фотобумаги на складе воинской части, в которой он работал. За результатом брат велел приехать завтра с утра на проходную по названному им адресу.
А среди ночи у сестры Мони начались схватки, и ее увезли в роддом. Там, под дверью, ее родители и свекровь уже пятый час ломали руки от волнения, а появлявшаяся в ней немолодая няня в белом халате поздравляла с новорожденными всех, кроме них. Притом родители странно переглядывались друг с другом с немым вопросом в глазах «А где же будущий папа?». Никто из них тогда и подумать не мог, что в столь ответственный час Моня мог отвлечь мужа своей сестры на поездку в воинскую часть за фотобумагой.
19
Озабоченный же опасностью остановки собственного бизнеса Моня, в свою очередь, не мог подумать, что вокруг могло быть что-нибудь более важное, чем его проблема. А тем временем, в условленном месте появился прапорщик. Он рассказал, что обнаружил на базе излишки не только цветной фотобумаги, но и пленки, проявителя и закрепителя. Общий вес излишков превышал 100 кг, и все вместе взятое было оценено всего в 17 рублей, по стоимости макулатуры! Это была великолепная новость.
Но была и новость плохая. Столь низкая цена на определенный макулатурой товар была связана с тем, что срок его годности истек ровно месяц тому назад. Моня, тем не менее, руки не опустил. К этому времени он уже обрел некоторый опыт в новом деле, и, исходя из него, сказал себе, что рано отчаиваться, потому что речь шла ни о продуктах, и ни о лекарствах.
Для подтверждения своего вывода он решил отправиться на телеграф, чтобы связаться с Владимиром по телефону. Их взаимоотношения уже наладились, потому что «кидалы» в бизнесе становились привычным явлением. Моня же, по старой привычке, доверял Володе больше других. Для поездки общественным транспортом до телеграфа и назад Моне потребовалось три часа, с учетом времени ожидания в очередях. Звонку Мони обрадовался и Владимир, когда услышал его сообщение, об обнаруженных фотоматериалах. Не страшил и его месяц истечения срока годности, потому что таким временем он пренебрегал даже в сроках годности лекарств наших дней.
Кроме того, Владимир был уверен, что изначально некачественные материалы не могли попасть в воинскую часть. Названная же для оплаты исключительно низкая цена говорила, что товар можно брать, не раздумывая. В заключение, чтобы полностью исключить опасения, Владимир посоветовал уточнить наименование фабрики изготовителя.
Со всеми сомнениями было покончено, как только Моне стало известно, что весь товар поступил из-за границы. И этот факт в очередной раз вызывал риторический вопрос – почему в стране, в которой делали ракеты, покорявшие космос, не могли наладить производство качественных цветных фотоматериалов?
То же самое можно было сказать о стиральных машина, пылесосах, холодильниках и о многих других товарах, так важных для нормальной жизни простого человека. Ответ напрашивался только один: о людях обыкновенных в верхах просто никто не задумывался, потому что во главе самых важных забот руководства всегда оставались пропаганда величия строя и усиление собственной безопасности.
20
Но мы продолжаем разговор о «луриках» конца 80-х. Как уже отмечалось, тогда советских фотолюбителей выручали только цветные плёнки ORWO и Foma из ГДР и Чехословакии (были такие социалистические страны на карте Европы). Вслед за ними шли венгерская пленка Forte. К материалам Kodak, Fuji или Agfa, вообще, имело доступ ограниченное количество фотографов, которые были приближены к внешнеторговым организациям, как и репортёры центральных журналов и других издательств.

Вот и получалось, что снимать «достижения социализма» приходилось на фотоплёнку, созданную на фабриках государств с капиталистически прошлым. А ведь цветной фотографический процесс был существенно сложнее чёрно-белого, как в процессе съёмки, так и в обработке. Количество стадий проявления в нем было больше, он был более требователен к температуре, и это касалось также процесса печатания фотографий. А, кроме того, печатание форматных цветных фотографий требовало весьма дорогостоящего оборудования и материалов.

Чем глубже Моня вникал в совершенно новую для него информацию, тем с большим уважением он проникался и к Владимиру и Табаку, к их способностям свободно оперировать такими объемами технической информации. Удивительным сочетанием способностей Табака и в музыке, и в технике Моня просто восхищался. Он сам был человеком совершенно другого склада. В собственной односторонней заточке на музыку он видел, прежде всего, результат раннего отдаления от дома.
Именно там, у дедушек и отцов, дети начинают перенимать опыт должного обращения с автомобилем, молотком, пилой, фотоаппаратом. Моня из-за музыки покинул отчий дом в том самом важном для приобщения к ремеслу юном возрасте. А если в редкие часы он отдыхал от музыкальных упражнений в общежитиях учебных заведений, то он их использовал для чтения книг.
После музыки они заняли второе место в жизни Мони, и он с одинаковым удовольствием поглощал художественную прозу, стихи и пьесы. Он ощутил себя на вершине блаженства, когда оказался еще и артистом оркестра театра оперетты, на глазах которого режиссер творил те чудеса, что заставляли сердца зрителей выпрыгивать из груди от радости или замирать от волнения.
21
Для Мони то были золотые времена, когда в театре он себя ощущал, как дома, а дома – как в театре. По поводу второго сравнения над Моней любил посмеяться Юра.
– Почему бы и нет, – шутил его друг, – дома Моня себя ощущает среди тех же театральных декораций, которых желательно не касаться из-за их ветхости. Попробуйте приоткрыть штору на его окне, и она упадет вам на голову, потому что Моня прикрепил ее на соплях, как говорится.
После этого Юра еще и призывал их общих друзей организовать субботник, чтобы, как положено, собрать и прикрепить у Мони в квартире и мебель, и все остальное, в целях даже собственной безопасности. В итоге, тот же Юра разряжал обстановку заявлением о том, что все мы разные. Притом, Моня, со своими причудами, способен дать фору многим из нас в других сферах жизни.
По мере раскрутки «луриков» Юра не раз заново оглашал последнюю фразу в качестве свидетельства собственной дальновидности.
– В сложной обстановке, в среде знакомых мне музыкантов, – заключил Юра, – именно Моня повернулся лучше других, а в результате, они получают приработки от него, а не наоборот. Чем это пояснить? С моей точки зрения, так и тем, что дипломы с отличием на финише обучения, как правило, получают те студенты, всестороннее развитие которых не вызывает сомнений.
И, действительно, ни у кого не вызывала сомнений расторопность Мони и на новом поприще «луриков», когда потеряла всякий смысл предоставленная ему возможность становления на ноги в качестве музыканта сразу в четырех местах занятости. Так ведь ему и здесь не просто давались лучшие варианты в изыскании массовых заказов, фотоматериалов, и самих специалистов по цветной фотографии. В ближайшее время Моне предстояло сменить неплохой кооператив, под вывеской которого он работал до этого времени. К этому его подтолкнула трагедия – гибель в автокатастрофе председателя. Его водитель заснул за рулем, в пути к одному из своих филиалов.
22
Пустую трату времени в очередях Моня не переваривал. Чтобы сберечь нервы, он нередко переключался на разные воспоминания, как это было и в ходе доставки фотоматериалов из воинской части домой. На это он даже не пожалел денег на такси. К тому он Моня вспомнил, что ему давно пора отправить зятя в роддом.
К счастью, там, буквально к его появлению, вышла в комнату ожидания немолодая няня и сообщила, что он стал отцом мальчика красавца. А Моня, чтобы проверить, чего стоит груз, который ему предстояло отослать в Днепропетровск, решил убедиться в его качестве еще в самом Чернигове.
Для этого он взял у отца фотоаппарат «Киев-2», отснял несколько кадров и попросил в лаборатории местного дома быта сделать фотографии на только что закупленной фотобумаге. Туда же он отнес материалы для проявления и печатания из той же покупки. Результат оказался отличным. Фотографий такого качества в его практике еще не было.
Эти расходы он еще и оправдал тем, что тем же фотоаппаратом сумел отснять около 1000 снимков в двух детских садах и одной школе Чернигова. Его даже неплохо приняли в тех учреждениях, в которых прошло его собственное детство. Он мог бы сделать и намного больше фотоснимков, если бы догадался привезти немаловажное снаряжение фотографов его бригады – детские головные уборы, коврики и одежду.
Моня время зря не терял, на фоне общества, которое продолжала развращать система. Немалая ее часть тогда спилась до такой степени, что опустошила парфюмерные прилавки от тройного одеколона, а аптеки – от сердечных кремлевских и всех других видов капель, которые были настояны на спирту. К счастью, Моня относился к той другой его половине, которая не представляла жизни без повседневной занятости полезным делом.
Этому его никто не обучал. Он просто это видел в домах своих родителей, бабушек, дедушек и повторял один к одному все увиденное. С раннего детства вся их жизнь вытекала из неписаного правила – кто не работает, тот не ест. Вот почему взрослые обитатели тех домов каждое утро расходились по местам своей занятости – в больницах, на заводах, фабриках и в строительных организациях.
Моня один в немаленькой родне, которая была разбросана по всему Союзу, избрал для себя работу в симфоническом оркестре. С музыкой он породнился случайно. Когда он учился в третьем классе, его на уроке по рисованию «отобрали в музыкальную школу за хороший слух». Так ее руководство пополняло состав своих учащихся. А дальше учитель Мони по скрипке развил в нем неугасимую любовь к непривычному увлечению навсегда.
Отличные оценки по музыке на всех этапах обучения обеспечивали Моне и повышенную стипендию, и красные дипломы на финише. Кстати, и он являлся участником авторитетного конкурса. А дальше к работе музыканта Моня относился также серьезно, как это было принято в его родне. Исходил и он из того, что для большего заработка надо больше трудиться.
Моня не стал рвать на себе майку от возмущения, когда перестройка в один миг перечеркнула все его многолетние планы. Новые условия потребовали от него изыскания заработка на хлеб совершенно другим и новым для него способом, и он сразу стал и ему отдаваться с той же серьезностью.
23
В новой домашней обстановке, где все внимание родни было приковано к новорожденному племяннику, Моня сразу понял, насколько неуместной была бы его попытка, снова вернуться к разговору на тему «Я не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо». Понял он и то, что их небольшая трехкомнатная квартирка, в условиях и незначительно разросшейся семьи, оказалась до удушья тесной для семьи в составе шести душ.
Малыш плакал по ночам, словно требовал положенного ему простора. Недолго раздумывая, Моня вернулся в полюбившийся ему Днепропетровск, где его ожидала маленькая, но принадлежавшая ему одному квартира. Когда Владимир увидел материалы, которые раздобыл Моня, он сказал, что их, с учетом его собственных запасов, хватит на год работы его лаборатории. Притом ему придется сократить половину своих работников.
Владимир обосновал это тем, что другие его посланники приехали вообще со скверными результатами. Сам он не видел просвета в проблемах еще и потому, что связывал их с подключением к «лурикам» невероятно большого количества конкурентов. В новых условиях Владимир предложил возобновление сотрудничества на существенно улучшенных для Мони условиях.
Кстати и Моня принял во внимание изменившуюся обстановку и объявил о сокращении численности своей бригады. Теперь Моня оставил в ней только Лену и Тамару с Мишей, которые включились в нелегкое вышибание заказов в селениях севера европейской части страны и ближнего Зауралья. Чтобы повысить эффективность труда, Моня ввел в него узкую специализацию. Тамара с Мишей продолжали заниматься съемкой в школьных и дошкольных учреждениях. Лена собирала заказы на портреты, а он взял на себя доставку на места готовых фотографий и сбор денег.
24
В числе первых Моня совершил несколько скучных поездок по маршруту Кострома-Архангельск. Некоторые клиенты там уже и не надеялись получить свои заказы, задержавшиеся в связи с затянувшимся поиском материалов. Подъему их настроения способствовало хорошее качество снимков. Из вояжей на юго-запад Моне запомнилась «веселая» поездка с готовыми фотографиями в Чернигов.
Это уже был период быстрого перехода весны в лето. Его можно было охарактеризовать так же быстро нараставшей преступностью в обществе. Известно, что она сопутствует беспорядкам и безработице, в которых физическое насилие выходит на передний план. В том убедиться предстояло и Моне, когда он оформил отпуск на неделю и решил взять с собой скрипку, чтобы в родительском доме восполнить важную для музыканта натренированность.
А еще Моня соскучился по нормальной еде. Раньше он не жалел времени на ее самостоятельное приготовление в домашних условиях, чтобы не есть все подряд. Мало того, он превращал в маленький праздник сам процесс приема пищи, когда даже для завтрака доставал из буфета самую красивую тарелку и кофейную чашку с блюдцем.
Что же касалось выпадавшего только на выходные дни полноценного ужина, то в дополнение к лучшей посуде, Моня еще и зажигал в подсвечнике ароматизированную свечу. Вот почему в последних, загруженных бизнесом временах Моня очень страдал оттого, что ему не удавалось найти подходящих для него продуктов даже за большие деньги.
Исходя из того, что в пути будет много свободного времени, Моня выбрал купейный вагон в центре поезда, что ему уже позволяли его новые заработки. Перед посадкой он умышленно перекусил налегке. Бизнесмен рассчитывал на вагон-ресторан, где по старым рассказам его знакомых можно было заказать что-нибудь вкусное и горячее.
Кроме того, более дорогие билеты должны были повлиять на отсев несолидных пассажиров, а, значит, сулили покой и нормальный отдых. В купе Моня явился первым, хотя и знал, что его билет предусматривал нижнюю полку, чтобы спрятать в ящике под ней свой большой саквояж с фотографиями и футляр с дорогой скрипкой.
Лучше подальше от посторонних глаз, все, что способно вызвать у них нездоровый интерес. Это ведь и произошло у задремавшего в поезде Юры, когда воры увели у него из-под носа его большой саквояж, потому что рассчитывали на что-то солидное. Конечно, они его выбросили, как только заглянули внутрь и обнаружили никому ненужные фотографии. Но, сколько волнений все это причинило, когда заказ пришлось выполнять вторично.
Только и Моня напрасно выстраивал такие радушные планы с предстоявшей ему поездкой. Такой бесцеремонно шумной троицы молодых мужчин с наколками, которые появились в купе перед отправкой поезда, Моня не мог представить даже во сне. В его сторону они не смотрели вообще. Отборной матерщины в их ужасно громких разговорах было намного больше, чем нормальных слов. Один из них, с писклявым говором, был огромен и неуклюж, как слон.
Два других крикуна, которые разговаривали с легкой хрипотцой, были худощавыми и юркими, как и подобает подручным. Тенниски на каждом необычном персонаже троицы были расстегнуты до третьей пуговицы, чтобы обнажить наколки на груди и на руках. На бицепсах одного из худощавых соседей Моня увидел двуглавого орла, на бицепсах другого – стелу, обвитую змеей.
– Орех, – обратился слон к обладателю двуглавой птицы, – достань из моего чемодана выпивку и закуску.
– А ты, Воробей, вали к проводнику за стаканами, – скомандовал слон почитателю стелы со змеей. – Если заартачится, скажи, чтобы сама подавала чай, потому что шефа жажда достала.
Когда на столе появились две бутылки Столичной, буханка хлеба и какие-то свертки, в купе резко запахло чесноком.
– А чего наш интеллигент нос воротит? – слон посмотрел на Моню. – Доставай свой коньяк, ставь на стол и тоже гостем будешь!
– Пойду, покурю, – сказал Орех.
25
Моня понял, что его специально оставили один на один со Слоном, его голова сама по себе вжималась в плечи.
– Чего молчишь? – продолжал Слон. – Ну, показывай, что у тебя в заначке. Подслушивающая аппаратура или оружие?
Моня понял, что мужчина, голова которого покоилась на короткой бычьей шее, не шутит. Он поднял полку и расстегнул молнию саквояжа. Слон уставился на пачки фотографий.
– Что за коллекция? – спросил Слон.
– Выполняю поручение: меня попросили передать в фотографию при черниговском доме быта.
Притом Моня приоткрыл и крышку футляра, на красном бархате которого покоилась его относительно дорогая скрипка.
– Ничего себе, балалайка! Можешь на ней сыграть? – спросил Слон.
– Скрипка это, – поправил Моня, – инструмент, который, как правило, используют в оркестрах.
Моня взял инструмент в руки, перебрал пальцами струны и сказал, что это и есть его работа в симфоническом оркестре Днепропетровска, а сейчас он едет к своим родителям в отпуск. Слон с сочувственным пониманием осмотрел Моню с головы до ног.
В те минуты проводница принесла на подносе три стакана чая. Так должен был работать ее бизнес. Моня заказал стакан чая себе. Вернулись подручные Слона и засуетились за нарезкой продуктов. В это время их шеф открыл окно в проходе напротив купе и выплеснул в него содержимое стаканов.
Вместо крепкого чая он заполнил их прозрачной, как слеза водкой. Троица со смаком высосала ее до последней капли. Несколько медленней у парней исчезала закуска, хотя они откусывали ее большими кусками и громко чавкали, хрустя порезанным на крупные доли репчатым луком. Вместе с тем, за столом прослеживалась и своеобразная дисциплина. Подручные дали волю своему аппетиту лишь после того, как Слон проявил какие-то им известные признаки своего насыщения.
26
По тому, как попутчики перебрасывались между собой короткими жаргонными фразами, Моня понял, что и они возвращались с какого-то дела. Его удивила особенно прозорливость необычной компании. Она, по крайней мере, определили в нем интеллигента с первого взгляда. С той же минуты он уже не представлял для них никакой опасности. Раньше Моня только читал и слышал о разрастании в обществе вызывавшей тревогу криминальной прослойки. Сейчас ее живые представители сидели прямо перед ним, и у него даже складывалось впечатление, что их количество превышало состав милиции.
Так и газеты уже первый раз отмечали, что в органах правоохраны недостает людей, в связи с тем, что их приходилось отправлять в горячее точки (Нагорный Карабах, Тбилиси, Средняя Азия). Правда, тогда он еще не читал, что часть милиции сама приступила к грабежам, используя для того табельное оружие и форменную одежду. Главная причина и здесь виделась во вседозволенности и в том, что зарплата, которую выдавали сотрудникам милиции, не представляла для них прежней ценности, а ведь ее им недоставало и раньше.
Кого грабили оборотни в милицейской форме? Магазины, колхозы, инициативных кооператоров. Дорожная милиция участвовала в ограблении личного автотранспорта, владельцев которого останавливали в укромных местах и убивали. Имел место и сговор с бандами, которые милиция снабжала нужными данными.
На том фоне перед Моней пили, кушали и «мирно базарили» просто ангелы. По крайней мере, они даже не подумали придраться к его фотографиям и не узрели никакой ценности в музыкальном инструменте. В те минуты Моня даже воспрянул духом, особенно, когда начал засыпать Слон, который выпил и съел больше других.
Самого Моню сосало под ложечкой, но мог ли он даже подумать о том, чтобы доверить слегка подвыпившим браткам свой бесценный груз. Ближе к полуночи стало ясно, что он их переоценил и по части причисления к ангелам. Все началось с невероятного храпа Слона. Он сопровождался таким ревом, что уши музыканта не смогли защитить даже специальные пробки от шума. Выдержать такую шумовую атаку были не в силах и попутчики Слона. Мат и проклятия, с которыми они повыскакивали из постелей, говорили, что их ненависть к храпуну зашкаливала и по другим причинам.
Одевшись, парни ушли на долгий перекур. Когда вернулись, они попытались растормошить храпевшего Слона. Убедившись, что он продолжает спать мертвым сном, Воробей и Орех собрали свои чемоданчики и выставили в проходе купе. Слон продолжал лежать на спине и извергать надрывные извержения грома. Тогда тихо матерившиеся парни и стащили с ног храпуна сначала одеяло, а потом дурно пахшие носки.
Посматривая на часы, они ловко вставили в промежутки между пальцами ног Слона кусочки мелко порванной газеты.
– Велосипед видел? – спросил Моню Орех.
– Нет, – ответил растерявшийся Моня.
– Тогда смотри, – сказал Воробей и, с видом фокусника, поджег кусочки газет зажигалкой, как только поезд остановился на какой-то маленькой станции.
В след за этим они быстро захлопнули дверь купе и исчезли. И тут Слон задергал ногами и заорал нечеловеческим голосом. Вероятно, это и был велосипед по задумке мстителей. Задыхавшийся от дыма Моня не сразу понял, что ему следовало набросить на ноги слона одеяло, чтобы не допустить быстрое распространение огня.
– Не я это сделал, – только и вымолвил Моня, глаза которого были готовы выскочить из орбит и от удивления, и от дыма.
– Еще бы не хватало, чтобы это сделал ты, – прошипел Слон сквозь зубы и добавил: – Воробья и Ореха я достану их из-под земли, они ведь еще до этого сами подписали себе смертный приговор.
Слон, который сильно стонал и хромал, на счастье Мони, сошел раньше него, в Киеве. Лишь тогда Моня и вздохнул на полную грудь. В недолгом пути до города своего детства Моня успокоился. Лишь сейчас он понимал, что свершившаяся на его глазах мелкая разборка могла завершиться более тяжелыми последствиями для него.
Дома Моня не посвятил в события минувшей ночи никого из своей родни. Больше всего он скрывал такие вещи от отца, который был против избрания им профессии музыканта. Отец считал, что она была не способна обеспечить прожиточный минимум семье. По этой причине Моня с юных лет старался казаться родителям более солидным и мужественным, чем он был на самом деле.
Более того, от них он тщательно скрывал любые случаи душевной слабости даже те из них, с которыми в разные времена приходилось сталкиваться многим людям. В таких случаях ему было легче поделиться возникшей проблемой с товарищем, соседом и даже с гадалкой.
27
А дома все было, как дома. С отпускника Мони чуть ли не сдували пылинки, а мама была готова подавать ему завтраки в постель. Отец рано уходил на работу и поздно приходил. По нему было видно, что и он озабочен тем, что происходило вокруг и в его трудовом коллективе. Заводы, колхозы и фабрики, которые принадлежали государству на протяжении почти семи десятилетий, сейчас закрывались один за другим. Крупные предприятия страдали особенно, потому что рвались на глазах межреспубликанские поставки комплектующего сырья.
В республиках последней на планете Советской империи росла напряженность. Там крепли голоса сторонников национальной независимости. Так начинался свершаемый малой кровью отход от того, к чему в октябре 1917 года привела кровавая революция большевиков.
Хаос ее неразберихи отразили в сатирических романах-фельетонах «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» их авторы Илья Ильф и Евгений Петров. «Картиной маслом» они представили похождения на просторах молодой Советской Республики «великого комбинатора», афериста и мошенника Остапа Бендера.
Элементы этого комического образа Моня видел в себе самом и в своих коллегах по бизнесу, который получил насмешливое в его глазах название «лурики». Но это была вовсе не единственная живая пародия на поиск клада, который Ильф и Петров спрятали в один из 12-ти стульев. Перестройка принесла свою массовую безработицу, которая обрекла население многомиллионной страны на отсутствие денег, хлеба и лекарств. С годами и об этом будут вспоминать со словами «смех и грех».
А в те времена сограждане Мони спешили по вечерам к телеэкранам, чтобы зарядить с помощью Алана Чумака несколько банок воды из водопровода. Она, якобы, и заменяла пропавшие в аптеках лекарства. Тогда же Виктор Кашпировский добивался обезболивания больных на операционном столе посредством гипноза. Фишка его деяния состояла еще и в том, что он посылал свои команды «Спать!» с телеэкрана на расстояние в тысячи километров.
В доме родителей и сам Моня усаживался за стол, на котором стояло несколько трехлитровых банок, заполненных водой. Затем ее использовали для приготовления пищи и купания младенца. По крайней мере, навредить отстоявшаяся за ночь вода из водопровода не могла. Деньги за привезенные фотографии Моня собрал быстро, во всяком случае, ему не пришлось продлевать отпуск.
А вот планы, вдоволь наиграться на скрипке, сорвались. В доме с грудным ребенком, Моня мог это делать только тогда, когда сестра выходила с ребенком на прогулки. Снова не состоялся разговор с родителями по поводу «я не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо». В этот раз Моня понял окончательно, что в этом месте пока к нему не готов никто.
28
По истечении недели он вернулся в Днепропетровск, как и планировал. На этот раз он умышленно взял билет в плацкартный вагон, чтобы не нарваться снова на компанию, подобную той, с которой столкнулся в поездке в Чернигов. Мог ли Моня снова пойти на такой риск теперь, когда под его скрипкой было спрятано немало наличных денег, которые он собрал при раздаче фотоснимков.
В своем благополучном возвращении Моня даже увидел плату судьбы за свою порядочность. Он ведь и в самом деле, не ставил перед собой задачу личного обогащения, когда создавал свою группу по заработкам на «луриках». Наоборот, он даже видел свою личную ответственность в том, чтобы дать возможность удержаться на плаву себе и своим соратникам по музыке в сложных условиях.
С такими приятными мыслями Моня быстро распределил привезенные из Чернигова деньги между своими коллегами. Разумеется, это расписала в ведомости Тамара, которая помогала Моне еще и в ведении бухгалтерии. Даже в своем маленьком коллективе он отводил важную роль морально-психологическому климату. Люди, которые сотрудничали с Моней, должны были верить, что получают за свой труд те деньги, которые исключают чрезмерное раздувание кошелька бригадира.
А ведь Моне пришлось пройти и через это сито. Дело в том, что за бизнес, заодно с ним, взялись грамотные люди, у большинства из которых были дипломы о высшем образовании. На основе опроса коллег, кто-то из них тогда и подсчитал, что определенную часть прибыли Моня исключал из начисления зарплаты.
Разговоры об этом сначала велись за его спиной. Но, как только они дошли до Мони, он тут же созвал на собрание всех работников бригады. Чтобы исключить подозрения в мошенничестве, бригадир предъявил коллегам хранившуюся у Тамары пачку счетов и договоров. Они подтверждали, что для бригады были приобретены два широкоформатных фотоаппарата со штативами, коврики, детские головные уборы и одежда на ту самую часть прибыли.
Кроме того, была дополнительно предъявлена небольшая сумма наличных денег для дальнейших непредвиденных хозяйственных нужд. В условиях надежной работы банков подобные деньги хранили бы только там. Только люди тогда полностью потеряли доверие и к банкам, а поэтому приходилось заниматься разными придумками.
В последние месяцы Моня даже ввел некую премиальную систему, чтобы вернуть сотрудникам желание продуктивно работать. Деньги для этого у него появились в результате сокращения затрат на приобретение материалов (фотобумага и прочее в воинской части обошлись ему, фактически, в гроши) и существенного снижения расходов из фонда развития.
29
Вернул ли Моня тогда нормальное настроение самому себе? Если и да, то частично. В числе причин были и приключения в купейном вагоне. В Днепропетровске Моня о них никому не рассказал, чтобы люди продолжали спокойно и продуктивно работать на выездах. Ему же самому Слон мерещился во всех рослых и широкоплечих пассажирах, как только он оказывался в вагоне поезда.
Чтобы отвлечься от наваждения, Моня решил вернуться к своим увлечениям – сбору сленговых выражений и поговорок. В ходе работы с новым материалом в библиотеке он впервые соприкоснулся с информацией, которая проливала свет на слово «лурики», повседневно используемое и им самим.
В новую общую тетрадь Моня тогда переписал следующие строки: «Старая традиция крашеной фотографии уже многие годы подряд весьма характерна для фотографов Харькова. Многие специалисты из этой сферы именно там зарабатывали на «луриках» – подкрашенных анилином фотографиях. С этой целью они отправлялись в разные концы страны, где собирали, у жителей городов и сел старые фотографии. Их привозили в Харьков, где переснимали и передавали на ретушь. Затем фотографии раскрашивали, заворачивали в целлофан и отвозили их хозяевам».
Техника изготовления портретов там не упоминалась. Там же, в библиотеке, Моня понял, что Володя не имел отношения к первооткрывателям идеи о «луриках», хотя он и сам никогда не претендовал на авторство. В читальном зале Моня вспомнил и том, что минуло три года со дня его прихода сюда для ознакомления с основами агрессивного маркетинга. Именно он, как следовало из нового образа жизни Мони, все же помог ему выстоять на протяжении трех лет.
В ту же минуту Моня поправил себя мысленно – выстоять ему помог, прежде всего, Владимир. Маркетинг, в свою очередь, сыграл немаловажную роль инструмента для достижения цели. Но перестройке еще не видно было конца, как и проблемам, которые ей сопутствовали.
Они не обошли стороной и Владимира, кооператив которого старался не снижать качество фотографий до конца 1989 года. В этот период к его проблеме перебоев в материалах добавилась и кадровая проблема. Она вытекала из одновременного выезда в Израиль трех работников лаборатории. Пополнение коллектива пришлось делать из «людей с улицы» и приступить к их обучению прямо на рабочих местах.
А Моня оказался просто на грани закрытия своего бизнеса. Из его коллектива Тамара и Миша уезжали в Америку через две недели. Сразу вслед за ними с семьями уезжали в Израиль Юра со своим приятелем тромбонистом Зориком. Незадолго до этого все они, за компанию с Леной, продуктивно прочесали жилые дома и детские сады больших и малых городов Урала.
Заказов оказалось так много, что в лаборатории Владимира оставалось в работе еще больше половины из них. Частично, с теми, кто их собрал, Моне пришлось рассчитываться, по сути, авансом, но он особо не расстраивался. В итоге, он все равно останется в наваре от невыбранных премиальных людей, которые уедут, как и за счет дальнейшего пополнения фонда развития, притом, что его и так уже давно не трогали.
Некая глубинная сообразительность в результатах дела пришла к Моне не так давно и, можно сказать, заодно с результатами. Тамара в тонкости бухгалтерии его не посвящала, скорее всего, потому, что и сама работала в основном на чутье и подсказках. Суть последних сводилась к главному правилу мелких бизнесменов – не оставаться без заначки, скрытой от государства и жены, чтобы выстоять на ногах в трудную минуту.
В последнее время заначка возросла, в результате исчезновения потребности в закупках дополнительного снаряжения для развития дела и караемого законом сокрытия доли налога. Разговор, в общем, о физически небольших величинах, учитывая, что весь денежный оборот бизнеса Мони определялся двумя-тремя десятками тысяч рублей в месяц в свои лучшие времена.
Так и вместе с этим, Моня все чаще просыпался от дурных снов по ночам. О крепчавших назойливых мыслях он решил поделиться с коллегой по смежному бизнесу Владимиром. И что же оказалось? А то, что он испытывал те же тревожные ощущения еще с советских времен. Для снятия напряжения Володя по сегодняшний день принимает таблетки и обращается за помощью к экстрасенсам.
Чрез день тот же «продавец покоя» принял Моню. Кроме всего прочего, он и ему посоветовал использовать на благотворительность определенную часть заначки, то есть жертвовать ее слабым слоям населения, детским учреждениям и больницам, что само по себе способно вызывать положительные эмоции, подобно лекарствам.
30
Перед тем, как выработать четкий план действий в новом направлении, Моня прочитал немало материала по теме благотворительности в библиотеке. Большими деньгами он не располагал, но все равно решил выступить по собственной конкретной программе. Для ее реализации по прямому назначению, он попросил Лену поехать с ним на рынок.
Там они купили ведро самой красивой клубники, четыре пятикилограммовых авоськи с зеленым луком, помидорами, огурцами и молодой картошкой, которые погрузили в багажник такси. С ними они и появились на кухне детского сада, с которого Моня начинал свой бизнес. В пути ему казалось, что там его сейчас примут в распростертые объятия.
А на самом деле повар тут же позвонил заведующей, а та вежливо, но решительно отказалась от дара Мони. На осуждение действий хозяйки детского учреждения у Мони него не было никаких оснований. Он и сам, будучи на ее месте, не решился бы накормить детишек продуктами, которые не прошли соответствующую проверку на наличие пестицидов. Во всяком случае, на руках у Мони такого документа не было.
После этого Моня перевез немаленькую покупку на кухню больницы для взрослых, которая находилась на соседней улице, но и там его дар не приняли по той же причине. Выслушав и здесь подобно обоснованный отказ, Моня вспомнил о стариках-пенсионерах, которые ежедневно играют в домино и шахматы в сквере, рядом с его домом.
Туда он и привез все свои покупки, где сложил их на одном из свободных столиков, будучи уверенным, что на рынок не вывозят некачественные продукты их производители. А теперь Моня сосчитал 10 человек, увлеченных игрой за тремя соседними столиками.
С ними он громко поздоровался, извинился за помеху и честно рассказал обо всех приключениях со своим даром. В заключение он лишь выразил надежду, что присутствующие здесь люди, как и он сам, пользуются услугами рынка, и потому просто не дадут пропасть добру.
В минутном молчании Моня увидел важный для него знак согласия немолодых, но реально мыслящих людей. Он был им особо признателен за то, что от его услуги не отказались даже те старики, которые могли не нуждаться в ней вообще. И теперь, больше того, он попросил их сходить за сумками, чтобы разделить товар и разнести по домам.
Когда больше половины стариков поднялись со своих мест, Моня с Леной покинули скверик. В знак благодарности через две недели Моня одарил их таким же образом еще раз. Только в последнем случае он и Лена привезли расфасованный в десяти сумках товар. Его раздачу пенсионерам Моня запечатлел на нескольких фотографиях.
31
Характерно, что даже в ходе достойной комедии Голливуда благотворительной акции Моня действительно отвлекся от тревожных мыслей. К тому времени сотрудники Владимира уже заканчивали работу над необычно большим заказом Мони, а он сам был занят подготовкой к поездке в Свердловск и его округу.
Многие знали, что и это представляло для Мони своеобразный приятный ритуал. Ведь он сумел внушить себе смолоду, что ему должна доставлять удовольствие любая работа, за которую берутся его руки. Дело большое он вообще четко планировал по разделам и пунктам, а в связи с этим нередко отправлялся для сбора информации в библиотеку.
Предстоявшее мероприятие было именно таким, и Моня проводил в читальном зале уже не один день за предварительным изучением местности по книгам. Кстати и эта работа настраивала его на здоровую волну, и, чтобы растянуть удовольствие, он тщательно конспектировал изучаемый материал.
В результате, общая тетрадь Мони на этот раз начинались с того, что Свердловск—административный центр Уральского федерального округа и Свердловской области. Город является крупнейшим административным, культурным, научно-образовательным центром Урала.
Далее Моня буквально переписывал из энциклопедии «Количество жителей Свердловска в 1988 году составляло 1 351 000 человек. Он расположен на восточном склоне Среднего Урала, по берегам реки Исети. Основан 18 ноября 1723 года, как железоделательный завод. Имя городу было дано в честь императрицы Екатерины Первой.
Свердловск — четвёртый по численности населения город в России (после Москвы, Санкт-Петербурга и Новосибирска). Он относится к числу трёх наиболее развитых постиндустриальных центров республики и является одним из крупнейших транспортно узлов. Здесь имеется большой международный аэропорт, через город проходит Транссибирская магистраль.
Город расположен на восточном склоне Среднего Урала, по берегам реки Исети и является культурным центром Уральского федерального округа. Здесь функционируют десятки музеев и библиотек, с наиболее крупной из них — областной универсальной научной библиотекой им. В.Г.Белинского.
Свердловск — один из крупнейших театральных центров России. По количеству театров город занимает 3-е место, после Москвы и Санкт-Петербурга. Здесь работают государственный академический театр оперы и балета, академический театр музыкальной комедии, академический театр драмы и другие.
Далее приводилась информация и о Свердловской области, с перечислением населенных пунктов, которые входили в ее состав. В данном случае список начинался с Алапаевска с численностью населения 37,5 человек. Далее шли:
Арамиль – 15,2;
Артемовский – 30,8;
Асбест – 64,1;
Всего – 38 поселений. Самый большой из них Нижний Тагил – 353,9 тысяч человек. Самый маленький Верхотурье – 8651 человек».
32
Обычно, с подобными данными Моня приходил на инструктажи сотрудников из своей бригады, когда отправлял их на «лурики» в ту или другую область страны. Так как развозить готовую работу, по истечении определенного времени, предстояло ему самому, внизу конспекта рука Мони могла вывести крупным шрифтом примечание: «Приобрести билеты в театр в первый день приезда».
Когда его люди возвращались, он добавлял к своим пометкам уточненные ими данные о конкретных адресах, общественном транспорте и гостиницах, пригодных для ночлега.
По причине и разыгравшейся у Мони хандры, последняя поездка его сотрудников была менее организованной. И вот сейчас он наверстывал упущенное в читальном зале. По ходу дела Моня несколько раз встречался с Владимиром, который на этом этапе был еще и лучшим его приятелем. Ему Моня большей частью рассказывал о положительном воздействии его советов.
Центральное место среди них сейчас занимали занятия борьбой дзюдо у индивидуального тренера, который пропагандировал сочетание хорошей физической формы со здоровым духом. Володя, в свою очередь, вел разговоры не только об одних фотографиях. Тем не менее, во встрече последней он продолжал сетовать на сложную атмосферу в его лаборатории, что по-прежнему связывал со сложностями замены уехавших за границу сотрудников.
Больше других его донимал лет 40-ка новый ретушер, который непрерывно спорил с ним и приемщицей готовой работы. Она возвращала ему десятками анилиновые портреты, потому что, с ее точки зрения, они с огромной натяжкой соответствовали оригиналам. Владимир чаще оставался на стороне приемщицы, хотя после споров и сам нередко усматривал присутствие элементов логики в доказательствах ретушера.
– Как это с огромной натяжкой? – вопрошал с выпученными глазами ретушер, и его длинные пальцы начинали порхать над фотоснимками. – А что тогда означают одни и те же детали здесь и там?
Длинный указательный палец ретушера совершал притом медленное движение от усов на портрете до усов на оригинале, и уже сам его жест категорически отвергал слово «огромной». А усы ведь и, в самом деле, являлись бесспорным фактом сходства. Находилось обоснование и тому, что этот факт сходства был не единственным.
Точка зрения ретушера сводилась и к тому, что большинству клиентов даже было приятней видеть на портрете себя или близкого ему человека моложе и красивей того, что было изображено на оригинале.
Еще более убедительно звучали утверждения о портретах бабушек и дедушек довоенной поры, которые приходилось делать и из случайно сохранившихся черно-белых групповых фотографий. На них, с помощью определенной техники, некое лицо сначала увеличивали, а затем делали из него так называемый цветной портрет – «лурик». К нему, естественно, приходилось дорисовывать ряд дополнительных деталей, с использованием трафаретов.
И в таких случаях немало заказчиков приветствовали появление на мужском портрете галстука, а на женском – белого вязаного воротничка, потому что именно они помогали им ссылаться на свое дворянское происхождение. С приходом перестройки и такое становилось все популярней. Кстати, тогда же массово возобновлялось уважение к религии.
Немало граждан многонациональной страны теперь осуждали атеизм, навязанный им идеологами той партии, которая привела их к всеобщему хаосу. Владимира в том споре больше всего возмущало использование ретушером всего двух-трех трафаретов и для женских, и для мужских портретов. А ведь они должны были учитывать различия и возраста, и пола.
33
Моня прислушивался к скучному рассказу приятеля под совершенно другим впечатлением. Чувство того, что он вообще оказался в одиночестве, подсказывало, что пришло и его время изыскания хотя бы одного нового сотрудника. Так, возможно, им и мог бы оказаться ретушер, со своим оригинальным подходом к «лурикам», хотя бы на время возвращения Лены на железную дорогу.
С таким предложением Моня и обратился к Владимиру в конце той беседы. Согласие приятеля он получил только после уточнения срока, ограниченного десятидневкой, а главное, после ссылки на важность урока, в котором ретушер сам услышит подлинную оценку своей работы из уст десятков заказчиков.
В принятии Моней такого решения было и что-то личное, свойственное его натуре. Даже для временного общения с кем бы то ни было, он всегда искал человека, который умеет не только работать, но и рассуждать. Как всегда, предпочтение отдавалось, если не музыке, то любимой литературе. В данном случае до Мони еще и дошли слухи о том, что сотрудники посмеивались над ретушером за то, что он читает много книг.
Поразмышляв еще несколько дней, Моня принял решение оплатить из фонда развития железнодорожные билеты и продукты длительного хранения для себя и ретушера. Еду можно было купить только на рынке, куда еще привозили в небольших количествах колбасы, копченые окорока и даже гуляши в закупоренных стеклянных банках.
Покупателей тоже было немного из-за невероятно высоких цен. Пока Моня продолжал верить в совесть продавцов, которые и на рынок приходили в белоснежных халатах. Такие люди на протяжении десятилетий привозили сюда только высококачественный товар.
Они продавали его весь без остатка, несмотря даже на несколько завышенные цены. Моня помнил о дороживших своей репутацией простых людях еще из рассказов матери и бабушки. Следуя их примеру, и он приспособился к услугам подобных продавцов на здешнем рынке.
Своего принципа он не поменял и на этот раз. А вот за билетами на поезд Моня послал ретушера, но перед этим, конечно, он его тщательно проинструктировал. Вот почему с посадкой и обустройством в вагоне все обошлось без задоринки.
34
Неплохими оказались и первые впечатления Мони о попутчике. Он оказался в меру разговорчивым человеком и не задавал излишних вопросов в вагоне.
В течение долгого пути он в основном отсыпался или читал один из последних выпусков толстого журнала «Дружба народов». Из ответа на вопрос «Что там интересного?» Моня понял, что разговаривает с давним любителем популярного издания. Он знал не только его тираж – почти 800 тысяч подписчиков, но и то, что в 1988 году один из самых популярных журналов отметит свое пятидесятилетие.
К разговору о журнале они возвращались несколько раз. К его окончанию Моня знал, что и на его страницах публиковали тексты, появление которых было немыслимо до эпохи перестройки. Они-то теперь и определяли лицо журнала. Часть из них ретушер даже перечислил.
«Дублер» — глава о Сталине из романа Алеся Адамовича «Каратели», не прошедшая в печать при первой публикации в «ДН». «Вагон» — роман из архива Василия Ажаева. Повесть Сергея Антонова «Овраги». Начало повести Леонида Лиходеева о Николае Бухарине — «Поле брани, на котором не было раненых». Роман Владимира Набокова «Другие берега». Роман Анатолия Рыбакова «Тридцать пятый и другие годы»— продолжение «Детей Арбата». Роман «Чевенгур» Андрея Платонова. «Повесть о санаторной зоне» Миколы Хвылевого. «Маленькие портреты» Виктора Некрасова (об Анне Ахматовой, Александре Твардовском, Максимилиане Волошине),
35
До поэзии не дошли, но и этого было достаточно, чтобы в корне изменить мнение о человеке, который не пришелся по вкусу некоторым работникам фотолаборатории Владимира. Моня с выводами не спешил. Он знал, что у человека может быть и два, и три лица (для дома, для работы и для улицы). Об этом Моня судил со своего уровня начитанности, с учетом прирожденной и обретенной жизненным опытом наблюдательности,
Поэзия Пушкина в том занимала настолько важную роль, что он знал наизусть целые поэмы поэта. А вот с творчеством Байрона он мечтал, соприкоснуться и в первоисточниках, когда освоит английский язык. К прозе Моню тоже отличало особое отношение. Больше всего он обожал русских классиков. Первое место среди них занимал Гоголь. Отрывки из его «Мертвых душ» Моня тоже мог воспроизводить на память целыми страницами.
Иногда у него возникало желание изобразить что-нибудь самостоятельно, но оно пропадало, как только Моня раскрывал перед собой чистую тетрадку. В лучшем случае ему хватало терпения не более, чем на два-три листа. Все это было когда-то – в старые добрые времена, как было принято говорить ранее. Моня все еще не терял надежду на то, что вернуться способно что-то из них. Пока же новая реальность ставила перед ним совершенно другие задачи, а он и в ней находил приемлемые решения.
36
Соответственно данным фотолаборатории, на этот раз самое большое количество готовых снимков они привезли в немаленький Каменск-Уральский. Незадолго до прибытия поезда Моня открыл свою общую тетрадь и нашел в ней следующие подробности в записях, которые он сделал в библиотеке, а еще раньше – на основе рассказов тех своих сотрудников, которые собирали заказы в этих местах. В записях Моня и ретушеру прочитал, что в городе проживает 165 тысяч человек. Он, в свою очередь, является крупным промышленным и культурным центром Среднего Урала и входит в десятку самых крупных железнодорожных транспортных узлов России. В городе есть два техникума, много библиотек, краеведческий музей, один театр, несколько городских парков и кинозалов.
Река Исеть делит город на два административных района. Учитывая большое количество адресов доставки в городе, протяжённость которого с севера на юг составляет 27 км, а с запада на восток - 15 км, следует планировать пребывание в гостинице от двух до четырех ночей
Урожайным на старые фотографии для портретов оказалось самое маленькое Верхотурье – 8651 человек.
В Каменске-Уральском хорошо проинформированный Моня сразу попал в подходящую гостиницу. Шика здесь не было, зато ему и ретушеру достались недорогие отдельные номера, а Моне еще и с сейфом, для собранных денег, что было особенно важно для их надежной сохранности. «Как бос», Моня взял на себя, главным образом детские сады. Он и в сугубо промышленном городе Урала выделил себе время на ознакомление с его достопримечательностями.
Утром в гостинице Каменска-Уральского Моня окончательно распределил работу. Врагом самому себе он уже давно не являлся, а поэтому раздачу индивидуальных портретов, включая те, что были нарисованы, он поручил ретушеру. Их значительную часть сам он и выполнял, а теперь еще и получит возможность выслушать своими ушами реакцию заказчиков. Так как большая часть из них была занята на работе, основная нагрузка на ретушера приходилась на вечерние часы.
37
На себя Моня взял, главным образом, оптовую доставку цветных фотографий в детские сады, которые находились на территории города. Снимки неплохо смотрелись на оказавшейся вполне пригодной фотобумаге из воинской части. Поэтому работа продвигалась достаточно быстро, как и ожидалось. С этой целью Моня и брал в поездку помощника. Соответственно его взглядам, работа должна была не только отнимать время, но и радовать там, где представлялась такая возможность.
И Моня ее не упустил, выбрав окно для посещения краеведческого музея на второй день. Его увлекла и сама история очага культуры, который был открыт для публики 5 мая 1924 года на основе минералогической коллекции краеведа-подвижника Ивана Стяжкина. В 1955 году музей участвовал в археологической экспедиции Уральского государственного университета.
Тогда было открыто одно из древнейших поселений людей на территории Каменского района, в котором были обнаружены каменные орудия труда и многочисленные фрагменты керамики, датированные II тысячелетием до нашей эры. Гордостью музея, который занимал три немаленьких здания, являлась артиллерийская коллекция, собранная из образцов изделий Каменского завода, начиная с 1867 года.
Особо выделялось собрание письменных источников – несколько тысяч рукописных, машинописных и печатных документов. Они отражали историю города ХVII–ХVIII веков. Не меньший интерес вызвали богатые частные нумизматические коллекции и фотографии представленнные снимками известных уральских фотографов.
38
Утром следующего дня Моня проснулся рано, как обычно. Он выпил крепкого чая, а хорошее настроение ему навеяли впечатления от вчерашнего посещения музея. Он, конечно, не запомнил ни одного из десятков, если не сотен, документов и фотографий. Его, просто, растрогала обстановка тихих и пустых залов. Заодно с экспонатами, она сохраняла ауру застоявшегося болота, в которой вырос и к которой так привык сам Моня. Сейчас это было совсем не похоже на новую реальность, которая, сломя голову, неслась к пропасти.
Аналитики это объясняли тем, что новое руководство все еще не избрало ясной цели для граждан многомиллионной страны. Чтобы продлить остававшееся теперь только в музее ощущение покоя, Моня предложил ретушеру сходить вместе на просмотр кинофильма «Собачье Сердце». Афиша о начале его показа вчера висела в городском центре, неподалеку от музея.
Малоразговорчивый попутчик и не подумал отказывать Моне. И вот для них и еще не более десятка зрителей первого дневного сеанса загорается огромный киноэкран. Постепенно и они погружаются в адскую жизнь профессора Преображенского. В начале XX века, путем пересадки человеческих органов дворняге Шарику, он создал нового человека.
Он оказался с характером алкоголика-дебошира и сохранил повадки дворового пса. Вместе с тем, гражданин Шариков неплохо прижился в новой советской действительности. Ему даже удалось занять должность небольшого начальника, с собачьими-то мозгами. Фильм «Собачье сердце», как и роман Булгакова, показал страну Советов в очень неприглядном виде. Над этим тоже приоткрыла завесу перестройка.
В отличие от сдержанного ретушера, эмоциональный Моня несколько раз рукоплескал прекрасной игре актеров Евстигнеева и Карцева, которым достались главные роли в фильме. К дискуссии с попутчиком Моня не переходил, хотя ему очень хотелось знать, увидел ли он в кино то, за что и сегодня так прочно держались противники перестройки во власти.
Пока это им удавалось, и Моня был вынужден продолжать свои поездки на заработки за тысячи километров. На этом этапе он фактически, расстался с любимой профессией музыканта. На этой мысли Моня переключился на задачи сегодняшнего дня. Вернувшись в гостиницу, он и ретушер взяли свои заполненные фотографиями сумки и отправились по адресам, соответственно четкому плану вчерашнего вечера.
Дела и сегодня шли неплохо. В перерывах Моня старался придумать, на что еще переключиться, чтобы скорее забыть об исчислявшейся минутами невыносимой горечи. Нередко, в подобных случаях, он снова заглядывал в свою тетрадь, где домашние заготовки содержали пронумерованные планы сочетания труда с удовольствием.
Так все у него складывалось и в этой поездке, если не принимать во внимание несущественный сюрприз, который ему все же преподнес Семен поздно вечером третьего дня. Так называли ретушера. Его имя Моня впервые услышал, как только они вдвоем оказались в вагоне поезда.
– Зовут то вас как? – так Моня и спросил попутчика за чаем, чтобы знать, как обращаться к человеку, с которым ему надо было совместно работать на протяжении недели, а то и больше.
Правда, по привычке он это имя так и не произносил, пока Семен не нарушил их важную договоренность к концу третьего дня. Ее суть сводилась к тому, что выручку (собранные у заказчиков деньги) надо было при любых обстоятельствах вручить Моне в конце рабочего дня, чтобы спрятать их в сейфе, а, заодно, получить инструктаж и новую партию фотографий для доставки заказчикам на следующий день.
Так вот, Семен тогда не появился и в 12-м часу ночи, и Моня, конечно, предположил что-то неладное. Внутреннее чутье подсказало, что, прежде, чем отправиться к Семену в такое время, Моне лучше навести справку в регистратуре – просто узнать на месте ли ключ от номера. Времена были непростыми, и дежурный администратор, прежде, чем ответить, попросила назвать имя и фамилию разыскиваемого Моней человека.
Вот где он на полном серьезе выругал самого себя за осудительное безразличие к сотруднику, что для него, бригадира, было просто недопустимо. В тех условиях этим и другим элементарным правилам, к сожалению, никто не учил многих бизнесменов.
А вот сейчас Моне все это высказала администратор гостиницы, на разговоры с которой ему пришлось потратить более получаса, прежде, чем она ему ответила, на месте ли ключ от номера Семена. К концу волокиты Моня еще и искренне поблагодарил принципиальную служащую за бдительность и за вычитанную ею из паспорта Семена фамилию Рабинович.
39
Такие фамилии могли принадлежать только евреям, но для Мони и это оказалось полной неожиданностью, потому что он никакого сходства с евреями в Семене не заметил. Но, говоря откровенно, в те минуты Моне было абсолютно все равно, к какой из национальностей этот человек принадлежал. Единственное, что могло тогда волновать Моню – так это то, чтобы с Семеном ничего плохого не случилось.
А на стук в дверь еще и никто не отозвался, и тогда Моне ему пришлось несильно толкнуть ее. Когда он вошел в номер, там горел свет, а Рабинович похрапывал на железной кровати. Рядом, на тумбочке, стояла пустая четвертушка водки. Раздобыть такую реликвию поздним вечером, тогда можно было, разве что у рискованных таксистов.
Одновременно взволнованный и возмущенный Моня с трудом растормошил Рабиновича. Он не сразу сообразил, что происходило, а о том, что у него случилось что-то необычное, подтверждал большой синяк под его левым глазом. Моне, в свою очередь, пришлось сменить гнев на милость. Он подал Рабиновичу стакан воды, предложил ему успокоиться и рассказать все по порядку.
Как каждый обыкновенный человек, он оценил проявленную о нем заботу. Чтобы успокоиться, Рабинович еще и закурил. Притом он извинился за то, что произошло, и заметил, что по старой глупой привычке, закуривает только в редких случаях необычных срывов, а еще реже позволяет себе погашать стрессы водкой.
Разъяснение причины срыва началось издалека. В фотолаборатории Владимира он оказался в связи с закрытием оборонного завода. Там он отработал 11 лет конструктором-дизайнером в филиале, который занимался разработкой и выпуском бытовой техники – газовых плит, духовок и стиральных машин.
После развода с женой проживал в комнатке общежития для рабочих завода, из которого сейчас его собирались выселить. В фотолаборатории и Рабинович ощущал себя не на своем месте, а применения однообразных трафаретов потребовала невероятная нагрузка в работе и низкие тарифы в плате труда.
Людей, портреты которых рисовал, он не видел и не знал. Во многих из них ему чудились просто выжившие из ума старики, разницу между которыми ему, технарю, самому было непросто найти. Работа по доставке портретов заказчикам, которой он сейчас занимался, впервые расширяла его поле зрения.
Только сейчас в нем представали нелегкие условия жизни промышленной глубинки. Они состояли из бескрайних лесов и заводов, заводов, заводов, трубы которых выбрасывали в небо тысячи тон опасных для здоровья человека отравляющих веществ. Вот они-то и уродовали внешность тех людей, фотоснимки которых поступали в лабораторию.
Но у них оказались еще здоровые, красивые и здравомыслящие дети и внуки. Это они, на нелишние деньги, заказывали фотопортреты, чтобы сохранить память о своих отцах и дедах. За надругательство над памятью о них Рабиновича сегодня наказали женщины в деревне Волкова Красногорского района.
Так получилось, что когда он разносил фотографии почти по всем домам главной улицы, две беседовавшие о чем-то соседки получили от него свои заказы одновременно. Заплатив деньги, они развернули свои конверты и ахнули. В их руках оказались почти одни и те же портреты.
– Ах, ты шулер! Ах, ты бездарь! Нас за людей не считаешь! – понеслось во все концы
Еще молодые женщины возмущались так громко, что на их шум выбежали на улицу их соседи из других домов. Вскоре в руках и этих женщин появились портреты Рабиновича. А, кроме того, в них оказались еще и скалки для раскатки теста, которые они использовали для приготовления вареников к приходу с работы мужей.
Рабинович и моргнуть не успел, как оказался в женском окружении, которое голосило как воронья стая. На его счастье, мимо проезжал на «Волге» таксист. Он посигналил. Женщины расступились, а Рабинович очутился в машине, водитель которой распахнул ему дверь. Какой же уместной оказалась мужская солидарность! Правдивость рассказа подтверждал большой синяк под левым глазом.
Рабинович посмотрел на пустую четвертушку:
– Если бы не она, я бы просто умер от пережитого позора!
Долгий монолог Рабиновича Моню и вправду впечатлил, хотя он и предвидел возможность такого явления. Главным для него в тот час было то, что его новый временный сотрудник отделался, можно сказать, легким испугом. Себя Моня успокоил и тем, что в сумме денег, которые ему предъявили Семен в качестве итога трудового дня, не доставала лишь та часть, которую Рабинович заплатил таксисту за проезд и четвертушку.
Инструктаж с выдачей нового задания пришлось перенести на утро. К тому времени Моня полностью остыл, он даже принял во внимание, что так по-разному его сограждане реагируют на переломы своих судеб, которые им продолжает причинять Система. Чтобы предотвратить подобные проявления слабости в своем окружении, Моня заявил, что удержит истраченные на выпивку деньги из зарплаты коллеги, когда они вернуться домой.
40
После завтрака, чтобы окончательно отключиться от неприятных размышлений, Моня направился к окошку регистратуры. На этот раз администрацию гостиницы представляла немолодая женщина в очках со светлой роговой оправой.
К ней Моня и обратился за разъяснениями по поводу проезда в местный парк культуры. Он тоже был помечен в его записях незадолго до поездки. Разговор, как принято, Моня начинал с восхитительных отзывов о городке и его горожанах.
Он знал, что такой подход вызывал положительную реакцию у собеседников. Немолодая женщина в очках, действительно, улыбнулась и назвала номера двух автобусов, которыми удобней всего проехать к парку. Только после этого она заметила, что сейчас и парк переживает свои не лучшие времена. Из-за хаоса на крупных и мелких заводах в городской казне большие недоборы.
По этой причине и в парке не хватает дворников и садовников, закрыты аттракционы. Город облезлый и серый, здесь все меньше ремонтируют дороги и тротуары. Неприятно смотреть на поросшие бурьянами клумбы. Из города давно бегут хорошие специалисты.
Моня не ожидал такой тирады, и его глазам не удалось скрыть удивление. И тогда немолодой солидной горожанке захотелось доказать свою правоту необычно любопытному гостю. Возможно, это был известный прием привлечения внимания к местным проблемам небезразличных журналистов или писателей.
41
Напишет такой человек в центральной газете о массовых недовольствах в том или другом месте, и центральная власть отреагирует – выделит туда больше денег на строительство жилья, школ и поликлиник, или еще на что-нибудь такое. О принятых разовых мерах сообщат в той же прессе. А будешь молчать, никто местных проблем и не заметит, потому что они превратились в обыденное дело везде.
– Для простого человека здесь не было ничего особо хорошего никогда, – продолжала небезразличная горожанка. – В этих краях наживались только хозяева заводов и приисков. К ним на небольшие заработки шли самые бедные люди. От той первой волны бедняков все здесь худо-бедно и тянулось. Но правду говорят, что деньги идут к деньгам, а беда к беде. Вот Каменск-Уральский и пострадал больше любого другого города от так называемой «Кыштымской аварии» в 1957 году.
Далее Моня услышал рассказ и о чрезвычайной обстановке, возникшей здесь от первой в СССР крупной радиационной аварии, которая вызвала заражение местности на большой территории и причинила угрозу здоровью многим десяткам тысяч населения. Специалисты связывают и с этим низкие здесь показатели продолжительности жизни и высокий уровень смертности.
Вот теперь желание прогуляться по парку действительно исчезло. Моня знал, что такие аварии выводят из строя огромные территории не на десятилетия, а на столетия. Так и как можно было этого не знать жителю Украины, который не так давно пережил последствия еще более серьезной аварии на Чернобыльской АЭС.
42
Вместо городского парка Моня отправился в читальный зал библиотеки. Она находилась в десяти минутах ходьбы. В пути он купил новую общую тетрадь и шариковую авторучку. Библиотекарю он предъявил паспорт и попросил, как можно больше материала о «Кыштымской аварии». Вскоре перед ним положили немаленькую пачку свежих печатных изданий. Ясно, что все это было недоступно для обычного читателя до времен перестройки и гласности. Вот что, в итоге, появилось в новой тетради в тот день под заголовком «Кыштымская авария» (или Кыштымская катастрофа)
«Она относится к первой в СССР радиационной чрезвычайной ситуации техногенного характера, которая возникла 29 сентября 1957 года на химкомбинате «Маяк», расположенном в закрытом городе Челябинск-40 (ныне Озёрск). Название города в советское время употреблялось только в секретной переписке. Поэтому авария и получила название «кыштымской» – по ближайшему к Озёрску городу Кыштыму, который был обозначен на картах.
29 сентября 1957 года в 16:22 из-за выхода из строя системы охлаждения произошёл взрыв ёмкости объёмом 300 кубических метров, где содержалось около 80 м; высокорадиоактивных ядерных отходов. Взрывом, оцениваемым в десятки тонн в тротиловом эквиваленте, ёмкость была разрушена, бетонное перекрытие толщиной 1 метр весом 160 тонн отброшено в сторону, в атмосферу было выброшено около 20 млн кюри радиоактивных веществ. Часть радиоактивных веществ была поднята взрывом на высоту 1—2 км, что образовало облако, состоящее из жидких и твёрдых аэрозолей. В течение 10—12 часов радиоактивные вещества выпали на протяжении 300—350 км в северо-восточном направлении от места взрыва (по направлению ветра). В зоне радиационного загрязнения оказалась территория нескольких предприятий комбината «Маяк», военный городок, пожарная часть, колония заключённых и далее территория площадью 23 000 км; с населением 270 000 человек в 217 населённых пунктах трёх областей: Челябинской, Свердловской и Тюменской. Сам Челябинск-40 не пострадал. 90% радиационных загрязнений выпали на территории химкомбината «Маяк», а остальная часть рассеялась дальше.
В ходе ликвидации последствий аварии 23 деревни из наиболее загрязнённых районов с населением от 10 до 12 тысяч человек были отселены, а строения, имущество и скот уничтожены. Для предотвращения разноса радиации в 1959 году решением правительства была образована санитарно-защитная зона на наиболее загрязнённой части радиоактивного следа, где всякая хозяйственная деятельность была запрещена, а с 1968 года на этой территории образован Восточно-Уральский государственный заповедник. В настоящий момент зона заражения именуется Восточно-Уральским радиоактивным следом.
Для ликвидации последствий аварии привлекались сотни тысяч военнослужащих и гражданских лиц, которые получили значительные дозы облучения».
Поставив точку в своем конспекте, Моня перелистал еще несколько газет и журналов. Впервые ему захотелось как можно быстрее покинуть одно из его любимых мест времяпровождения. В тот день Моня еле дождался возвращения Рабиновича и попросил его связаться с таксистами по поводу четвертушки. На этот раз они выпили водку вдвоем, несмотря на то, что Моня не переносил даже ее запаха.
О том, что алкоголь противодействует радиоактивным нуклидам, он слышал на всех углах, когда приезжал к родителям в Чернигов. Не прикрываясь ли той опасностью, украинские алкоголики выпили в аптеках все сердечные настойки на спирту – валериановые и кремлевские капли. Каменск-Уральский Моня с Рабиновичем покинул самым первым утренним поездом.
43
Наконец, в течение девяти дней Моня с Рабиновичем объехал все города и поселки, которые были обозначены в толстой тетрадке. Подтверждением тому являлась немалая сумма денег, упакованная в два чемодана. Так это делали для несчастного случая. Если украдут один из чемоданов, то половина денег останется хотя бы во втором из них.
Если бы такое случилось, не приведи Господь, сейчас, то остались бы без заработка так его ожидавшие работники фотолаборатории Владимира. Весьма тяжелыми оказались бы последствия и для самого Мони.
Что же касалось угрозы удержания денег с зарплаты Рабиновича, то Моня, разумеется, надувал щеки для вида. В новой для себя роли он нередко понуждал себя выглядеть строгим работодателем. В нелегкой же роли Рабиновича Моня себя не представлял вообще. В минуты очередного погружения в доброту, он был готов громогласно объявить об отмене наказания за четвертушку водки.
Но секундное расслабление Мони быстро проходило, потому что он вспоминал, что резко вспылил по другой причине. Он просто искал повод, чтобы насолить Рабиновичу за его глупые рассуждения в вагоне по пути на Урал. Кто он вообще, чтобы заявлять, что фуги Баха и сюиты Шопена в России скоро забудут, а вот Мурку – никогда.
Собственной наивности мы нередко не замечаем. Вот и Моню все еще раздражали те люди, которые могли одной необдуманной фразой замарать авторитет страны, чья заслуга в развитии мирового искусства так велика. Сам Моня не видел того, что формирование новых взглядов у его сограждан являлось итогом резких изменений условий их жизни.
44
А ведь и сам смотрел на нее совсем не так, как три года тому назад. Жизнь в Днепропетровске, с благополучно доставленной туда неплохой выручкой, снова отодвинула в сторону нагроможденные в кучу противоречивые мысли. В периоды редких и коротких оттепелей поднималось настроение у Владимира, его сотрудников и у Мони. Он не забыл о Лене тоже и вручил ей потно набитый деньгами конверт.
А дальше, не торопясь, все поплыло в новом, но уже привычном русле: двухчасовая игра на скрипке по утрам, редкие появления в оркестре, возвращение пропущенных уроков четырем школьникам, занятия по дзюдо, походы в читальный зал, встречи с экстрасенсом. По два раза в неделю Моня вообще шиковал, приходя на обед с бутылкой пива, в один из лучших ресторанов города.
Что для него было особенно дорого – так это еще несколько встреч со стариками-шахматистами из сквера, неподалеку от его дома. Теперь он приходил сюда с фруктами, выпечкой и минеральной водой. Постепенно столы опустошали за беседами с Мони о музыке и последней политической обстановке в стране.
На память о них Моня сделал, в общей сложности, около двух десятков фотоснимков. По его просьбе Владимир их отпечатал и поместил в облегченный альбом под названием «Благотворительность Эммануила и его бригады».
А еще по вечерам он, почти ежедневно, занимался получасовыми разговорами по телефону со своей родней. Она все еще не планировала покидать свой Чернигов. Незаметно очередной всплеск беззаботного образа жизни завершался и снова возникала потребность возвращения к заработкам на «луриках».
Лена продолжала работать на железной дороге, а свою бригаду Моня не пополнил новыми людьми из-за отсутствия материалов для производства цветных фотографий. Спустя полтора месяца, Моня хотел снова отправиться с Рабиновичем, на этот раз в Башкирию и Татарстан. Только Володя отказал: ему самому тоже не хватало людей, а Рабинович вернулся с Урала совсем другим человеком.
Не найдя никого другого в своих поредевших кругах, Моня решил, что поедет сам, как он уже не раз это делал в начале. От чего он не мог бы отказаться ни раньше, ни теперь, так это от походов в библиотеку для надлежащей подготовки в поездку. По истечению нескольких дней в тетрадке Мони появились новые записи:
«Татарская Автономная Советская Социалистическая Республика провозглашена в июне 1920 года. В состав автономной республики вошли территории, выделенные из Казанской, Уфимской, Самарской, Вятской и Симбирской губерний.
В 1970 году в республике было извлечено 100 миллионов тонн нефти. В истории нефтяной промышленности СССР такое количество «чёрного золота» в одном районе было добыто впервые. Потом, уже в мае 1971 года, из недр республики был извлечён первый миллиард тонн нефти, а в октябре 1981 года — второй.
Татарстан расположен на востоке Восточно-Европейской равнины, в месте слияния двух крупнейших рек – Волги и Камы. Численность населения автономной республики  – 3 893 800 тыс. человек (2017 г.), В их числе татары – 53,2%, русские – 39,7%.
Столица Казань (1 231 878 человек) находится на расстоянии 797 км к востоку от Москвы. Общая площадь республики составляет 6783,7 тыс.га. Максимальная протяженность территории – 290 км с севера на юг и 460 км с запада на восток. Границ с иностранными государствами Татарстан не имеет.
17% территории республики покрыто лесами, состоящими из деревьев преимущественно лиственных пород (дуб, липа, береза, осина), хвойные породы представлены сосной и елью. На территории Татарстана обитают 433 вида позвоночных, а также несколько тысяч видов беспозвоночных животных.
Территория Татарстана характеризуется умеренно-континентальным климатом средних широт, с теплым летом и умеренно-холодной зимой. Самым теплым месяцем является июль со средней месячной температурой воздуха по территории 18 – 20 °С, самым холодным – январь со средними месячными температурами от -13 °С. Продолжительность теплого периода (с устойчивой температурой выше 0 °С) колеблется по территории в пределах 198-209 дней, холодного – 156-167 дней. Осадки по территории распределяются сравнительно равномерно, годовая сумма их составляет 460 – 540 мм.
Почвы отличаются большим разнообразием – от серых лесных и подзолистых на севере и западе до различных видов черноземов на юге республики.
45
Башкирская Автономная Советская Социалистическая Республика
Находится в самом сердце южного Урала. За удивительную красоту и разнообразие природы ее называют второй Швейцарией. Действительно, это сочетание живописных горных пейзажей с бескрайними степными просторами, извилистых рек с бездонными озерами и водохранилищами.
«Страна обилия и всех земных богатств!» - так писал об этой земле знаменитый русский писатель С.Т. Аксаков. История республики связана с историей коренного башкирского народа и переселившихся в течение ХVII—ХХ веков в этот регион других этнических групп – русских, татар, марийцев, удмуртов, украинцев и других. Первые письменные упоминания о башкирских племенах встречаются в сочинениях Геродота (V в. до н.э.).
Государственность башкир восходит к IX — началу XIII веков — к этому времени относится образование союза башкирских племен. С X века среди башкир распространяется ислам, ставший в XIV веке господствующей религией. В середине XVI века башкиры добровольно вошли в состав Российского государства. К этому времени они жили в составе Ногайской орды, Казанского и Сибирского, частично Астраханского ханств. Жалованные грамоты Ивана Грозного башкирским племенам стали основой их договорных отношений с царским правительством.
Эти соглашения предвосхитили другие договоры, которые заключались в дальнейшем при решении национально-территориальных вопросов. Речь идет о провозглашении Башкирским областным шуро в ноябре 1917 года автономии Башкирии. Это решение, объявившее башкирскую территорию Оренбургской, Уфимской, Самарской и Пермской губерний автономной частью Российской республики, было утверждено Третьим Всебашкирским курултаем в декабре 1917 года. Также на договорных началах — на основании Соглашения центральной Советской власти с Башкирским правительством о Советской Автономии Башкирии — в марте 1919-го была образована Башкирская Автономная Советская республика, первая национальная автономия в России.
В годы Советской власти республика развивалась успешно, достигнув серьезных результатов в самых разных сферах — промышленности, сельском хозяйстве, науке, образовании, культуре. В годы Великой Отечественной войны Башкортостан внес весомый экономический вклад в Победу, оттуда на фронт ушло свыше 700 тысяч жителей республики, каждый третий из них погиб. За мужество и отвагу более 200 тысяч воинов, призванных из республики, были награждены орденами и медалями, 278 уроженцев Башкортостана удостоены высокого звания Героя Советского Союза, 35 воинов стали полными кавалерами ордена Славы.
В послевоенные годы республика отличалась высоким динамизмом развития. Она вошла в число наиболее индустриально развитых регионов страны. Долгие годы Башкортостан был самым крупным центром нефтедобычи в бывшем СССР, получив неофициальный статус "второго Баку" в стране. В последние десятилетия республика стала самым крупным в стране нефтеперерабатывающим и нефтехимическим центром России.
Башкирия – многонациональный край, где проживают представители более ста народностей. По этническому составу 36,3% населения республики составляют русские, 29,8% - башкиры и 24,1% - татары.
46
На этот раз все более глубокое проникновение Мони в статистические данные о жизни народов многонациональной страны было связано с любознательностью другого рода. Еще месяца полтора тому назад ему было абсолютно все равно, еврей ли поехавший с ним на Урал Рабинович или китаец, как говорится. Сам Моня с детства не предавал значения тому, кто сидел рядом с ним за учебными партами, а затем и у пюпитров в оркестрах.
Лидерство его не интересовало вообще. Он и поэтому связал свою жизнь с музыкой, где удержаться на поверхности океана жизни можно было, главным образом, благодаря своим профессиональным данным (так он полагал). Так все у него и складывалось, пока он не завис между небом и землей на «луриках», в связи с разворачивавшейся с потугами перестройкой.
С выстраданным в многолетнем учении прошлым он теперь лишь изредка встречался в оркестре. Его музыканты так и продолжали оставаться в долгосрочном отпуске из-за продолжавшегося ремонта зала. Еще одну отдушину, которая не порывала с прошлым, Моня видел в редких теперь сходках с немногими приятелями у Владимира.
Вот там, на последней из них, Моня и прислушался к беглому рассказу немолодого гостя о евреях, которые проживали в СССР под особым колпаком. Он вспомнил издевательские насмешки антисемитов над евреями, которые, якобы, отсиживались в Ташкенте в годы войны (1941-1945), жестокие расправы с членами Еврейского антифашистского комитета (дело растянулось с 1948 по 1952 год) и начавшееся вслед за этим дело врачей кремлевской больницы (закончилось в 1953 году, вскоре после смерти Сталина).
Объявленные Горбачевым гласность и перестройка обнажили много подводных рифов в этой части, но суть в том, что отряхнувшиеся от нафталина антисемиты обвиняли евреев во всех бедах и наших дней. Обо всем этом почему-то было не принято вести разговоры в домах дедушек, бабушек и родителей Мони. Вполне возможно, что тем самым им просто хотелось сохранить мотивацию к учебе молодого музыканта. Ведь в его успешное будущее верила вся родня.
47
И вдруг в доме того же Владимира Моня впервые натыкается на печатную информацию под названием «Евреи во Второй мировой войне». Далее следует небольшой отрывок из нее.
«От 170 до 177 евреев получили звание Героя Советского Союза, что ставит их на 4 место после русских (7998 человек); украинцев (2021 человек) и белорусов (299 человек), примерно наравне с татарами (161 человек).
Евреи были на 5 месте по численности погибших в Красной армии в годы войны.
В годы Великой Отечественной войны в Вооружённых Силах СССР находилась 500;501 тысяча евреев, в том числе 167 тысяч офицеров, более 20 тысяч женщин и 334 тысячи солдат, матросов, сержантов и старшин. Около 200 тысяч евреев-военнослужащих, то есть 40% от их общего числа, погибли в боях. Из числа выживших евреев 180 тысяч человек (60%) были ранены, при этом более 70 тысяч (38%) — тяжело ранены. Такой высокий процент погибших и раненых объясняется тем, что 80% евреев рядового и младшего начальствующего состава служили в боевых частях.
За годы войны орденами и медалями награждено 160772 воина-еврея — четвертое место среди всех народов СССР по числу боевых наград после русских, украинцев и белорусов. Но на 1 июня 1943 года евреи были на третьем месте среди награжденных (вслед за русскими и украинцами).
Звание Героя посмертно было присвоено 45 воинам-евреям, ещё 8 погибли, уже став Героями в ходе дальнейших боёв.
Еврей первым стал дважды Героем. Всего 3 еврея и 1 человек с еврейскими корнями стали дважды героями (из 141 дважды героя). Сюда же иногда включают маршала Малиновского, который был украинцем, но по одной из неподтвержденных документально версий, имел караимские корни.
Есть ряд данных, что к евреям часто относились предвзято, вплоть до распоряжений (во второй период войны) поменьше награждать евреев. В литературе встречается утверждение, что в беседе с главой польского правительства в изгнании В.Сикорским в присутствии генерала В.Андерса, польского посла С.Кута и В.Молотова Сталин сказал: «Евреи — неполноценные солдаты… Да, евреи — плохие солдаты» (беседа не публиковалась в СССР).
Вся пропагандистская машина в СССР военного времени с 1942 года подчинялась А. с. Щербакову — начальнику Совинформбюро, кандидату в члены Политбюро, 1-му секретарю МК и МГК и секретарю ЦК ВКП(б). Он разослал по фронтам негласную директиву: «Награждать представителей всех национальностей, но евреев — ограниченно».
По современным подсчетам около сотни евреев, представленных к званию Героя, так и не получили его. Десятки представлялись к званию Героя дважды — и то же решение: отказать. Число отказов резко увеличилось после директивы руководителя Агитпропа Щербакова (в начале 1943 года) об ограничении награждений воинов-евреев и после другой его директивы (осень 1944 года) — «осторожно подходить к назначению евреев на руководящие посты в партийном и государственном аппарате и в армии».
Когда маршалу Жукову принесли список отличившихся в боях за Берлин, представленных к званию Героя Советского Союза, он вычеркнул всех евреев со словами: «По евреям мы план уже выполнили».
Несмотря на подобные дискриминационные меры, всё же многие евреи стали Героями Советского Союза. Некоторые из тех, кто пытались опубликовать статьи, подчеркивающие роль евреев, были репрессированы, велась политика по замалчиванию роли евреев в Великой Отечественной войне.
Так, когда сотрудница аппарата Еврейского антифашистского комитета Мирра Соломоновна Железнова, опубликовала список 135 евреев, награждённых Золотой Звездой Героя, то и её и её помощника С. Персова расстреляли «За шпионаж и враждебную националистическую деятельность». Е. Райзе, опубликовавший список, был осуждён на 10 лет лагерей. Сотрудник наградного отдела Главпура, предоставлявший им списки Героев-евреев, был осуждён на 25 лет лагерей строгого режима.
Была запрещена «Красная Книга» Ильи Эренбурга о евреях-героях войны с Германией.
48
Существуют разные версии причин такого отношения Сталина к евреям. Одни из них называют принципиальными врагами Сталина-политика Троцкого (Бронштейн), Каменева (Розенфельд), Зиновьева (Радомысльский), Бухарина, Рыкова, Рудзутака, Радека (Собельсон), Пятакова, Крестинского, Розенгольца, Ягоду (Иегуда), Петерса, Енукидзе и других. Разве среди них не бросаются в глаза немало еврейских фамилий?
Сразу после войны у Сталина, якобы, начались распри с руководством Еврейского антифашистского комитета за претензии на Крым, а далее, в результате наговора, вызвали подозрение врачи Кремлевской больницы. Противники этих версий считают, что у Сталина вообще не было оснований для антисемитизма. Только никто не назовет точной причины и сегодня, потому что сам мясник Сталин и его подручные умели хранить свои секреты.
Ковыряясь же в подробностях библиотечных энциклопедий о народах Башкирии и Татарстана, Моне хотелось найти что-то похожее и о Еврейской автономной области, где ему тоже захотелось побывать. К сожалению, официальных данных об этой автономии было исключительно мало. О сложной истории несостоявшейся еврейской мечты появится немало книг позже.
Перед моими глазами сейчас одна из них. Она написана уроженцем тех мест Давидом Вайсерманом несколько позднее под названием «Биробиджан: мечты и трагедии». Книга полна выдержек из очень документов местного архива. Представленная в них реальность явно не соответствует кадрам уникальной в своем роде картины – «Искатели счастья», которая вышла на киноэкраны СССР в конце 30-х годов.
Кинолента рассказала о евреях, приехавших в поисках долгожданного благополучия и спокойной трудовой жизни из Соединенных Штатов в Биробиджан. Книжные выдержки повествуют о трагических судьбах еврейских лидеров, перемолотых жестокими жерновами тоталитарного режима.
Моня выделял в отдельную тему многолетнее замалчивание массовой катастрофы еврейского народа. Советская пропаганда целенаправленно дозировала информацию о Холокосте всегда, но делала это особенно тщательно в годы пребывания у власти Сталина и Хрущева.
На появлявшихся памятниках в местах массовых расстрелов слово «евреи» заменяло устойчивое словосочетание «мирные советские граждане». В 1961 году поэт Евгений Евтушенко был первым, кто нарушил этот заговор умалчивания в стихотворении «Бабий Яр». Оно так и начиналось словами «Над Бабьим Яром памятников нет».
Моня уделял особое внимание поэзии и прозе, как русской, так и мировой. Книги он не просто читал. Моня в них постигал всю широту мастерства выражения и полета человеческой мысли. Насколько серьезно он подходил к изучению даже авторских стилей, могли бы поведать его отдельно хранимые толстые общие тетради.
49
Только одно дело книжная статистика, и дело совершенно другое – непосредственный контакт с живыми свидетелями событий. На «луриках» в Татарии и Башкирии Моня в очередной раз почувствовал, насколько такие общения важны ему самому. Затянувшаяся почти на месяц работа не утомляла, наверное, и потому, что вокруг была необыкновенно красивая природа
Если в Татарии дела шли лучше в больших городах – Казани, Набережных Челнах, Нижнекамске и в Альметьевске, то в Башкирии более активно заказывали фотографии в провинциальной глубинке.
Там и здесь удачно работал в качестве рекламы изготовленный Владимиром фотоальбом под названием «Благотворительность Эммануила и его бригады». В Башкирии Моня не переставал радоваться встречам с жителями небольших поселков районов Салавата и Стерлитамака. Многие из них приятно удивляли его очень высоким уровнем знаний не только литературы, но и музыки.
Когда они узнавали, что сам Моня профессиональный музыкант – артист оркестра, то разговоры с ним могли продолжаться часами, притом, с приглашением к чаю с пирогами. В таких случаях Моня даже забывал о своей главной цели появления в этих краях. А ведь он сам, будучи человеком библиотеки, мог подолгу беседовать о литературе, и о музыке, притом, что в запасниках его памяти хранилось множество цитат из лучших произведений Гоголя, Достоевского, Лермонтова, Пушкина и Толстова.
Вскоре в одной из таких бесед перед Моней раскрылся секрет широкой эрудиции местного населения. Он оказался весьма характерным для советской действительности сталинских времен. Именно в те годы страна превращалась в систему сплошных исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГ. А в них, как известно, теснились на нарах сливки интеллигенции: журналисты, инженеры, музыканты, поэты, ученые и художники.
Их культурный потенциал умножали лучшие офицерские кадры. Часть из них навсегда и задержалась в этих местах, на поселениях. Своими знаниями и культурой они щедро делились с местными уроженцами, когда преподавали в школах, работали в библиотеках и на возводимых здесь заводах. Таким образом, Моня контактировал с массами, которые представляли собой конечный результат.
Кода он все же напоминал этим людям, что приехал к ним «для оказания фотоуслуг на месте», то среди них находились такие, которые просили и его сфотографироваться вместе с ними на память. Судьбы этих людей не давали Моне покоя и тогда, когда он уже вернулся в Днепропетровск. К тому времени перестройка продолжала буксовать. Складывалось впечатление, что в ней запутался и ее инициатор М.Горбачев. А ему все активней сопротивлялись сторонники советского режима.
Провозглашенная Горбачевым гласность все же открыла доступ если не ко всем, то ко многим материалам, к которым еще недавно нельзя было увидеть. Пока фотографы работали над доставленными из Татарии и Башкирии заказами, у Мони снова появилась возможность ненадолго вернуться к музыке и книгам. Симфонический оркестр тогда уже приступил к работе в полсилы, и Моня принял нчастие в нескольких концертах на выезде, в залах, которые публика, в лучшем случае, заполняла наполовину. Он и тогда умудрялся забегать в библиотеку. После очередного похода в его тетрадке появилась запись, связанная с судьбами тех людей, которыми он восхищался в Башкирии.
«Репрессированные размещались в специально построенных поселках. В Белорецком районе Башкирии были организованы посёлки Нура, Кузь-Елга, Капкалка, Ермолаево, Верхняя Тюльма; в Нуримановском районе – Красивая Поляна, Осиновый Лог, Гоголевские прудки; в Караидельском районе – Берёзовый Лог, Верхний Резим; в Дуванском районе – Кульвараш; в Уфимском районе – посёлки Моторный завод и ЦЕС (у деревни Сипайлово), c 1948 года – посёлок Новостройка (г. Салават), входивший в систему исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГ.
Каждый спецпосёлок представлял собой небольшой концентрационный лагерь во главе с комендантом. Трудоспособные жители спецпосёлков работали на лесозаготовках, на строительстве жилых домов и промышленных объектов. Снабжение спецпосёлков продуктами питания было плохим. Медицинское обслуживание практически отсутствовало. Тяжёлый труд, голод, зимние морозы вызывали массовую смертность. Только за 1932-33 годы умерло 2156 человек.
Как и по всей стране, политические репрессии в Башкортостане и система исправительно-трудовых лагерей существовали вплоть до смерти И.В.Сталина».
Реабилитация осужденных проводилась после 19-й конференции КПСС. Сотрудники КГБ, Прокуратуры и Верховного суда БАССР проделали большую работу по реабилитации пострадавших».
50
Спустя три недели, Моня повез в те края готовые фотографии. В новых встречах с бывшими заключенными и их наследниками он не скрывал своего восхищения ими за то, что продолжали оставаться людьми с большой буквы в невыносимых условиях унижения и страданий. Каждая новая встреча с такими людьми прибавляла ему самому силы и уверенность в преодолении собственных трудностей.
Так ведь к этому времени большинство друзей Мони уже уехали в Германию, Израиль и США. Правду говоря, такая же идея возникала и у него, но он, как и родня из Чернигова, продолжал себя сдерживать, прежде всего, потому, что не расставался с надеждой на скорое улучшение обстановки. А, кроме того, он и в ней не только не голодал, но и помогал заработать людям, с которыми продолжал сотрудничать.
Не лишенные логики рассуждения сопровождали Моню до дня его появления в башкирской гостинице Стерлитамака. Она была второй из двух, что функционировали в этом городке, и в ней тоже администратор категорически отказала Моне в поселении, несмотря на поздний вечер. Она даже слушать не хотела его ссылки на холодную ночь и просьбу разрешить пересидеть на стуле в вестибюле. По проверенной привычке Моня мягко, но настойчиво продолжал уговоры. Он знал, что безвыходных положений не бывает и, что сердце не камень, особенно женское.
В то время в вестибюле появился немолодой худощавый мужчина с седой клинообразной бородкой «Аля Дзержинский». Его белую от седины голову покрывала тюбетейка с красочной вышивкой. Он остановился и прислушался к разговору. Слава Богу, что среди нас есть такие люди, которым не все безразлично, но для этого важно еще и ощущать себя хозяином на своей земле. Видимо, это и был такой человек, который вслед за этим обратился к женщине-регистратору:
– Я живу адын в большой номера, – сказал мужчина с тяжелым местным акцентом, – и нэ буду протыв, чтобы вы в нем поставил раскладушку для гостя издалека. Луди должен памагать адын другой.
Авторитет немолодого мужчины сработал. Оформление поселения Мони заняло считанные минуты. К сожалению, на таких условиях, ему не причитался сейф. Настаивать на сервисе он не стал и решил, что как-то перекантуется одну ночь. Тогда он подумал еще и том, что ему нередко везло на хороших людей, что продолжало удерживать его в этой обстановке.
В номер Моню позвали через 30 минут. Его немолодой сосед к тому времени уже укладывался в постель. Раскладушку для Мони поставили метрах в трех, и он тоже стал сразу готовиться ко сну. Моня был уставшим, но ободрял себя тем, что и в этом, последнем в поездке городе, за день ему удалось доставить по адресам остаток всех привезенных фотографий.
Их место в саквояже теперь занимало немало денег, вместе с еще одной легкой, но пустой сумкой. Отмывшись и начистив до блеска зубы, Моня забрался в постель, со словами благодарности за гостеприимство хозяину номера.
А он и не думал засыпать, пока не услышит, как справляются со своими проблемами люди, которым, в отличие от него, негде толком ни порыбачить, ни поохотиться. Моня был знаком с этим ритуалом, и лаконичный обмен информацией у него не занял более четверти часа.
В конце своей части разговора немолодой симпатичный мужчина заметил:
– За семь десятилетий сплошного вранья мы пришли к тому, что бомжи нас убивают в подъездах, чтобы вытрясти из нашего кошелька 20-30 рублей на бутылку водки.
Перед тем, как пожелать спокойной ночи, он еще и вспомнил о случае двухнедельной давности, который произошел в его городе. Там ночью, у входа в подобную гостиницу, грабитель убил приезжего мужчину, чтобы поживиться содержимым его чемодана.
Почему-то машинально Моня узрел в этом прямой намек на свой саквояж. Хотя всем своим поведением и видом хозяин номера не вызывал даже намека на подозрение, Моня не сомкнул глаз до самого утра. Несостоятельность его волнений подтверждал и очень крепкий сон соседа.
Утром он пояснил, что принял таблетку снотворного, как обычно, любезно попрощался и ушел первым. Было видно, что постоянные разъезды не новинка для находившегося в хорошей физической форме немолодого человека. Его внешность чем-то напомнила Моне преподавателя сольфеджио, любимца всех студентов.
Но так он сравнивал своего соседа по номеру намного позднее. А тогда, после ухода действительно обаятельного башкира, от волнения Моня не мог найти места себе и наполненному деньгами саквояжу до посадки в плацкартный вагон поезда.
К сожалению, это чувство оставалось с ним и здесь, когда он уложил саквояж с деньгами на полке, под головой и как бы прикрыл его небольшой подушкой. А вот здесь веки его глаз слиплись от усталости, как только он улегся, в одежде, не сняв носки. Моня даже не почувствовал, как полностью отключился среди посапывавших на соседних полках пассажиров.
Ночью он просыпался несколько раз в ужасе от того, что его не переставали тормошить то Слон, то Башкир. Тот и другой держал в руках заточку и выдергивал из-под его головы саквояж с деньгами. Дрожавшими руками Моня проверял его наличие, поправлял и шептал про себя: «Какое счастье, что это сон!».
51
Видимо, и во сне он это делал настолько выразительно, что просто не мог не привлечь к себе внимание того человека, который посмотрел бы на него со стороны. И такой человек нашелся. На нем была милицейская форма, и он, усевшись на нижнем боковом сидении, напротив Мони, внимательно наблюдал за ним уже больше часа.
Как только человек в форме убедился, что все вокруг крепко спят, он подошел к Моне и растормошил его:
– Ну-ка, поднимайся, да тихо, – сказал в полголоса наблюдающий Моне в самое ухо, – сейчас разберемся, что тебя так волнует в твоей сумке под головой.
Сердце Мони затрепетало, как осиновый лист. Он готовил себя и к встречам с милиционарами, а поэтому при нем всегда было удостоверение члена кооператива и корешки квитанций о собранных деньгах, за оказанные услуги. По возвращении он сдавал и их бухгалтеру кооператива для определения величины налога от полученной прибыли.
И все равно сейчас Моню бросало в холодный пот и поташнивало, потому что он слышал и о коллаборационистах в милицейской форме.
– Забирайте свой багаж и тихонько следуйте за мной, – голос человека в милицейской форме вернул Моню из небытия в реальность.
Машинально все свое в саквояж, Моня последовал за подозрительным ему типом через узкий вагонный проход. В те считанные минуты в его мыслях бежали, подобно ускоренному кино, все приятные и неприятные события закончившегося лета. Неужели на этот раз от него будут отворачивать глаза сотрудники фотолаборатории Владимира, да и он сам, если не дождутся причитавшихся им за нелегкий труд денег.
Так ведь они могут еще и не поверить тому, что он им расскажет. Мало ли так называемых «кидал» породили эти новые сложные времена? «Но о чем он, дуралей, сейчас думает вообще»? – спросил самого себя Моня, когда увидел в правой руке незнакомца финский нож, который он на ходу запрятал в рукав.
А это серьезно намекало и на такой случай, что в Днепропетровск не вернутся не только деньги, но и он сам. «И такое тоже вполне возможно», – подумал Моня, – а это заставило его предельно сконцентрировать внимание и силы. Именно этому его учил индивидуальный тренер по дзюдо, чтобы в нужную минуту не оказаться безмолвной овечкой.
Все должны были прояснить ближайшие секунды в пустом тамбуре вагона. В нем странный тип действительно остановился и посмотрел на ручные часы. Поезд к этому времени начинал несколько притормаживать. Мужчина в милицейской форме открыл вагонную дверь, в проеме которой замелькали редкие станционные огни.
– Давай сюда сумку, – услышал Моня уже знакомый шепелявый голос мужчины, который стоял к нему спиной с протянутой назад рукой и готовился к тому, чтобы выпрыгнуть из вагона на ходу.
Перед этим он, уже не пряча, положил в карман складной нож с большим лезвием. Моня приблизился к грабителю, подал ему в руку саквояж и тут же сам совершил два очень резких движения. Одним он выбил из рук грабителя саквояж, а вторым – вытолкнул его в открытую дверь из вагона.
Когда Моня вернулся с саквояжем в руках на свое место, он еще долго с ужасом вспоминал, с каким трудом закрывал непослушную дверь, преодолевая со свистом врывавшийся с улицы холодный ночной ветер. На его счастье поезд миновал небольшой полустанок без остановки. Вокруг Мони все спали, и он был доволен тем, что никто не видел, как в течение получаса его руки трясло от волнения.
52
После этого случая состояние Мони напоминало натянутую струну еще с неделю, после возвращения в Днепропетровск. Он считал хорошо прошедшими те ночи, в которых ему удавалось поспать хотя бы по два часа. Экстрасенс выводил Моню из этого состояния в течение месяца, но он так и не сумел добиться избавления явлений к нему во снах слона и милиционера.
По утрам, когда Моня вставал с постели, он подолгу страдал от явлений другого рода. В такие времена он не мог найти себе места, чтобы избавиться от чувства стыда в своих воспоминаниях о действительно интеллигентном и порядочном башкире, который радушно приютил его в своем номере гостиницы.
О своих «снах в образах» Моня поделился с соседкой Леной, когда она в очередной раз зашла к нему успокоиться от перепалок с «тупеющим Федором». Обожаемого музыканта, который находился в непривычном для него состоянии подавленности, Лена выслушала очень внимательно. Во время паузы, которая понадобилась ей для размышления, она попыталась сопоставить все, что услышала, с законами нумерологии.
Сокращенный платный курс обучения Лена прошла около года тому назад. Для четкости формулировки выводов, она уточнила у Мони дату его рождения. Номера его дома, квартиры и индекс она знала. Так как каждое число обладает определенными вибрациями и энергетикой, наши судьбы тесно переплетаются с цифрами и влияют на нашу жизнь.
Исходя из сопоставления пока лишь этих цифр, Лена озвучила дальнейший путь его жизни на ближайшее время. Из него следовало, что испытывать судьбу в третий раз Моне нельзя ни в коем случае.
– С «луриками» пришла пора завязывать, – подытожила Лена.
Для убедительности Лена добавила, что никто не знает, чем мог завершиться совершенный не без помощи Мони прыжок милиционера из вагона. Если он остался живым, то можно со стопроцентной уверенностью сказать, что он предпримет все меры для сведения счетов с Моней при очередной встрече с ним в вагоне поезда или за его пределами.
Не лучший исход сулит вариант гибели грабителя, потому что в милиции дела о смертельном исходе висят долго. В вагоне же, по которому Моня курсировал туда и назад с саквояжем в руках, мог не спать еще кто-нибудь из пассажиров.
Что же касалось реальной оценки его поведения в сложившейся ситуации, то здесь исходить надо из того, что человек сложное существо, и обстоятельства способны побудить его к самым неожиданным действиям.
Кроме того, и само время говорило Моне, что на уже перенасыщенном рынке спрос на «лурики» резко упал. К тому же, так и не появились фотоматериалы. Вполне возможно были и другие причины. Принимая во внимание всю сложность положения Мони, Лена считала, что ему, в частности, отчаиваться нечего.
В отличие от многих других, у него и на ту минуту было два надежных выхода. Первый – это приобщение к евреям, которые продолжают уезжать за лучшей жизнью в Америку, Израиль и Германию. Во втором, если первый вариант для Мони неприемлем, Лена готова походатайствовать в изыскании для него рабочего места проводника в ее поезде, который начальство вернуло на трассы регулярного движения.
Она с Федором еще и поможет ему, как можно быстрее освоить новое дело и даже собрать деньги на взятку, если он сам не наскребет их в своих заначках. Предварительные затраты на новое дело, считала Лена, должны окупиться в течение полугода на провозе безбилетных пассажиров. Правда, перевозить в вагоне зайцев тоже опасно, но все равно это несравнимо с рисками Мони.
Музыканту, безусловно, льстила готовность соседки подставить свое плечо. Но заработки на перевозке зайцев, а еще и с дачей взятки, в его глазах никоим образом не сочетались с человеком, который еще вчера занимал должность второй скрипки в симфоническом оркестре. Такого позора не пережили бы и его родители.
Их мнение в той обстановке виделось Моне особенно важным, хотя он никогда не вел с ними разговоры о том, как дальше жить, особенно с отцом. К советам с ним он прибегал вообще исключительно редко. В итоге, Моню и приучили к самостоятельности с раннего детства. Так мог ли он, даже намекнуть отцу, что полностью теряет ее в своем почти 30-летнем возрасте?
Судя по всему, пришло время коренных изменений во всем. Моня знал, что в таких случаях можно не сомневаться лишь в искренности совета родственников. Он позвонил отцу и рассказал ему о беседе с Леной. Отец позвонил на следующий день, после разговора с мамой. Мнение родителей было однозначным – немедленно уезжать из страны, где на полное переустройство потребуются еще десятилетия, при избранных методах и темпе. Не с нервами Мони продолжать перестройку. Так на его месте поступили бы многие его соотечественники, если бы имели такую возможность.
53
Чтобы начать жизнь с совершенно нового листа, Моня оформил отъезд в течение трех месяцев. Вскоре выехала из Чернигова и вся его родня. Один из сотрудников Мони по оркестру случайно обнаружил его отца на сайте «Одноклассники», спустя 22 года. Это был конец нитки, которая вывела на самого Моню. К тому времени он, конечно, не забыл о потрясениях, которые выпали ему и его коллегам, на закате советских времен.
На новом месте проживания Моня успешно продолжал свою музыкальную карьеру, теперь на преподавательской работе. Здесь Эммануил свел гнездышко с обаятельной англоязычной женой, с которой они вырастили дочь и сына. Его увлечения на этом этапе жизни оказались тесно связанными с любимой музыкой, о чем он мечтал с молодых лет. На этом пути Эммануил уже 20-й год собирал ноты новых музыкальных произведений не профессиональных композиторов, а, главным образом, своих учеников.
Эммануил, так теперь называли солидного и хорошо сохранившегося мужчину, конспекты уже не писал, потому что компьютеры вытеснили авторучки и бумагу. В электронных папках и на флэш-дисках он сохранял ноты десятков произведений, которые их авторы систематически совершенствовали, не без его помощи. По несколько раз в году Эммануил устраивал концерты для прослушивания новинок. Они проводились в небольших залах учебного заведения в присутствии новых и выросших учеников. Иногда в них принимали участие и те из них, что уже выступали на сценах больших концертных залов мира. Так Эммануил прививал молодежи любовь, не к «Мурке», как его устрашал Рабинович, а к классической музыке. Увлеченному учителю по-прежнему виделось прекрасное будущее именно в ней.
Для финансирования важной идеи, Эммануил и здесь не расставался с мелким бизнесом. Те из совсем немногих людей, которые побывали в гостях у Эммануила, рассказывали, что в новых условиях он вспоминал советские «лурики» с улыбкой и грустью одновременно.
Эммануил искренне радовался каждому новому шагу его бывших сограждан в направлении демократии, но и опасался, вместе с тем, возможности их возвращения в коммунистическое прошлое.
А для тех, кто дочитал повесть до этого места, мне осталось добавить, что большая часть изложенных перед ними подробностей перекочевала на эти страницы из большого блокнота и трех толстых общих тетрадок в клеточку, которые принадлежали Моне. Их обнаружила Лена, его соседка и сотрудница по «лурикам». Они сохранились на одной из полок квартиры Мони, которую она выкупила у него для дочери, тогда студентки педагогического института.
Записи Мони схожи с дневниками, хотя большей частью являлись его рабочими планами. Лена дополнила их и теми подробностями из жизни Мони, которые ей довелось выслушать от него самого и его соратников по «лурикам». Все вместе взятое я упорядочил и записал, как частичку непростой истории моих сограждан советских времен, чтобы помнилась и не повторялась.

Февраль 2019.