Я уже овладею вещами, что катятся через меня, по разложенной трассе, мне залитой солнцем и этих концах всё моих растираемых дёсен, рассекая игольное ушко черной дыры.
Они следуют вспять, оказавшись над тающим снегом,
Меня вымывая из плоскости этой зимы.
За гораздое далее
Моя вырастает большая
И нитчатая земля.
В выбираемом месте живут мои дети, им задали знать, что считает собою «ячменное дерево», пускаясь и в то, что всегда это только лишь «зря»
Вычисляя по кольцам того, чего нет, выбирая, что правда древнее.
Но похоже, что, кажется, папа всё выдумал так, чтоб казаться теплее.
И выше «меня».
Я украл эти записи с изображением чёрствой коры под собой, где исписано «цепке не /к моим сожалениям?/ но не
п р и н а д л е ж и т».
И не жаль, мне повесь этих птиц на моих проводах.
На порезах салона мятными жилами я овладею вещами.
Эти горы станут чернее,
Когда я закрою глаза.
И ты думаешь, в радугах всё окажется правильным?
Всё теперь, уминаемый вниз, оттянув две молочных руки, тяжелею я вырезом шеи сквозь Гелиос, склеенным на городах.
Фоторобот ли, чистая плёнка, меня не касаются, я, умываемый в нитчатый снег, по разложенной мерно слетаю на детскую мысль на полном ходу из окна.
Я испытывал каждое слово. И надеюсь, что буду ещё, прокричав через стёртую ткань.
Они тянут меня и ко мне, просыпаясь спокойным, и я, не уверен, что мог бы дышать.
В эти долгие
Долгие
Долгие стороны.
«Долгие Стороны»