Иван Рогалёв. Начало самодеятельных спортивных походов заводского клуба туристов.
Иван упомянут во многих моих зарисовках о туризме и это не случайно; именно с ним связано моё увлечение спортивным туризмом, в его компании совершены первые мои самодеятельные путешествия.
В нашей среде его именовали на грузинский манер – Вано, именно с этим именем он отложился в памяти. К стыду своему я забыл отчество Ивана, хотя много раз писал его, заполняя туристские маршрутные документы.
Среди наших туристов Вано слыл этаким здоровяком типа былинных богатырей. Он действительно обладал недюжинной силёнкой и выносливостью.
Не могу утверждать, что Иван вовлёк меня в туризм, "бродяжничеством" я заразился ещё до нашего знакомства. Но первые походы организованных групп проводились при его участии и по предложенным им маршрутам.
Когда я начал создавать на заводе официальную секцию туризма, то получил на складе ДСО палатки, рюкзаки, лыжи и другое снаряжение, а в пристрое под спортзалом комнатушку для хранения всей походной амуниции. Через год нам достался подвал бывшей базы ДСО, перебравшейся на стадион. В этом подвале клуб просуществовал почти 20 лет.
В этом бывшем бомбоубежище, построенном пленными немцами после войны, мы и собирались по вечерам, разрабатывая маршрут очередного похода. Здесь же хранили и ремонтировали туристское снаряжение.
Главным инициатором в выборе маршрута был Вано, как коренной житель и знаток достопримечательностей Урала. Он ещё школьником какое-то время занимался в секции туризма Дворца Пионеров «Глобус».
Ко времени создания секции он имел опыт путешествия «По Бажовским местам», организуемым Сысертской турбазой и нескольких двух-трёх дневных походов. Так что среди нас он был самый опытный. В походах Вано выполнял роль проводника, а оргвопросы ложились на меня.
Хорошо запомнился один из первых походов в котором он был проводником. Это был вояж в Смолинскую пещеру, в которой он когда-то бывал, а остальные о ней лишь слышали.
От ж/д станции до деревни Бекленищево на Исети всё было нормально. А дальше, за деревней пришли сумерки и начался блудёж. Шли по каким-то полям, переходили с одной грунтовой тропки на другую и ни как не могли разыскать овраг, в склоне которого должна быть пещера.
Наконец овраг нашли, прошли по его склону до реки, но вход в пещеру не обнаружили.
Так и не побывали в ней в тот раз. Зато вволю накупались в струях порога. И отравились ухой, из мелкой рыбёшки выуженной на зорьке нашими рыбаками. Отравились, конечно, не рыбой, а водой которую черпали прямо из реки.
Я как и другие не знал тогда, что Исеть – это сточная канава Свердловска. И все, сооружённые выше по течению пруды, являются отстойниками только для твёрдых нечистот, а всё растворимые загрязнения плывут дальше.
В картографии Иван был слаб и предлагая свои маршруты рисовал очень примитивные схемы. На них пункты были обозначены надписями и соединены прямыми линиями. И никаких дорог или тропинок, ни азимутов, ни расстояний.
Руководствуясь этими схемами, мы не раз топали по азимуту к интересующему нас объекту и не могли его отыскать. А к нему можно было пройти по обычной дороге.
Из-за таких схем и такой тактики срывались не только походы выходного дня но и многодневные путешествия. Так, к примеру, мы смогли попасть на Скалы Гронского только с третьего захода, – валились к ним через лес, в то время как туда со станции Исеть вела даже не тропа, а гужевая дорога.
Примером неумения ориентироваться может служить сорванный поход второй категории сложности «по Бардымскому хребту», где он был руководителем.
Я сопровождал группу только в первый день и возвращаясь в Полевской по просёлочной дороге, понял, что с хождениями по азимуту мы мудрим.
Тогда Иван вышел точно только на гору Шунут, поскольку придерживался просеки, а дальше азимутальный ход привёл в болото. Просек в заболоченной тайге не было и пришлось топать по подвернувшейся тропинке. Причём в противоположном направлении.
Поход был загублен и нам с Иваном пришлось буквально побегать по незнакомому району чтобы составить описание маршрута для технического отчёта.
По мере роста моего туристского опыта я стал понимать, что Иван оказал и на меня отрицательное влияние по выбору тактики прохождения маршрута. Я заразился его стремлением хождения по азимуту. И много лет выбирал именно такую тактику. Это сказалось даже в первых моих категорийных походах.
Так что будет правильнее считать что именно он стоял у начала моего туризма. И от него я перенял тактику движения, мною же позже и отвергнутую.
Среди туристов Иван слыл добродушным и покладистым, и все уважали эти его качества, так же как недюжинную силу и неприхотливость
Из-за покладистого характера Иван редко вступал в споры, предпочитал не пререкаться и уступать лидерство более эрудированным приятелям. Мне кажется, даже радовался если кто-то перехватывал инициативу.
Эта покладистость иногда губила его толковые планы. Так в одном из походов на Север он поддался уговорам не совсем порядочных спутников и поход из спортивного превратился в браконьерский.
После этого Вано больше не пытался сколотить собственные группы и организовывать походы, видимо понял, что руководитель из него не получился. Но в моих группах участником ходил с удовольствием.
Так получилось что в особо сложные зимние походы Иван не ходил – или отпуск не совпадал, или всплывала другая причина и он отказывался от похода буквально накануне выезда. Чем ставил меня как руководителя в затруднительное положение
В лыжных походах он побывал на Денежкином камне в ноябре 66-го, на Конжаке в 67-м, в следующим году – на Юрме.
В водных он отказался от походв на Вишеру и на Приполярный Урал, но через год участвовал в сплаве по Койве и летом пошёл с нами на Лемву-Харуту-Сыню в маршрут четвёртой категории сложности.
В 70-м на Отортен идти отказался накануне отъезда, хотя в подготовке к походу, в тренировочных вылазках,, участвовал и был первым кандидатом на эту сложную лыжную «тройку».
Как я тогда предполагал, причиной была боязнь оказаться в месте где 11 лет назад погибла группа Дятлова. Что и не удивительно – лыжники ходить туда ещё побаивались.
Но по возвращению понял, причина была не в этом. Во время моего отсутствия он пытался «подбить клинья» к моей тогдашней подруге. И даже имел определённый успех, пока не появился у неё пьяненький, как говорится, «на ушах» и не был изгнан.
После 1968 года в сложных походах Иван больше не участвовал и в 70 году практически покинул нашу секцию, которая считалась в городе уже солидным клубом туристов, особенно байдарочников.
Что с ним произошло ребята не понимали, но в какой-то период всегда компанейский и общительный Вано стал туристом-одиночкой.
В быту он оставался таким же общительным, но в походы в группах не ходил. Мы же считали походы в одиночку не туризмом, а бродяжничеством. От разговора на эту тему Иван уклонялся или отшучивался, если чересчур приставали.
К этому времени и места для клуба у нас не стало: наш подвал захватили любители наращивать мышцы с помощью тяжестей, – перестройка меняла приоритет ценностей.
Рогалёв всё реже появлялся в кругу приятелей, а потом вообще исчез с нашего горизонта.
Так мы потеряли одного из основателей заводского туризма.
В дальнейшем я иногда встречал Ивана на улицах Вторчермета, но от разговоров он уклонялся. Знал, что он женился, видел его издали с детской коляской, но кто у него появился не знал, как и не знал кто жена.
Потом дошёл слух что он развёлся и я встречал его уже не с детской коляской, а только с собачонкой на поводке. С этой поры мы практически и не беседовали.
Да и сталкивались мы редко – раз в два-три года. Общаться при этих встречах он, видимо, и не хотел: или в упор не узнавал или переходил на другую сторону улицы. Таким образом даже здороваться перестали.
Перестал он контачить и с другими общими знакомыми. Да так глухо, что и о смерти Ивана бывшие приятели узнали только после похорон. Поэтому в последний путь проводить его не получилось.