Зелёная лягушка

Анна-Нина Коваленко
…Мои лучшие годы детства прошли на Дальнем Востоке, в маленькой деревне Надаровка, где моя мама работала учительницей в комплексной школе. Деревня утопала в садах из слив и ранеток. Там у меня были замечательные друзья, с которыми мы лазили по деревьям в поисках плодов.
Надаровка была разделена на западную и восточную сторону шоссейкой, построенной некогда японцами. Восточная сторона, точнее, главная улица на востоке начиналась со здания школы – просторного одноэтажного дома. Мы жили там при школе с мамой, пока она не вышла замуж и не переехала, или, скорее, перешла в дом отчима. Следующим за школой и школьным садом был дом Плотниковых, затем Пинчуков. Напротив школы – дом Каширских; хата и сад Пирожков; семейство Гуз, в котором были два брата – старшего звали Коля, младшего Петя. Петя показал мне, помню,  как целоваться. (Потом меня мама отшлёпала за эту науку.) В самом конце восточной главной улицы - дом Подосинниковых, за оградой которого росло высоченное дерево грецкого орешника, зелёные, ещё зелёные плоды которого мы, не дожидаясь созревания, сбивали палками и лакомились белой вязкой жидкостью.
На западе две улочки. Там жили, помню, дальние и бедные родственники моего отчима по фамилии Дусь, как и у отчима. Северней, у самой шоссейки - сельпо, ещё северней - дом, где жила моя наперстница по играм Тоня Ковток, которая отличалась склонностью к фантазиям. Другими словами, была Тоня страшная врушка. Например, она внушила мне, что зелёные лягушки, которые водятся в огороде, способны впиваться в кожу – а именно в кожу ног. Вопьются и потом выглядывают из-под кожи ног как из-за оконного стекла. После этих её  рассказов я стала бояться лягушек, особенно зелёных, хоть именно зелёные лягушки более приятные по цвету, чем серые или бурые, да ещё и с бородавками. Входя в огород, я оглядывалась на зелёные побеги кукурузы, на картофельную ботву, на стелющиеся по грядкам огуречные плетни: где-то там, может быть, за (под) трогательно-жёлтым огуречным цветком, притаилась зелёная лягушка; ждёт момента, когда можно прыгнуть и впиться в кожу моих ног. И это при всём при том, что будучи совсем маленькой, в Сибири я, по рассказам взрослых, играла с лягушками в «коров»: делала загон из прутиков и содержала там наловленных лягушек, и уж наверняка среди них были зелёные.
«Я приглашу на танец память».  Мысленно иду по деревне. Севернее и параллельно улице со школой пролегла улица, где дом отчима, ближе к шоссе - Горьян, а напротив дома отчима – бедные хаты, напичканные переселенцами: Лысяковы, Митехины и ещё кто-то. У каждой хаты два входа для двух семейств. Однажды я переночевала у Лысяковых, вернулась домой с головой полной вшей, зуд и жжение от их укусов никогда не забуду. Мама долго вымывала и вычёсывала этих кровожадных насекомых. Далеко-далеко на северо-востоке на пригорке дом Ахмеджановых, прямо у соевого поля (надаровский колхоз выращивал сою), а по пути к ним – заброшенные сады, где я находила диковинные кустарники и цветы белой сирени, золотых шаров и ещё каких-то белых ароматных цветов, названия которых я так и не узнала.
Однажды Тоня предложила: «Давай залезем на сарай и прыгнем вниз!» Идея прыжка с крыши сарая (без парашюта) показалась мне странной: дело в том, что я тогда к моим шести годам уже успела испытать все превратности  опасных игр: падала в колодец, обжигала ноги прыгая через костёр, перемалывала руки в колхозной точилке, была изжалена пчёлами за попытку проникнуть в улей, травилась беленой, и пр. и пр. Тем не менее, не желая казаться трусихой, я последовала за ней на крышу их сарая. Вот мы на крыше, и я думаю: как это глупо, прыгать с крыши сарая. Глупо и скучно. Тоне выпало прыгать первой. Она прыгнула, присела, завыла от боли: «Ой, ой, ойоой!» Я смотрю на неё с крыши: «Ну вот, мне не надо прыгать». Спустилась вниз, помогла ей добраться до дома, где она провела несколько месяцев в постели из-за перелома ноги.
Вот я иду по главной улице...
Просыпаюсь.
...А потом мама со своим новым мужем уезжала с Дальнего Востока и увозила меня с собой. Я об этом писала в «Пяти ступеньках к Воскресению» так:
«...мама и отчим продали вдруг дальневосточный дом с крыльцом, ступеньки которого я мыла - качели во дворе, сад с малиной продали тоже - уложили пожитки в большой рыжий чемодан, погрузили его, то есть чемодан, и нас, то есть меня с сестрёнкой Дашей* (*по-настоящему мою сестрёнку звали Валя, не Даша) в грузовик, идущий в сторону железнодорожной станции, и мы все поехали на мамину биографическую родину...
Был последний урок накануне зимних каникул. Кончился урок – за мной пришла мама... Подталкиваемая снизу, подсаживаемая в кузов машины, я молча плакала, самоутешаясь при этом одной лишь мыслью:
Я сюда вернусь.» 
Но мне не удавалось вернуться, разве лишь во сне. Во снах.
***
Нью-Йорк. Лето -2016. Уже на склоне лет решилась: пусть что-то упущу, что-то отложу, потеряю, истрачусь, но съезжу на Дальний Восток! Ведь смог же батя Лука - мой отчим, ослепший пенсионер, съездил-таки в общем вагоне, «повидался» с оставшимися в живых родными.
Путь мой не прост и не близок: Нью-Йорк-Москва самолётом, Москва-Дальний Восток поездом. В Москве остановилась на несколько дней в хостеле «Годзила». Я здесь уже останавливалась.
Москва. День первый. В хостеле всё туристы, любопытствующие относительно достопримечательностей России: Москва - Красная Площадь, Санкт-Петербург – Белые ночи, Сибирь – Транссибирская магистраль, и т.д. Чаще всего эти самые туристы прибывают в хостел парами.
День второй. Я заметила ещё в предыдущие заезды, что останавливающиеся в этих хостелях супружеские пары или просто пары похожи меж собой: видимо, от долгого времени вместе становятся друг друга отражением. Готовят на кухне всякое варево, потом садятся за стол напротив друг друга и отражаются друг в друге профилями. К тому же и говорят на своём супружеском языке. Бывает, по утрам моются парами в душе, и тогда мне приходится довольствоваться посещением туалета. Хорошо, что не совмещён с душем. Сегодня мылись дуэтом, в то время как я ела овсяную кашу. Одна. Я одна. Отражаться не в ком. И поеду одна, ни в ком отражаться не буду.
День третий. Поехала на Ярославский вокзал узнавать насчёт билетов. Хотела, думала: прямо до Владивостока, а потом, по пути назад в Москву, остановиться в Лучегорске, то есть в посёлке, который, как мне сказали, построен рядом с Надаровкой. В окошечке «Информация» сказано, билетов до Владивостока нет. Тогда, нашлась я, до Хабаровска, откуда можно добраться до Лучегорска и Надаровки каким-нибудь ещё попутным транспортом. 
- Билет до Хабаровска, в один конец, пожалуйста.
Памятный момент: Возвращаюсь в хостел с билетом до Хабаровска в один конец.
Бегу на Старый Арбат, в офис компании МТС, покупаю некий «модем» чтобы пользоваться интернетом в пути, то есть в поезде.
***
Поезд Москва-Хабаровск. Соседи по купе: Тамара, возвращается из Израиля; русская супружеская пара Таня и Муж (забыла его имя); молодая татарочка Гуля - едет домой, там её сын. Ночью кричала во сне. Днём курит, на каждой остановке выходит курить. Когда я её спросила, что ей снилось, отчего она кричала, сказала: «Это старик. Он преследует  меня всё время. В Москве, всегда. Приходил и сюда. Приходит, садится на постель, страшный такой. Никто его не видит, я вижу. Муж от меня ушёл из-за него». Муж второй, в Москве, а первый умер ещё на родине. «Как вы думаете, это может быть шизофрения?» «Я не специалист, но вполне может быть, шизофрения». В Москве Гуля работает в сфере обслуживания, скорее, уборщицей, едет в отпуск к родным и к сыну-подростку.
Тамара – немолодая худенькая женщина с рыжими космами и золотыми коронками на зубах. На остановках тоже курит, составляет компанию Гуле. Постоянно звонит по телефону в Израиль,  повторяет одну и ту же фразу «Я тебя люблю».
Остальные пассажиры нашего купе временные, не запоминаются.
Не доезжая до Иркутска на маленькой станции Гуля вышла, её встречали родные, а в Иркутске в купе вошли ещё двое. Рядом со мной присела темноволосая, с раскосыми чёрными глазами женщина в цветастом платье. Представилась мрачно: «Ирина». Оказалось, супруги-художники, то есть архитекторы, Ирина Соболевская с мужем Николаем, возвращаются от старшего сына. А младший служит в армии.
Сын служит в армии. Поезд несёт на восток. Петровск-Забайкальский. Ирина показывает в окно: Петровский Завод, место отбывания каторги декабристов. С энтузиазмом принялась рассказывать о достопримечательных местах, о Бурятии. В Бурятии чтут память декабристов, когда-то они следовали на место ссылки через Бурятию. Я спросила Ирину: «Вы бурятка?» Она: «Буранка». Её супруг объяснил, «буран» означает смесь бурята с русским, или русского с бурятом. Вот откуда эти раскосые чёрные глаза. Я сижу и гляжу в окошко, а она достаёт из сумки бумагу, уголёк... Теперь рисует. Я догадываюсь, она рисует меня, мой профиль, но не поворачиваюсь: не мешать.
 
Ближе к Байкалу по вагону проносили рыбу «омуль», но Ирина сказала, нельзя покупать ни в коем случае, ибо большая верятность отравиться. Заглотнула слюну, не покупала.
Звонок от Гули: добралась, всё хорошо, старик не приходит. «Может быть, то была не шизофрения? Может быть, ностальгия, а не шизофрения?»
«Всё может быть, Гуля».
Чита. Церковь Казанской Божьей Матери и памятник Александру Невскому. Тут мы расстались. Сфотографировались на фоне церкви и памятника.  Ирина подарила мне мой портрет, сделанный ею углем. Немного «стилизованный», но, наверное, похожий на оригинал.
 

Вошли двое немолодых, муж и жена. Когда-то оба работали на железной дороге, теперь один раз в год могут съездить бесплатно на поезде. И они едут в какой-то маленьки населённый пункт, где будут собирать ягоду. Он знает здесь все ягодные места и показывает мне их из окошка. Пункт, куда они едут, супер- ягодный.
Вышли, помахали с платформы... Удачи.
Тамара опять много говорит об Израиле - она возвращается из Израиля от родственников - и много звонит, много звонят ей, звонят дети, и в каждом телефонном разговоре «Я тебя люблю». В Израиле ей удаётся подрабатывать уборкой, и таким образом зарабатывать на сигареты, она курит, много. А я так хочу увидеть Байкал. Сказали, Байкал будем проезжать ночью, но я, надеясь увидеть хоть ночной Байкал, надоедаю проводникам - молодым студентам какого-то ВУЗа просьбами разбудить, если засну, когда подъедем к Байкалу.
Ждала-ждала, и нечаянно заснула. Проснулась утром, когда Байкал проехали. Тамара болтает по телефону «Я тебя люблю». Ближе к Хабаровску в вагон вошёл, то есть в наше купе пришёл молодой узбек, который следует к одной из жён, у него их, кажется, две или три, в разных городах. Тамара сказала по какому-то поводу, что она не верит и не одобряет браки по любви. «Вот я, например, вышла замуж по расчёту». «Как это, по расчету?» - спрашивает узбек. «Ну, я просто выбрала из сватающихся женихов того, кто не пьяница, и имеет крепкий заработок. Он  работал шофёром». Соседу это не понравилось. «Странная вы женщина,» - хмуро. Меня тоже удивил такой подход. «...И я не жалею. Мы жили дружно, - продолжает Тамара. – Нашему сыну говорили одноклассники, какой ты счастливый, у тебя замечательные родители!» («Жили», «говорили».) Узбек ещё раз сделал замечание Тамаре по поводу её расчётливости. А мне странно слышать, когда говорят «мой муж», «моя жена» вместо дорогого имени.
Хабаровск. Нам с Тамарой, оказывается, по пути, то есть ей дальше нужно ехать куда-то на пароме, а паром уходит на следующий день. Мне же предстоит продолжать путь на любом поезде до Лучегорска. Стали вместе искать хостел на ночь. Нашли «Ромашку», и первое, что сделали - приняли душ и легли спать, как оказалось, на голые матрасы без простыней, которые нам дежурный Сергей принести забыл, а мы отсутствия не заметили. На ночь, уже в темноте, Тамара рассказала, и теперь я знаю, что у неё муж и сын девятнадцати (19…) лет погибли в автоаварии. Она поменяла место жительства: не могла спокойно встречать одноклассников сына – видеть как они вырастали, обзаводились семьями, делали успехи в карьере. Вернулась в город, откуда с мужем когда-то уехали жить вскоре после их свадьбы. Но и там ей неуютно, и она проводит жизнь в путешествиях и визитах к родственникам. Накрутила волосы на бигуди, а утром расчесала кудри, надела белый с голубым сарафан, превратилась в очаровательную даму. Сфотографировали друг друга на память сидящими на своих двухярусных кроватях. Я старалась избегать попадания в кадр её золотых коронок.
Итак, сфотографировались, выпили растворимого кофе – и дальше, каждая в своём направлении.
***
Поезд несёт меня по неузнаваемым местам моего детства: речки, мостики, цветы, деревья, но я не помню таких. Или не узнаю. Пытаюсь представить, внушить себе, что такие были. Проводник дал мне зачем-то постель. Пришлось прилечь на пару часов.
Лечу, распластав руки-крылья. Вот уже внизу Федосьевка, соседняя деревня, в семи километрах от моей; я там была на детской площадке, и потом училась в шестом классе. Устали крылья. Приземляюсь передохнуть напротив федосьевского сельпо с его расшатанными деревянными ступеньками крыльца. Делаю ещё пару шагов по пыльной дороге в сторону Надаровки...
Просыпаюсь. Приехали.
Ну вот и Лучегорск. Выхожу с поезда. Что я вижу: заросли крапивы и прочей растительной дряни. Лужи, грязь. Станция «Лучегорск» – одноэтажное старенькое здание посреди травы и грязи. Вход в станцию, сказано, «для грузовых»: тюлевые занавески. Толстая женщина за прилавком. Спрашиваю:
- Как попасть в Надаровку?
Смотрит на меня как на редкое ископаемое:
- Надаровка? Там никакой Надаровки, а только котлован. Правда, Настя?
Кивок в сторону приземистой татуированной девушки-подростка, она, оказывается, живёт на краю котлована, и может подтвердить кивком: «Правда». О Федосьевке спрашивать не решаюсь, скорее всего, тоже котлован. И Контровода, видимо, нет, иначе была бы  такая ж/д станция по пути к этому самому Лучегорску. Прежде, отправляясь в Бикин, мы шли пешком до станции Контровод, садились в поезд, и... Однажды пришли в Контровод с девчонками посмотреть кино. После кино сидели на чьём-то крылечке, ко мне подошёл местный мальчишка, взял за кончики моего головного платка, сказал «красивая девочка». Где он, кто он? Теперь, наверное, нет в живых. А Бурлит... В Бурлит мы с группой ребят-односельчан ходили торговать сливами. Да, насобирали-набили чемодан сливами и припёрлись в Бурлит, расположились на платформе и предлагали сливы пассажирам останавливающихся поездов. Продали всё! Дружески поделились выручкой, купили конфет...
- Ну, а Лучегорск?
- До Лучегорска добирайтесь такси.
Вызвать такси можно по телефону, но мой телефон в дороге выдохся, в поезде на зарядку была большая очередь, мне не досталось. Молодой человек – путевой рабочий, стоявший и беседующий в сторонке с коллегами, слышал наш разговор, подошёл помочь, позвонил, вызвал такси. Итак, такси вызвано, и я жду. С тоскою смотрю на заросли трав по обе стороны луж грязи. Боюсь. Повернуть бы назад! Купить билет, и - назад. Спешу к кассе. Но касса будет работать после обеда, а сейчас 11 утра. Сомнения... Звук подъехавшей машины. Детский голосок:
- Такси заказывали?
Из машины выглядывает юное девичье лицо, огромные синие глаза-озёра. Сажусь в такси, облегчённо вздыхаю: не мужчина, слава Богу. Говорю ей:
- Ой, как хорошо что таксист не мужчина.
- А многие не садятся, мол, с ребёнком не поеду!
 Едем-едем-едем... Олеся – так её зовут – показывает на пустые заброшенные здания, бывшие производственные, рассказывает о происходящих увольнениях, сокращениях и пр. Уволено, говорит Олеся, около 400 работников. Какие это были производства, то есть что производили? По словам Олеси, «тут искали нефть, уголь, и ещё много чего». «И вчерашний день? – шутка».
Вернуть бы Надаровку.
Лучегорск. Ещё среди пристанционных зарослей я увидела объявление и переписала телефонный номер отеля, мы с Олесей дозвонилась до «хозяйки» отеля, и нас встречает другое юное существо Юлия, которая селит меня в «номер» - собственно, однокомнатная квартира в многоэтажке, квартира сдаётся приезжим как номер в отеле.
***
Я одна. Вечером от скуки включаю телевизор и смотрю фильм «Прошлое» (или «Былое»?) с сексуальным Гаэлем Гарсиа Берналь. Очень нудный фильм о мужчине, которого терроризирует женщина, бывшая его самой первой женой. Непонятно почему и как стала бывшей. Он меняет жён и женщин - кстати, похожих одна на другую. Одна из них кидается под трамвай от ревности: увидела его целующимся с бывшей. Он женится на другой, то есть на третьей, то есть на коллеге, она переводчица, он тоже переводчик, с этой «другой», то есть «третьей» у него ребёнок, жена-мать ребёнка отпускает его погулять с ребенком, но встречается ему опять эта роковая первая жена, которая пытается его соблазнить, он сопротивляется, а она ухитряется похитить, даже я бы сказала, умыкнуть ребенка: убегает, катя впереди себя коляску с дитём. Убежала. Он в отчаянии. Мать ребёнка то ли выгоняет его, то ли сама куда-то уходит. Он катится вниз, вниз, вниз, запивает, нищает... Его находит друг, отмывает и приводит к первой жене, первая жена приводит в свой дом. Ребёнка не видно, похоже, авторы фильма забыли о нём. Фильм кончается тем, что герой позволяет себя сводить в спальню к некоей мистической женщине, а потом возвращается в комнату, где много-много брошенных жён, и среди них - его самая первая жена. Она представляет его как мужчину, который возвращается. Мораль: если вас бросил мужчина, это не значит, что его невозможно вернуть. Возможно! Бедный Гарсиа Берналь, ему приходится играть особей слабовольных и/или без признаков определённого пола. Интересно, на какие мысли наводят подобные фильмы на 400+ уволенных рабочих? «Если вас уволили, то это не значит, что вашу работу невозможно вернуть. Возможно!» - Так?
Утром  отправилась бродить по Лучегорску. Всматриваюсь в лица прохожих, думаю: вот, может быть с этой старушкой или этим старичком мы лазили по деревьям или бросали снизу камни и палки вверх в попытках сшибить завязи грецкого ореха. Но не спрашивать же, «как вас зовут» или «вы не из Надаровки»! Брожу по посёлку, пытаюсь понять, где теперь Надаровка или хотя бы котлован. Дойдя до края поселка, там где кончаются дома,  уперлась в стену трав-мутантов и продолжать путь не рискнула. Пошла назад, в отель.
В магазинах много рыбного. Сёмга, кета, горбуша, тунец, икра... Всё это я люблю, очень, но покупать не решаюсь: как же так, в краю моего незабываемого детства сидеть в одиночестве, и поглощать деликатесы? Нет уж. В ларьке, что  около моего «отеля», купила вареники с каротошкой, сварила и ем, тут хватит дней на пять. И бутылочку сои, то есть соевого соуса, увезу как особую память о Надаровке. А в канцелярских товарах купила тетрадь для чистописания и акварельные краски, вернее сказать, красочки. На входе в магазин – вывеска «НАДАРОВКА», я потому и купила всё это, как память, только не рискнула спросить, почему «НАДАРОВКА», и хоть могло быть, что кто-то из друзей моего детства жив и здесь, я бы его/её не узнала. Да и вряд ли кто-то меня помнит так, как помню я их.
День третий.
Дождь.
Есть интернет.

«Добрый день, дорогие Ирина и Николай!
В Хабаровске мы с Тамарой сняли комнату в хостеле, приняли душ и пр. И продолжили наши пути - она на Сахалин, а я добралась до Лучегорска. Трудно передать словами, как выглядит ж/д станция "Лучегорск" (травы, травы...), а Надаровки вообще больше нет. На такси приехала в городок (таксист - юная девочка Олеся) и сейчас в Лучегорске 3й день, простужена, кашляю и болит голова, но надеюсь привести себя в порядок и думаю добраться до Владивостока (why not) и потом, наверное, автобусом назад, ибо на поезд цены астрономические. И посмотрю Байкал, наконец.
Сожалею, что ничего вам не дала на память, но надеюсь будем на связи.
Как вы?
Обнимаю
P.S.Спасибо за Образ в угле, я поместила в ФБ, всем нравится»


«Анна!!!!!!!!!!!!! Слава Богу, что выживы и почти здоровы!!!!!!!!!!!!! Мы так за вас переживали.
Маленькая, хрупкая,беззащитная...
Чем помочь? Только молитвой...
Мы хорошо погостили у моей мамы на 80-летнем юбилее в Чите.
Сейчас вернулись в Иркутск. Сразу рванули на дачу-собирать ягоды,огурцы и т.п.
Завтра буду солить огурцы, варить варенье из вишни.
На обратном пути можете  у нас остановиться в Иркутске
Возможно свозим Вас на Байкал или съездите сами.
От Иркутска 1 час езды до Байкала на маршрутке,можно съездить на день или дольше.
ше. Ангела хранителя, путешествующая Анна! Пишите!Выздоравливайте!»


День четвёртый. Бытие скрашивают звонки и приходы Олеси. Вот, пришла и принесла мне яблок. Я подарила ей мою книгу, случайно сохранившуюся в чемодане, не лучшую, пьесу «В поисках формулы...» на двух языках. Как-то не подумала, что представится случай дарить свое произведение. Олеся сказала, у неё есть муж и ребёнок, девочка пяти лет, любит автомобильчики.
День пятый. Пора уезжать, пока не разорилась, отель не дешевле нью-йоркского. Ищу Юлю расплатиться. Искать приходится долго. Она, как видно, не сомневается, что всё будет хорошо, то есть что я заплачу, и ничего не унесу с собой. Это, видимо, дальневосточное доверие.
Олеся пришла сказать, что они с мужем и ребёнком уезжают на... дачу. На дачу?! Из этого уголка природы! Пусть из трав-мутантов, но природа. Чудно, но именно так: у лучегорцев бывают дачи. Олеся уезжает на дачу на выходные, и поэтому уже сейчас она желает мне доброго пути и дарит мне керамическую зелёную лягушку. Она даже не представляет, как угодила в «очко». В ответ я дарю ей игрушечный автомобильчик, купила в магазине «НАДАРОВКА».
С зелёной лягушкой, назад, в Москву. Могла бы съездить во Владивосток, но дело в том, что я плохо представляю, как устроиться во Владивостоке, а у меня тяжеленный чемодан - не догадалась оставить в Москве, то есть в «Годзилле», там же есть камера хранения. Заказать такси? С неизвестным таксистом? Олеси не будет. О нет, в Москву.
Я узнала, и теперь знаю, что в Лучегорске есть автобусная станция, что значит, можно купить билет на автобус до Хабаровска. Нашла эту автобусную станцию. Среди трав и луж, но всё же в самом посёлке – городом-то Лучегорск назвать нельзя, из-за малого количество жителей. Стою в очереди, и вижу, есть рейсы до Владивостока, и есть покупатели билетов, но чемодан, мой чемодан...
 - Один билет до Хабаровска, пожалуйста.
***
Автобус везёт по трунтовым дорогам. Куда делись замечательные шоссейки, которые я описывала в «Пяти ступеньках к воскресению», те шоссейки, что строились японцами? Снесли, убрали, а зачем,  для каких перемен?
Вечереет. Остановка. Можно размяться, сбегать в туалет. Туалет  био-, вонючий, с дыркой на дощатом возвышении. Посещаем по очереди и возвращаемся к автобусу не глядя друг другу в глаза. Дальше. Бикин. То есть долго едем вдоль бикинских улочек с частными домиками-двориками. Здесь я ходила в пятый класс. Пионерские сборы. Школьный хор. Французский язык, который я любила и в котором делала успехи. Где-то на одной из этих улиц дом, домик, где доживает Владик – сын тёти Даши, младшей сестры отчима. Седой, лысый? Я помню его кудрявым белобрысым и - ох, дерзким на язык мальчишкой.  Улицы и низенькие дома неразличимы. Дальше, дальше... В Хабаровск прибываем в полной темноте. Водитель советует выйти на остановке в пяти блоках от вокзала, так, сказал он, проще, ибо у вокзала он, то есть автобус, не останавливается. Плетусь с чемоданом по ухабам. Нашла, пришла в «Ромашку». Со мной в номере женщина, с виду интеллигентная, пьяная, блюёт. Утром извинится. Дежурный отзывается о ней как о вечно пьяной, частой постоялице «Ромашки».
Утро, вокзал. В очереди за билетом до Москвы. Есть билет. На завтра. Магазин. У входа молодой человек, совсем молодой, нищий. Купила в дорогу хлеб, потом, на память, белую юбку. Выходя, даю ему денег. Он благодарит. Жаль, ничего большего для него сделать не могу. Около вокзала, и вообще в центре, памятник Ерофею Хабарову – первооткрывателю, или покорителю Дальнего Востока. Я знаю, после открытия-покорения Дальнего Востока Ерофей в Москве сидел у стен Кремля и просил подаяния.
Так обычно благодарят за открытия.
Следующее утро. Жду поезда в Москву. В помещении вокзала в самом центре, свалены в кучу сумки и чемоданы, за которыми присматривает человек с азиатской внешностью.
Посадка. Сели. Едем. Мои соседи по купе – группа азиатов. Сначала все думали, китайцы, и кто-то из них отвечал на ломаном русском любопытным женщинам «Как там у вас в Китае», о погоде, блюдах и пр. На остановке они вышли из вагона и курили сидя на корточках на платформе. Я спросила:
- Where are you from? («Откуда вы?»)
 Ответ был:
- From Korea. («Из Кореи»)
- North, South? («Северной, Южной?»)
- North. («Северной»)
Значит, парни из Северной Кореи.
Поезд идёт. Я лежу на своей верхней полке. Мои северокорейские соседи едят знаменитый «лапшерон», а может, «лапшерак» или даже «доширак» - по-другому, спаситель странников, консервированный суп с лапшой. А ещё они едят свои национальные блюда со специями, от запаха которых я закашливаюсь.
Теперь проезжать Байкал предстоит днём, и я не хочу упустить возможности его сфотографировать, запечатлеть. Жду.
Один из группы корейцев попросил на ломаном русском воспользоваться моим лап-топом, послушать или переписать какую-то музыку. Говорю, у меня нет интернет-связи, хоть я и заплатила за неё в Москве, но связи нет, меня московские работники МТС обманули. Другой молодой кореец заговорил по-русски, сказал, что его можно называть Сергеем, и что он хочет улучшать русский язык. Принёс мне книгу - учебник русского языка, по которому он занимался. Я перелистала этот его учебник, совершенно очевидно, так же как и учебники в Нью-Йоркской  школе Берлитц, написан в пятидесятые-шестидесятые Советского Союза. А ещё, мне сдается, наши корейцы, которые едут на некие строительные работы по контракту, уверены, что едут помогать строительству прекрасного коммунистического будущего. И даже если им за их труд не заплатят, скорее всего, качать прав не будут. Когда я спросила «Сергея» почему после ухода северокорейского президента его место занимает его сын или внук, Сергей сказал с грустной улыбкой:
 - Потому что они умные.
Байкал! Байкал! То близко, то уходит, уступая место прибрежным деревцам, то спокойный и зеленоватый, то сердитый с серыми волнами. Берега не видно, и впечатление – нет ему конца-края. Щёлкаю камерой, щёлкаю... Сумерки. Ушёл. Прошло шесть... нет, даже больше чем шесть часов.
Кашляю днями, кашляю ночами. Саша, сосед с верхней полки напротив моей, приносит мне воду, конфеты, и я молю Бога, чтобы кашель перестал на несколько минут, чтобы мне немножко, на пару минут, соснуть. Корейцы едят неизменный «лапшерон» и своё острое блюдо «кимчу». Саше 29 (двадцать девять). Говорит, что работал на Дальнем Востоке и теперь, после увольнения, едет к матери домой, в Новосибирск.
- Какая у вс профессия?
- Хорошая, механик. Но это никому не нужно.
Внизу супружеская пара – Таня (да, опять «Таня» как и та, что ехала из Москвы) и Коля (и снова «Коля»), едут в... забыла станцию их назначения. Едут к Колиной матери. У Тани такое доброе, красивое лицо.
Иркутск. Северокорейские ребята дружно выходят, желают нам доброго пути, а мы им счастливой остановки. Жаль расставаться. И вообще, мне их жаль. Вскоре мой кашель прекращается. Соседи по купе смеются:
- Вам, Нина, видимо, нельзя посещать Корею!
Оказывается, все дело было в корейских специях. Спешу заснуть.
 Сон: растрёпанная девочка, какой была когда-то я, выгуливает на поводке большую зелёную лягушку.
 
Потом выходят Таня с Колей. На прощанье Таня нежно целует меня...
Поезд идёт на Запад, то есть в Москву. Грустно. Всё ближе Урал... Мне не терпится увидеть и сфотографировать оголённые породы на склонах низеньких гор. Я их видела прежде, когда ехала из Москвы в Сибирь и обратно, и жду встречи с ними как с родными, представленными мне когда-то сказами Бажова.
Вот он, Урал. Хочу схватить на камеру обрывистые склоны Уральских гор, чтоб было видно породу, на которую охотились добытчики, но они, горы, то есть их низенькие обрывы, давно поросли травой. И вообще, не везёт. Низенькие склоны убегают от камеры, с трудом удалось поймать одну, то есть один. Вот уже и  кончились. Теперь берёзовые рощи, опалённые лесными пожарами. Пришла в купе  татарка, с труднопроизносимым именем. Говорит мне, едет в Москву открывать бизнес. Услышав что я художник, стала предлагать знакомство с неким татарским художником – лауреатом множества выставок, её земляком. Вот так всегда: стоит назваться художником, как у собеседника появляется земляк или родственник, часто племянник, который «тоже рисует» и преуспевает. И ещё, говорит она, у них есть замечательный певец (певица?). Поп-певица.  Пропускаю мимо ушей имя. Поезд прибывает в Москву.
Cеменим по платформе.
***
Москва. Емели* (*электронные письма, емэйл – сл.)
7 августа 2016.
«Нина,привет! Где Вы? Добрались ли до дома
или затерялись на бескрайних российских просторах?
Так мы и не дождались Вас в Иркутске,чтобы съездить на Байкал...
...всякие мысли лезут в  голову...обокрали...заболела...
...потерялась без документов...
Богатое воображение рисует картины...
ОТКЛИКНИТЕСЬ! НИНА-А-А!               
 С надеждой на лучшее -
ваши попутчики Ирина  и Николай .»
Август 2016.
«Ирина, добрый день!
Только что случайно нашла интернет контакт в Московском Макдоналдсе, до этого была как в лесу и даже пропустила поздравления с днем рождения от друзей ФБ (11 августа), то есть по-свински получилось. Я вернулась в Москву и послезавтра улетаю. Неудачно остановилась у женщины (без интернет контакта и даже понятия о нём) очень больной, пережившей гибель сына. Я ей дала вашу книжицу, вашу "Душу" - она читает, доходит. Жаль что не было связи с вами раньше... Байкал-таки "схватила" - глядела не отрываясь 6+ часов. Моей деревни Надаровка не существует больше, но у меня от поездки впечатления хорошие. Напишу ещё и надеюсь быть в постоянном контакте
Обнимаю
привет Коле»

***
Нью-Йорк
«Слава Богу, Нина!
Нашлась....Можно книгу писать"Мои непутевые заметки"
А я поступила в магистратуру в пединститут на высшее образование
и там надо знать английский. А я с ним очень не дружу.
Учиться нравится: психология, педагогика...
Не знаю, буду ли педагогом или нет.
У нас родилась внучка 25 сентября, Маргарита
у старшего сына-помните смотрели фото в поезде?
Младший в декабре демобилизуется, приедет, наверное, домой из Питера.
А так по жизни замкнутый круг: работа-учеба-дача.
Творить времени нет, а хочется...
От Коли Вам привет!
Ирина.»


Август.
Поздравляю с приходом в мир Маргариты!

 

Чёрный Квадрат


Акварель: маленькая девочка-куколка и кукольная же, зелёная лягушка на фоне чёрного квадрата. Меня, наверное, спросят, почему чёрный квадрат на моей акварели, и ещё, как я понимаю «Чёрный Квадрат» Малевича. Отвечу как уверена: Чёрный Квадрат вообще, и у Малевича в частности – это занавес, за которым кроется некая история. Может быть, история всей жизни.
И потом, почему тут лягушка.
Зелёная лягушка вынырнула из-за занавеса - Чёрного Квадрата моей памяти.
Анна-Нина Коваленко, 
2016-2017.


 
Таня и муж любуются Байкалом из окна вагона
 
Наши северокорейцы.

Картинка вверху "ПОБЕГ" х.,м.70х55см