Молодость, заботливо прикрыв загорелые плечи Элен невесомым покрывалом, молчаливо таращилась на него через столик кафе.
Молодость пронизывала ее насквозь, развевала локоны выгоревших волос, пряталась в уголках губ, смеялась над ним в задумчивом взгляде серых глаз.
Вероятность встречи здесь, в крошечном итальянском Випитено в разгар лета, была настолько мала, что когда Эжен, к тому моменту уже почти месяц живший в отеле прямо на центральной улице, увидел ее в скромном гестхаусе поблизости, он мгновенно именовал это совпадение про себя не иначе, как "распоряжение судьбы". "Распоряжение судьбы" в качестве лейтмотива встречи галантно прикрывало маячившую в подсознании Эжена возможность разыграть пьесу и предаться трагической любви до конца недели.
Полтора года назад Элен вышла из его квартиры и больше ни разу туда не вернулась. Так и не забрала вещи, не позвонила и не отдала ключи. В тот день не переставая шел снег, двор у дома был похож на ворсистый тяжелый ковер, пахло морозом. Эжен приехал домой, перепрыгивая с ноги на ногу от холода и кутаясь в мокрый от своего же дыхания шерстяной шарф. Долго копался в портфеле в поиске ключей, открыл, наконец, дверь и влетел в квартиру, с разбегу врезавшись в звенящую тишину студии. Свет не горел, из сломанного крана сочилась вода. Он разделся, спустился в прачечную развесить белье, молча лег спать. И больше никогда ни с кем о ней не говорил. Спустя полгода он узнал на какой-то тошнотворной вечеринке, что Элен переехала, продав просторную квартиру на шумном проспекте. Город стал ему странно далеким и враждебным, из жителя его уютных дворов он превратился в порою хмурого, сварливого и угрюмого наблюдателя, гулял неохотно, стараясь строить как можно более короткие маршруты, все чаще брал машину и больше не искал спрятанных от туристических глаз местечек на родных извилистых улицах.
Прожив еще год на ускоренной перемотке, в сменяющих друг друга слайдах сезонных вирусов, бессмысленных рабочих встреч, разномастных едален и белья малознакомых постелей, Эжен собрал небольшой чемодан и уехал. Призрак Элен преданным псом следовал за ним везде: сидел рядом на скамье Домского собора, искал Вермеера в Лувре, поднимался на Астрономическую башню и петлял по протоптанным тропинкам в Доломитовых Альпах. Он встречал женщин и встречался с ними, укладывал их в вылизанных гостиничных номерах и, укладываясь с ними сам, видел в креслах знакомый угловатый силуэт с холодным хитрым прищуром. Просыпался наутро раздраженным и пустым, проклинал мерзкий отельный кофе, клялся, что жизнь - штука удивительная и прекрасная, что он ощущает всю красоту и полноту ее, что впереди еще ждут его страны и города, трепетные миледи и хорошее вино.
В Випитено Эжен прибыл первым утренним поездом из Милана, планируя тихие выходные в этом крошечном средневековом городке, когда-то принадлежавшем австрийцам, да так здесь и остался. Ему нравились рассветное безмолвие в прошлом туристического квартала, раскинувшаяся, стоит лишь свернуть за угол, панорама заснеженных альпийских вершин, ночные очертания горной гряды в обрамлении теплого свечения молочно-белых звезд. Приглянулись ему и местные обитатели: Йоханес, тучный хозяин гестхауса, где остановилась Элен, ни слова не знавший по-итальянски, Лаура, предмет многолетнего его обожания, державшая цветочную лавку вниз по улице, долговязый Бобо, который привозил ему молоко и газеты каждую среду. Жизнь в Випитено была соткана из маленьких повседневных радостей и огорчений, запаха печеного хлеба и росистых лугов, взявших город в зеленое цветущее кольцо, из вкуса пряного крепкого грога, который Йоханес варил по вечерам, потягивая басом немецкие народные песни. Особенно выразительно и громогласно давалась ему "Im Fr;htau zu Bergen" - "В утренней росе к горам", и вскоре сам Эжен, выходя на раннюю прогулку, поднимался по горным тропам под знакомый мотив.
Тем вечером, придя к Йоханесу на очередную партию шахмат и добротного грога, он и заметил в холле Элен. Она сидела в большом мягком кресле, читала книгу, накручивая на палец прядь выгоревших на солнце волос. Эжен стоял минут десять с ощущением совершенной глухоты внутри и наблюдал. Может быть, это кто-то так на нее похожий, может быть, он вовсе выжил из ума, и это опять лишь призрак, терзавший его память...Она подняла голову, заметила его. Удивленно моргнула. Пришлось подойти, и вот уже пятнадцать минут они сидели молча, перекинувшись лишь парой приветственных фраз.
У Элен был скучающий вид, а его выжигала глазами Молодость.
- Ну, как ты живешь с тех пор, как ушла, даже не оставив записки?
- А если бы оставила записку, ты кинулся бы искать?
- Не думаю.
- Жарковато здесь, да? Даже в Риме у нас нет такого зноя...А я-то полагала, что люди уезжают в горы надышаться свежестью.
- Это с утра. Надолго ты?
- Уезжаю через два часа, утром уже должна быть в Австрии, хочу успеть пересечь границу до рассвета.
- Так значит Рим, вот ты где теперь...Если буду проезжать там на поезде, встретишь меня на перроне, помашешь платочком, промокнешь глаза, полные слез?
- Какой старый прием, кажется, один раз мы так уже пробовали.
- Да, но ты и тогда не явилась, оставив меня терзаться тоской и желанием, - Эжен усмехнулся. - Я ведь соскучился, Элен, зачем ты ушла?
Она отклонилась в кресле.
- Ты не собирался ведь жить со мной. Хотел скучать именно так, канонично, как одинокий трагический герой, стоя на скале, плащ развевается, он разбит и свободен. Ты учил меня, что все люди должны быть парящими над обыденной запыленностью и затхлостью жизни, делать, что хотят, встречаться, когда удобно двоим, не обременять, не надоедать и не быть назойливыми, не утомлять присутствием и не ставить границ.
- В целом да.
- Вот видишь, твои условия выполнены.
Эжен нервно теребил ткань джинс.
- А если я скажу тебе, что думаю иначе? Что я передумал, уехал и чуть поменял правила. Брось, детка, ты же любишь меня, я люблю тебя, мы как в хорошем фильме должны целоваться у фонтана ночью, сказав друг другу "Да!". Пора возвращаться домой.
- Предложение заманчивое, коли бы я у тебя была.
- А куда, интересно знать, ты делась? - он усмехнулся. - Взяла чемодан и свалила в Рим? Думаешь, убежала от меня и все, я должен был почувствовать прощание? Чушь. Во-первых, вместе с чемоданом ты тащишь саму себя, а во-вторых - я так не чувствую. Не чувствую никакого расставания, так что нечего валять дурака. Буду считать, что потерял тебя, только тогда, когда сам захочу так думать.
- Да пожалуйста, - Элен махнула рукой и встала с кресла. - Мне пора выезжать. Диалог не имеет смысла.
Справа от гестхауса была припаркована машина. Элен стала укладывать вещи в багажник, и Эжен заметил аккуратно сложенную стопку. Белое летнее платье, сменное белье, бежевые туфли-лодочки, помада. Ведь это не то, что не поместилось в чемодан, правда? Это то, что ты хочешь переодеть на границе, да, Элен? Для кого? Кому ты наденешь платье, для кого накрасишь губы? Кто ждет тебя в Австрии, детка?
Ему стало зябко и неприятно посреди этой вылизанной пустынной улицы.
- У меня не осталось моей Элен, у тебя - меня. Что же у нас тогда есть?
Она обернулась, захлопнула дверь багажника.
- Молодость. У меня есть Молодость, Эжен.
- А что мне?
- Реальность, которой тебе придётся взглянуть в лицо. Я не останусь ночевать с тобой, не пойду в твой номер, не позвоню, не приеду погостить и не стану пить чай на кухне. Через неделю я улечу домой в Рим и защищу диссертацию. Приготовлю ужин и пойду к подруге, обниму собаку, куплю новое неприлично дорогое платье и поеду на выходных к морю. И у меня есть и будет хорошая жизнь. Простая и хорошая, потому что людям, видишь ли, нужно что-то незатейливое и доброе. Нам нужны шутки и смех, приятные беседы, мелочи и рукопожатия. Знаешь, что такое "критический уровень сложности"? На каждую схему и иллюзию, которую ты строишь в своей голове, должны приходиться пара-тройка простых, бинарных операций. Твоя же голова их постоянно отрицает - из одних узлов ты сразу же вяжешь другие, больше, туже, крепче. Ты душишь и себя, и людей вокруг, а мне хочется дышать. Ты желаешь одновременно быть свободным отшельником и романтичным влюбленным, одиноким пророком и простым семейным малым, молодым безрассудным поэтом и степенным ученым-наблюдателем. У тебя столько ролей, Эжен, что за ними я не поспеваю. И не успевала никогда. Возможно, рядом с тобой я хотела всего лишь одну роль. Но ты мне этого дать не в силах. Ты же всегда говорил, что люди должны делать только то, что они хотят? Так вот я тебя больше не хочу. Я тебя очень люблю. Мне действительно уже пора.
Элен целует его в холодную щеку. Глаза ее задумчивы и печальны. Садится в машину и, подняв стекла, уезжает.
...В гостинице Йоханес протирает стойку ресепшена, то и дело бросая взгляд на окно. Каждый день он видит здесь десятки людей. Они пролетают у него перед глазами, создают скоротечные отельные жизни в номерах, которые когда-то Йоханес, будучи щуплым мальчишкой, обставлял и прибирал под звуки джаза и рёв военных самолетов. Люди в комнатах кричат, мирятся, занимаются любовью, укладывают спать детей, горестно подсчитывают траты в этом захолустном итальянском городишке, работают по вечерам за привезенными компьютерами, напиваются, вызывают любовниц, звонят мамам и бесплатно приводят ночевать друзей. Люди оставляют ему, Йоханесу, истории. Истории о жизни, о семьи и быте, о печали, времени, творчестве и любви. И он знает, видит наметанным глазом Коллекционера, что происходившее за окном между невысоким французом с гордой выправкой и закрадывающейся сединой и красивой юной британкой - это, конечно же, Любовь.
Сейчас друг его вернется и, закурив старую трубку да разложив карточную колоду, Йоханес будет слушать историю о любви Эжена к его Элен, любви такой же бесконечной, извилистой и непредсказуемой как дорога, по которой сейчас катилась машина светло-серого цвета, спеша до рассвета преодолеть австрийскую границу.