К 80 - летию парада на Красной площади 1941 года.
Ему очень часто снился один и тот же кошмарный сон: вот он машинистом тонет в холодной северной воде. Арктические льдины, разбросанные взрывом, медленно смыкаются над головой, не хватает воздуха, но он задыхаясь упрямо стремится вверх, всплывает - всплывает и никак не может всплыть за глотком живительного морозного воздуха, разгребая обломки льдин негнущимися руками. Просыпаясь в холодном поту, идет на кухню, ставит чайник на плиту, закуривает сигарету, выйдя на балкон. Заныла раненная нога, предвестница непогоды. Спит мирный город. Только одинокие такси проскочат торопясь куда - то. Но он теперь вряд ли, растревоженный сном, уснет до утра.
Еще молодым кочегаром начинал в 38 - м на старом довоенном углерудовозе «Каховка» по разным морям и океанам ходить. Не раз недобрым словом экватор всю жизнь вспоминал. Такая жара была в кочегарке, что верхние решетки над головой до красна нагревались. Температура поднималась до точки кипения внутри.
Никакие вентиляторы не в состоянии были понизить хотя бы до сорока градусов этот ад кромешный. Но такая судьба у кочегара была! Истекая обильным потом, иногда получая тепловые удары, все бросать и бросать в ненасытную топку новую и новую порцию угля, не всегда попадая в печь от качки. А уголь, будь он неладен.
Этой угольной пылью дышал, забивая себе легкие и поры тела, ее черный вкус был постоянно у него на зубах. На всю оставшуюся жизнь наелся этой гадости с избытком. После вахты, из этого железного раскаленного ада, придуманного людьми, бледный, обескровленный, поднимался наверх. Не раз задавая себе вопрос: неужели он выдержит до конца рейса эту немыслимую пытку? К чертовой матери! Сбежит в первом же подходящем порту. Втянулся все же. Упорный был, да еще молодость выручала на таких вот несовершенных старухах по морям и океанам ходить.
Потом уже машинистом не намного лучше стало. До пояса раздетым, непрестанно мотался возле пыхтящей махины, смазывая стремительно вертящиеся бешеные мотыли и приводы среди грохота раскаленных в пару машин. Даже машинное масло испарялось от температуры, наполняя все помещение белесым туманом.
Паровая машина, как усталая до смерти собака,дышала тяжело и натужно, вытягивая пароход на крутую волну. Передавая винту всю свою силу, заставляя бешено вращаться среди коварных вздыбленных волн. И так по разным странам и портам до самой войны на пароходе ниже ватерлинии проходил. Все надеясь, по поверью моряков, мгновенный лучик золотой вертикальный на счастье встретить на закате или на рассвете, среди океанской шири.
Потом уже в войну холодный снабженческий Севморпуть до Мурманска и Ленинграда на всю жизнь запомнил. Самый опасный конвой по охране каравана судов с оружием и продовольствием сопровождали. Грохот от ломаемого льда стоял такой, что казалось корабль вот – вот расколется на куски, рассыплется на глазах. Все помятые шпангоуты на его корпусе можно было пересчитать.
Со стороны горизонта из Норвегии мессеры не давали скучать, коршунами налетели. Бомбы веером сыпались на корабли, под бешеный грохот огрызающихся зениток. Больше всего доставалось огромным груженным транспортам, прекрасной цели для самолетов. Очень часто они медленно кренились на борт и весь драгоценный груз ожидаемый Ленинградом улетал за борт, поглощаемый морской пучиной.
Одна полутонная бомба попала и в их корабль. В машинном отделении осколки перебили паровой трубопровод питавший все вспомогательные механизмы и рулевую машину, все покрылось горячим паром. Ошпаренные, оставшиеся в живых моряки боролись за живучесть судна как могли.
Машинист схватил фуфайку, замотал парусиной голову, облитый водой ринулся устранять аварию. Через пару минут нашел утечку и наложил на нее пластырь.
Но следующим попаданием, по обездвиженному пароходу, оторвало всю корму, корабль получил слишком большое повреждение и стремительно начал тонуть на левый борт.
Из шестерых машинистов и механиков никто не смог выбраться через разбитый выход, не говоря уж о кочегарах. Водой машина заполнилась не сразу образовав воздушную подушку и они еще оставались живыми до самого дна. В непроглядном мраке метались по машине сталкиваясь друг с другом. И, наверное, прошел не один час, прежде чем смерть нашла их на глубине.
Ему единственному крупно повезло. Последнее, что он помнил, как лихорадочно искал вытяжной люк преодолевая напор воды в полной темноте, из теперь уже братской могилы, а затем оказавшись за бортом – это днище тонущего рядом родного корабля. Еле живого и окоченевшего, уже без памяти втянули его по мазутному бортику моряки на спасательный плотик, по счастливой случайности оказавшегося рядом.
Мессеры по – прежнему продолжали методично забрасывать караван бомбами, не считаясь со своими потерями. Все же отбились с большими потерями. Буквально на второй день, перебинтованный, обожженный, уже на другом уцелевшем корабле стоял на вахте, взамен погибшего машиниста.
Начинал рейс на одном, вернулся приписанный к другому, потеряв по пути много своих боевых товарищей. Через многое прошел за всю войну моряк, поседевший еще в молодые годы, в тех арктических холодных конвоях запомнившихся на всю жизнь. Ни о чем не жалел, время такое было, так нужно было. Никогда не считал себя героем, пробыв всю войну около механизмов - да какой же я герой, что за всю войну ни разу даже выстрелить по ненавистному врагу не пришлось – говорил на торжествах.
При любой ситуации его уделом были механизмы в машинном отделении. А там как Бог на душу положит. Не многим товарищам из кочегаров и машинной команды удавалось выбраться с тонущих пароходов. Все знали, что если перевернутся, спасения из машинного отделения не будет.
Уходили вместе с судном. Навечно – навсегда они так и оставались у котлов и паровых машин, на последней своей вахте. Вот и в мирное время, в ночных кошмарах он постоянно слышал предсмертные вопли отчаяния своих тонущих товарищей. Да что люди! Казалось от боли и безысходной тоски по жизни кричал и сам корабль.
Ему повезло одному на тысячу! За это судьбе и Богу спасибо сказал после войны, хотя и слабо в него верил. Но иначе как чудом свое спасение в разных бомбежках он объяснить не смог. Дорогой ценой обходилось снабжение голодному блокадному Ленинграду. Осталась война лишь в памяти да беспокойных снах старого механика. Да еще географические координаты, место гибели корабля - северная долгота и восточная широта от Гринвича.
После войны вернулся в родные края, с флотом не расстался, работал на речных пароходах и теплоходах. С богатым жизненным опытом судового механика. Хорошо знающего механизмы и все же немного суеверного и подозрительного в коварстве вверенных ему двигателей.
Шли годы. А он все среди стучащих клапанов и фыркающих форсунок копается. У механика(Деда) всегда забот полный рот: диспетчера профилактику не спешат давать, вон винт вибрацию дает, двигатель калечит, воздух из баллонов травит,компрессор не успевает подкачивать, фреон из холодильников уходит, дизель планового ухода требует. В главной машине по - прежнему очень шумно, а ему такой «концерт» по душе. До всего было дело старому механику, забывая про сон и отдых все возился и возился в машинном отделении.
Чуткое ухо все неполадки механизмов чувствовало. Даже приходя из рейса домой, он приносил с собой запах машинного масла и надолго оставлял в квартире после себя. Спал чутко, и очень мало. Кошмары да беспокойство за дизеля покоя не давали. И зимой в холодном машинном отделении без устали дизеля лечил. Навигация за навигацией незаметно пролетали, и вот он уже пожилой человек. На вид – то он крепкий, небольшого росточка, сутуловатый, но время не обманешь - уже пожилой человек.
По теплоходу ходил всегда с озабоченным видом. Никто никогда его с улыбкой на лице не видел. Всегда спокойно, без крика и ругани, умел налаживать работу мотористов в своем заведении как положено. За внешней строгостью был добрым, знающим свое дело до тонкости речником. Наверное, война разучила улыбаться.
Время… Как ты быстро летишь! На этой банке "консервной» - именуемый теплоходом, ты его совсем не чувствуешь. Боевые товарищи один за другим стали уходить в мир иной. Да и механику все больше и больше нездоровилось в рейсе. И совсем не удивительно, что перед очередной навигацией вердикт врачей был – не годен!
Промаялся год на берегу. Все вспоминал, как на флот попал. Пацаненком был подпаском в стаде, детство среди мычащих коров провел. Никого из моряков в их семье и близко не было. И все же мечта о широких водных просторах, жажда стать моряком жила в нем с детства. Эту тягу к морю, среди бескрайних душистых лугов, привил ему пастух. Старый моряк с крейсера «Владимир Мономах», воевавший и тонувший при Цусиме. Вот так вода и судовые механизмы стали его стихией, без которых он уже не мыслил своей жизни.
Пришел к знакомому капитану домой перед навигацией и сказал: «Возьми меня в рейс! С медициной я договорюсь по блату. Надоело мне в караване на посту дежурить. Меня река днем и ночью назад зовет. Мне так одиноко на берегу даже среди людей без реки. Жены уже нет в живых, дети далеко на Севере. Возьми! Да, года мои уже не те, не та поворотливость и сноровка, но я еще могу теплоходу быть полезным. С годами пароходная гарь в меня въелась навсегда - я рак отшельник. Пугает меня тишиной одинокий берег, только на реке ничего не боюсь, только там моя сила».
И капитан взял его в рейс на свой страх и риск. Уже и навигация подходила к концу. Капитан гордился в глубине души, что у него на судне такой механик. Без него, давно уже старый теплоход, даже от причальной стенки не смог бы отойти, не говоря уже о дальних рейсах.
А он все возился и возился в машинном отделении, разговаривая с металлом, как с живыми людьми, и дизеля уважая своего хозяина вели себя смирно. Только на свой изношенный механизм не обращал никакого внимания, который уже был очень болен с неутешительным диагнозом: с большими мешками под глазами, с перебоями работающего сердца, с огромным давлением. И однажды прилег калачиком на ящике с инструментами, среди грохота работающих послушных дизелей на минуточку, ослабев, и больше не встал.
Умер старый механик (Дед), проживший долгую флотскую жизнь. Все мы смертны, и нет ничего удивительного в его смерти. Просто механику не нужно было идти снова в плаванье. - Пожил бы – скажите вы. И умер бы он тогда где – то спустя год, забытый всеми дома или провалявшись не нужный никому по больницам.
Для каждого человека существует своя судьба, до какого – то предела открыт ему этот мир и как он его проживет одному Богу известно. Нам не дано узнать с какой целью мы посланы на Землю со всей ее красотой. И что заработали на ТОМ свете. Сегодня каждый человек по – своему любуется этой красотой. Для одного это солнце и свет. Для другого запах и грохот машинного отделения. Каждый получит то, что заслужил. Когда? Не в этой жизни по крайней мере. Будем надеяться, что после земного ада "Дед" заслужил на небесах другой жизни.
Немногочисленные старые речники, кто остался у нашего старого причала, вспоминают таких людей добрым словом. На одном заводе работали. Всегда уходили в рейс и приходили к одному и тому же причалу и поэтому считают своим долгом помнить всех механиков служивших своей реке не за страх, а на совесть.
Сегодня далекие внуки гордятся своим ушедшим боевым дедом и непременно понесут его портрет в Бессмертном полку 9 мая. Маршалы и генералы внесли большой вклад в Отечественную войну. Но основную тяжесть войны вынесли на своих плечах все же простые люди. И все они герои!
И я мог бы назвать фамилию нашего героя - механика, но он всегда был категорически против упоминания своего имени. Пусть это будет память всем механикам уважаемым (Дедам) когда – то воевавших и работавших на наших теплоходах. Светлая память им всем, воинам – освободителям! Которые воевали, но которым так и не пришлось ни разу выстрелить по ненавистному врагу. Так и не увидевших ни разу золотого желанного вертикального луча на счастье.
7 ноября 2021 года