Посвящается моей любимой маме – Наталье Андреевне.
Летом 1940 года у Филиппа и Натальи родилась дочка. Девочку назвали Юленькой. Счастливые родители радовались первым успехам малышки ,мечтали, как она подрастет и начнет бегать, а потом и разговаривать.Но безоблачная семейная идиллия недолго улыбалась им.
Минул год. Ничто не предвещало беды. " Так же было и в дни Лота : люди ели, пили, покупали, продавали, сажали, строили".- И Наташа в кухне печет блины и с умилением наблюдает за маленькой дочкой, которая недавно начала делать первые шаги и теперь в охотку осваивает новое для нее занятие возле мамы. Из радио льется музыка, но неожиданно репродукторы замолчали... Так внезапно в дом ворвалась война, и все надежды и мечты рассыпались... В одночасье застонала от страшного горя земля,а небеса разрыдались кровавым дождем. Бедным женщинам выпала жуткая роль – вместо жизни лишь взрывы да стоны...
Филипп сразу ушел на фронт, а молодая жена с малюткой на руках осталась одна, да ещё и с клеймом «враг народа»*. Худенькая Наталья только успела набраться сил после продолжительного голода в лагере, как жизнь в тылу осложнилась новым недоеданием.Вся тяжесть по обеспечению фронта техникой и продовольствием легла на плечи женщин, стариков, детей.
Наташа допоздна находилась на работе, а доченьку вынуждена была оставлять одну дома. Каждый раз ранним утром Наташа смотрела на спящую Юлечку и удрученно думала ,как пройдет этот день. Она тщательно разжевывала хлеб, заворачивала его в марлечку и клала вместо соски в изголовье дочки. А размоченный кусочек в маленькой миске лежал возле кровати на табуретке, чтобы малышка сама могла поесть, когда проснется. В течение дня Наташа несколько раз отпрашивалась, чтобы взглянуть на ребёнка, убедиться, что все в порядке, приголубить, поцеловать, и снова бежала на работу - благо жили они недалеко.
А поздними вечерами, вернувшись домой, мама вязала носки и варежки для солдат. Тогда многие женщины старались поддержать фронтовиков теплом своих рук и лишний раз напомнить им о родном доме, о близких, которые их ждут.
Эти чудные повечерия при тусклых свечах или керосиновых лампах стали самыми дорогими, именно тогда можно было пообщаться с ребенком, лишний раз приголубить. Наташа пела дочке песни, а когда она подросла, рассказывала о папе, а малышка ей помогала: сматывала нитки в клубочки.
Жили они в селе Дивном Ставропольского края, куда ее отправили вместе с другими эвакуированными как «члена семьи врага народа»*. Постоянное недоедание и непосильный труд изнуряли молодую хрупкую, но по-прежнему сильную духом Наталью. Писем от высланных в Сибирь родственников за 10 лет так и не пришло, мама безмерно горевала о них. В душе она не могла понять, за что ей и родным досталась такая доля. Все они были трудолюбивыми, непьющими и грамотными. Работали от темна до темна… Уважали и берегли землю. Знали, что она чувствует добрые руки, поэтому с любовью заботились о ней, как о живой, а она в благодарность за это кормила их.
Юленька росла. И Наталье хотелось одеть дочку как принцессу из тех далеких сказок своего детства, когда сама носила нарядные платья, обрамленные рюшами и кружевами, особенно красиво были вышиты белые блузки. Наташа легко научилась шить, придумывая, как и во что одеть малышку. Тканей не было, поэтому в ход шли старые вещи, свои и соседей. Выкраивала целые и веселые куски, из которых мастерила для Юленьки костюмчики. Сама радовалась, когда из-под ее рук выходило забавное платьице или сарафанчик. Обрезки пускала на полоски, которые связывала или сшивала. А чтобы хоть как-то украсить своё жильё, вязала из них симпатичные салфетки и маленькие коврики.
От мужа вестей не было целый год. Наташа встречала каждую редкую почту. Ее сопровождало тоскливое чувство беспокойства. И вдруг пришло извещение, что её Филипп пропал без вести. Война отняла у неё любимого мужа, а у дочки отца. Горе одинокой Натальи было безутешным, но потом она стала верить в то, что он жив, ведь случались ошибки. Вроде человек нигде не числится, и вдруг начинают приходить от него драгоценные треугольники. Вот и у Наташи в глубине сердца теплилась надежда, что Филипп жив и объявится. Писала запросы, но ответы приходили неутешительные. На почте ее уже знали и, завидев, качали головой. Её израненной душе наперекор всему грезилась и мнилась встреча с любимым и человеком.
Когда малышка подросла и с ней уже можно было договориться, Наташа приготовленную для дочки горячую еду оставляла в подушках. Но, возвратившись домой, находила еду нетронутой. А Юленька сидела у окна на кровати и играла с тряпичными куклами, сшитыми мамой и лоскутками, ни игрушек, ни книжек в то время дома не было.
Увидев маму, малышка радостно бежала навстречу, Наташа её подхватывала на руки. На вопрос, почему она ничего не ела, дочка тихо отвечала:
- Мама, я тебе оставила.
- Как оставила? Ты ведь даже кастрюлю не открывала, - сердилась мама, а сердце разрывалось от боли, что доченька без нее днями сидит голодная. Малышка каждый раз предлагала:
- Давай вместе поедим.
- Моя хорошая, тогда быстренько моем ручки и к столу.
Мама брала на колени радостную Юленьку, и вместе ели еще не остывшую кашу. Наташа жалела дочку, ласкала, гладила ее волнистые темные волосы, заплетала ей косички. Детская забота нежной крохи трогала до слёз. Как же тяжело ей было осознавать, что малышка одна до вечера находится в четырех стенах и скучает, забывая о еде. Однажды мама придумала, как исправить положение:
- А знаешь,Юленька, я договорилась с добрым ветром, чтобы он за тобой присматривал в окошко, ешь ты кашку или нет. Он тоже хочет, чтобы ты росла большой и здоровой, а для этого надо кушать. Если ты будешь оставлять еду для меня, то ветер увидит и сразу постучит ко мне в окно на работе и расскажет. Это меня расстроит, и я буду плакать. Деточка моя, ты же не станешь меня огорчать, чтобы я плакала?
Малышка поверила словам о ветре и старалась сдержать обещание. Ей очень хотелось, чтобы мама всегда радовалась за нее.
Перед сном Наташа любила с Юленькой помечтать о том времени, когда закончится война, вернётся их папка с фронта и они счастливые вместе пойдут гулять по городу. Он посадит Юленьку на плечи и будет показывать всем, какая замечательная доченька выросла у него. А главное, они уже никогда не будут расставаться. Рассказывала, что до войны папа учился в военном училище и стал офицером. После таких разговоров малышка засыпала в обнимку с мамой, и ей не нужны были колыбельные песни, которые она тоже любила слушать.
А мама, увлекшись собственными фантазиями, целовала нежно сонную кроху, и сама начинала верить, что все впереди и будет именно так… Хотя от любимого мужа остались только довоенные фотографии…
Устав на работе, она крепко засыпала. Но порой во сне её тревожили разные картины из прошлой жизни. Иногда это были фрагменты её детства, когда была жива её мама Мария, и радость и любовь царили в их доме… Или такой сон: ей пять лет, и рядом добрые дедушка и прадедушка, они дарят ей подарки… Вдруг их тоже не стало... Теперь она живет с отцом Андреем, который всегда на работе, но рядом злая мачеха – она всё время кричит на Наташу, замахивается, чтобы ударить, но девочка убегает на кладбище и горько плачет на могилке мамы Марии…
Проснётся и сразу же вспомнит короткое безоблачное время рядом со своей мамой, когда было всё чудесно. Это были волшебные мгновения, она мысленно уносились в ту далекую и прекрасную жизнь. В их светлом доме тишина нарушалась нежным голосом ее мамы Марии, которая успевала и хлопотать по хозяйству, и при этом всех одарить теплом и лаской. Потом началась чёрная полоса в жизни Наташи, когда её мамы, а моей бабушки Марии, не стало.
Вспоминала дедушку, дожившего до 105 лет, и прадедушку, которому было 125 лет, его она называла дед-папка. Они любили побаловать внучку, им нравилось устраивать для нее катания на тройке. В такие дни уже с утра во дворе было особенно шумно и весело, все готовились в дорогу. Три рысака светло-серой масти были подобраны специально для выездов. Их украшали, расчесывали им гривы и хвосты, "завивали" (вплетали) в них яркие пестрые ленточки. Убранные бубенцами и лентами красавцы выглядели празднично. Зимой тройку лошадей впрягали в сани и одевшись в тулупы брали внучку, которая с нетерпением ждала момента поскорей сесть рядом с дедушками, так как с ними было тепло и радостно и в снег, и в морозы.
Летом, когда в комнату врывались с пением птиц громкие крики петухов, а позже слышалось ржанье жеребцов, маленькая Наталочка догадывалась, что наступило воскресение. В выходной в доме было особое шевеление, никто не торопился на работу и по улыбке деда-папки можно было догадаться, что готовится прогулка. Мама Мария, целуя, одевала нарядно маленькую Наташеньку и на ушко тихо наставляла её быть послушной. После завтрака с дедушками садились в карету и мчались под звон колокольчиков по тропинкам, дорогам, а когда заезжали на ярмарку, то всегда возвращались с медовыми пряниками, бубликами и другими гостинцами.
Вернувшись в реальную действительность, Наташа с горечью осознавала, что, из-а проклятой войны у нее нет возможности быть рядом с Юленькой, самым дорогим человечком, которая вынуждена все время находиться одна дома.
Был и такой сон. Жуткий. Ей виделось родное село, крики и плач близких и родных людей, одних увозят в Сибирь, а её с отцом и мачехой – в Ставропольский край… Грязный вонючий вагон для скота. Все время хочется пить и есть, а еды нет, все отобрали… Наташе 15 лет, но её семью уже раскулачили и она тоже стала «врагом народа»*… А потом жизнь в землянке и голод, голод и работа… И вдруг она уже взрослая, рядом Юленька… Но тут появились немцы… Страх за дочь. Они с нею прячутся от немцев в подвалах…
После таких кошмарных видений Наташа просыпалась вся в поту, сердце бешено колотилось, кололо в боку. Долго плакала в подушку, боясь разбудить малышку, но воспоминания о той жуткой жизни возвращались и терзали душу.
В 1944 году, когда Юленьке исполнилось четыре года, их реабилитировали и отправили из села в Черкесск. А отца с мачехой еще до войны увезли в Сибирь, откуда те уже не вернулись… Но это случится позже.
Хотя время было тяжелое, но местные жители приняли переселенцев радушно. Здесь мама почувствовала себя равной среди простых и отзывчивых черкешенок, никто не напоминал ей, что она «враг народа». Десятников, надзирающих за «врагами», рядом не было. Но страх, что придут и увезут, остался на всю жизнь.
Меч пролетарской революции долгие годы одних людей истреблял , а с другими расправлялся тем, что унижал человеческое достоинство, запугивал и вселял в души страх.
На новом месте жительства также трудились для фронта, Наталья, как и прежде, днями пропадала на работе.
****
* "Коменданты назначались из числа бедняков и батраков, и основной задачей их деятельности была охрана Советской власти от “кулацких элементов”. Людей везли в вагонах, предназначенных для перевозки скота. Обычно в вагоне находилось от 40 до 60 человек. Вагоны запирали снаружи, в них было душно, туда почти не проникал свет. На десятерых выдавали буханку хлеба в день, иногда баланду и по ведру воды. В таких условиях многие гибли в дороге, в первую очередь - старики и дети.
В те времена в селе Дивном почти не осталось коренных жителей: «своих» кулаков выселяли в другие районы. А чужим для этих мест людям пришлось начинать свою жизнь заново. Одним семьям разрешалось брать с собой что-то из собственности. Но на месте высылки это сразу же обобществлялось в создаваемых артелях. У других всё конфисковывали ещё дома. Раскулаченных расселяли по низеньким землянкам.
Только часть переселенцев была занята на кустарно-промысловых предприятиях, в пригородных хозяйствах и совхозах, остальные же были объединены в неуставные артели. Все жители спецзон в возрасте от 14 до 60 лет должны были работать в неуставных артелях или на кустарных промыслах, став бесплатной рабочей силой. С 1930 года по 1935 год в спецзонах свирепствовал голод. Он начался раньше, чем в других районах, так как переселенцы попали сюда только в сентябре, когда уже был убран урожай, а продуктов, которые они смогли взять с собой, хватило ненадолго. К чувству голода прибавлялось постоянное чувство страха. За невыход на работу полагалось 10 суток ареста, за невыполнение дневной нормы или еще какую-нибудь провинность сажали на 2-3 дня на "черный котел"(10 г пшена и 2 г масла). Ничто так не угнетало, как это жуткое чувство страха за жизнь своих родных, за свою жизнь».
«До 1937 года по карточной системе на каждого работающего давали в день по 800 г хлеба, остальным отводилось по 400–600 г. Бывали случаи, когда люди по немощи или из-за болезни отставали от плуга или не могли доделать другую работу – копать землю лопатой. Тогда им недодавали хлеба».
"Спецконтингент особых поселков Ставропольского края стал для государства, как и многие другие заключенные, бесплатной рабочей силой, чей труд использовался на всех видах работ. Весной 1931 года были посеяны продовольственные культуры и хлопок, организованы молочная ферма, овцеводческая ферма, овцеводческое хозяйство, были налажены кирпично-черепичное производство и сетевязание, создана пошивочно-обувная фабрика."
«Дивненская спецзона: штрихи к портрету» Виктория Зубенко
***
Картина Стасиса Красаускаса "Рождение женщины"
Продолжение следует
http://www.proza.ru/cgi-bin/login/page.pl