Абрам Иванович Балкинд очень хотел жить долго и продуктивно.Так сильно хотел, что после вечернего чая читал не Толстого и Достоевского, а штудировал всякие медицинские практики и пособия по диетическому питанию, надеясь найти там надежные пути к гарантированному долголетию. Как человек, привыкший делать все основательно, Абрам Иванович начал с основ, то есть с Гиппократа, Асклепия и Авиценны, потом пошли алхимики, Парацельс и прочие светила средневековья. Древние ничего нового не сказали Балкинду, кроме известных рекомендаций насчет умеренности в еде, вреде переедания, набивания брюха на ночь и прочих прописных истин.
Новые времена открывались немцем Кнайпом со своей системой водных процедур от всех болячек. Он советовал ходить босыми ногами по росе, по камешкам, обливаться до локтей, потом до пояса, затем надевать на себя мокрую рубаху и потеть до изнеможения, и после этого должно наступать попущение хворей. Система Кнайпа отметилась в жизни Абрама Ивановича легкой ангиной и болями в пояснице, после чего отверглась как недееспособная.
Наступила эра Порфирия Иванова. Тот сразу брал быка за рога. Надо было отрастить бородищу, как у Карла Маркса, раздеться до трусов и уходить во вьюгу и прочие суровости природы. Затем ведро ледяной воды на голову и семь суток не есть. Если после таких кардинальных мер ты оставался жить, значит, будешь жить долго и счастливо. После крупозного воспаления легких пришлось оставить эту мужественную практику и отойти на заранее подготовленные позиции в виде участкового терапевта с его архаическими манипуляциями и направлениями в аптеку.
Далее были йоговские асаны, системы Шаталовой, Семеновой, Иванова, Петрова, Сидорова, а также зарубежных авторитетов: Брегга, Шелтона, Озавы и Ниши, вкупе с трансцендентальной медитацией, ребефингом, холотропной терапией и дианетикой.
Но наибольшее доверие внушала аутогенная тренировка. Ею Абрам Иванович занялся основательно. Главным здесь было расслабиться и проговаривать: «Я спокоен, я совершенно спокоен, я абсолютно спокоен, как зеркальная гладь озера». После таких проделок с собственной психикой тебе уже не страшны никакие земные катаклизмы и потрясения. Балкинд добросовестно расслаблялся, заставлял себя чувствовать тепло то в правой, то в левой руке, приятный холодок на лбу, но от влияния земных катаклизмов так и не избавился. Более того, обыкновенный вызов к начальнику орошал его лоб капельками пота в полном противоречии с тем, что предполагала аутогенная тренировка, и сердце стучало так, что ни о какой зеркальной глади озера говорить не приходилось.
А годы между тем летели, все лучшие годы. Пустыня лысины поглощала редкие оазисы растительности на голове Балкинда, и приходили безрадостные мысли о приближении старости. В поиске верных, окончательных, средств борьбы со злой каргой Абрам Иванович наткнулся на учение друидов о целебной силе деревьев. «Эге!– воскликнул он про себя,– кажется, это как раз то, что мне нужно. Это тебе не какая-нибудь писанина современных шарлатанов. Это практика, проверенная веками. Здесь опора на природу. А природа- матушка, она никогда не подведет, в ней заложены базовые, краеугольные основания. Тут, брат, не пошалишь, тут не вилами по воде писано, тут все кондово, изначально. Американские секвойи живут по две тысячи лет и продолжают жить, несмотря ни на что. Есть примеры и поближе. В Черниговской области, говорят, есть дуб, под которым с котомкой отдыхал еще Григорий Сковорода, а потом Тарас Григорьевич Шевченко сочинял под ним свои стихи. Может, это и легенды, но под каждой легендой есть исторические основания».
И Абрам Иванович с прежним неуемным энтузиазмом принялся изучать и применять на деле тайные знания друидов, ведущие свою родословную, быть может, от развалин Стоунхенджа, от которого, в свою очередь, прослеживаются связи с внеземными цивилизациями. Вот как глубоко мыслил и далеко глядел Абрам Иванович Балкинд, когда задумывал основательно погрузиться в тайны кельтских древних познаний.
Он, в частности, выяснил, что, оказывается, каждое дерево излучает биоэнергетические волны, несущие как положительную, так и отрицательную энергию.Оно может и наградить вас энергией, и забрать, в зависимости , видимо, от своего коварного характера. Осина, например, забирает энергию у всех без разбора. Поэтому ее садят на могилах всяких отрицательных персонажей, таких, как ведьмы, вурдалаки, кикиморы, маньяки всех мастей и народов. Если такие субъекты после смерти продолжают шебуршиться и нарушать покой законнопослушных граждан в виде призраков и привидений, то в изголовья могил всаживают осиновый кол и сотворяют молитву, после чего активность хулиганов из потустороннего мира резко падает.
Есть, наоборот, деревья, которые придают человеку бодрость и мощь. Прилагался список таких деревьев и расписано по датам рождения, кому эти деревья в наибольшей степени благоприятствуют. Абраму Ивановичу по календарю больше всего подходил дуб. Друиды советовали, чтоб дуб был не слишком старый, но и не слишком молодой. Он должен быть крепким, ветвистым, зеленым от основания до макушки. Только тогда энергия от него будет большая и положительная. Балкинд несказанно обрадовался, когда недалеко от дома нашел именно такой здоровый, цветущий дубок, которому было лет сорок, не больше.
Абрам Иванович стал ежедневно общаться с дубом. Придет вечерком, притронется рукой к стволу и беседует на предмет того, что неплохо бы поделиться энергушкой; что когда ее много--это есть не слишком хорошо: можно ведь и перегореть. А вот когда делишься, как с другом, тогда совсем другой компот получается. А он, Абрам Иванович, является убежденным другом природы, ее помощником и охранителем, он посадил в своей жизни не одно дерево, а целых три, хотя и не по своей воле, а как велела партия и правительство. Но он был заодно с этими уважаемыми общественными институтами и может, не кривя душой, считать себя поборником чистой экологии. Так что Балкинд и дуб, можно сказать, единое целое. А ежели так, то хлеба горбушку– и ту пополам, а уж об энергии и говорить нечего: тебе половина, и мне половина.
Так беседовал Абрам Иванович с дубовой молодежью. Прошел месяц, другой, третий. Значительного прироста поголовья энергии не наблюдалось. Балкинд изменил тактику. Он решил, что недостаточно тесно контактирует с дубом. Абрам Иванович стал не просто притрагиваться к дубу ладонью, а обнимал его полностью по всей окружности ствола, надеясь таким образом увеличить съем энергии с каждого квадратного сантиметра площади контакта.
Дубок на несанкционированный забор энергии от него не реагировал никакими отрицательными эмоциями и негативными проявлениями и по-прежнему весело шелестел всеми своими листочками.
Однажды вечером, как обычно, Абрам Иванович, возвратившись с работы, переоделся в хлопчато-бумажный синий спортивный костюм и вышел на рандеву с дубом. Дубок, надо сказать, рос в глубине аллеи, в укромном местечке, и мало кто видел эти интимные свидания, а если и видел, то не обращал на это никакого внимания– мало ли кто увивается вокруг молодого деревца. Поэтому Балкинд без всякого стеснения и хлопот подошел к своему донору и начал привычно ворковать с ним. Сеанс обычно продолжался около получаса.
В тот раз прошло не более десяти минут, как вдруг с проезжей части дороги донесся резкий скрежет колес. Абрам Иванович недовольно обернулся, и в тот же миг сердце его екнуло. Зеркальная гладь его души пошла крупной рябью. Напротив него остановился полицейский уазик. Из машины вышли двое полицейских и направились к нему. Балкинд вдруг понял всю нелепость своего положения: он обнимал дерево в простом хлопчато-бумажном спортивном костюме, без галстука, без документов, в летних тапках на босу ногу. Что он сможет объяснить полицейским?
– Здравствуйте, гражданин,– весело сказали полицейские,– что мы тут делаем?
Балкинд начал про себя шептать спасительные слова: «Я спокоен, я совершенно спокоен, я абсолютно спокоен, как зеркальная гладь озера». Но гладь озера теперь бурно ходила волнами и излилась испуганными словами:
– Да так…общаюсь с природой.
– Весело общаетесь,– засмеялись молодые парни,– как жену чужую, обнимаете березку? Одурели в доску, что ли ?
– Это не березка, а дубок,– несмело возразил Балкинд,– родственное мне дерево… обмениваемся энергиями…
– Что ты, забулдыга, мелешь?– вдруг грозно сказал один из полицейских,– иди с нами. Ану, Друзякин, бери его за шиворот.
– Ребята, да вы что?!– запротестовал Абрам Иванович.– Меня дома ждут на ужин, я вышел на прогулку,– по глади озера ходили высокие буруны. Лицо Балкинла стало красным.
– Что с ним цацкаться? Видишь, рожа какая у него? Надо освидетельствовать,– заключил полицейский.
Балкинда под белы ручки повели к уазику. В отделении провели тест на алкоголь. Алкоголя в организме Балкинда не оказалось.
– Друзякин,– скомандовал старший,– ану пробей по базе. Не числится ли он в наркомах?
Оказалось, не числится.
– Вы можете внятно объяснить нам, зачем вы изображали из себя пьяного ?– спросил полицейский.
– Понимаете ли…это долго объяснять…– невнятно бормотал Абрам Иванович,– видите ли, есть древнее учение друидов, согласно которому дерево может снабжать человека своей энергией, когда к нему прикасаешься. Вот я и прикасался в свободное от работы время, товарищи полицейские.
– Так ты разве прикасался? Ты, выходит, грабил бедное деревцо,– возмутился страж порядка.–Мы тебя посадим в обезьянник на сутки, а там разберемся, что ты за фрукт. Так, Друзякин?
Друзякин согласно кивнул головой.
– Вы не имеете права, я буду жаловаться,– попытался возвысить голос Балкинд.
Друзякин, подозрительно веселый, слегка тыкнул Абрама Ивановича в зубы. Тот намек понял и замолчал. Но гладь озера не успокаивалась, а штормила по- Айвазовскому.
Балкинда отвели в камеру предварительного заключения, называемую обезьянником, где он пугливо озираясь, обнаружил себя в обществе двух бомжей и пьяного вдрызг мужика. Вскоре мужик проснулся и полез драться. Попало всем троим. Балкинда опять повели к начальству.
– Ладно,– смилостивился старшой,– кто может засвидетельствовать, что ты положительный человек? Подумай.
Абрам Иванович долго думал. Он мог назвать десятки фамилий, что могли характеризовать его с положительной стороны, но ведь было стыдно сознаваться, что это надо полиции. Он все-таки вспомнил старого школьного товарища, которому можно было довериться. В одиннадцать часов ночи любитель природы притащился домой. Встревоженной жене приказал, чтобы она его не донимала вопросами, пока он не успокоится.
Только на следующий вечер Балкинд cмог со спокойной совестью повторить мантру: «Я спокоен, я совершенно спокоен, я абсолютно спокоен, как зеркальная гладь озера» и рассказал свою одиссею. Насколько мне известно, пока он не планирует изучение новых оздоровительных практик.