Тусклый свет луны падал на массивные кроны величественных дубов. Отражаясь от мерцающего снежного покрова, он образовывал в пространстве ночного холодного воздуха неясные голубоватые свечения, напоминающие очертания силуэтов благородных дев невиданной красоты, кружащихся в спокойном ритме медленного пируэта. Из их призрачных уст звучали мягкие переливы ангельских мелодий. Такой чудесной музыки Алин не слышал никогда прежде. Она звучала где-то в глубине его сознания, окутывая с ног до головы тёплым потоком. Он чувствовал это божественное тепло, оно наполняло каждую частицу его обветренного продрогшего тела.
Хруст снега под тяжкой поступью шагов постепенно замедлялся, назойливо оповещая о том, что двигаться дальше отныне не представляется возможным. Спина Алина коснулась могучего ствола одного из деревьев как раз в тот момент, когда его покинули последние силы.
Он медленно опустился в сугроб, приняв послание судьбы таким, каким оно являлось, без проявления каких бы то ни было хрупких остатков надежды. Ведь, он прекрасно понимал, что его участь состоит в том, чтобы быть погребённым под тяжестью этого снега, в том, что этот лес и есть место его последнего пристанища. Ледяного храма, в котором его душа сможет обрести заветный покой и свободу, возносясь ввысь - прочь от этой деревни, из этого проклятого места, где по земле ещё бродят те призрачные создания, отвергнутые самими небесами. И даже сам ад не смог принять их в свои объятия, обрекая на вечное скитание в окрестностях этих Богом забытых мест в обличии полупрозрачных призрачных теней. Ни мёртвых, ни живых.
Где-то впереди, немного в отдалении, послышались какие-то приглушённые шорохи. Алин не знал, реальны они или же являются отчаянной игрой обессилевшего больного воображения. Он прислушался к слабому звуку, убедившись в том, что это явь и этот шум более чем реален. Треск сухих веток и слабый стон разносился грустной симфонией по оголённым нервам свежего морозного воздуха.
Спустя несколько мгновений в лунном свете стали вырисовываться мутные очертания какой-то странной неестественной фигуры. Она словно парила в воздухе, всё более приближаясь к тому дереву, под которым находился обессилевший Алин.
Тёмный силуэт стремительно приближался. Он был похож на сгорбленное изваяние статуи, грубо вырубленное из массивного куска серого холодного мрамора. Застывшие мрачные черты бледного лица выражали гробовое спокойствие и истинное безразличие, в то время, как глаза были прикрыты балахонистым тряпичным одеянием, длинные полы которого тянулись ровной линией за узкой спиной странного видения, бросая редкие тусклые тени на унылый ночной саван снежного покрова.
Безжизненные массивные ветви дуба, совсем недавно приютившего Алина под своей кроной, мерно скрипели под порывами лёгкого морозного ветра. Этот звук необычайно напоминал грустную мелодию средневековой казни.
Спустя несколько мгновений нечто в балахоне почти вплотную приблизилось к Алину, которому не оставалось ничего более, как из последних сил медленно приподнять голову и устремить свой измученный взгляд прямо в лицо незнакомцу.
Приступ внезапного отвращения и неприязни окатил Алина тёплой волной, когда он завидел в очертаниях этого лица обезображенную морщинистую старуху. На её невероятно тёмных потрескавшихся губах играло мерзкое подобие улыбки, в то время как её голосовые связки пытались воспроизвести какие-то приглушённые хриплые звуки, лишь отдалённо напоминающие человеческую речь.
Ветер стал набирать свою силу, обжигая тело всё более возрастающим потоком леденящего воздуха. Тревожные мысли проносились в сознании Алина, обречённость и страх не позволяли мыслить разумно. Хотя границы разума и безумия уже давно были стёрты из его памяти, ещё тогда - в проклятом доме Есении. Там, где путник, следующий в темноте морозного вечера вдоль прохудившихся деревянных строений одной из затерявшихся в горных цепях деревень, в одно мгновение превратился в её пленника.
Некоторое время я прислушивался к невнятному бормотанию. До тех пор, пока ветер не начал доносить до меня обрывки более или менее членораздельных составляющих реальных слов. Порывы стихии бросались в меня обрывками фраз наподобие: "... дом", "крылья", "парят", "моя девочка ...". Но более всего меня поразило одно последнее слово старухи: "БЕГИ!!!", по всей видимости обращённое ко мне. В тот момент, когда она произносила эти хриплые звуки, её безжизненное уродливое лицо наполнилось выражением какой-то особой грусти и непостижимого сожаления.
Моё тело окончательно продрогло и уже было совершенно неподвластно мне. Движения были намертво скованы.
Старуха вплотную приблизилась ко мне и медленно протянула свою руку вперёд, коснувшись моего левого плеча. Меня поразил приступ внезапной тошноты и всё того же невообразимого отвращения, испытанного мною немногим ранее. Словно сама смерть поставила на мне своё невидимое клеймо, превратив меня в своего послушного раба.
Но, впрочем длились эти стенания совсем недолго. Сам не заметив того, я почувствовал некое облегчение, оно выражалось в тёплом потоке, исходившим от руки странной ночной гостьи.
Каждая отдельная частица моей бренной плоти с каждым последующим мгновением приобретала всё большую тягу к жизни, обретая подвижность, словно на месте старухи находилось горячее пламя костра, ласкающее меня своим неутомимым жаром, дарующее мне свободу избавления от ледяных оков морозной лунной ночи, тем самым, являясь предвестником моего чудотворного спасения.
Вернув меня к подобию полноценной человеческой жизни, отдав мне часть своего неведомо тепла, женщина резким движением повернула лицо в направлении деревни и хрипло произнесла: "про'клятые!", после чего развернулась и размеренно направилась в, зияющую пустотой, глубину чащи.
И всё тот же эффект парения в бесконечном пространстве воздуха. Будто сам ветер уносил её прочь на своих невидимых призрачных крыльях. Почти чёрные в лунном свете полы её балахонистого одеяния слабо прошелестели по твёрдому снежному покрову. И уже через одно короткое мгновение силуэт старухи исчез в темноте.