(На фото - Виталий Ружанский)
РУЖАНСКИЙ
Из окна кабинета я между делом посматривал на соседнюю улицу. Ожидал, когда же в поле зрения появится мой друг Виталий Ружанский. Заранее загадал, что если на таком приличном расстоянии узнаю его среди пешеходов в первую же секунду, то смогу помочь ему в деле, ради которого Виталька ехал сейчас ко мне на работу. Месяц тому назад я пообещал ему помощь в трудоустройстве.
Уже полгода как он уволился с военной службы, став пенсионером в 47 лет. Ранее мы с ним долго служили в одной войсковой части в Подмосковье, где и сдружились, несмотря на шестилетнюю возрастную разницу. После перевода в Москву и увольнения в запас я работал в одном из учреждений правительства города. Из разговора по мобильнику следовало, что Виталий уже на подходе. По улицам гуляла мартовская оттепель: вокруг ноля градусов и беспокойный ветер.
Ружанский ожидаемо возник на дальнем тротуаре. Большой, широкий, похожий одновременно на Моргунова и Шрека, с непокрытой стриженой головой и раздуваемыми холодным ветром полами расстёгнутой нараспашку куртки, он шёл напрямую по мокрому снежному месиву. Это была его привычная манера. Циклоны напрасно продували, мочили и холодили столицу. Презирая неблагоприятные погодные условия, Виталька всегда одевался «по мужественному». Под напором разросшегося организма рубашка вылезла из брюк и уже не могла прикрывать низ живота. Таким «отсвечивающим» я и встретил его у входа в учреждение.
– Привет, отъявленный негодяй! – улыбаясь, я хлопнул его по холодному пузу, как по туловищу тюленя. – Скажи Марине, чтобы она тебе лямки к штанам пришила!
– Все вы тут ч-ч-чайники и п-п-подонки! Чмарить вас некому, кроме меня! – оглядываясь по сторонам и похохатывая, поздоровался Виталька. Обычно он так приветствовал.
– Без штанов на работу не принимают. Заправься, чудило! – я со смехом развернул его в угол, в сторону от взоров камеры видеонаблюдения и проходящих сотрудников.
– Мне жарко! – деланно восклицал Виталька, упаковывая живот в одёжку. Для надёжности я велел ему застегнуть и куртку, после чего провёл приятеля по коридору в кабинет.
– Петрович, а тебя здесь уважают? – с ухмылкой спросил он тоном, как в фильме про студента Шурика: «А у вас на производстве несчастные случаи были?»
– До твоего появления – уважали. А вот как станет после твоего визита – сомневаюсь, – ответил я, включая электрический чайник. – Учти, что я сознательно пошёл на такой риск, ради тебя, чудо. Ну, и как же ты с голым пузом к начальству явишься?
– Заправлюсь! А наливаться чаем будем после собеседования, – предложил кандидат на должность оперативного дежурного.
– Не болтай там лишнего. Директора зовут Александр Феликсович. Человек он серьёзный, тоже из военных. В людях хорошо разбирается. Держи живот и промежность! И на женщин не разевай! – напутствовал я Виталия.
Во время аудиенции у директора Ружанский держался собранно и внешний вид его не подвёл. Однако результат собеседования оказался отрицательным.
– Я не могу принять на работу этого человека, потому что он не совсем здоров, – пояснил мне директор, – зашёл ко мне на второй этаж уже с одышкой. Вы же видите, что у него избыточный вес, а это дополнительная нагрузка на сердце. Ну и что же, что медицинская справка в порядке, если я по облику вижу, что у него повышенное давление, гипертония. С таким состоянием здоровья запрещается дежурить сутки на подземном пункте управления. А если он там сознание потеряет? Вы представляете себе последствия?
– А нельзя ли его на какую-либо другую должность принять? – на всякий случай спросил я, не надеясь на благополучный исход дела.
– Можно, – совершенно неожиданно для меня объявил Александр Феликсович, – помощником оперативного дежурного. Помощники в наземном помещении дежурят, там есть естественное проветривание и освещение. Только потребуется согласование его кандидатуры с начальником управления.
Витальку вполне устраивали такие условия: сутки через четверо и зарплата больше, чем в Подмосковье. Работать на ежедневке он не желал принципиально. Для него не существовало ничего скучнее, чем каждый будний день ходить на какую-нибудь работу и протирать там штаны в то время, когда мимо пролетали времена года и разные приятные события.
– А на кого я брошу рыбалку, водку, пиво, «Спартак», всех вас – чмырей и всё остальное?! Я же успевать перестану! – любил каламбурить Ружанский.
Он жил так, словно сытый жеребец в овсах валялся. Не пропускал радостных мероприятий и сам умел создавать весёлую и непринуждённую атмосферу. Это особый человеческий дар. Наверное, даже талант. Ни до, ни после знакомства с Ружанским, мне не доводилось встречать таких неунывающих людей. Свою службу (работу) он считал неизбежной необходимостью ради получения зарплаты, а также обретения достойного служебного статуса. По военной профессии он был геодезистом (на армейском языке – «топик», от «топография»). В нашей части геодезисты активно работали только в периоды подготовки и проведения нечастых учений, а в остальное время занимались общеслужебными делами. Ни своей техники на круглосуточном дежурстве, ни солдат-срочников под непосредственным началом у Виталия не было, поэтому служебные заботы не могли заполнить собою всего его кипучего существования.
В эту войсковую часть, находившуюся тогда в Латвийской ССР, он прибыл после окончания военного училища в 1988 году. Сразу показал себя хорошо подготовленным специалистом и оригинальной личностью. Ну, определять координаты все «топики» умеют, а вот вести гусарский образ жизни не каждому дано. Да не каждому это и нужно. Виталию же почему-то было крайне необходимо выделяться и привлекать к себе внимание даже ценой экстравагантных выходок.
Армейская дисциплинарная среда не терпит индивидуальных выкрутасов, поэтому вскоре его имя стало нарицательным. Если где-то звучит «Ружанский», значит там хохма, порой на грани адекватности. Обычный нормальный офицер не станет возражать своему начальнику, получив указание организовать уборку снега на стоянке техники в автопарке. А Ружанский непременно начнёт трунить, что снег весной и сам по себе растает, так чего же сегодня лопатами махать? В пехоте его бы сразу оборвали и вымуштровали, чтобы не дурковал, а выполнял приказ беспрекословно, точно и в срок. К его счастью в беспилотной авиации, к которой относилась эта войсковая часть, дисциплина поддерживалась без фанатизма и горлохватства. Ну, опять хохмит Ружик – так что с него взять? Он и так – Ружанский! По-другому не умеет.
Зато он свой на все сто! Если затевается охота, рыбалка, футбол, день рождения, «обмывание» очередного воинского звания, должности, отпуска и т.п. – Ружанский обязательно в гуще событий. За словом и за делом в карман не полезет! Сослуживцы ценили его за весёлый нрав и силу.
Мне довелось приехать в эту часть в 1992 году, когда Советский Союз уже развалился и нужно было выводить наши войска из-за границы в Россию. Часть большая – авиационное соединение, несколько сотен офицеров и прапорщиков, поэтому в Латвии мне о Ружанском приходилось только иногда слышать, но в лицо я его не знал. Для меня эта «легенда» обрела зримые очертания только в 1995 году, уже после передислокации нашей части в Подмосковье.
Городок нам достался уютный, с лопухами и Домом культуры, в котором командование и порешило отпраздновать годовщину Вооружённых Сил РФ совместно с соседней войсковой частью. Заодно и познакомимся. Официальное мероприятие так и прошло бы незамеченным в культурной жизни города, если бы в ДК не оказалось буфета, а в буфете – Ружанского.
Офицеру не выпить в такой день за нашу Красную Армию невозможно. Так? Так. Возле буфетной стойки образовалась очередь из офицеров и прапорщиков обеих частей. Выпили. Повторили. Кто-то кого-то в очереди обошёл или задел, либо это только показалось, но высокий и плотный Ружанский столкнулся с почти таким же по параметрам прапорщиком из роты спецназа соседней части. Для такого спеца драка – служебная обязанность. Перешли ближе к гардеробу, где наших не оказалось, и прапор первым ударил Ружанского кулаком по корпусу. Виталий ответил ему ударом ноги в грудную клетку, и пошла рукопашная. Подбежали офицеры из обеих частей, завертелась карусель разнимания.
Дольше всех унимали Ружанского, который в запале не узнавал своих и раздавал оплеухи на все стороны, отправляя успокаивающих его офицеров за стойку гардероба – только подошвы мелькали. Ну, прямо Евпатий Коловрат. Ему казалось, что он остался один, а вокруг только чужие. Опомнился лишь тогда, когда друг Андрей Рязанцев схватил его за грудки и крикнул: «Толстый, это я – Дрон!»
Вскоре после такого «празднования» Ружанского вызвали на суд офицерской чести, уже второй в его послужном списке. Первый состоялся ещё в Латвии, не знаю, за что именно, но тоже по дисциплинарной линии. Теперь дело могло окончиться увольнением Ружанского со службы. Я всё ещё не был знаком с ним лично, но видел, что это смелый и решительный офицер, со своим кодексом. Такими ли разбрасываться? Да, он выделялся некоторыми особенностями поведения, но в его проступках не было шкурного интереса. Хорошо помню свою тревогу за его судьбу. Ружанский напирал на то обстоятельство, что он защищался, потому что прапорщик первым его ударил.
– Ну да, конечно, забияка выбрал в жертву самого слабенького, – усмехнулся командир части. Ограничились последним предупреждением «проблемного» парня.
Познакомились мы с ним летом того же 1995 года. Ружанский без стука стремительно открыл дверь в мой кабинет, едва изобразив «Здрасьте», и остановился в дверном проёме.
– Ты, это, дежурством можешь поменяться с кем-нибудь? – спросил он с гримасой недовольства и без объяснения причины визита. Чувствовалось, что он принципиально не желает обращаться ко мне на «вы».
– В чём дело? – я досадливо оторвался от бумаг. Его бестактность меня задела, как старшего по званию, должности и возрасту, но «меряться авторитетами» пока не стал.
– Мы завтра в наряд заступаем. Поменяться можешь с кем-нибудь?
– Я не стану ни с кем меняться. Мне это не нужно. Меняйся сам.
– Да не с кем! В шеш-беш хоть играешь?
– В шахматы играю.
– Ну, ладно.
Дверь закрылась. В следующую секунду он уже орал о чём-то кому-то вдоль коридора. Утром следующего дня мы с ним заступили на дежурство: я – дежурным по части, а Ружанский – моим помощником. Совершенно разные по характерам, во многом даже противоположные, – за сутки мы обнаружили немало интересного друг в друге. Как там у классика: «Сперва своею разнотой они друг другу были скучны. Потом понравились, потом, съезжались каждый день верхом и скоро стали неразлучны» («Евгений Онегин» А.С. Пушкин).
С Ружанским было весело! Служба всё равно идёт себе своим чередом по отлаженному распорядку, но можно в дежурке просидеть дундуком, от скуки шлёпая мух сложенной газетой, а можно приятно и с пользой поговорить с интересным человеком. Лёгкость и непринуждённость общения с Ружанским пришлись мне по душе. Этому способствовало и отсутствие между нами отношений подчинённости по основной службе. Будучи начальником связи Центра боевой подготовки, мне не пришлось бы отвечать за «топика» одной из частей, входящих в его состав. Понимаю трудности прямых начальников Ружанского, потому что служить с таким беспокойным подчинённым довольно хлопотно.
Командиры держали его на безопасном от себя расстоянии. Нагловат, подпустишь поближе – того и гляди, что на шею сядет. А для равных и младших Виталий был хорошим товарищем. Старшие офицеры по опыту знали, что с такими замашками, как у Ружанского, долго не служат и ненавязчиво помогали ему «не съехать с рельсов».
С некоторыми из них у него установились дружеские отношения – людей всех рангов сплачивает охотколлектив. Поорать в загоне на кабана, испытать волнение охотничьего азарта, настреляться, попировать на славу свежедобытым зверем в охотничьем домике! Там было на кого равняться. Легендарные личности! Например, Юрий Котенко (для своих – Курт), в ту пору майор, как-то стоял крайним номером в цепи охотников. Догоняя уходившую колонну кабанов, он споткнулся, зацепившись ногами за палку, и в падении двумя выстрелами подстрелил двух крайних кабанов. И это в очках!
Надо ещё учесть, что в тот день никому ничего добыть не удалось, и уже в самом конце охоты Курт, единственный из всех, вдруг завоевал такие шикарные трофеи. Его на руках качали за спасённую честь охотколлектива! Добывшему кабана доставался и оригинальный трофей – кабаньи яйца. Их зажаривали поштучно, как яичницу-глазунью, после чего Курт клал это изделие на отставленный в сторону локоть, подбрасывал им вверх и хватал добычу на лету зубами под восторженные крики соплеменников! Ну, чем не казак?
Сергей Цыбанюк, балагур и заводила, неутомимый рыбак и охотник, один из вдохновителей и лидеров так называемой компании «Богатырей». В «Богатыри» офицеры принимались за личные выдающиеся достижения в любом виде деятельности: всех перепил, перепел, передрал, перебил и т.п.
Олег Кондратьев, майор, защищаясь голыми руками, хладнокровно схватил за шею прыгнувшего на него злющего сторожевого пса и так ударил его об забор зверофермы, что псина убежала, поджав хвост! У немногих достанет самообладания на подобное противоборство.
Офицерский молодняк тоже проявлял себя достойно. Миша Самсонов, лейтенант, немногим старше Виталия, едва ли не в одиночку отвадил обнаглевших местных парней от гарнизонной танцплощадки. Костя Тетерядченко буквально чудом, благодаря редкой охотничьей удаче, подстрелил матёрого кабана и вместе с Андреем Рязанцевым и Виталием вывез его на разделку. Вскоре об этом узнал председатель охотколлектива Валерий Андреевич, который сам мечтал заполучить именно эту добычу и очень разгневался на прыткую молодёжь – центнер котлет увели в постное советское время! С досады даже поставил вопрос об исключении прытких стрелков из охотколлектива.
Тогда ребята в ближайшую ночь подстрелили косулю, мясо забрали, а набитую картоном шкуру с копытами положили на багажник легковушки председателя. Идут утром офицеры на службу и возмущаются: «Андреич совсем обнаглел! Хотя бы не выставлял на показ свою браконьерку!» Старший по охоте оценил остроту ситуации и отстал от стрелков.
Вообще в этом нашем Центре царила благоприятная служебная атмосфера: командиры управляли сбалансированно и личный состав держался в рамках незапрещённого. За себя скажу – на службу там ходил, как на праздник. Честное слово – ноги сами несли! Так было.
«Гарнизон этот, словно пасхальное яичко! Как будто его рука всевышнего с неба на лесную поляну положила для отрады души. Лесной воздух, озёра, кругом чистота, порядок! – напутствовал меня перед отправкой в Латвию полковник Козлов Владимир Николаевич, начальник войск связи армейской авиации. – Начальник Центра полковник Бебешко Геннадий Иванович, – как хороший командарм! Умён, эрудирован, выдержан. Ему под стать и начальник штаба полковник Марченко Игорь Васильевич. Тебе с ними работать. Должен соответствовать. Свободного времени у тебя там будет больше, чем на предыдущей службе, поэтому смотри, не сорвись с катушек. И учти, что мне будет очень жаль снимать тебя с этой должности, если проштрафишься».
В этой войсковой части можно было спокойно и счастливо служить до самого выхода на пенсию. У многих офицеров так и получалось: на малом ходу, запряженным в недогруженную повозку коньком, по утоптанной дорожке дотрюхать от лейтенанта до подполковника, не меняя места дислокации. Служи и не выпендривайся – всё получишь в своё время. Не таков был Ружанский.
Рыбачил я, как-то раз, в компании друзей с их детьми. Пятилетний малыш впервые в жизни поймал удочкой рыбку – маленького судачка. От радости ребёнок начал прыгать, крутиться, пританцовывать и напевать. Взрослые улыбались, глядя на искреннее излияние детского восторга, но когда он при этом вдруг нечаянно пукнул, то все покатились со смеху! Малыш остановился, пару секунд помолчал и изрёк, делая вывод: «А пукать смешнее, чем танцевать!» Так вот и Виталий из имеющихся вариантов всегда выбирал самый весёлый. Ради красного словца даже друзей не жалел. Не крякнет, так брякнет, но чтобы обязательно его заметили и оценили, что было для него жизненно необходимо.
А дело, видимо, было в том, что в десятилетнем возрасте он оказался перед недетским выбором при разводе родителей: остаться с матерью или с отцом. У матери была дочь от первого брака, а у отца не было детей кроме него, и Виталька остался с отцом. Каково осознать ребёнку такое горе? И как жить с этой тоской? У многих детей есть и отец, и мать. У некоторых нет отца, но мать-то есть. А у него? Сирота при живой матери! Почему так? За что ему такая доля? Чем он хуже других? Мало кто знал об этой его ране, но Виталий оказался обречён всю жизнь доказывать себе и всем в округе, что он не хуже, а лучше многих. В юности – для самоутверждения, а потом уже просто по привычке к сформировавшимся манерам.
Его отец, Виталий Яковлевич, был человеком сложной судьбы. В годы Виталькиного взросления он заведовал городской поликлиникой в Серпухове, как когда-то в годы войны его отец Яков руководил военным госпиталем в Махачкале. В этом госпитале Виталий Яковлевич, в ту пору морской пехотинец, лечился после тяжёлого ранения полученного при обороне Севастополя. Отец Виталия был личностью неординарной, умел сочинять стихи, но талант всегда усложняет жизнь. В 1949 году его осудили на 10 лет за четыре строчки:
Ляжешь поздно, встанешь рано,
Бросишь взгляд свой на страну –
Вся она танцует рьяно
Под грузинскую зурну.
После смерти Сталина, Виталий Яковлевич был освобождён и реабилитирован. Невзгоды оставили в его памяти неизгладимые оттиски увиденного и пережитого. Сохранились магнитофонные записи его песен под гитару об отчаянных боях морской пехоты. Фронтовики с передовой, уцелевшие после той войны, жили взахлёб, словно догоняли жизнь за себя и погибших друзей. А чего не наверстал Виталий-старший, то досталось догонять Виталию-младшему. Разбираться в людях, рифмовать и играть в шахматы он тоже научился от отца. В его школе шахматы преподавали, как предмет, что способствовало развитию математических способностей, а математик примитивным быть уже не может.
– Вит, ты не находишь, что жизнь человечества подобна шахматной партии, в которую играют два гроссмейстера – добро и зло (удача и препятствие), управляемые одним Творцом? – рассуждал я за партией, делая очередной ход.
– И каждый чмырь, он же – тормоз, в этой партии является одной из фигур или пешкой. Рядом с ним на соседних полях тоже стоят и движутся разные другие чмыри со своими целями и возможностями, – поддержал тему Виталька.
– Подобна шахматной партии и жизнь каждого человека. В своё время уходят в размен кони, слоны, ладьи – то есть молодость, азарт, здоровье, влюблённости, служба… И что же остаётся?
– Пора тебя мочить, фил-л-лософ! – похохатывал он, разменивая коней и слонов, – мы уже с одними пешками при королях!
– Вот именно пешки и определят исход партии! Их наличие и взаимное расположение. Так и в жизни. Оставшиеся к концу партии пешки, это то, что ты имеешь к увольнению со службы: состояние здоровья, полученное образование, пенсия, семья, квартира, машина, гараж, дача, счёт в банке, уровень благополучия и т.п. Надо думать о своих пешках с самого дебюта!
Виталька жил так, словно играл себя на шахматной доске. Уверен, что он и людей постоянно оценивал как шахматные фигуры. Когда мы с ним дежурили по гаражам, то всегда брали с собой шахматы. Приняв дежурство, начинали жарить шашлык или коптить заранее подсоленную скумбрию, а ближе к обеду расставляли на доске фигуры. В целом подготовлен он был лучше меня, но общий счёт результатов партий у нас был равный. Бывало так, что первые баталии выигрывал я, тогда Виталька разливал по стопкам припасённую для дежурства водку, и партия перетекала в обед, в ходе которого он отыгрывался.
Впоследствии Виталий даже стал победителем городского шахматного турнира. Здесь нужно сказать, как именно Ружанский добился этой победы. Он вовсе не пыхтел за шахматной доской, морща лоб в поисках правильного варианта. Виталька вошёл в турнирный зал, как Остап Бендер, сразу обратив на себя внимание весёлой трескотнёй. Чмарил он одновременно всех и каждого, но делал это настолько мастерски, что все хохотали и никто на него не обижался. Описать это действо в принципе невозможно, как нельзя печатным словом в точности воспроизвести его интонацию, мимику и жестикуляцию, без чего не получить полной картины. Это надо видеть и слышать самому. Так оттиск печати не даёт полного представления о её форме, цвете и материале, также по отпечатку ботинка не определить наверняка облик его обладателя.
– Ты куда меня привёл, чудило ватное? – громко и насмешливо заявил он, покосившись на знакомого распорядителя турнира, и развёл руки в сторону шахматистов. – И ты считаешь, что я буду с ними играть?
За шахматными столами попарно сидели седые пенсионеры в очках и пиджачках.
– Ну, и с кем мне здесь играть? Ты чего, не соображаешь? У тебя вообще головной мозг есть – предлагать мне такое! – балагурил он, обводя бесцеремонным взглядом публику и встречая одобрительные ухмылки старичков, которые душою уже были на его стороне.
Вот так, между незатейливой весёлой болтовнёй, в созданной им непринуждённой атмосфере, он выигрывал партию за партией.
– Чего тут думать? – как к больному обращался он к очередному конкуренту. – Это же практически копец! Сдавайте партию – хотя бы успеете домой дойти по светлому!
Заговаривая подобной чепухой соперникам их здоровые мозги, как шаман – больные зубы, он рассеивал их внимание, а сам не допускал ошибок и обыграл всех, чем сильно озадачил своих недоброжелателей. Вот и назови после этого простачком обладателя первого места! Таков он был всегда, везде и со всеми.
Можно сказать, что людей он любил. Интересовался ими, присматривался, оценивал, кто на что способен, что от кого можно ожидать. Психологические размышления его увлекали. Изначально не делил на своих и чужих, ко всем относился ровно и даже мог помочь малознакомому сослуживцу. Например, рано утром или поздно вечером отвезти его на своей машине на вокзал или в Москву. Другой бы предпочёл отоспаться в выходной, а Виталий был безотказен. Разумеется, поездку оплачивал заказчик, но найти извозчика не всегда бывало просто. С собратом военным ехать надёжнее. Понемногу приходило признание от старших.
– Виталик, вот к тебе то один, то другой офицер обращается, – говорил ему Иван Владимирович Чаман, наш ветеран, – и ты всем помогаешь! Вчера до поздней ночи ты отмечал вместе с эскадрильскими вливание в коллектив вновь прибывшего офицера, а утром уже поехал по чьей-то просьбе. Но нас-то много, а ты такой – один!
– А что я могу поделать? Не бросать же вас, чмырей! – отшучивался Ружанский.
Как-то поехали мы с ним по зимней дороге в Монино. Мне надо было отвезти свои вещи в академию Военно-воздушных сил имени Ю.А. Гагарина, и Виталий согласился помочь, а заодно посмотреть на это славное учебное заведение. Перед выездом он в автосервисе заменил заднее левое колесо. Минут через пятнадцать в салоне возникла вибрация. Мы не догадались, что бы это значило, а следовало остановиться и подтянуть гайки на шпильках вновь поставленного колеса. Вскоре последовал удар, колесо огромными скачками улетело вперёд, машина провисла на заднюю левую ступицу, и нас стало разворачивать влево. На первом круге едва не зацепили встречную «Волгу». Виталька сбросил газ и удержал машину на скользкой дороге, не допустив столкновения с обледеневшими снежными валами вдоль обочин.
На втором круге, уже с выключенным двигателем, нам повезло разъехаться с самосвалом. На третьем круге Виталий удачно сманеврировал и въехал выхлопной трубой вперёд на единственно свободную от снежных завалов площадку рядом с автобусной остановкой. Даже стойку навеса не зацепил. Всё время, пока нас носило кругами по дороге, он хладнокровно оценивал меняющуюся обстановку и уверенно справлялся с почти не управляемой машиной. Между делом ещё и моё спокойствие успевал оценить. Из инструментов в багажнике оказался только домкрат.
– Вит, какой же, однако, лётчик в тебе умер, а раздолбай остался! Даже гнутой ржавой отвёртки не завалялось в бардачке!
– Только всякие п-п-подонки в бардачке железяки возят! Там водка должна быть и бабы!
Выручила водительская взаимопомощь. Сработал Виталькин лозунг – «не бросать же нас, чмырей!» Мы всё-таки доехали до цели путешествия и вернулись обратно, всю дорогу очищая лобовое стекло тряпкой вместо неисправных дворников. Задача должна быть выполнена, невзирая на препятствия! Он и в курсантскую пору на полевом выходе, с уже два дня растёртыми в кровь ногами, не отказался от марш-броска.
Когда на службе прихватило сердечко у одной из сотрудниц, то Виталий сразу же согласился доставить её в больницу.
– Нельзя терять ни минуты! – предупредила его наша медсестра в санчасти. – Дело идёт о спасении жизни!
– Не потеряем! – браво заверил женщин Виталий и так лихо провёз приболевшую по зигзагам зимней дороги, что она простонала: «Ох, лучше бы я умерла на работе! Ружанский, ты чуть не разбил меня! Даже про сердечную боль забыла!»
Сколько сердец, столько и замков. Подбирать к каждому механизму свой ключ – занятие долгое и утомительное. Презирая скучную возню, Ружанский применял свою безотказную отмычку – бесцеремонность и остроумие! Он успешно поддерживал хорошие отношения и с сослуживцами, и с ментами, и с местными авторитетами. Ни с кем не бывал в ссоре: «Если человек лично тебе ничего плохого не делает, то он тебе уже почти что друг!» А чтобы вызвать проявления дружбы приятелей, мог запустить проверочную фразу: «Разве, глядя на меня, можно подумать, что у меня есть друзья?» На день рождения к нему приходили разные люди, которых объединяла только военная служба и дружба с именинником.
– Сегодня я собрал вас за одним столом. Вы все очень разные по характерам, возрасту, взглядам на жизнь, увлечениям, профессиям. Маловероятно, чтобы вы смогли собраться сами по себе без меня, к примеру, пивка выпить. Но ко мне вы все пришли! Стало быть, я вам всем, таким разнообразным, тоже интересен! А это значит, что я чего-то стою!
– Ну, да. Ведь Маринка же что-то стоящее в тебе нашла? Неспроста же такая куколка с этаким Трестом свою судьбу связала?
– Конечно, стоишь! Два суда чести, майорское звание досрочно и командировка в Анголу на полгода за баксами! Где ещё есть такие кадры?
Не искала другого и Марина, его жена. Они были одноклассниками по школе. Стройная, миниатюрная, сероглазая красавица с волосами до пояса – где бы он ещё такую нашёл? К месту службы приехали уже семейной парой. Говорят, что в первое время у Витальки даже дыхание замирало от мысли, что Марине что-либо может не понравиться. Оберегал её от возможных неприятностей. Потом пообвык, как все молодые мужья. Осмотрелся в быту и определился, что никакой он не домосед и уж тем более не трудоголик. Чтобы сменить обои, Марина выбирала время, когда его не будет дома, и звала на помощь подруг.
– Какая жена у тебя рукодельная! Когда бы ни пришёл к вам, она всё время строчит на швейной машинке. Всё знает, всё умеет!
– А я и не позволяю ей чего-нибудь не знать или не уметь! – ухмыляется Виталькина рожа. – Кто же тогда всё делать будет? Я что ли? Мне некогда! Я не успеваю!
Однажды я был неподдельно удивлён, когда увидел его с мастерком в руках возле только что сложенной им кирпичной стенки-перегородки на лоджии. Оказывается, в их классе на уроках труда мальчишек обучали специальности каменщика.
– Ха-ха! Так вот почему тебе не удалось отвертеться от этой работы, – Марине известно, что ты умеешь стенку сложить!
На мои вопросы о том, как правильно укладывать кирпичи в Великую китайскую стену Виталий не отвечал, секретов каменщика не раскрывал, а сосредоточенно промазывал швы между кирпичами.
– Марина, а на котовода его в школе не учили?
– Скотовода?
– Да нет! Котов разводить! Стенку он уже сложил, чем исполнил свой мужской долг сполна и надолго. Что ему ещё делать-то? У вас же был один рыжий кот, Абрикос. А теперь смотрю, второй появился. Сиамский, что ли?
– Да. Тимофеем зовут.
– Три мужика в доме! Не много ли?
– Справимся.
Инстинкт подсказал котам, что царём зверей на территории их проживания является этот здоровенный «кабан». Они признали авторитет хозяина и боролись между собой за его внимание. Когда Виталька ложился на диван и переворачивался на живот, то ему на спину немедленно запрыгивал один из котов. Урча, счастливчик устраивался там поудобнее и всем видом подчёркивал своё привилегированное положение. Другой же кот в это время с завистью смотрел на конкурента и жалобно мяукал, тоже пытаясь забраться на спину богдыхана. Занятно было наблюдать, когда Виталька поднимал кота левой рукой вверх, а правой имитировал шлепки по его морде, приговаривая: «Тошный, тошный, получай! Получай! Будешь у меня всегда получать за это!» Довольный хозяйской лаской кот при этом закрывал глаза, прижимал ушки и млел. Когда же Виталька приближал его к своему лицу, то кот не открывая глаз, отводил лапы в сторону, чтобы ни в коем случае не коснуться лица обожаемого повелителя. А как они ждали его с рыбалки! Едва Виталий заходил в подъезд первого этажа, как они сразу же занимали место у двери на своём девятом в ожидании угощения.
На рыбалку мы ездили с ним в местный карпятник. Он перезнакомился со всеми рыбоводами и охраной, выяснил маршруты и время патрулирования инспекторов и появлялся там, где нужно, когда его никто не ждал. Пруды наполнялись водой из речки, протекавшей между ними. При разливах и во время путины некоторым карпам удавалось буквально смыться в эту речку, но уплыть с территории карпятника было невозможно из-за шандор (перегораживающих устройств), установленных выше и ниже по течению. На этом участке у карпов бурлила своя вольная жизнь. Пойма речки стала естественным заказником внутри охраняемой территории. Берега достаточно густо заросли деревьями и кустарником, так что работники рыбхоза в эту чащу не заходили. Мало кому было известно об этом первозданном уголке природы. Здесь непуганые бобры заготавливали лесоматериал, оставляя торчащие вверх заточенные карандаши пеньков, а по берегу бегали и ныряли за добычей выдры, не обращая внимания на редких рыбачков. Неожиданно нас накрывала обширная тень – это на бреющем полёте плавно скользили цапли, казавшиеся огромными над суженным лесными берегами руслом. После рыбалки мы брали в гастрономе чего-нибудь на перекус, ставили машину в гараж и накрывали дастархан, продолжая неспешную беседу за жизнь до приезда дежурной машины, на которой и возвращались по домам. Таким же образом завершались и поездки за грибами.
В феврале 2000 года дежурили мы с ним по гаражам. Утром в дежурку пришёл наш сменщик и сослуживец Андрей Башкатов. Он поздоровался и с интересом взглянул на меня:
– Петрович, в часть на тебя телеграмма пришла!
– О чём же?
– Об откомандировании тебя в Москву. Ты что же, переводиться туда собираешься?
– Да. Есть такая мысль.
Виталик опешил.
– Ну, ты отъявленный негодяй! Что же ты молчал? Мы с тобой сутки тут обо всём толкуем, и ты ни слова об этом не сказал!
– Чтобы не сглазить. Сделается дело – расскажу.
После перевода в Москву я приезжал домой только на выходные дни, и мы с ним стали видеться редко. По нескольку месяцев могли не созваниваться, но я всегда знал, что у меня есть друг Виталий Ружанский. Один звонок, и я опять услышу его хриплый, развинченный голос, знакомую «пургу» о чайниках и тормозах. Теперь встречались по выходным, когда это было возможно, то у меня, то у него на квартире или же в какой-нибудь харчевне. В скудные времена платил тот, у кого имелись деньги, и этих расходов мы друг за другом не считали. Он был мне, как брат.
Мы не упускали возможности порассуждать о жизни, политике, истории, войне и мире, судьбе, личности, религии и т.п. Хорошо разбираясь в событиях и людях, он принимал к сведению и моё мнение по всем вопросам, включая резюме о знакомых, начальниках и сослуживцах, что от кого можно ожидать, как с кем себя вести, что для кого приемлемо или нет. Обстановка у нас всегда складывалась душевная и весёлая, располагающая к работе мысли. С интересным собеседником раскрываешься и сам. Неожиданно поднятая тема, фраза или даже одно слово могли вызвать из памяти давно хранящийся незаурядный эпизод, которого мог бы не касаться ещё многие годы. Это как в домашней библиотеке: ежедневно видишь стоящие на полках прочитанные книги, но не вспоминаешь их содержание каждый час. А тут подходящий случай.
– Саня, мы с тобой знакомы уже много лет. Сколько нами прожито и обо всём переговорено! Казалось бы, я всё о тебе знаю. Но ты вдруг как выдашь перл, что удивляюсь, почему же ты мне раньше об этом не говорил?
– Значит, не было подходящего момента. Для воспоминаний нужна благоприятная атмосфера. В стакане горячего чая лимонная долька больше сока отдаёт, чем в холодной воде. Наливай!
Иногда, если это было к месту, я читал свои стихи, после чего Виталий изрекал своеобразную похвалу:
– То есть, ты хочешь сказать, что пора тебя мочить? – кивал он головой, отводя взгляд в сторону.
– Нет, рано! Я пока ещё не совершил всего предначертанного свыше, – и я наполнял стаканы.
Согласно армейской традиции, мы никогда не пропускали третий тост – «За тех, кого с нами нет…». В один из моих приездов Виталий сообщил об уходе своего старшего товарища Геннадия Григорьевича Ольховикова. Виталий принял активное участие в организации похорон, обеспечил отдание воинских почестей: почётный караул, подушечки для наград, прощальный залп – чтобы всё было честь по чести. После этого события он стал заметно серьёзнее. Оказывается, Виталий воспринимал Гену Ольховикова, Курта, меня и некоторых других офицеров как людей, занимавшихся его становлением. Вот так! А я-то считал, что мы просто живём и жизни радуемся.
Как-то пришёл я к нему домой. Давно не виделись. Виталий достал банку солёных опят и принялся жарить картошку. Мяукали и боролись за еду коты, а в соседней комнате занималась школьными уроками его дочка Анжела.
Как всякий крупноформатный папаша, Виталий беспокоился, что его дочери достанутся от него лишние габариты. Вреднючая Виталькина фантазия придумала для дочери некий псевдоним, которым он и воспользовался в моём присутствии.
– Ты чего дочку обижаешь? – удивился я. – Она у тебя нормальный ребёнок!
Оказывается, хитрый Ружанский умышленно применял это обидное словцо при знакомых, чтобы услышать от них опровержение как в моём случае, и успокоить свои сомнения. Однако дочку он только расстраивал такими глупостями.
– Анжела, ты чья дочка?
Молчание. Вопрос повторяется снова и снова. Наконец Анжела резко отвечает:
– Мамина!
– А ещё чья ты дочка? – Виталька хочет услышать, что она его дочь, хотя знает, что она этого не скажет, потому что надоел.
– Кто же назовёт отцом такого балбеса! – негромко вмешиваюсь я. – Отстань от ребёнка!
– Не мешай, – тихонько отмахивается ухмыляющийся Ружанский и продолжает своё.
– Анжела, ну чья ты ещё дочка?
– Бабушкина! – с напором отвечает Анжела.
– А ещё чья?
– Другой бабушки!
– А разве ты не моя дочь? Нет?
– Нет! – выразительно отвечает Анжела, мол, получи за свою глупость!
– Моя дочь! – с достоинством заключает Ружанский о её твёрдом характере.
– Ага, подрастёт – получишь от неё «тубаретом» по пустой балде! Педагог хренов!
В детском саду Анжела не жаловалась воспитателям и родителям на обидчиков, а сама отвешивала им подзатыльники, чтобы не приставали.
– Моя дочь! – также гордился тогда Виталий. – Не она, а на неё жалуются!
К своему времени девушка оформилась красивая и с нормальной фигурой. На работу Виталий устроил её в военкомат, чему помог случай в духе Ружанского. Военком был приглашён в нашу часть на торжество, но приехал с большим опозданием, уже после третьего тоста. В качестве штрафной ему налили стакан, вместо небольшой стопки. Закалённый дальневосточными морозами полковник усмехнулся и попросил наполнить водкой большой фужер.
– Ну, кто со мной выпьет? – желая удивить объёмом, обвёл он взглядом наших офицеров.
– Да запросто! – поднялся из-за стола Ружанский, взял початую бутылку водки и, чокнувшись с гостем, выпил её из горла под восхищённый рёв присутствующих. Отстоял честь нашей части. Как же отказать такому кавалергарду! Военком с радостью принял на работу дочь достойного офицера. А в день рождения нашего бессменного командира полковника Бебешко Геннадия Ивановича, после того, как отзвучали тёплые поздравительные речи, Ружанский воздвигся над столом и резко заявил:
– А я не согласен!
– Ружик совсем оборзел! – ахнули ошарашенные присутствующие. – С чем ты не согласен-то?
– Не согласен ни дня служить без Вашего руководства! – обратился Виталий к командиру, теперь уже под одобрительный гул офицеров.
– Ну и Ружанский! Растёт!
Продвигался Виталий и по службе. Офицеры старших возрастов уволились, их место занял бывший молодняк. Специалистом Ружанский всегда был надёжным, и командир без колебаний поставил его на подполковничью должность. Такой и дело сделает, и в командировках с ним не соскучишься. На полигонах условия сложные, поэтому разрядка не повредит. Под маскировкой напускного разгильдяйства, в нём всё равно проглядывала офицерская жилка.
Будучи дежурным по Центру, он добросовестно проверял ночью несение службы в удалённо расположенных автопарках, что делали не все его сослуживцы. В эту пору прапора-дежурные как правило спали, и он так умело ставил их на вид перед командованием, что потерпевшие на него не обижались. Таким образом, он получил неофициальное почётное звание «Лучший кирзовый сапог» за несение дежурства, хотя не стремился к этому. Виталию просто надоело мириться с общим упадком дисциплины в сокращаемой «министром-табуреткиным» армии. А ведь мог бы дремать в дежурке, как многие другие. В Дагестане вызвался в группу на поиск нашего беспилотного самолёта, упавшего на не контролируемой государственными властями территории, где вполне можно было встретиться с боевиками.
Эти и другие новости он рассказывал мне уже в Москве, куда я переехал с семьёй на жительство после увольнения со службы. Теперь мы с ним встречались в дни проведения хоккейных матчей команды «Спартак» на стадионе в Сокольниках. С шести лет Виталий являлся болельщиком этой команды. Сюда его привозили из Серпухова отец и мать, когда они ещё были вместе. Он интересовался разными видами спорта, знал историю и составы команд, особенно футбольных, хоккейных и баскетбольных. Сам любил играть в футбол, пока не сломал голень в борьбе за мяч, сильно припечатав ступню об пол.
Он выбирал подходящий матч, звонил мне, и мы встречались у выхода из метро на станции «Сокольники». После первых радостных восклицаний мы отправлялись к стадиону за билетами, а потом заходили в харчевню, чтобы обстоятельно поговорить за обедом. К началу матча Виталий надевал на голову красно-белую бандану, набрасывал на шею спартаковский шарф, и мы шли на стадион. За компанию обзавёлся таким шарфом и я.
– Если я по ошибке окажусь в толпе «Динамо» – то всё! Мне копец! Меня убили! – Виталька изображал себя, поверженного.
– А если я иду со своими, – он приподнимал мощные руки и принимал торжествующую позу, – тогда кто против нас? Всех порвём!
Матч захватывал нас, вместе с трибунами мы самозабвенно орали кричалки и размахивали шарфами. Однажды нам даже посчастливилось поймать шайбу, которая по праву стала Виталькиным трофеем. Несколько раз он приезжал ко мне домой вечером накануне матча. Это были радостные встречи для всей моей семьи. Мои домашние тоже очень его любили и ждали, в предвкушении неиссякающих приколов. После весёлого ужина мы с ним перемещались за шахматы, а с утра ехали на стадион. Мне очень дороги были эти встречи. Год за годом у нас с Виталием сформировалась своя длинная история дружеских отношений, которая сама по себе уже представляла большую ценность. В мае 2014 года хоккейная команда «Спартак» давала прощальный матч, в связи с финансовыми проблемами клуба. Приехали в Сокольники и мы с Виталием.
– Вит, у тебя лицо побледнело! – удивился я за обеденным столом. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – спокойно ответил он.
– Может, обойдёмся без горячительного? Ты не здоров?
– Сейчас пройдёт.
В конце июня он приехал ко мне на работу утром после своего дежурства. Я разлил по чашкам кофе и опять отметил внезапно появившуюся бледность на его лице. Он перешёл на чай и поведал о своей гипертонии. Ему даже психологически тяжело было перейти на таблетки. Десятилетиями удивлявший и заряжавший всех своей энергией здоровяк ещё не мог перестроиться на спокойный ритм жизни. Сознание отбивало привычный темп, а организм уже диктовал ограничения.
– Ты же в жизни ни одной таблеточки не выпил! – вспомнилась мне давнишняя фраза Марины, адресованная Виталию. – Ты даже не представляешь себе, что такое головная боль!
Я зашёл тогда за Виталием – давно не виделись, надо было обсудить новости.
– Ну ладно, Ёж! – миролюбиво отвечал Виталий. – Колючка, ну чего ты?
И вот пришла его пора глотать таблетки. В июле я заехал к нему на дежурство. В коллектив он вошёл с ходу и уверенно освоился на новом месте работы. Коллеги особенно ценили в нём твёрдое владение менявшейся оперативной обстановкой. Вроде бы всё у моего друга наладилось. Договорились с ним о рыбалке на Оке, когда я буду в отпуске.
Утром 14 августа, будучи дома, у Виталия случился инсульт и через сутки, не приходя в сознание, он оставил нас. На похороны пришли и приехали человек сто сослуживцев и знакомых. Он всем нам, таким разным, был другом, и мы это сейчас прочувствовали особенно остро. Положили Виталия в офицерском мундире и со спартаковскими регалиями. На кладбище Марина склонилась, обняв лежащего в гробу мужа. Рядом с ней сидели Анжела и Галина Григорьевна (мать Виталия). Душевно высказались командир и начальник штаба, знавшие Виталия с его лейтенантских залётов. Я отвернулся, отошёл к лесу и плакал навзрыд. Потом было прощание, троекратный залп и горсть земли.
На поминках в уголке стоял портрет нашего друга с траурной лентой наискосок. Курт, Костя Тетерядченко, Василик и я, как наиболее близкие из находившихся здесь друзей Виталия, за столом присели рядышком. Виталькина душа, если верить посвящённым, из-под потолка видела и слышала всё происходящее. Друзья и товарищи говорили много добрых, благодарных и печальных слов о нашем замечательном Виталике. Сказал Костя, в жизни которого много хорошего было связано именно с Виталием. Взял слово я и зачитал написанные накануне стихи. Курт тихонько проговорил нам: «Вы, ребята, я смотрю, хоть что-то говорить способны, а я ... не могу».
Сергей Сывороткин, бывший главный штурман, а тогда замглавы администрации города, много сделавший в организации этих похорон, пропел «Вечную память», подхваченную присутствующими. Мы попрощались с Мариной, Анжелой, Галиной Григорьевной и вчетвером поехали на дачу к Косте, продолжить прощание с другом. Виталий был весёлым и жизнерадостным человеком, и мы решили вспоминать всё интересное о нём и с его участием. Я возвращался домой в электричке. На душе было тяжко, после вырванной из неё частицы. Сколько в нём было жизни! А мы-то считали, что он нас всех переживёт... И вот… От тоскливой безысходности и непоправимости случившегося хотелось плакать в рёв. Всё кончено. Его более не увидеть, не услышать и не … забыть? Да! Не забыть! Потому что остаётся вечная память о неповторимом и незаменимом друге, который, оставаясь единственным, был нужен всем.
Ждут друзья за столом
Твоего искромётного слова…
Вместе с рыжим котом,
Что застыл в ожиданье улова,
Ёж-Колючка и дочка
Чутко поступь твою сторожат.
Ты ушёл. Многоточие…
Только вещи привычно лежат.
На вопросы – один
Бьётся пульсом височным ответ –
Тебя нет, тебя нет, тебя нет…
Александр Полубедов
Февраль–июль 2018 г.
(Все совпадения фамилий и имён в этой повести – случайны.)