Железную дорогу, по которой в пропавшее ущелье бесследно ушёл Колчаковский поезд вместе с охраной и грабителями, село разобрало довольно быстро. И шпалы, и рельсы, и невысокая каменная насыпь, всё это пошло на строительные нужды сельчан. Сельский кузнец Филипп, отец Маруси, шестую часть огорода завалил железом, в надежде на то, что всё это послужит прибавке семейного капитала. Так оно и было поначалу. Со своим-то железом, да при голове, завсегда и с хлебушком, и в новых сапогах. Ежели, кто деньгами не был богат, так плодами рук своих расплачивался, или работал на Филиппа. Но свой скот с птицей и надел земли семья продолжала содержать и обрабатывать. Так хозяйкой было решено, а глава спорить не стал. Тем более, что с батраками было чем расплатиться. Те рельсы и сегодня вы можете увидеть в доме Маруси. Из них балки перекрытия сделаны над подвалом и под чердаком. Ещё часть земли за баней, хоть и обильно заросла травой, а лопату в неё не воткнуть - столько там железа кузнец навозил, что и перековать всё не успел до конца своих дней. За долгие годы и железнодорожные костыли, и накладки с подкладками, и гайки с болтами, и куски рельс так сильно прокорродировали, что ржавчина связала всё это кузнечное изобилие в сплошной монолит, вросший в землю. А сверху получилась неплохая лужайка. Кыжа любил сидеть на ней, подзаряжаться от стальной энергетики. У него от этого даже шерсть в разные стороны торчала, и тогда он становился похожим на меховой шарик.
- У нас в горах так не поправишь здоровье. Там же железо по руде рассыпано. А у тебя тут, Маруся, прямо лечебница для меня.
- Вот уж не думала, что Кыжи болеют.
- Не болеем мы. Просто сила уходит, можно даже в спячку впасть раньше времени. А тут посидишь, и в два раза шустрее становишься. Я бы мог тебе это научно объяснить, но ты не поймёшь. А, по-вашему, по-простому, не хочу про это изъясняться. Вот если ты на этой горке посидишь, так тебе ничегошеньки не будет, разве что только застудишься. А мне столько силы приходит от этого холма, что и в спячку можно не ложиться. Но тут жадничать вредно. Это, как опий, можно пристраститься без меры, и тогда забудешь про всё, и про все дела. Ну, так же, как мужики у вас на селе есть, что к зелью пристрастились. Тоже может и со мной стать, от этого железа. Да и от любого другого металла.
- А ты те слитки далеко от себя убрал.
- Уж, само собой разумеется, не буду я на них, как квочка сидеть. Ведь пропаду на них, и уже не Кыжа я буду, а не пойми кто. Тогда и память потеряю и речь, и всё, что меня Кыжей делает. Любой металл может быть для меня гиблым, а золото в особенности. Тут так, чем металл тяжелее, тем он для нас Кыж опаснее. Мы то про это с малолетства знаем, и бережёмся. И хорошо, что вагоны те очень глубоко в землю провалились. Кто знает, вдруг бы я не совладал с собой. Но провалились только два. Один вагон взрывом полностью разорвало вместе с грузом. Он на линии между подземными скалами находился, и его больше всех ударило. Если по лесу поискать, то разного можно найти. А червонцы некоторые и до ваших огородов долетели. На, вот держи, нашёл в посевах. А селяне то ваши сильно удивятся, грядки копая, да поле вспахивая.
Через много лет после войны с гитлеровской Германией и развала Советского Союза. В окрестностях Рудянки местные мужики себе забаву удумали. Стали по окрестностям села, да по огородам с миноискателями ходить. Сначала один начал, а за ним и другие подтянулись. Иногда кое-кому везёт, и он откапывает из земли золотой царский червонец. А всё началось с рассказа одного дедушки. Он ещё в гражданскую войну в этих местах жил. Он тогда мальчишкой был лет десяти. Его отец с дядьями в лес ночью взяли для того, чтобы он за лошадьми там присмотрел. Отправились по ночи, да в грозу. Ох, и натерпелся пацан страха. Взрослые его одного оставили. Сами с ружьями со скал спустились, а потом взрыв был. Но перед самым взрывом малец лошадей привязал к деревьям, и по большой нужде отошёл в сторонку за скалу. Это его и спасло. Весь обоз с оползнем пропал. А мальчишку взрывной волной откинуло. Ногу с рукой поломал. Очнулся уже утром. А на нём и вокруг на земле золотые монеты. Сколько смог собрал, да до дома к следующей ночи еле-еле дохромал. Про поезд ему тогда старшие ничего не сказали. То место, где он очнулся найти уже и не мог. В бреду от переломов да переохлаждения впал в горячку, и лечили его долго, думали, что даже умом мальчишка тронулся. Червонцы мать припрятала, и потихоньку на жизнь тратила, поминая добрым словом пропавшего мужа. Вот у одного из правнуков этого мальчишки и всплыла эта история с червонцами в памяти, когда он в интернете ролики про кладоискательство увидел. И началось по Сухоложскому району повальное кладоискательство. Местные священники это мшелоимством называют. Да только охотников на то меньше не стало. И что характерно – ходят, ищут, и уже не первый год, а где и что нашли, никому не говорят. Иногда можно видеть, даже, ходит этакий, миноискателем, как косой машет, а потом сядет на корточки и копает чего-то. Ну, да не хотят показывать, и не надо.
Гражданская война, продразверстки, повальное раскулачивание и дикая коллективизация просто не могли не пройтись по семье зажиточного кузнеца Филиппа. Самого его сгубили в лагерях. Сыновей новая власть расстреляла за пособничество белогвардейскому движению. А Маруся с матерью долго скрывались у родни по заимкам да выселкам, и только после того, как вдова скончалась после долгой болезни, её дочь смогла выправить фальшивые документы, заплатив за них частью того золота, что по первости откопал Кыжа, пытаясь спасти хоть кого-то из своей семьи. Вот и вернулась Маруся в отцовский дом. Вернулась она в село с документами учительницы, и упросила у тогдашнего председателя поселить её в разоренном её же доме. Никто бы не узнал в этой вернувшейся, исхудавшей, больной женщине бывшую красавицу, первую невесту на селе. Стены, да крыша, да кузня остались ей в наследство. Весь инструмент свой Филипп в тайном месте держал, про которое только семья и знала. Как добрые люди донесли Филиппу с женой, что едут их арестовывать, так наперво инструменты все в схрон отнесли. Жену с дочерью к дальней родне успел отправить глава семьи, а сам уйти не смог. Тот инструмент так Марусе помог, что из заброшенного дома целую избу-читальню учредили. В общем и целом с болью да со скрипом притерлась Маруся Филипповна к новой власти и порядкам. Только звали её теперь Мария Петровна. А там после всех этих бед и забот, пришло время и Кыже проснуться от очередной спячки. Встретились опять на Дивьей горе. Кыжа там часто бывает. И в наши дни, если его там застать, то он не то, чтобы прячется, или убегает, а морок такой на человека наводит, что вместо Кыжи тому видится жжёнка сосновая носатая. Заглядится на такое подобие прохожий и Кыжу не приметит. За то Маруся сразу смекнула: «Здесь он, рядом, смотритель лесной…»
- Доброго здоровья, друг сердечный, как спалось все эти десять лет?
- Слаб я ещё. А что, то железо, что тятя твой собрал, на месте ли ещё?
- На месте да травой заросло. А ты никак кузнечить решил? Не что вы и в этом толк знаете?
- Знаем Марусенька, но оно это знание нам, ни к чему. Я через него здоровье своё укрепить хочу. Вот и твоё, вижу, надо поправлять, а то сдала ты шибко, только по голосу тебя и признал, как кликать меня начала. Мало я тебя травам по солнцу с луной учил. Знала бы больше, не была бы схожая с мертвечихой какой. Ну, да ничего, сделаю я тебе правку, и гимназию дам. Только больше не пропадай.
- Не по своему хотению пришлось из родного места бежать. Но обратно сама пришла своей волей. Одна я тоже теперь, как ты.
До самого утра слушал Кыжа Марусины рассказы про гибель родных, про жизнь в бегах, в землянках и зимовьях охотничьих, и постоянном страхе. К утру заметила Маруся, что волос у Кыжи на лице весь седой стал.
- Это если даже священников вывели, то теперь мне работы во сто крат больше будет. Хорошо, что сама ты от Бога не отошла, помогать мне будешь, да учиться на ходу, а где и на бегу придётся.
Учение Кыжино ещё шестьдесят человеческих лет продолжалось, с перерывами на его спячку. За это время стала Маруся Филипповна на селе не только народной учительницей, но и всеобщей целительницей. Кое-кто поговаривал, что монашка она тайная, да это вовсе не правда. Матушкино Евангелие сохранила Маруся, по нему, да по родительскому благословению и жила, пока не пришла пора силу мертвой воды и трав Кыжиных на себе испытать.
Сорокадневный строжайший пост держала Филипповна перед пасхой, травяной сбор, что с Кыжей пять лет готовили, пила всё это время, и на Пасху преставилась, как селянам показалось. Схоронили старушку. Только в эту же ночь Кыжа разрыл могилу и оттащил свою ученицу на волокуше к затопленной шахте, где спящую и искупал с камланием. За тем протащил её к себе в пещеру, и на третий день Маруся очнулась и начала молодеть не по дням, а по часам. Уже через два месяца приехала в село молодая девушка и сказалась правнучкой покойной бывшей учительницы и знахарки Марии Петровны. С документами вроде бы всё в порядке у неё было, да и сомневаться никто не посмел, что не родня она ей, так как на лицо уж очень со старушкой схожи оказались, в особенности со старыми фотографиями, у учеников сохранившимися. И поселилась она в доме «прабабушки». Паспорт ей на этот раз был сделан, всё таки, на имя Маруси Филипповны. Вот только профессия теперь у неё была другая, бухгалтером в село вернулась. Но простых людей лечить не перестала. Да, и сами доктора с фельдшерами к ней за отварами и настоями до сих пор ходят и других посылают.
Семейное счастье не просто, да и не сразу сложилось у неё. От первого брака дочь красавица родилась, но в город уехала искусством и музеями заведовать. А муж Марусин пропал без вести. И что самое странное – мужик был верный семьянин и работящий, и войны никакой в стране не было. А уехал в командировку на север за длинным рублём и пропал без вести. Милиция искала, не искала, никто не расскажет. В общем, так и не объявился ни через пять лет, ни через десять, ни через пятнадцать. Второй раз вышла замуж Маруся Филипповна за Ивана Ивановича. К тому времени храм в селе восстановили, где их и обвенчали по православному обряду. А там, года через три СМСку дочь из города прислала: «Поздравляю, вас с новым статусом бабушки и дедушки. Внучка весит 3450 гр., рост 49см., очень похожа на бабушку. Назвали Марусей, ей понравилось.»
Супруги сидели на полянке у дома, распивая чай.
- А что, Иван Иванович, не разучился ли ты за младенцами ухаживать?
- А ты сама-то сможешь ей песенку спеть на ночь, или подгузники правильно в магазине выбрать? У меня то побольше детей, чем у тебя. Значит и опыта так же.
- Не задавайся, внучку то пока только моя дочь нам подарила.
- Ну, скорее не нам, а себе, но без нас она тут точно не обойдётся. Скажи ей, пусть к нам Марусю-маленькую везут, как грудью кормить перестанет. А лучше пусть у нас с ней поживёт на природе, хотя бы до года. А там и до садика можно оставить…
- Не уверена я, что захочет она с малышкой надолго расстаться. Но тебя за язык никто не тянул. Я то пока работаю. Это же ты у нас особый пенсионер. Тебе будут и карты в руки. С твоим особым научным подходом. Хотя кажется мне, что тебе, лучше физику с математикой преподавать.
- Ага, если физик, по-вашему, то ни Бродского, ни Агнию Барто не знает, ни сказку Чипполино не читал. А о Шопенгауэре и речи нет. Нет, Маруся, ты прекращай эти фундаментально не обоснованные сублимативные инсинуации экстраполировать, куда ни попадя.
- Вот, вот, вот - этого я и боюсь, такого вот для малышки.
- А что я сказал?
- В нашем доме попрошу не выражаться.