– Как он?
– Ой, здравствуйте, господин инспектор! Не ожидал в выходной день.
– У меня нет выходных.
– Вы меня застали врасплох.
– Работа такая. А твоя – не дать застать себя врасплох. И, похоже, ты плохо с ней справляешься...
– Нет, я всегда начеку. Просто Вы...
– Я спрашиваю: как он там?
– Вроде, все в порядке.
– Вроде?
– Ситуация под контролем.
– Что делает?
– Последний раз, когда я смотрел, расхаживал по камере.
– Когда это было?
– Минут пятнадцать назад.
– Ты должен проверять каждые пять.
– Так точно, господин инспектор. Я всегда услышу, если что не так. У меня хороший слух.
– Однако меня ты проворонил.
– Вы здорово умеете подкрадываться.
– А если он научится неслышно делать, что ему не положено?
– Он этим не озабочен.
– Недозволенным?
– Нет, чтобы делать что-либо тихо.
– Шумит?
– Нет, ведет себя тихо.
– Пишет?
– Я не знаю.
– То есть, как не знаешь?
– Когда он за столом, он ко мне спиной.
– А зайти в камеру – это ниже твоего достоинства?
– Уж, лучше я через глазок...
– Позволь мне решать, как лучше.
– Он очень не любит, когда я к нему суюсь. Начинает нервничать и кричать. Даже еду предпочитает брать с порога.
– Почему?
– Я не знаю. Я не психолог.
– Где, кстати, психолог?
– На обеденном перерыве. Скоро должен вернуться.
– Хорошие дела: надзиратель ни черта не знает, психолог в отлучке.
– Я думаю, это из-за моей униформы...
– Что?
– Его недовольство. Должно быть, его раздражают околыш, нашивки, клапаны, петлицы.
– А зачем ты наряжаешься чучелом?
– Мне так сподручнее исполнять свои обязанности. Я без униформы чувствую себя неполноценным...
– Вот кому психолог нужен. Ты бы, что ли, накидывал сверху пальто.
– У меня только шинель с золотыми пуговицами и хлястиком.
– Тогда халат. Прояви изобретательность.
– Это хорошая мысль. Только у меня нет маскхалата.
– Маскхалата? Идиот! Надевай банный.
– Мне туда сейчас зайти?
– Нет, не стоит его волновать.
– Слушаюсь, господин инспектор.
– Рассказывай, что видел в глазок. За столом он часто сидит?
– Редко.
– Что же он делает?
– Моча расхаживает по камере.
– Делает зарядку?
– Нет, перемещается хаотически.
– Изъясняйся конкретнее.
– То взад-вперед. То по диагонали. Иногда по периметру. Я его даже не всегда вижу в глазок.
– Нужно будет зеркала поставить. Значит, он не пишет?
– Это как посмотреть...
– Твое дело следить и запоминать. А смотреть на вопрос с разных сторон будут другие. Например, психолог, когда вернется.
– Он пишет на стенах.
– Инсталляция? Концептуальное искусство?
– Нет, просто. Типа лозунгов.
– Что именно?
– А Вы сами посмотрите через глазок.
– Плохо видно.
– Глаз скосите и смотрите под углом. Да, вот так.
– Это что значит?
– Не имею чести знать.
– «Ром дай»? Он хочет выпить?
– Сомневаюсь. Кроме воды он употребляет только чай и апельсиновый сок.
– Даже как-то не вполне грамотно... Почему дополнение предшествует сказуемому? Ему нельзя пить. Только сухое по праздникам.
– Один раз Маруся ради эксперимента дала ему шампанское.
– Какого еще эксперимента?! Это вам что, подопытный кролик?
– Чтобы развеселить.
– И?
– Скривился и выплюнул.
– Правильно сделал. Ну-ка, ну-ка. А вот это уже другое дело.
– Что?
– Четверостишие: «Оторопь не то...» Ни черта не видно. Сейчас голова заболит.
– «Оторопь не торопи, я...»
– Что ты?
– Там так написано.
– Дальше.
– «Сам спускаюсь по тропе и...»
– Отсебятину не лепи.
– Я читаю, как есть.
– Ну?
– «Возвращаю ан-тропие...»
– Атрофии?
– Нет, эн-троп...
– Энтропии?
– Да! «Сувениры и трофеи».
– Ничего не понял. Еще раз прочти нормально.
– «Оторопь не торопи, я
Сам спускаюсь по тропе и
Возвращаю энтропии
Сувениры и трофеи».
– Так. Код неизвестен. Смысл неясен.
– Мне кажется, его тут вообще нет.
– А там что?
– Где?
– В углу.
– А, оно самое...
– Что оно?
– Исконное, сермяжное. Русский народный кроссворд...
– Что ты несешь?
– Слово из трех букв. То по вертикали, то по горизонтали. Отгадывается мгновенно любой возрастной группой, от дошкольников до пенсионеров включительно, без дополнительных подсказок...
– Что ты, хам, ухмыляешься?
– Просто забавно. Чтобы он, и такое!
– Не вижу ничего забавного. Погоди-ка...
– Да, господин инспектор?
– Чем это он писал? Так жирно и размыто.
– Не знаю.
– Ты давал ему красную краску?
– Нет.
– Господи, да это же кровь...
– Кровь?
– Это кровью написано, мать твою! Откуда кровь?
– Не может быть, господин инспектор. Я за ним неусыпно слежу.
– Если с ним что-нибудь случится, я тебя в порошок сотру. Он пытался вскрыть себе вены?
– Что Вы! Он же не выносит физической боли. Какие там вены. Да и пол в камере, как в тронном зале – ни единого пятнышка.
– Тогда откуда?
– Может, из носа?
– Надписи появились в один день?
– Нет, в разные.
– Значит, у него часто идет кровь из носа? Вызывай врача!
– Слушаюсь, господин инспектор.
– Я тебя уволю, скотина!
– За что, господин инспектор? Я за ним постоянно наблюдаю и докладываю психологу.
– И психолога тоже. Будете мне писать ежедневные рапорты.
– Там еще надпись есть.
– Где?
– В глазок не видно. Я записал в журнале, чтобы не забыть. Вот: «Алиби внешнего принуждения. Иллюзия внутренней свободы».
– Все это внушает мне серьезные опасения.
– Господин инспектор, а вот и психолог возвращается. С Марусей.
– Очень вовремя.
– Сейчас он Вам сам все объяснит.
– Ну, здравствуй, Зигмунд Фрейд.
– Мое почтение, господин инспектор.
– И где Вас носит?
– Подкреплялся. Психолог должен быть сытым. Сытость – залог невозмутимости и рецепт хладнокровия.
– Тебя, похоже, действительно ничем проймешь. Даже кровью...
– Простите?
– Почему на стенах надписи кровью? Это же психопатология!
– Где Вы увидели кровь?
– В глазок посмотрите на надписи.
– Это губная помада.
– Издеваетесь?
– Шанель, цвет «Фламенко».
– Что за чушь? Откуда она у него?
– От Маруси.
– Маруся, кто тебя просил давать ему помаду?
– Он.
– Мало ли о чем он у тебя попросит?
– Вы же мне сами поручили потворствовать его желаниям.
– С ведома психолога.
– Я Карла Августовича спрашивала. Он не возражал.
– Это так, Карл?
– Почему бы и нет? Невинная прихоть. Ему их не хватает.
– Но эта ерунда отвлекает его от работы. Что можно написать губной помадой? Поп-арт. Китч!
– Да Вы настоящий искусствовед, господин инспектор!
– А что бы вы думали. Как я могу инспектировать, не разбираясь? Если меня призовут к ответу, я должен уметь отчитаться.
– Перед кем?
– Перед просвещенной общественностью.
– Не знал, что такая существует. Он и так почти не работает, с помадой или без.
– Почему?
– Депрессия.
– А Вы на что?
– Я наблюдаю за изменениями его психического состояния. Веселить его не входит в мои обязанности. Я не клоун.
– А Маруся?
– Что сразу Маруся? Я не Маруся!
– Маруся была Вашей идеей, господин инспектор.
– Я требую называть меня Мими.
– Мими? Ишь о чем вспомнила! Ты со своей беспутной жизнью навсегда распростилась и, кстати, подписала договор. Разумеется, моя, Карл. Вы со своих психоаналитических глубин до здравого смысла редко поднимаетесь...
– Не в том дело. Идея эта крайне сомнительна, с точки зрения целесообразности. И может повлечь за собой душевную дестабилизацию.
– Отчего же? Мужчине нужна женщина.
– Не всякому и не всякая. И практические результаты, к слову, более чем скромные, если не сказать плачевные.
– Вот как. Маруся?
– Что?
– Я тебя, почитай, с панели подобрал...
– Выбирайте выражения!
– Предоставил прекрасную работу с постоянным культурным клиентом.
– Ой, культурным! Не смешите. Слышали бы Вы, о чем он меня просит!
– Вот и хорошо. Тогда почему он подавлен?
– Откуда я знаю? У Карла Августовича спрашивайте.
– Ты должна разжечь в нем искру желания.
– Он сырой.
– В каком смысле?
– Ну, как поленья бывают отсыревшими. Не горит.
– Плохо стараешься! Жару тебе не хватает.
– Всего мне хватает. Вы мало платите...
– Достаточно.
– Я все делаю, как положено. Прежде никто не жаловался.
– Ну, и как у вас там все происходит?
– Профессиональная тайна!
– Ты за ними следишь?
– Я?
– Ты, ты, кто еще? Или у нас есть другие надзиратели?
– Никак нет! Скромность не позволяет. И достоинство.
– Ха! Он, товарищ начальник, не подглядывает только потому, что я глазок закрываю.
– Это правда?
– Да, она его помадой замазывает.
– Я вижу у вас помада в ходу. А ты понимаешь, что это противоречит инструкциям, деревянная твоя башка?
– Я ее потом стираю.
– А если он тоже начнет замазывать глазок?
– Он не сможет: глазок в углублении.
– А Марусе как это удается?
– Ваткой.
– Черт вас побери! Почему я должен слушать эту галиматью с помадой, ватками и тампонами. Не пудрите мне мозги!
– Вы же сами спросили.
– Молчать! Докладывай о своих сношениях с заключенным.
– В деталях?
– Нет, в общих чертах.
– Он сначала... воодушевляется.
– Ну?
– А потом теряет интерес.
– Так заинтересуй его!
– Как?
– Я должен тебя учить? Может, мне самому к нему пойти? Одевайся, что ли, пообольстительней.
– Обычно меня просят раздеться... Поэтому я одеваюсь так, чтобы на раздевание не уходило много времени.
– Да, господин инспектор, она так наряжается, что и мертвый бы воскрес...
– А ты откуда знаешь? Научился зреть через помаду?
– Я же вижу, как она туда заходит.
– Может, ему хочется чего-то другого? Нарядись, к примеру, школьницей или еще как.
– Ему больше нравится об этом говорить.
– О чем?
– Об этом.
– Вот и беседуй с ним. Тебе же лучше.
– Я так не умею.
– Тогда я тебя уволю.
– Пожалуйста, я сама хотела уйти.
– И будут тебя снова третировать сутенеры.
– Никогда такого не было!
– Найду такую, у которой хорошо подвешен язык.
– Не найдете Вы, чтоб и так, и сяк, и за такую зарплату.
– Отчего же?
– Он ко мне привык. Я ему тушь обещала.
– Исчезни с моих глаз. Карл, как у него общее состояние?
– Имеет место некоторая подавленность.
– А физическое здоровье? Может, его следует осмотреть врачу?
– Не думаю. Помимо психосоматических отклонений, иных не замечено.
– Так в чем же дело? Все у него есть. Многотомная библиотека. Круглосуточный доступ к Интернету. Услуги привлекательной женщины.
– Я тронута, товарищ начальник!
– Вид из окна. Здоровое питание.
– У него плохой аппетит.
– Вы с ним работали? Пытались проникнуть в душу?
– Вы же знаете, что это невозможно. Он запирается. Я ему давал тест Роршаха.
– Что это?
– Интерпретация чернильных пятен.
– И каковы результаты?
– Имеет место следующая психодинамика: подавляемый внутренний конфликт, нереализованные эротические фантазии,
– Кто ему мешает?
– Помолчи, Маруся! Продолжайте, Карл.
– Желание иного образа жизни, ощущение принуждения, утрата экзистенциальной цели, призвания и чувства востребованности.
– Востребованности?
– Полезности окружающим.
– А что у него не наблюдается?
– В каком смысле?
– Вы как будто зачитали хрестоматию по психопатологии...
– У него нет бреда, маний преследования и величия, раздвоения личности, галлюцинаций...
– Что Вы предлагаете?
– Большинство этих симптомов является следствием душевной угнетенности. Хандра ассоциативно притягивает негативные эмоции и мысли, которые оправдывают и подпитывают ее.
– Порочный круг?
– Именно. Мне кажется, ему просто не хватает впечатлений.
– Каких?
– Свежих. Вокруг одни и те же предметы, лица, мысли. Рутина.
– Вы его на прогулки выводите?
– Когда он не отказывается. Но Вы же понимаете, какие тут впечатления? Все во дворе давно изучено. Под ногами плитки. По сторонам стены.
– Но над головою небо!
– Он не смотрит вверх.
– Ему даже камеру на втором этаже устроили. Ради вида из окна.
– На окне решетка.
– Без этого нельзя. Решетка строго предписывается инструкциями.
– Боитесь, что он выбросится?
– А для подобных опасений имеются основания?
– Суицидных тенденций он пока не обнаруживает.
– Что значит пока?
– На данный момент.
– Ему нужно писать. Тогда и настроение улучшится.
– Похоже, он исчерпал темы.
– Что же нам делать?
– Я бы предложил путешествие.
– Куда?
– На природу. Желательно, чтобы рядом был океан или хотя бы море.
– Как же мы его повезем?
– Очень просто.
– Он боится летать.
– Тогда на поезде.
– Но...
– Что Вас беспокоит, господин инспектор?
– Я не знаю, как организовать подобную поездку, чтобы... обеспечить его безопасность.
– А что ей угрожает?
– Например, он может попытаться убежать...
– Мне кажется, следует опасаться обратного: что он откажется выходить из камеры.
– Если понадобится, из камеры-то мы его выволочем. Но дальше... Помните, как мы ездили на морской курорт?
– Пять лет назад?
– Да. И он осуществил попытку к бегству.
– Это нельзя утверждать наверняка.
– Как же иначе, если мы его ловили?
– Известно лишь то, что он кинулся бежать, а Вы слишком рано бросились на перехват.
– По-вашему, следовало дать ему возможность скрыться?
– Теперь мы никогда не узнаем, что побудило его... так сказать, ускорить темп. Нам даже неизвестно, спасался ли он от чего-либо или стремился к чему-то.
– Вы тогда его спрашивали?
– Конечно. И, разумеется, он оставил вопрос без ответа.
– Может, везти его в наручниках?
– Какой же это отдых?
– Тоже своего рода впечатления... Впрочем, Вы правы.
– Мне бы хотелось на курорт.
– А тебя, Маруся, туда еще никто не приглашал.
– Какой без меня отдых?
– Может, у него завяжется курортный роман, и ты будешь только мешать.
– Я не буду помехой. У меня тоже может что-нибудь завязаться. Я согласна жить в отдельном номере.
– Почему Вы так боитесь, что он убежит, господин инспектор?
– И это спрашивает надзиратель?
– Просто интересно.
– Тебя это касается в первую очередь. Если он убежит, больше некого будет охранять, и мне придется тебя рассчитать, дружок.
– Ну, и ладно, устроюсь в другое место. Мало ли где смотрители нужны.
– Хочешь охранять уголовников или склад, по которому гуляет сквозняк? Только подумай, какая у тебя работа. Синекура!
– Это верно: работа не пыльная. И слова новые узнаю...
– Какие слова?
– Эта... эн... доктрина? Забыл.
– Ты вообще почти не надзиратель, а скажем...
– Надсмотрщик?
– Наоборот: опекун. А ты, Маруся?
– Опекунша?
– Если с ним что-нибудь стрясется, куда подашься ты? Вернешься на панель?
– Вот еще! Устроюсь секретаршей.
– Кем?
– А что тут такого? Или стенографисткой.
– Ты вообще грамоте обучена?
– Обижаете, товарищ начальник! Среднюю школу почти окончила.
– А сколько я Карлу Августовичу плачу за одного пациента.
– Но какого. За меня не беспокойтесь: я сориентируюсь. Ну, а сами Вы чего опасаетесь? Вы, наверное, много кого инспектируете?
– Только его. И вас.
– Тогда Вам придется хуже всех.
– Но если он не начнет писать, нам все равно конец: распустят ко всем чертям.
– Кто?
– Какой-нибудь старший инспектор, или само все развалится.
– Тогда нам все же лучше поехать на отдых. Хоть какой-то прок.
– Твою точку зрения, Маруся, мы уже уяснили.
– Мне кажется, она права.
– Я подумаю.
– Решать Вам.
– Почему мне?
– Вы здесь главный.
– Господин инспектор...
– Что?
– Можно отлучиться?
– Куда?
– В туалет.
– Погоди, мы еще не достигли консенсуса.
– Чего?
– Соглашения.
– Решайте без меня.
– Нет, будем думать вместе. Хотите переложить на меня ответственность? Не выйдет!
– Но решения здесь принимаете Вы. Наши голоса совещательные.
– Я не могу совещаться, пока не схожу до ветру.
– А мой голос вообще никто не слушает.
– Что ты, Маруся, у тебя очень приятный тембр.
– Вы так думаете, Карл Августович?
– А я говорю, все вместе, потому что у меня... не получается. Вот ты, Маруся, считаешь, что следует ехать?
– Я уже ничего не считаю.
– Почему? Ты же хотела?
– Перехотела.
– А Вы, Карл?
– Ей-богу, не знаю. Оставаться тут – скука. Ехать – морока. А третьего не дано.
– Ну, а ты, Цербер?
– Я?
– Да, ты.
– Как прикажут. Я человек маленький.
– А собственного мнения у тебя нет? Хотя бы скромных размеров.
– Пока не сформировал.
– Ну, на нет и суда нет.
– Да.
– Можешь, идти в туалет.
– Перехотел.
– Твое дело. Дальше что?
– Вы кого спрашиваете?
– Кого угодно. Хотя бы тебя.
– Меня?
– И тебя тоже.
– Без понятия!
– И я ума не приложу, что делать.
– Я, положим, даже не знаю, что сказать.
– Я тоже.
– Как будто слова закончились.
– Кроме самых элементарных.
– И во рту пересохло.
– Я задыхаюсь.
– Это из-за погоды.
– Или от нервов.
– А я знаю, но не скажу.
– Ничего ты не знаешь!
– Может, он знает?
– Кто?
– ОН!
– Он?
– Кажется, что-то там пишет...
– Не может быть! Столько не писал и вдруг взялся?
– По крайней мере, сидит за столом.
– Спиной к нам.
– Это хорошо: спиной к нам, лицом к бумаге.
– Согнулся.
– Сгорбился.
– Пишет!
– Или спит?
– Нет, руки двигаются.
– Правая рука.
– А левая?
– Левой не видно.
– Левой держится за лоб.
– Трет его.
– Хороший знак!
– Нужно к нему заглянуть.
– Немедленно.
– Может, не стоит беспокоить?
– Ключ где?
– Сейчас...
– Ключ, черт бы тебя подрал!
– Да вот он, не кричите Вы так.
– Только тихо.
– Это правильный ключ? Не лезет...
– Попробуйте другой стороной.
– Теперь вошел. Отпираю.
– Тише ключом: у него психика ранимая.
– Ну, не все же сразу, анафемы! Первым пойду я.
– А я второй. Он ко мне привык.
– На цыпочках, чтобы не спугнуть вдохновения.
– Ты останешься у дверей с ключом.
– Почему? Я тоже хочу внутрь.
– Так надо.
– А я буду наблюдать со стороны его реакции.
– Правильно. И записывать – все до мельчайшей подробности.
– Ну, с богом!
27 января 2019 г. Экстон.