10 Беседа о людишках, государе и их бедах.
Монастырь. Иноки Шуйский и книгочей. Вечер.
«Мы же, велико нас крестилось, клянёмся
церковью св. Илии в соборной церкви и
прилежащим честным крестом и харатьёй
этой, хранить всё, что написано в ней, не
преступать от неё ни на йоту; а если
преступит от страны нашей князь, или тот,
кто крещён или не крещён, да не будет
иметь помощи от бога, и да будет рабом во
веки веков и в будущем, и да заколот будет
своим оружием».
(Древние списки. Договор Игоря с греками.
Клятва).
Шуйский:
Теософы любить людишек призывали.
Молитвой, пред святой иконой печали
Утолять, поклоны класть. О тех радеть,
Кто согрешил, и загодя готовить душу
К покаянию. Из смертных, не ведает
Никто, каков загробный мир, таится
Где начало забвения одних и
Воскресения из праха попранных.
Сказать, пугает Откровение теологов,
Ещё не значит, что пришла пора
Поставить в споре точку. Но в том
Стяжателей сокрыт расчёт. Они
Проделывают этот трюк давно,
Людишкам дозволяя, прочь мысли
Гнать греховные, а за советы заплатить.
Суммы особые для бедных и богатых.
И в разделении уже подвох таится. А
Дальше, больше. Как волна пойдёт.
И мир накроет с головой, пройдя
Неоднократно. Сам вид тугой мошны
Вселяет злобу. Она корысть рождает.
Разве не так?
Книгочей:
Вопрос стяжателей задел, конечно,
Многих. И Патрикеев разрешил его.
Шуйский:
Отцы святые церкви знают, но молчат.
Не кормятся от подаяний, есть закон.
Кто спорит? Мир на том стоит. И он на
Стороне того, кто утешает. Доктрины о
Судьбе разложены по полкам, и
Перестали вызывать экстаз, дознанием
Быть свыше даже для святош. Порой,
Читаешь и желаешь претворить. Ан,
Нет. Царят препоны. Как нюдургуны
В платье, прячутся законы. И видишь,
Но не в силах разгадать. Реальность
Зачастую низводит то, что проросло, и
К жизни устремилось. В ней многое
Свершается, как раз, наоборот, а
Мысль разумная, в итоге, ускользает.
И остаётся, разве, размышлять, да
Повторять слова мужей учёных. Чем
Не дела земные? Людишек утешать,
Вошедших в храм с последнею
Надёжой. Нашёптывая, как бы
Отвлечённо, грань не переступая,
Чтобы не упасть. Познай других – себя
Познаешь. Простишь другого – бог
Отпустит грех. А если грех отринешь
– До святости остался шаг. Преодолей
Гордыню, в рай открыты двери. Но
Взгляд со стороны благоутробие
Вызывает. В речах и на устах у
Фарисеев вельми ласкает слух. А ты
Не поленись, по весям прокатись в
Округе! Что сыщешь, то и приложи к
Уму.
Книгочей:
На что ты намекаешь, не пойму?
Шуйский:
Кругом остовы, нищета да рвань, а
Вместо крыш – солома. Как так
Существовать? Да легче, не рождаться,
Умирать в утробе! Поручник кто
Людишкам?
Книгочей:
Знамо дело, бог. И в храм они душой
Стремятся.
Шуйский:
Со скудоумием полно глашатаев.
Вещают страх. Чем дальше, тем
Убожеств больше. И чад, и смрад, и
Висельники на шестах торчат. Их выи
Вывернуты, а окостеневшие тела с
Остервенением растаскивают волки.
Книгочей:
Согласен. Картины погорельцев жутки.
Шуйский:
Накрыло небо чёрное крыло! И граем
Гулким враны веси оглашают, зовя
Своих на пир. И те летят. Для воронья,
Где гар, там рай. Клюют, накинувшись,
Огромной мрачной стаей. Уста немы
Навечно мертвецов. Уже никто не
Понукает. Палач заранее трепещущие
Языки «заботливо» прижёг железными
Щипцами. Он сам почти оглох. За то
Ночами, покоя не дают стенания
Почивших в бозе, рты, источающие, в
Знак прощания, зло. О, сколько же,
Безликих сотен возроптало, прежде,
Пройдя через него. Упомнишь разве?
На площади толпа вопит развязно. Ей
Подавай своё. Людишкам всё равно,
Кто будет бит или расхристан. В
Предчувствии, задрали головы и
Замахали, оглашая свистом. Скачет
Гонец, рассёк толпу бичом. Прилюдно
Приговор читали глашатаи. Бирюч
Противно горло гаял, подобно
Ментору вещал на пьедестале. Народ
Внимал, довольно шумно было. Не
Чувствуя вины, ретивый говорун
Упомянул зачем-то «Жития святых»
И агиографов почтенных. Затем
Перекрестил 3 раза смертников,
Молитву отходную прочитав. Под
Барабан палач поднялся. Без всякой
Жалости, зело пытал. Так, как на
Быдло , привычно припечатал
Наплечное клеймо. И больно, и
Отвратно. Толпа, разгорячившись,
Визжала поросём, когда палач, для
Вящей важности момента, у
Обречённого с скулою вместе зубы
Драл. На шнур нанизывал, и ожерелье
Составлял. Он строго действовал по
Наущению. Фактуру держит живодёр
Заправски. Фартук из кожи, как у
Мясника, не просыхал от крови
Никогда. И, ради хохмы, тесёмки
Сзади бантом подвязал, на шею нить
Повесил из зубов, добавив к образу
Беззубый рот. Осклабился, ни дать,
Ни взять, дикарь на лобном месте. Его
Завидя козни, завопили пуще,
Затопали ногами, гогоча. Людишки
Бесновались. В самом деле, где же ещё
Увидишь палача и жертву, как не на
Площади? С ума сходили все! Кровью
И мясом пахло человечьим. Кой-кто
Щербатым ртом вкушал, кой-кто ведро
Успел подставить под жиры. Голодные
Заранее пришли. В сторонке ждали.
Как ткань порвалась, кожа показалась.
Под нею жилы склизкие видны. Тогда
Только сменилась оторопь толпы на ор
По-настоящему, площадным матом
Огласилась. Под пытками рекой
Сочилась кровь. Алчба после пожарищ
Частый гость. Вон, недалече, детские
Головки варят. Голод – не тётка! Есть
Хотелось всем. Казнённых тут же
Покупали. Но дале мы не властны.
События ведут нас за собой. Везде
Разруха, вонь, покойников хоронят. И
Вой! О, как же он ужасен! В ушах
Навечно застревает. И массы нищих
Поспешают, и хромых. Не люди, а
Ожившие болваны.
Книгочей:
Зачем оне идут толпой?
Шуйский:
Алкать остатки мертвечины. Ужасней
Не придумаешь картину! Зачинщиков,
Меж тем, в повозку погрузили и на
Расправу повезли. Тела, ещё живые,
Шевелились, но смерть сопровождала
В балдахине, с косой. И ни на шаг не
Отпускала. Они почти мертвы, и
Сукровицей истекли. Без рук, без ног,
Без глаз, без языков. Тут каждому
Досталось за грехи. От несказанной
Боли вовсе отупели. А из толпы не
Унимались, плевались и мочились
Вслед. Ругались и хватали, пытаясь
Вырвать орган или плоть. Кому-то
Удавалось, и выворачивали
Наизнанку потрохи. Кишки в грязи
Валялись. Везли зачинщиков на место
Казни. Гудок встревал сквозь
Громкий хохот сумасшедших, грай
Воронья и тряска довершали мрачный
Поезд. Бельмами страшными во след
Слепой смотрел. И инвалид культи
Совал, крест целовал, рубаху рвал с
Груди. О, сколько на пути людского
Горя. О, сколько горечи утрат. И нет
Покоя. Вращалось Жизни Колесо, неся
Вперёд. Но не могла повозка изменить
Свой ход. И вот, последний поворот.
Расправа полумёртвых ожидает. Возле
Обочины остановились, на колья
Вздёрнули и дале покатили. Который
День висят немым укором, чтоб
Неповадно было избы жечь. И кости,
Вместо рук, как флюгер, указывают
Север али Юг. А кто виновен?
Шуйские, конечно! Подговорили, ночь
Не спали, бдили, решая, где пожар
Разжечь! И Бельские. О, то для них
Работа! Они не спали тоже до зари. И
Замышляли, не нанять ли нам кого-то?
И так, сто дней подряд, зрак не
Смыкая, провели, от жуткой ненависти
К Глинским. Нашлись и злые языки,
Корили пуще прочих. - Наворожили!
Нитью оплели! Гнать в шею! - Толпа
Неистово гналась за тенью, в палаты с
Кольями, кирками ворвалась. - Давить!
Терзать собаками злодеев! Они под
Окнами бродили, и чёрные сердца
Кропили, разбрасывая ночью по
Дворам. До тла Московию спалили!
Они людишек тьму нещадно извели,
Травили загодя, сжигая заживо! -
Подкупленные, аки волки выли, ревели
И смущали остальных. За деньги,
Подстрекатели найдутся! А коль
Мошна туга отсыпала монет, наврут с
3 короб и снова продадут. Людишки
Зарево узрели, помчались напролом. А
Те, кто вовсе без мозгов, картину
Довершили разрушения, крошили всё,
Что попадалось на пути. Толпе и в
Голову не приходило, зачем пожары
Глинским затевать? Они итак, при
Власти. Имея собственные деньги,
Согласись, не сложно разобщённость в
Единство превратить. Другое дело, что
Борьбы не избежать. Вот так в игру
Двора ввязались зависть и корысть, а
Оговор докончил неведение. Судьба
Несчастных разрешилась. Толпе
Швырнули, словно кость на блюде,
Семейство Глинских. Народ, случается,
Жесток, на поводу горазд идти, как пёс.
И, кто ни попади, с руки раздача! Когда
Задето за живое, волнуются и бедняки,
И знать. Так было, есть и будет. Всяк
Неразумен, кто о бренности радеет. У
Бедного карман с дырой, легко пустеет.
И всякому урок, огонь дождётся часа и
Запылает в срок. Очистит мигом от
Преград сословных. От барышей. И
Вот уж рядышком стоят два нищих.
Один богатым слыл вчера ещё. И лихо
Шапку гнули перед ним те и иные.
Другой из бедных никогда не выходил.
Поди, да разбери, кто из двоих, кем
Был? Огня стихия вырвалась и разом
Породнила! Затмила разум у обоих!
Они кричат, да воют. И на людей, что
Ходят мимо, бросаются. А как тут
Поступить? Казнить! Без промедления.
Чтоб не просили, чтоб попрошайками
Нагими в чужие веси не ходили, да не
Пугали видом мятежа. Чтоб рты
Напрасно не кормить. А чтоб себя за
Казни не корить – за пир приняться
Аль за свадебку. Кутить с утра до
Вечера приятно. Баб голых по столам
Водить и с ними кувыркаться. Вот
Жизнь придворной знати без прикрас!
Я ей налюбовался! О вечности забот
Представив полотно, его раскрась
Поярче. Ну, а теперь, попробуй сбыть,
Добавив парочку речистых дуралеев.
А для начинки пошустрее лгунов
Длинноязыких. Топереча кричи!
Пирог готов. Кричи, что духу есть!
Авось услышат. Купят. Не каждому
Дано в игре явити мастерство. Я
Уверяю, вовсе нелегко. Царь Иоанн,
Возьми, «Что я! - Орёт, как только за
Ворота поспешает. И верный конь его
Храпит да ржёт, а государь оказии не
Замечает, рвёт удила, летит вперёд.
Спроси, куда, и сам не знает. Владения
Перебирать после пожаров. Да боле
Мародёров наказать, пресечь зубастых
Татей рать, что объявились. Ему бы
Всё успеть объять. Да где он, третий
Глаз? - Тут горе! Там Ермак во всю
Гуляет по Сибири». А сам дарует ему
Чин, купца расхожего с дружиною
Пихает, отряды казаков, чьих атаманов
Знает наперёд, а сам народ стращает, в
Сибирь душой стремится. А сам боится
Гнев в Московии сыскать, и власть, и
Махом государство потерять. От
Нажитого, сходу, как освободиться?
Так просто не уйдёшь. Наймитов
Провожает, поучая. Им поручения
Вручает. А сам дрожит на троне и
Полон вечными сомнениями. Всё
Потому, как не один решения
Принимает. А свора шептунов вкруг
Вьётся, нависая. За стол садится, а по
Пустякам гневится как! Жесток не в
Меру, на расправу скор. Мерещится
Всё заговор, да отравления. И не
Напрасно. Бояре да князья, что рядом,
Подсиживают кто кого. Без пыток
Палача сановный двор уже не может
Обходиться. За пиром ищет, аки пёс
Голодный, ссор и новых развлечений.
Где деньги, там паскудство. Там не
Веселье, – пакость. И бабы голые
Вертят упругий зад. Пиры, похожие
На день последний. И с трупным ядом
Кубок горло жжёт. Малюта так в себе
Уверен, до гроба верен Иоанну. Любое
Выполнит желание в срок. А как бояре
Присмирели! Палач в хоромы вхож. В
Руках огромный точит нож. И фартук
Кожаный от крови заскорузлый. Что
Ему беды? Он любое горе перемелет.
Порука – вырванный под корень, язык,
Что жарили на сковородке, под общий
Смех! При всех. Во все глаза смотрели,
Как бояре дохли. Стрельцы таскали за
Ноги, на колья водружали и плевались.
Таков наш царь! Его стращали и учили
Порядки власти принимать. С младых
Ногтей науськивали дядьки. И виды
Палачей к отрочеству князька ни мало
Не пугали. Они же не жалели малых
Тварей, чтоб Иоанн распознавал и
Рвал живьём врагов на части. Поэтому,
Мальцом, собак завидя, пятой давил, с
Крыльца бросал щенков на растерзание.
Так рос царёк, а вырос царь. Себе и нам
Укор. Пусть брат его единокровный не
Претендует на престол. Кто знает, где
Таится вор? Во что начало может
Обратиться.
Книгочей:
Как тяжело такое примечать. И
Преломлять в уме. Не знаю, что сказать.
Не знаю, что ответить. Сановный двор
– Закрытый мир. На площади бываю
Редко. Но если так, как ты тут заявил,
То жизнь и ад почти неразличимы.
Шуйский:
Средь злопыхателей на время можно
Затаиться, но не дадут покоя чародеи.
Сокрыто в Чёрных Книгах зло. Хотя,
Не в каждой. Алхимики во Франции
Открыли мастерство приготовления
Вина и аль-кохоля. Секрет скрывают.
Но кто-то всё равно узнает! Те Книги
Стоит изучать, как стоит знать врага в
Лицо. Как часто он за масками таится!
И за пределами Руси, не знамо, что
Творится! От власти бусурманов еле
Отошли. Тут новые нагрянули
Напасти! В лесах сыскался некий
Кудеяр. Могуч, широкоплеч, и ликом,
Говорят, не отличим от Иоанна.
Разбойник и народный атаман. По
Всем приметам, он и есть Георгий.