(Репортаж № 9)
ПЕРВЫЕ ТЮРЬМЫ
Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930) - признанный реформатор классического стиха и один из ярчайших представителей авангардного искусства. История культуры свидетельствует, что реформаторы и авангардисты редко оказываются психически здоровыми субъектами. Каким был Маяковский?
В июле 1906 г. его отец, случайно уколов палец иголкой, умер от заражения крови. (С тех пор Маяковский терпеть не мог булавок и заколок, страх перед грязью и возможностью заражения стал его пожизненной фобией). После смерти отца родные остались без всяких средств и были обречены на полуголодное существование. Тут ещё сын Володя ринулся на революционные митинги 1905 г. От греха подальше мать продала в Кутаиси дом и купила квартиру в Москве, куда осиротевшая семья и перебралась. Вскоре (в марте 1908 г.) Володю исключили из 5-го класса за неуплату за обучение.
14-летний мальчик примкнул к подпольщикам-большевикам, что вряд ли свидетельствовало об уравновешенности его натуры, и впервые столкнулся с психиатром, попав в Бутырскую тюрьму. Во время первого же ареста следователь заподозрил у юноши неполадки с психикой и направил его на психиатрическое освидетельствование. Однако заключение, датируемое 1908 г., гласило: «в психиатрическом отношении всё в порядке». Надо отметить, что у юноши имело место ускоренное физическое развитие, значительно опережавшее его действительный возраст.
В 1908-1909 гг. Маяковский трижды арестовывался (по делу о подпольной типографии, по подозрению в связи с группой анархистов-экспроприаторов, за пособничество побегу женщин-политкаторжанок из Новинской тюрьмы). По первому делу он был освобождён как несовершеннолетний, действовавший «без разумения». Юношу просто передали под надзор матери. По второму и третьему делу Маяковский был освобождён за недостатком улик. В 1909 г. после ареста в заявлении на имя московского градоначальника Маяковский уже сам пожаловался на свою «неврастению». В дальнейшем боязнь сойти с ума нашла заметное отражение в его творчестве.
Во время своих арестов Маяковский научился замкнутости. «Это был очень скрытный, умеющий молчать человек», вспоминал его современник писатель Виктор Шкловский.
Тюремное заключение редко проходит бесследно для личности человека. Однако странности Маяковского слишком уж выходили за рамки нормы. Своей необычностью, как позже своим новаторским творчеством, он многих отталкивал от себя. Поэт мог бы стать интересным объектом изучения для психоаналитика. Внешним видом Маяковский напоминал юношу, которому ввели гормон роста, в результате чего он быстро вырос, но только физически, а не в духовном смысле. Его товарищами становились значительно более старшие по возрасту ребята, что служило постоянной причиной комплексов, присущих подростковому возрасту.
В 1911 г. Маяковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества - единственное место, куда абитуриентов принимали без свидетельства о благонадёжности. Первое опубликованное стихотворение «Ночь» появилось в 1912 г. и вошло в футуристический сборник «Пощёчина общественному вкусу». В 1914 г. он на пару с другим эксцентричным поэтом Давидом Бурлюком был исключён из училища «за пропаганду общественно вредных, провокационных идей, за отказ от принципов академического искусства…» Зато футурист Бурлюк ввёл Маяковского в модную артистическую среду, где в июле 1915 г. произошло крайне важное для жизни и творчества поэта событие - он познакомился с Лилей Юрьевной и Осипом Максимовичем Бриками. В последующем большинство своих лирических произведений Маяковский посвящал Лиле Брик, а педантичный Осип Брик редактировал его стихотворные «лесенки».
«А СЕРДЦЕ РВЁТСЯ К ВЫСТРЕЛУ…»
Склонность Маяковского к преувеличениям проистекала из его чрезмерной впечатлительности и до крайности обострённого восприятия действительности. Это характеристика типична для невротической личности. С годами личностные особенности поэта приобретали всё более и более патологический характер. Психические отклонения отличались крайним разнообразием и состояли из аффективных расстройств (гипоманий и депрессий), невротических навязчивостей и фобий.
Близкая подруга Маяковского и не менее известная фигура в отечественной истории литературы Лиля Брик вспоминала: «Всегдашние разговоры Маяковского о самоубийстве! Это был террор. В 16-м году рано утром меня разбудил телефонный звонок. Глухой, тихий голос Маяковского: “Я стреляюсь. Прощай, Лилик”. Я крикнула: “Подожди меня!” - что-то накинула поверх халата, скатилась с лестницы, умоляла, гнала, била извозчика кулаками в спину. Маяковский открыл мне дверь. В комнате на столе лежал пистолет. Он сказал: “Стрелялся, осечка, второй раз не решился, ждал тебя...”»
Мысль о самоубийстве быстро приобрела у чувствительного поэта навязчивый характер и, как любое невротическое расстройство, обострялось при неблагоприятных условиях.
«Всё чаще думаю -
не поставить ли лучше
точку пули в своём конце.
Сегодня я на всякий случай
даю прощальный концерт».
(«Флейта-позвоночник»).
Маяковский не отличался душевным здоровьем, и если б не революция, показавшаяся ему осуществлением авангардистской утопии, он, скорее всего, покончил бы с собой куда раньше тридцатого года. Суицидальные попытки уже были, и они учащались.
3 марта 1917 г. Маяковский возглавил отряд из 7 солдат, который арестовал командира Учебной автомобильной школы генерала П. И. Секретева. Любопытно, что незадолго до этого Маяковский получил из рук генерала серебряную медаль «За усердие». В течение лета 1917 г. Маяковский энергично хлопотал о признании себя негодным к военной службе и осенью был освобождён от неё.
УСИЛЕНИЕ ПСИХИЧЕСКИХ РАССТРОЙСТВ
Поэт-имажинист Иван Грузинов вспоминал: «У Маяковского почти всегда крепко сжатые челюсти. Его лицо почти всегда выражает сильное нервное напряжение. Неукротимая энергия поэта искала выхода не только в многообразном творческом труде: поэзия, живопись, журналистика, кино, - эта энергия широко расходовалась также в играх, требующих физической силы и ловкости».
Врачи Кремлёвской больницы, куда обращался Маяковский, определили, что у него нервное истощение, и посоветовали не работать шесть месяцев. Но подобные рекомендации были не для «горлана-главаря». Весной 1929 г. у него отмечают «затянувшийся и тяжело проходивший грипп, которого Маяковский адски боялся, и – ещё хуже – тягчайшее нервное расстройство, граничившее с помешательством... Это был уже тяжко больной психически человек, нуждавшийся в немедленной медицинской помощи».
Такое состояние нельзя назвать хандрой, вызванной неприятностями литературной и личной жизни. Это была настоящая клиническая депрессия.
«В какой ночи,
бредовой,
недужной,
какими Голиафами я зачат -
такой большой
и такой ненужный?»
(«Себе, любимому...»).
В своём дневнике Л. Брик в феврале 1930 г. записала: «Вообще Володя стал невыносимо капризен». В этом же году усилилась волна критических выступлений, которые не могли не повлиять на психику Маяковского. Но идеологическое разочарование проявилось в поэзии ещё раньше:
«Я хочу быть понят моей страной,
а не буду понят – что ж,
по родной стране пройду стороной,
как проходит косой дождь».
(«Домой»).
К этому можно добавить и выставку «Маяковский, 20 лет работы». Приглашения на неё поэт разослал многим представителям советской элиты, в том числе и членам правительства. Никто не пришёл. У всех творческих личностей случаются временные неудачи. Но поэт плохо умел держать удар. Он очутился в пустоте – и перенести это не сумел.
Немецкий патографы Lange-Eichbaum W., Kurth W. (1967 г.) уверенно пишут о депрессивных состояниях Маяковского. Их диагноз звучит вполне психиатрически: «Циклоидный гипоманиакальный темперамент. Психопатическая личность с самоубийством в депрессивной фазе».
Состояния отчаяния и бессилия хорошо отражены в следующей строфе:
«Знаете что, скрипка!
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору –
а доказать ничего не умею!».
«Скрипка и немножко нервно».
Маяковскому была свойственна оставшаяся с детских лет тревожная мнительность, которая достигала болезненных размеров. Он постоянно боялся заразиться и заболеть, если приходилось с кем-то здороваться, то сразу протирал ладонь постоянно находившимся при нём одеколоном, а двери открывал через фалду своего пиджака. Современники пишут также, что поэт избегал питаться из общей посуды, как Шопенгауэр «изгонял венерического беса из своей гениальной плоти препаратами ртути и возил с собой кожаный бокальчик, чтобы не пить из чужих склянок». Так что вопреки пословице «В здоровом теле здоровый дух» Маяковский отнюдь не отличался душевной стабильностью.
Современный филолог и философ Вадим Руднев пишет: «Маяковский - атлетический хабитус, громовой голос, вызывающее поведение, затаённая тоска в глазах, властный темперамент, соседствующий с конформностью. Всё это характеристики эпилептоида, напряжённо-авторитарной личности. Разумеется, и шизоидное начало в Маяковском тоже присутствовало, особенно в ранний период и в ранних стихах».
ПОЭТ-ИГРОК
В отличие от появившегося конспирологического предположения можно считать, что Маяковский не покончил жизнь самоубийством, а в очередной раз сыграл в «русскую рулетку». Но этот раз оказался последним. Доигрался…
В октябре 1904 г. Ольга сообщала сестре Людмиле, что Володя «“страшно увлёкся игрой в шашки”… Они играли на марки, и Володе уже удалось выиграть целый альбом иностранных марок… Здесь явно проступает та доминирующая черта характера Маяковского… - его страсть к игре».
«У Маяковского, насколько можно судить по мемуарам и письмам, было два особенно выраженных невроза — обсессивно-компульсивное расстройство, оно же синдром навязчивых состояний, и игромания, которая была, в сущности, лишь одной из форм все того же ОКР. …у Маяковского тот самый случай, когда болезнь выходит наружу. …на даче он любит только собирать грибы (занятие азартное, не хуже карт».
Современный писатель Дмитрий Быков считает: «Что до игромании, она известна в двух формах: первая одержимость азартными играми, происходящая либо от прямой корысти, либо от маниакальной сосредоточенности на самом процессе игры. Вторая – по сути продолжение тех же обсессий, проистекающее от постоянной неуверенности в себе и, собственно, в своём праве на существование. Маяковский никогда не играл ради денег – его выигрыши ничтожны по сравнению с гонорарами, деньги вообще никогда не занимали его… Все игры Маяковского – как правило, разновидность пасьянса, поиск ответа на императивный вопрос: да или нет. Это проистекало от непрерывно нарастающей, копящейся неуверенности в собственном raison d`;tre, праве быть: Маяковский играл с приятелями в трамвайные билетики – у кого больше сумма цифр; с попутчиком – кто угадает количество шагов или шпал до столба; бильярдом он увлекался скорее эстетически – “отращиваю глаз” – но если доходило до пари, играл до тех пор, пока не отыгрывался. Тут опять суеверие: нельзя уйти проигравшим. Значит, дальше в жизни всё пойдёт по нисходящей, сплошные проигрыши». Часто «играл сам с собой в орла и решку… В доме Бриков… картёжничали даже в ночь Октябрьского переворота».
В Париже в 1922 году «пока Эльза и Лили целые дни проводили в музеях, магазинах и танцевали, Маяковский коротал время за ломберным столом… Лили это надоело, как и Эльзе, которую его вечная игра раздражала не меньше: “…В гостинице, в его комнате, шёл картёж. Володя был азартнейшим игроком, он играл постоянно и во что угодно, в карты, в ма-джонг, на биллиарде, в придумываемые им игры”». Когда Владимир Маяковский не сидел за игорным или бильярдным столом, «то всё равно играл – во всё, что встречалось на пути. Однажды, возвращаясь домой с Монмартра, на одном доме он увидел вывеску в форме золотого венка. “Володя метко бросает трость сквозь отверстие в венке, кто-то берёт трость и тоже пробует бросить её сквозь венок”, - вспоминала Эльза. Немедленно объявляется соревнование, устанавливаются правила и т.д.: “Володя всех обыгрывает: у него меткий глаз и рука, да и венок почти на уровне его плеча…”. …стоит обратить внимание на то, что слава Маяковского-картёжника распространилась далеко за пределами России…»
Можно говорить об игровой зависимости у Маяковского, так как он считался самым известным среди советских писателей бильярдистом, прекрасно игравшим как левой, так и правой рукой. Эльза Триоле – сестра Лили Брик – рассказывала: вместо того, чтобы входить с людьми в деловые отношения, Маяковский предпочитал играть с ними «прежде всего в карты, потом – на бильярде, потом – во что угодно, в тут же изобретенные игры. Преимущественно – на деньги, но также – ради всевозможных фантастических выдумок». Не раз за бильярдным столом он сводил литературные счеты. Например, один из критиков поэта неосмотрительно пригласил Маяковского на партию. Критик был разгромлен в пух и прах и по предварительному уговору полез под стол. Поэт не преминул «добить» противника, огласив на всю бильярдную: «рожденный ползать писать не может!» Постоянно играл Маяковский и с Булгаковым, который часто ему проигрывал. Попытки самоубийства Маяковского, по существу, тоже носили игровой характер. Он всегда прибегал к «русской рулетке» - заряженному одним патроном револьверу: повезёт – не повезёт?
«Азарт был у Маяковского в крови; страстный игрок, он проводил каждую свободную минуту за карточным или бильярдным столом. Так будет всю жизнь, даже тогда, когда исчезнет необходимость играть ради денег: где бы он ни оказывался, первым делом он находил бильярдную и узнавал имена местных картёжников. Маяковский был тем, что называется азартным игроком, он не мог не играть… Маяковский играл всегда и во всё. Если рядом не было ломберного стола, то заключал пари. Сколько шагов до следующего квартала? Какой номер трамвая первым покажется из-за угла?»
Карточная игра нашла своё отражение в произведениях поэта. В поэме «Облако в штанах» есть такие строки:
«Вы,
обеспокоены мыслью одной –
“изящно пляшу ли”, -
смотрите, как развлекаюсь
я –
площадной
сутенёр и карточный шулер!».
(1914-1915).
При анализе историко-патографического материала обратил на себя внимание следующий факт: у некоторых представленных нами «гениев-геймеров» (Державин, Крылов) отмечалась весьма показательная динамика. От антисоциального в большей или меньшей степени поведения и зависимости от азартных игр - к выраженным проявлениям морализаторства в ремиссии игровой зависимости. Подобная трансформация, разумеется, требует своей глубокой психологической и клинической интерпретации.
С психологической точки зрения высокая нравственность и полная безнравственность – «две стороны одной медали». В каждом человеке присутствуют оба этих вектора, а вот их проявления в течение жизни связаны с целым рядом факторов. В этом ряду можно отметить личностную почву, наличие или отсутствие психической патологии, социальную среду, особенности воспитания, семейные традиции и многое другое.
Учтём несчастливую судьбу автора (всем известна неудавшаяся личная жизнь В.В. Маяковского и во многом обусловленное ею самоубийство). Добавим гениальную одарённость, которая не становится мельче от тех тем, на которые Маяковский направлял свои способности. Введённое им новаторство в стихосложении придавало его творчеству оригинальность и абсолютную новизну. Приплюсуем преданность однажды выбранной революционной идее и долгу (не без личной выгоды на каком-то этапе – как умный человек он это должен был понимать и признавать) с последующим не менее громким и принципиальным разочарованием в них (пьесы «Баня» и «Клоп» недвусмысленно говорят о его отношении к действительности на последнем этапе творчества). Не вызывает сомнения и автобиографичность его поэзии, с присущей ей решительностью, самоуверенностью и даже брутальностью – это признаки неудержимости влечений. Последний факт подтверждает и то обстоятельство, что Маяковский считался очень азартным игроком; а сколько у него было саморазрушающих безответных «любовей»! Учтём также наличие мизофобии (рипофобия) и чрезвычайной эмоциональной неустойчивости. Как следствие такой психопатической структуры личности, сочетающейся с инфантильной эгоцентричностью, и происходит совершённое в период ситуационной депрессии, которая была усугублена соматическим заболеванием, самоубийство.
ПОЭТ-ЛЮБОВНИК
Писатель-сатирик Виктор Ардов писал, что любовь к женщинам у Маяковского носила не совсем обычный характер. Знаменитый «брак втроём» (menage a trois) с супругами Брик уже стал притчей во языцех. Когда поэт влюблялся, то его интересовали в первую очередь властные женщины и мазохистические элементы в любовных отношениях. «Я должен сказать, что Маяковский при всей своей вот этой внешности и громыхающей поэзии был... человек женского склада, как Тургенев. Когда он влюблялся, его интересовали какие-то такие... мазохистические элементы, это легко усвоить изо всех его лирических поэм... - властные женщины... ...он любил быть страдающим».
«Светская львица» Лиля Брик стала пожизненной любовью поэта. Во всяком случае на его пальце всегда красовался перстень с тремя буквами «ЛЮБ» (Лиля Юрьевна Брик). Если читать их по кругу, получалось бесконечное «ЛЮБЛЮЛЮБЛЮЛЮБЛЮ». Не будучи эталоном красоты Лиля обладала массой привлекательных для мужчин сексапильных качеств: эффектные рыжие волосы, умные грустные глаза, чувственные губы и выразительная сексуальность манер.
Несмотря на длительные отношения с Лилей Брик, у Маяковского было немало романов «на стороне». Софья Шамардина, Наталья Брюханенко, от брака с которой отговорила Маяковского Вероника Полонская, последняя пассия поэта. В Париже Маяковский познакомился с русской эмигранткой Татьяной Яковлевой, в которую влюбился и посвятил ей два стихотворения: «Письмо из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой» (опубликовано через 26 лет после смерти поэта, поскольку советский поэт не имел права влюбляться в эмигрантку). Вместе с Татьяной Маяковский выбирал в Париже для Лили Брик подарок автомобиль «Рено» - роскошная редкость для тогдашней Москвы. Брик стала одной из первых женщиной-москвичек, умеющих водить автомобиль. По приезде в Москву Маяковский пытался уговорить Татьяну приехать в Россию, но попытки не увенчались успехом. В конце 1929 г. поэт должен был приехать за ней, но не приехал. Последним романом Маяковского стала молодая и красивая актриса МХАТа Вероника Полонская. Ей - 21, ему уже 36 лет. Более того, Вероника была замужем за артистом Михаилом Яншиным, и, не уходила от мужа, зная, что в любой момент их роман с Маяковским может прерваться. Но Маяковский уже устал от бесконечных романов и на пороге сорокалетия сам нуждался в определённости.
Никто не сомневается в любви Маяковского к Лиле Брик, хотя их отношения были очень сложными. Начались они с посвящения ей поэмы, на которую его вдохновила совсем другая женщина, и закончились знаменитой фразой - «Лиля – люби меня!» в предсмертной записки, хотя стрелялся Маяковский опять-таки из-за другой возлюбленной. Лиля Брик, поклонница идеи свободной любви, была для него первой (не в арифметической значении этого слова) и единственной женщиной. Все же остальные «проходили» на её фоне и при её заботливом участии. Несмотря на бунтарский образ «горлана-главаря», поэт всю жизнь любил и ревновал её. Отношения самой Брик к Маяковскому носили более прагматичный характер. Она считала, что «страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи». Уже в старости Л.Ю. Брик потрясла поэта Андрея Вознесенского таким признанием: «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал». Кто теперь узнает, что здесь правда, а что ложь? Но не будем забывать и такой важный факт, что уже через несколько лет после смерти поэта молодые люди удивлённо переспрашивали: «Маяковский? А кто он такой?»
И Лиля Брик сделала невозможное. Она написала письмо Сталину и через своего очередного мужа, известного военачальника В.М. Примакова, добилась, чтобы вождь его прочитал и наложил сакраментальную резолюцию: «Маяковский был и остаётся лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Возможно, это одна из причин, почему и по сию пору школьники изучают Маяковского в школе.
ОСОБЕННОСТИ ТВОРЧЕСТВА.
У человека с подобной патологической структурой личности и творчество должно быть не менее своеобразным. Так, поэма «Облако в штанах» настолько ошеломила своим «бунтарским духом и поэтической мощью», что критики предприняли попытку объявить автора поэмы сумасшедшим. Его заманили в один частный дом, где заранее собрали консилиум врачей-психиатров, но те не подтвердили кулуарного диагноза.
Сочинительство давалось Маяковскому нелегко, что он подтверждает своим известным стихотворным сравнением: «Поэзия – та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды», и любопытной поэтической метафорой: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?»
Один из его товарищей по училищу Л.Ф. Жегин вспоминает: «Забравшись в какой-нибудь отдалённый угол мастерской, Маяковский, сидя на табуретке и обняв обеими руками голову, раскачивался вперёд и назад, что-то бормоча себе под нос». Иногда какая-нибудь строфа отнимала у него весь день, и к вечеру он браковал её, чтобы завтра «выхаживать» новую, но записав сочинённое, он уже не менял ни строки.
Корней Иванович Чуковский вспоминал: «Записывал он большей частью на папиросных коробках; тетрадок и блокнотов у него в то время, кажется, ещё не было. Впрочем, память у него былая такая, что никаких блокнотов ему и не требовалось: он мог в каком угодно количестве декламировать наизусть не только свои, но и чужие стихи, и однажды во время прогулки удивил меня тем, что прочитал наизусть все стихотворения Ал. Блока из его третьей книги, страница за страницей, в том самом порядке, в каком они были напечатаны там».
Современник Маяковского поэт Н. Асеев подтверждает: «Маяковский стихи никогда не писал сидя за столом. Они создавались буквально на ходу, в крайнем случае записываясь отрывистыми строчками в записную книжку. Но и записная книжка-то появилась позже, а замечательная память была прочнее всякой записи».
Суицидальные мотивы как в поведении, так и в творчестве Маяковского проявились довольно рано. Многие стихи буквально сочатся агрессией, направленной то вовне, то – в депрессивные периоды – на самого себя. Октябрьская революция представила удачный повод для направления своей агрессивности «во вне». В некоторых случаях эта агрессивность доходила до патологии:
«Пусть
Горят над королевством
Бунтов зарева!
Пусть столицы ваши
Будут выжжены дотла!
Пусть из наследников,
Из наследниц варево
Варится в коронах-котлах!»
(«Сволочи!»).
Так детская обида поэта к власть имущим постепенно превратилась в болезненную жестокость, которая выражалась с чрезмерной силой чувств.
В своём творчестве Маяковский нуждался в обоих Бриках. Если Лиля Юрьевна вдохновляла его поэтическую музу, то в уже написанных стихотворениях он даже знаки препинания не мог расставить без Осипа Брика. Тот становился первым читателем каждого произведения поэта, и Маяковский неизменно просил его: «Ося, расставь запятатки» (сам поэт ни одного знака препинания в своих рукописях не ставил). Можно сказать, что без Осипа Брика не существовало бы и того Маяковского, каким его многие знают.
Для поэзии Владимира Маяковского характерно нагромождение чисел. Причём это, как правило, мегаломанически огромные числа (например, поэма «150 000 000», написанная в 1921 г.). Филолог В.П. Руднев считает, что «Маяковского можно назвать не только “ассенизатором и водовозом, революцией организованным и призванным”, как он сам себя назвал, точно акцентуировав анально-обсессивный аспект своего характера, его можно назвать также главным бухгалтером пролетарской революции… Сама фигура и поэтическая деятельность Маяковского однозначно ассоциируется с комплексом величия».
Слава в условиях тоталитарного государства часто носит искусственный, «приказной» характер. Но и внедрённая подобным образом она может удержаться только при наличии признаков объективно существующей гениальности. Нет сомнений в том, что Маяковский был гением. Нет сомнений и в том, что он представлял собой психопатическую личность с выраженной гиперкомпенсацией. Ранимый, сентиментальный, склонный к депрессии и преувеличениям, постоянно самоутверждавшийся в собственных и чужих глазах, он старался выглядеть нахалом, лидером, неотразимым любовником, особой, приближённой к руководству страной. «Точка пули в своём конце» у таких людей, к сожалению, факт далеко не редкий.
«И не к чему перечень
Взаимных болей,
Бед и обид».
Т.о., у Маяковского доминируют три психопатологических радикала: аффективный (гипомании, сменяющиеся депрессиями), невротический (обсессивно-компульсивные расстройства, навязчивости) и зависимость от азартных игр.