С П О Р Т
(ч а с т ь в т о р а я)
Практически вся молодежная сборная РСФСР по баскетболу
состояла из выпускникой 360-ой школы.
Володя Несов, Володя Елисеев по прозвищу Слон, Арик, он же
Арнольд Беренц, Костя Гевондян, с которым я потом учился в МВТУ на
одном факультете. Остальных не помню.
Это была красивая игра, она нравилась мне своей ювелирностью,
изяществом, виртуозностью, интеллигентностью и даже компактностью
игровой площадки, по сравнению с громадным футбольным полем, например.
В баскетболе ты видишь каждого игрока в отдельности и
одновременно так же отчетливо всю игровую площадку.
Но добиться успеха в ней, как моим одноклассникам Вальке
Алексахину, Юрке Морозу, и особенно Юрке Каширцеву мне, к сожалению,
не удалось.
Все они в студенческие годы играли за сборные команды своих
институтов.
Моя гвардия, не помню почему, начала с гимнастической секции.
Турник, теперь говорят перекладина, конь, шведская стенка, брусья.
И с первой же тренировки возле каждого снаряда непрерывно
слышится речитатив тренера:
- Плечи развернуть, ноги вместе до соприкосновения колен,
в коленях не гнуть, тянуть носок.
Мои косолапые ноги не соединялись в коленях, а когда я с
усердием тянул носок, то часто дело доходило до судорог в ступнях.
Тренеры, преподаватели института физкультуры, работали с
нами серьезно.
Некоторые из них, будучи еще и аспирантами различных кафедр,
результаты занятий с нами использовали в своих диссертационных работах,
публиковали статьи в сборниках научных трудов института.
Очень хорошо помню тренера по классике Шеина Виктора
Матвеевича, интеллигента, красавца брюнета с идеальной белой ниточкой
косого пробора и тоненькой щеточкой усов на овальном лице.
Щеголя лет тридцати с небольшим, который стал через несколько
лет доктором педагогических наук.
Очень романтично звучало название спортивного общества
института, СКИФ, Спортивный Коллектив Института Физкультуры.
Институту принадлежала громадная территория, состоящая из
двух, верхней и нижней частей.
Вытянутая вдоль улицы Казакова верхняя часть простиралась
почти на половину длины улицы, а нижняя шла в глубину до самой
набережной Яузы, в том месте реки, где на ее острове построена плотина
и шлюз.
Здесь легко уместились два футбольных стадиона, верхний и
нижний, открытая спортивная площадка, теннисные корты, отдельно
устроенные ямы для прыжков в длину.
На верхней территории был разбит великолепный старый парк,
скверы, импровизированная летняя танцплощадка, работавшая на
общественных началах и только строго в каникулярное время.
Году, наверное, в 46-47-ом рядом со входом в главный корпус,
военнопленные немцы строили летнюю спортивную площадку.
Они же работали и на планировке второго, нижнего стадиона.
Многие из них болели цингой. Мы, десятилетние пацаны, таскали
для них из дома черный хлеб, лук, чеснок.
Мирно болтали с ними. Удивительно, но даже я, натерпевшийся
от них еще совсем недавно, сейчас, кроме жалости и сострадания ничего
другого к ним не испытывал, ни чувства вражды, ни, тем более, ненависти.
Для нас это были не поверженные враги, а просто несчастные
больные люди.
В благодарность они дарили нам маленькие линзы, полировкой
которых занимались в одноэтажной мастерской, расположенной в соседнем
с нашей школой дворе.
Тогда появились кружки художественного выжигания по дереву.
Был такой и в нашем Бауманском Доме пионеров на Спартаковской
площади.
Но в моей компании линзы, лупы, чаще служили отнюдь не
художественным, а насущным целям.
В солнечную погоду мы с их помощью раскуривали папиросы
"Норд" , а чуть позже сигареты "Дукат" в оранжевой десятиштучной пачке.
В ответ на тренерскую заинтересованность и искреннюю
самоотдачу мы, в свою очередь, старались относиться к делу ответственно,
а уж охоты было не занимать.
Но началось все с трудностей, смешных для сегодняшних
начинающих спортсменов.
В то несытое послевоенное время не хватало всего. В том числе
безнадежно отсутствовали в продаже гимнастические, в обтяжку, трусы
и спортивные чемоданчики.
Купальные плавки для этих целей использовать не разрешали.
Тогдашние мужские плавки отличались от сегодняшних тем, что
их можно было надеть на себя на пляже не снимая с себя трусов.
Для этого одна половина плавок была цельная, а другая имела
разрез.
Под трусами надевалась на одну ногу первая половина, а вторая,
разрезанная, замыкалась вокруг другой ноги и застегивалась на пуговицы
или завязывалась тесемками.
После этого вы снимали трусы и осматривали себя, все ли
находится там, где ему, всему, положено было быть.
Но что удобно для пляжа не годилось для спортивного зала.
На тренировках тесемки рвались, пуговицы отскакивали, а в
спортивном зале в это время обязательно оказывались болельщицы и
все эти неожиданности сбивали занятие с налаженного ритма.
Поэтому мы покупали в киосках обычные детские трикотажные
трусики бледно-голубого цвета на семи- восьмилетних ребят, красили их
в черный цвет и нижняя часть гимнастической формы в обтяжку готова.
Самое сложное чемоданчик.
В продаже они попадались крайне редко, а без чемодана идти
на тренировку считалось несолидным, а главное, мода не позволяла.
Да и необходимых вещей для занятий набиралось много - тапочки,
те самые трусы, майка, мыло, мочалка, полотенце.
За этим набором строго следил тренер или его помощник из
студентов, а эти зануды были еще придирчивее.
Свой первый чемодан я сделал сам из толстого картона, оклеил
его бумагой из ватманского листа и покрасил черной тушью.
От дождя и снега я прятал его под пальто. Это было совсем не
сложно, так как все мы ходили по тогдашней моде в распахнутых пальто
с поднятыми воротниками и без шапок.
Что-что, а уж это требование моды было выполнить совсем легко,
поскольку далеко не каждый ученик располагал тогда шапкой.
Во время карточной системы, действовавшей в стране до
1947 года, работающему или иждивенцу, т.е. неработающему человеку,
кроме карточек на хлеб и некоторые другие продукты, иногда выдавали
ордера на приобретение дешевых тканей, ватных шапок по образцу
солдатских, обувь.
Но если карточками обеспечивалось практически все население,
то ордера были счастливым исключением. К таковому относились
отличники школ.
В нашем классе это Юрка Бродский, мой сосед по дому и товарищ,
Гришка и Володька Роммы, Костя Кудинов.
И когда мы закончили четвертый класс с Похвальной грамотой
то родителей, помню только Тамару Яковлевну, Юркину маму, с Исей они
были приятельницами, вызвали в школу и, то ли на классном собрании,
то ли это было общее собрание учащихся с родителями, вручили им ордера
на право приобретения, пяти или шести метров черного и темно-синего
сатина.
Из которого, будь он неладен, мне долгое время еще шили
короткие штанишки, а потом и опостылевшие бриджи.
По всему видно, что генерал Громов, герой Афгана и до недавнего
времени губернатор Московской области, из наших, он ведь до сих пор
верен той моде и ходит зимой в демисезонном пальто с поднятым
воротником и без шапки.
Счастливый человек, так надолго задержался в собственном
детстве.
Классе в восьмом, в хозяйственном магазине на Земляном Валу,
была такая площадь, а не улица, как сейчас, мне посчастливилось купить
чемоданчик для моих спортивных нужд.
Что это за прелесть была цвета какао с молоком, из,
вулкан-фибры, как было вытеснено на нем, с никелированными уголками.
Он послужил мне и в институте аж до 3-его курса.
Да что там трусы и чемоданы для мальчишек. В 1952-ом году
вернулась с победой из поездки в Китай сборная СССР по баскетболу,
Михаил Коркия, Конев, Ушаков.
Прибалтов, по-моему, тогда еще не было вовсе, а если и были,
то не так много, как позже.
В самом большом зале института физкультуры сборная Союза
проводила показательную игру со сборной СКИФа.
Здесь все зрители, ну, и мы тоже впервые в жизни увидели кеды,
в которые были обуты чемпионы.
И не просто кеды, с грехом пополам появившиеся через несколько
лет и у нас, а кеды на пятисантиметровой подошве из натурального каучука.
Прыгучесть игроков в такой спортивной обуви, а это одно из
самых главных качеств баскетболиста, чувствительно вырастала.
Тренировались мы истово, по нескольку часов. В баскетбольном
зале я мог так убегаться, что как только оказывался вне поля зрения
тренера, мокрый как мышь, сразу же валился на пол.
Дома после тренировки я наливал сразу четыре чашки чая и
выпивал их одну за другой под клубничное варенье, а Ися к тому времени
подносила еще две.
Занятия борьбой тоже нелегкий труд. Начинались они и
заканчивались одной и той же командой Виктора Матвеича - на мост, качать
шею.
Надо было лечь на спину, выгнуться аркой с опорой на ступни и
макушку головы и вокруг этой самой макушки в двух плоскостях совершать
качательные и возвратно-поступательные движения всем своим телом.
И так, пока тренер не скомандует подъем.
Поднялись, встряхнулись, разделились на пары и тут же
приступили к броскам партнера через бедро из стойки, потом в партере
захват партнера с поворотом его на лопатки.
Потом меняемся ролями и теперь партнер начнет издеваться над
твоим телом и швырять его на ковер из положения стоя и в партере.
В борцовском зале вокруг ковра на полу, есть еще вертикальный,
установленный по трем стенам зала ковер в высоту человеческого роста.
Теперь ты становишься возле вертикального в стойку на голове
с поддержкой равновесия руками, опираешься ступнями о вертикальный
ковер и снова крутишься вокруг своей макушки.
Муки муками, но в результате незаметно для самих себя мы
здорово окрепли, возмужали и в тоже время стали стройнее, подвижнее,
спортивнее.
В моем случае это все подкреплялось каждое лето морем.
И каждый день, независимо от погоды.
Если светит солнце - ах, какое приветливое море сегодня, когда
штормит - ах, как здорово нырять под волну.
В дождик надо только успеть надежно укрыть свою одежку и - ах,
какое теплое море под дождем.
Плаванье, еще больше ныряние, кроме удовольствия приносило
ощущение победы, победы над дистанцией, над соперником.
Невероятно трудно победить свой страх на вышке для прыжков
с высоты, что стоит до сих пор у нас в Новороссийске на водной станции.
Особенно страх во время погружения в глубину далеко от берега.
Зато какой триумф, когда успев ухватить со дна камешек или
ракушку и, поднявшись на поверхность воды из последних сил, с
выпученными глазами показываешь товарищам на берегу зажатое в руке
доказательство своей победы над глубиной.
Кто быстрее проплывет от буйка до буйка, кто дальше нырнет, кто
глубже нырнет, кто дольше продержится под водой, тот и победил.
Этим духом соревновательности и победы было пропитано тело,
душа и разум, мое и моих товарищей, в Новороссийске и Москве, летом и
зимой, всегда и везде.
Со временем в такую же воронку как спортивная было втянуто и
отношение к учебе.
Что касается лично меня, то я не имел каких-то рамок, диапазона
оценок или даже узенькой щелочки для них.
Ися уже с четвертого класса жестко ориентировала меня
исключительно на отличные оценки.
В связи с этим она устраивала мне скандалы за четверку по
любому предмету.
В конце концов подспудное, не всегда осознанное желание быть
во всем первым, подкрепленное моим спортивным авторитетом и успехами
в учебе, из мальчишеского азарта, с молчаливого согласия друзей и
признания преподавателей школы, переросло в привычное состояние
лидера, как сказали бы сейчас.
Сразу оговорюсь, что я сам не помышлял о всеобщем лидерстве
в классе или, тем более, в школе.
Да тогда и слово "лидер" применялось только как синоним слова
"вождь", а вождь у нас, как известно, был один.
Речь скорее шла о некоем моем первенстве, вот так бы я это
назвал, в кругу моих школьных друзей, хотя и довольно обширном.
Это уж потом и без моего непосредственного участия "молва
обогнала в весе и скорости" мои действительные возможности, чем и
приукрасила, заслуженно или не очень, мою репутацию.
В классе были ребята, которые не нуждались ни в каких
лидерах. Такие неординарные уже тогда личности, как Костя Кудинов,
Гришка Ром, Юра Бродский, Володя Шерешев.
Спортом они не увлекались, но и не курили и не выпивали, как
моя братия, и, наверное, еще и поэтому не входили в наш круг.
Первенство мое очень редко, но все же принимало далеко не
спортивную форму.
Однажды, чтобы привести в чувство зарвавшегося, не помню
по какому поводу, Шурика Позднева, смуглого, будто слепленного
древнегреческим скульптором атлета, парня резкого, очень подвижного и
чувствительно превосходившего меня в физической силе, так вот его-то я
урезонил явно оскорбительным для него пинком ноги по мягкому месту.
Он справедливо обиделся на меня за эту выходку, но все-таки
повиновался.
А мне до сих пор стыдно за себя, а особенно, за его тогдашнее
повиновение моему безнаказанному хамству.
Однажды зимним вечером, уставший после тренировки я
возвращался в одиночестве домой.
Обычно мы шли ватагой, но в этот раз так случилось, что все
распрощались прямо возле СКИФа.
Вспомнил сейчас только, ведь мы не называли институт
физкультуры институтом. Институтов много, а этот, в нашем понимании,
имел имя собственное, Скиф. Пошли на Скиф, встретимся у Скифа.
И вот в глухом и темном Малом Демидовском переулке в
нескольких шагах от нашей школы я встречаю, кого бы вы думали.
Своих старых кровных врагов, братьев Шароватовых. Бог ты
мой, а я уже давно забыл об их существовании и о том каждодневном аде,
который они устроили мне в моем детстве.
И, странное дело, мне начало казаться, что было это не со мною,
если было вообще. Ну как вот эти двое, не достающих мне до подбородка
тщедушных пацанов, могли держать меня в страхе, да еще и так долго?
Старший уже давно был исключен и, кажется, побывал в
заключении, а младший ограничился нашей семилеткой.
Я шел по середине мостовой узенького переулка, а они по
тротуару.
Братья не узнали меня или не захотели узнавать.
А мне было просто интересно посмотреть на них поближе своими
теперешними глазами.
Может быть, в облике братьев, особенно старшего, сохранилось
и откроется мне то, что тогда, в детстве, заставляло меня безропотно
сносить издевательства, побои, прятаться и убегать от них.
Я окликнул их и поманил рукой к себе. У меня и мысли не было
их бить, да я и разучился драться.
Борец, в том числе и бывший, знает, что заставить себя драться
кулаками почти невозможно.
И это никакая не моральная категория. В моем, по крайней мере
случае, это самый обыкновенный условный рефлекс.
Повергнуть опасного противника, не дать ему подняться на ноги,
обездвижить его, это естественная тактика для борца, но только не бить.
Здесь надо иметь ввиду, что я говорю только о классической
борьбе, то есть, борьбе, которая напрочь исключает любые виды болевых
приемов.
Разбойнички замерли, обездвижили, будто опалили свои
крылышки о мой взгляд, но в переговорный процесс не вступили.
Чтобы завершить немую сцену я сделал привычный финт
баскетболиста, обманное движение руками в их сторону и этого хватило.
Баскетболом они никогда не увлекались, а мою шутку приняли
за серьезную угрозу и разбежались в разные стороны, как это делают
преступники, чтобы затруднить погоню за собой.
Нет, милый мой, не в Шароватовых сидело это попустительство,
а в тебе самом.
Не они породили в тебе трусость, а ты сам взрастил ее в себе.
А братья только воспользовались тем, что плохо лежит.
И если они всего лишь подонки, то ты хуже, потому что ты трус.
Но теперь уже, надо думать, бывший.
И слава богу, что ты понял, наконец, что за себя должен отвечать
ты сам и никто больше.
В том числе и за прошлое свое тоже, потому что ты сам его
сотворил и за будущее, в котором ты, видно по всему, еще много
наломаешь дров.
Дома я выпил свои шесть кружек чая с клубничным вареньем и
спокойно уснул, потому что сегодня окончательно убедился в том, что не
было никогда в моей жизни этих шароватовых.
А если найдутся другие, то будем посмотреть, как говорят герои
армянских анекдотов.
продолжение: https//www.proza.ru/2019/02/18/1644