Продолжение. Начало в гл.1-18 http://www.proza.ru/2019/02/15/415
Весной 1949 года решили устроить Женечку в ясли, мне надо было идти работать. Вася получал всего 600 рублей, семья была четыре человека.
Я устроилась на работу в механический цех кассиром-табельщиком с зарплатой 300 рублей. Утром отводила Володю в садик, Женечку в ясли и бегом на работу. Вскоре начались проблемы с Женей, он никак не хотел быть в яслях, там он не ел, не спал, весь день плакал, от этого у него поднималась температура, глаза опухали, приходилось быть с ним на больничном. Только вылечу его, понесу в ясли, всё повторялось снова.
На работе на меня уже стали косо смотреть, что делать, я не знала, переживала очень. Мне было ясно, что ребёнок должен быть дома. В выходные я сходила в деревню, нашла там девочку тринадцати лет, она стала его нянькой. Он вроде бы хорошо оставался с ней, но всё равно сердце моё не было спокойно, какие - то страшные предчувствия одолевали постоянно.
19 декабря 1949 года было воскресенье, Женя проснулся позже обычного, хорошо проспав всю ночь, температуры не было. Я подняла его с постельки и обратила внимание на его левую ручку, она показалась мне странной, я погладила её, мне показалось, что она была холодная, как будто он её отлежал, я поняла: что-то не так. В соседях с нами жила медсестра Шура Курыгина, я позвала её посмотреть. Она как увидела, так и ахнула: детский паралич.
Врач Вера Филипповна диагноз подтвердила и направила нас в г.Горький в Институт восстановительной хирургии им. Семашко. Там он пролежал полтора месяца, мы ездили к нему четыре раза, он очень похудел, отказывался от еды, всё время плакал, улучшений не было никаких. Так в нашей семье стало два инвалида.
Я была постоянно на нервах: слёзы и переживания, ослабла так, что слегла, ходили на дом делать уколы, у Васи открылись раны, наверное, тоже на нервной почве, да от недоедания, ведь мы не видели ни молока, ни масла, ни сахару. Денег не хватало, всё, что могли купить, отдавали детям.
В конце января меня сократили с работы и перевели на курсы мотористок на два месяца. В начале апреля я пошла работать на насосную станцию, на 96 кран, где начальником был Андрей Иванович Самыгин. Работа мне нравилась, но были ночные смены.
Я отработала 22 смены и получила 692 рубля – большие деньги, для меня это было полной неожиданностью, я этого никогда не забуду. Работа была ответственная, часто приезжало начальство. Однажды приехал секретарь партийной организации Иван Матвеевич Любушкин, поговорил со мной, расспросил обо всём, я пожаловалась на ночные смены, ведь у меня двое детей.
Возвращаюсь с работы домой, а Вася мне сообщает, что назавтра меня вызывает Любушкин. Я так испугалась, думала, что-нибудь лишнее сказала или сделала не так. Для себя решила: никуда не пойду, а он может и забудет. На другой день за мной пришла рассыльная и сказала: «Вас вызывает к себе Любушкин». Я так расплакалась, боюсь, а идти надо. Иду и перебираю в голове, за что меня будут ругать, ведь меня начальник каждый раз проверял, замечаний не было. Иду и плачу.
Зашла в кабинет, от слёз не вижу ничего. Иван Матвеевич предложил мне сесть и сходу сообщил: «Товарищ Кабанова, мы хотим перевести Вас в детский сад посёлка № 2 воспитателем, а затем поставим заведующей». Я ещё больше расплакалась: посёлок находился на расстоянии пяти километров от нас. Зарплата была всего 550 рублей, да ходить пешком туда и обратно каждый день. Дети оставались с Васей.
На работу вышла 9 мая 1950 года. Сотрудники все мне очень понравились, детей было около сорока человек. В первый день я очень устала, решила отказаться. Пришла к заведующей, она меня и слушать не стала, сославшись на то, что я ещё молодая, нервы крепкие, скоро привыкну. Она собиралась уезжать к мужу, ей нужна была замена, вот она и решила, что заменой буду я.
При удобном случае я хотела рассказать ей о своей жизни. К тому времени Женю возили в Горький уже третий раз, после которого окончательно стало ясно, что врачи бессильны. Дома мы выполняли все назначения врачей, делали ванночки и массаж, результата не было. Ручка у него не болела, но и не действовала, он мог поднять её с помощью другой руки.
Глядя на своего ребёнка, я всё время плакала, а он старался показать, что она не болит. Поднимал ручку изо всех сил и говорил при этом: «Мама, смотри, не болит, не болит!» - так, наивно, по – детски, он успокаивал меня, но я понимала, что это уже навсегда.
Продолжение следует http://www.proza.ru/2019/02/17/448