С П О Р Т
(ч а с т ь п е р в а я)
Зимние виды спорта мне не давались, да я, откровенно говоря,
и не очень тяготел к ним.
Я оправдывал и то, и другое тем, что мне, уроженцу юга,
прожившему на берегу моря семь лет, и ни разу за это время не видевшему
в глаза ни коньки, ни лыжи, ни санки, увлечение ими просто генетически
не показано.
И правда, ведь практически все ребята москвичи чувствовали
себя на коньках так, будто с рождения стояли на них.
С сопливых лет, гурьбой или в одиночку, они сновали по
переулкам на своих "снегурках", а часто и на самодельном, отцом
сработанном подобии коньков.
Переулков, стиснутых между двумя улицами, Казакова и
тогдашней Карла Маркса, ныне Старой Басманной, уйма.
Там только одни переулки, Большие и Малые, Демидовские,
Денисовские и прочие. Ни одной даже захудалой улочки. Я, прожив пол
жизни в тесном соседстве с этими переулками, до их пор безнадежно
путаюсь в их названиях.
"Снегурки" привязывали к валенкам бечевкой, туго закрученной
с помощью воротка в виде палочки длиной в ширину ладони, заостренной
с двух концов, как "чижик" в мальчишеской игре такого же названия.
Так, чаще в сельской местности, крепили пучком стальной
проволоки деревянный столб электропередачи к короткому бетонному,
закопанному в землю, постепенно стягивая проволоку и надежно связывая
воедино оба столба.
Цеплялись на ходу крючком из толстой проволоки за задний
борт проезжающего грузовика и гоняли пока ни заметит и ни засвистит
постовой милиционер.
А постовые в переулках явление чрезвычайно редкое.
Становясь старше, на "гагах" часами кружились на городских
и самодельных дворовых катках. И уж потом только очередь доходила
до "норвег", которые еще называли "ножами", и "фигурных".
Но не всем покорялись эти коньки. На "ножах" катались
спортивные ребята, а на "фигурных" "фикстулили" те, кто хотел
поразить своими балетными данными в первую очередь, конечно,
девчонок.
Коньки и лыжи прошли мимо меня еще и потому, что
Герасимович, сам никогда не встававший на них, и меня не подстегивал
к занятиям ими.
Правда, начиная с 9-го класса я кое-как уже стоял и даже
передвигался, хоть и неуверенно, на "гагах" на полутемном катке
института физкультуры.
Этот прогресс хоть и сопровождался муками самоуничижения,
откровенными насмешками и издевками со стороны, но, все-таки, был
достигнут.
Иначе и быть не могло, так как от него зависела судьба
зарождавшейяся романтической истории.
Соня Рабинович из соседней в Гороховском переулке 333-ей
женской школы, моя партнерша по танцам в кружке Станислава Павловича,
по которой я вздыхал не очень тайно и не без взаимности, тоже часто
бывала на этом катке.
Она не вытворяла никаких фортелей, на которые шли некоторые
ее подруги, чтобы обратить на себя внимание, а просто уверенно
чувствовала себя на льду и эта естественность радовала глаз.
Хочешь - не хочешь, мне тоже пришлось приобщаться к этому
безнадежному делу, как я ни тревожился за его исход.
Зато потом, когда кончались мучения на катке, становясь на
надежную, неускользающую из-под ног землю, я снова становился
уверенным, ловким и приступал к исполнению привычной роли ведущего,
как и во время занятий танцами.
Я брал в свою правую руку подрагивавшую сонину левую
ладошку, бережно помещал этот символ союза и верности в свой карман и
ровно до восьми часов вечера и ни минутой позже носил этот драгоценный
груз по неосвещенным аллеям институтского парка.
Никаких поглаживаний, пожиманий, шевелений пальцами или
еще чего-то, что могло расцениваться моей партнершей, воспитанной в
традиционной довоенной еврейской семье, как намек на сближение или,
не дай бог, как ступенечку к действиям интимного характера.
Курил и жестикулировал я исключительно левой рукой с надетой
красивой кожаной перчаткой редкого темно-вишневого цвета.
И никогда не менял во время этих прогулок назначения рук,
правая всегда в кармане в обнимку с сониной, левая на виду.
Я не левша, а секрет этого постоянства чрезвычайно прост.
Ися той зимой по случаю купила Герасимовичу в комиссионке,
что в самом начале Сретенки, абсолютно новые и дорогие, не по-нашему
мягкие и эластичные английские кожаные перчатки.
Герасимовичу они показались малы, да он к тому же и не очень
любил перчатки. Даже в 30-ти градусный мороз он легко обходился без них.
Одним словом, перчатки достались мне.
Но на следующий день правую перчатку я где-то посеял или
забыл, а оставшуюся, левую, такую красивую, выкинуть было жаль и я
носил ее в кармане. Ну, а для чего, вы уже знаете.
К слову, уцелевшая темно-вишневая перчатка меня не спасла.
Так ни разу и не поцеловавшись со мной в школьные годы Соня еще
через 20 лет улетела, то ли в Америку, то ли в Израиль.
Спрашивается, для чего я целую зиму убивался, в прямом и
переносном смысле слова, на этом полутемном катке с самым скользким
и твердым во всей Москве льдом.
Любовный крах и потерянная перчатка однако, привели меня
к одному выводу из области постулатов цыганских гаданий.
А именно, никогда не храни при себе любое свидетельство
любой разлуки.
Если коньки, хоть и поздно, у меня появились еще в школьные
годы, то собственных лыж у меня не было вплоть до возвращения из
Африки в 1979 году. Что значит человек соскучился по снегу!
Обучаясь в МВТУ, мы каждой зимой должны были сдавать зачет
по лыжам.
Но я был в привилегированном положении и всегда этим
преимуществом пользовался. Вот как эту преференцию я заработал.
Занятия по физкультуре на первом курсе в нашей группе
вел сам заведующий кафедрой физкультуры, кажется, Виноградов,
а звали его Андрей Васильевич и был он человек изрядно грузный.
Поэтому сам он очередное упражнение не показывал, вызывал
из строя любого студента и рассказывал содержание этого упражнения.
Затем вызванный перед строем пытался повторить, а Андрей
Васильевич его напутствовал и поправлял.
Но уж когда манекен попадался непонятливый или нерасторопный
тут завкафедрой, раздосадованный и поддавшись педагогическому порыву,
сам лично показывал упражнение.
Проделывал он это так, что невозможно было не захлопать в
ладоши, но через секунду становилось ясно, что мастер-класс дался ему
нелегко.
Потеряв спортивную форму он не утратил уважения в глазах
своих студентов из-за присущей ему откровенности и непосредственности
в общении.
Тыча прокуренным пальцем в свой огромный живот,
прерывистым от одышки голосом он часто говорил:
-Вот что случается с человеком, который перестает регулярно
заниматься спортом. Никогда не бросайте спорт, друзья мои.
На том памятном для меня занятии физкультурой надо было
подняться по канату, желательно до потолка, и опуститься до пола, но с
ногами вытянутыми под прямым углом к телу.
Я свой брюшной пресс специально никогда не тренировал,
только на занятиях в гимнастической секции инфизкульта.
Но и сейчас, ну, может быть, не буквально сейчас, а еще совсем
недавно, установив параллельно спинками к себе два стула на расстоянии
равном ширине тела в плечах и опершись о них кистями рук, мог, оторвав
ноги от пола, удерживать их под прямым углом к собственному телу
в течение одной минуты.
Думаю все дело не только в общей физической подготовке,
но и еще в какой-то физической избирательности моего организма.
Так вот в тот раз я легко поднялся до потолка с ногами,
поднятыми под прямым углом, зафиксировал положение тела вверху,
потом опустился в той же позиции едва коснувшись задницей пола,
после чего снова поднялся с ногами под прямым углом к потолку и
начал второй спуск.
Но окончательно обессилев, я решил схалтурить и не стал
перебирать руками по канату, а соскользнул по нему, обхватив его
ладонями и внутренними поверхностями коленных сгибов.
Когда я выпустил канат из рук за моей спиной раздались
хлопки.
Я подумал, что это знак "одобрения" моих товарищей.
Но нет, аплодировали члены комиссии по делам спорта
Бауманского райкома партии, выявляющей состояние дел по преподаванию
спортивных дисциплин в высших учебных заведениях вверенного района.
В нашем случае комиссия убедилась в том, что физкультура и
спорт в МВТУ стараниями ректората и лично заведующего кафедрой
физвоспитания, имярек, находятся на самом высоком, и в полном смысле
этого слова тоже, потому что действие происходило под потолком
спортивного зала, уровне.
Ушла комиссия, расстроганный Андрей Васильевич положил
свои руки мне на плечи и со щедростью царя из русских народных сказок
сказал:
-Ну, братец ты мой, спасибо, ну удружил, теперь я
твой должник, проси у меня всё, чего только твоя душа ни пожелает.
И все шесть лет эта жалкая душонка, не ведавшая в своей жизни
лыжни, желала зачет по лыжам, а он держал царское слово до самой своей
пенсии.
Ну, а тот ускоренный спуск с потолка обошелся мне в содранные
в кровь ладони и обожженную кожу ног в области колен.
Как раз там, где мои ноги с намеком на саблеобразность не желали
смыкаться до касания, как настойчиво требовал того от меня и от моих
коленей тренер в институте физкультуры во время занятий гимнастикой
еще в восьмом классе школы.
К несчастью все это совпало по времени со сроком сдачи эскизов
и чертежей сложных литых деталей на кафедре "Начертательная геометрия".
А заведующим этой кафедры был зверь по фамилии Арустамов
Христофор Артемьевич.
Студенты, да и коллеги его не любили за жестокое и, что еще
хуже,пренебрежительное отношение к нашему брату.
Наверняка именно поэтому в одном из институтских сортиров
высоко на стене красовалась надпись: "Науке нужен Христофор, как ж..е
бритвенный прибор".
Все шесть лет пребывала нетронутая, не закрашенная и не
соскобленная.
А эскизы и чертажи все-таки сделал перебинтованными руками.
Самым сложным неожиданно оказался процесс заточки карандашей. Тут
друзья-собутыльники помогли, зачинивая мне десяток - полтора
карандашей впрок.
А тасовать колоду и сдавать карты травмы рук не мешали,
поскольку это проделывается в кругу завзятых картежников, каковыми
мы себя и считали, исключительно кончиками пальцев.
Сейчас после сетований по поводу лыж, давайте вернемся в
школу.
Совсем другое дело были легкая атлетика, гимнастика, на
которых настаивала Ися, баскетбол, а к концу школы и классическая
борьба, открытым противником которой был Герасимович, увлекавшийся
ею в
молодости.
В его время она называлась французской, а сейчас греко-римской.
На протяжении двух лет, что я занимался классикой, он заклинал
меня:
-Бросай французскую борьбу, а не бросишь, вспомнишь мои
слова, к двадцати годам будешь ходить с короткой шеей шире головы,
как у вороны.
Ах, ты, видети-ли, не обращал внимание, на то, как у вороны,
а ты обрати, обрати. А вдобавок еще лысину на всю макушку заработаешь.
И на хрена ты девкам такой кавалер будешь нужен. Так, только если
завалященькой какой.
Через два года, когда у меня ворот был уже сорок второго
размера, я вспомнил про ворону и про девок.
Легкая атлетика была для меня естественным продолжением
прыжков в длину, в которых я добился абсолютного первенства уже к
ранней весне восьмого класса при игре в "отмерного", которую многие
справедливо считали силовой и атлетической.
Потому что это игра не для девочек, а только для ребят, крепких,
а, главное, прыгучих и выносливых.
Сейчас она напрочь забыта, а жаль. Когда-нибудь я опишу ее
правила, из которых станет ясно, что это не только силовая спортивная
игра, но еще и серия логических задач, которые надо решать мгновенно
ведущему игроку, буквально пролетающему над склонившимся под ним
ведомым.
Позднее, к десятому классу ближе, я уже регулярно занимал
первые места по прыжкам в длину и высоту во время официальных
соревнований среди школьников старших классов Бауманского района,
которые чаще всего проходили на стадионе, расположенном у самого
пересечения улиц Спартаковской и Ново-Рязанской.
Нашим учителем физкультуры с пятого класса был Петр
Килиллович, пожилой, по нашим понятиям, человек, но подтянутый,
подвижный.
В школе всегда одет в лыжный байковый костюм коричневого
цвета, в котором он выглядел очень спортивно.
Он был влюблен в баскетбол, только начинавший приобретать
популярность в стране, и заставил влюбиться в него нас, а еще раньше
наших предшественников, последний выпуск нашей семилетней тогда еще
школы.
продолжение:http://www.proza.ru/2019/02/16/786