К л а в о ч к а...
Так называл её третий муж, к которому в Харьков она приехала с чемоданом и небольшим саквояжем, где уместились туфли осенние да сапоги на зиму, плойка для завивки и любимая сковорода: блины к её дну никогда не приставали.
Удивительно то, что она его НИКОГДА не видела до этого дня.
Как так может быть?
Может, если нужно срочно скрыться, спрятаться от мужа предыдущего, который получил 4 года колонии строго режима за нанесение тяжких телесных повреждений не только ей, но и зятю своему…Не успеешь глазом моргнуть - пролетит срок, вернётся и
… А вдруг раньше по амнистии выпустят, ведь вот-вот 50 –летие Великого Октября?
После оглашения приговора Клавочка долго ещё оставалась в зале суда, лихорадочно соображая, где можно затеряться в большом СССР, чтобы он никогда её не нашёл. Вспомнила о сменщице своей из магазина «Кулинария», поехавшей отдыхать в Гагры да так там и оставшейся жить-поживать с влюбившимся в неё абхазцем Баджо . Может, та и ей кого присмотрит?
На Главпочтамт пришлось ездить не один день, абонент не отвечал.
А когда услышала голос Марии, поняла, что та плачет. Оказалось, они с Баджо были в Харькове на похоронах её сестры, умершей от скоротечной формы рака. Остались там дочка одиннадцати лет да сынок, которому осенью в первый класс. Муж сестры прошёл всю войну, дважды был ранен, в белорусских болотах обрёл астму. Приступы надо уметь вовремя купировать, иначе задохнётся.
Дети в их семье поздние.
Он скорее на дедушку их тянет, нежели на отца.
Маша в Гаграх только-только обрела женское счастье, не готова в жертву себя принести семье брата. А Клавочка поняла: «Изверг там её не найдёт, знает адрес лишь Маша, а он и не слышал про существование таковой». Даже дочери с зятем пока ничего конкретного решила не говорить.
Они, кстати, побывав в отпуске в Кишиневе и в Лиманском под Одессой, тоже надумали с Урала переезжать на юг.
Вот так и появилась она в доме у Петра Васильевича - то ли экономка в семье, то ли жена. Пришлось зарегистрировать брак, иначе не прописывали, а без прописки как на работу устроиться?
Было тяжело физически: вода через дорогу из колонки, газа нет – печку топила. Готовить еду, стирать пришлось на пятерых: умолчала Маша-подруженька, что жива ещё старуха-мать Петра Васильевича. Но помочь та могла лишь советом: научила борщ варить, вкусные котлеты жарить. На Урале ведь всё больше пельмешки ели да пироги с рыбой, блины ажурные.
Особенно удавалось Клавочке тесто на пасхальные куличи. Когда впервые испекла их наступившей весной, случился настоящий праздник: Петр Васильевич не сводил с кудесницы счастливых глаз, сын его, первоклассник, впервые сам её обнял, прижался к ней. С того дня и он стал к ней обращаться: "Клавочка" Лишь повзрослев, не соглашаясь в чем-то с ней, переходил на официальное, сухое "Клавдия Петровна".
Труднее всего пришлось с дочерью нового мужа, которая всё больше отмалчивалась, по дому помогать не стремилась даже после просьб отца подключиться и делать что-то сообща.
А дел-то—гора и маленькая тележка: отремонтировать дом и крышу перекрыть мастеров наняли. А материалы отыскать, оплатить, завезти? Дважды в день приготовить поесть работникам; достать где-то кровати взамен тех, что были с панцирными сетками, новый стол и стулья, даже клеёнки не было в продаже…Жди, когда «выбросят» в универмаге. А одежда детям? То не нравится, что купила, то велика или мала—снова на автобус, потом на трамвай – менять её. И управиться в этот же день, пока чек не сдан и продавец тебя помнит.
С Клавочкой их дом впервые засиял крашеными полами, на окнах появился тюль. Куплена была газовая плита, и доставка очередного баллона с газом непременно обсуждалась соседками, у которых такого ещё не было, но им очень бы хотелось …
Посажены были две молодые яблони, груша, вишня, кусты смородины. Клавочка сделала грядки под чеснок и под зелень, оформила палисадник.
А сколько раз вскакивала по ночам, если температурили простудившиеся дети, прислушивалась к хрипам Петра, грела воду, бросала в выварку горчичники, тащила тяжеленную к кровати… И рассвет Петр Васильевич встречал, держа ноги в остывавшем растворе. С ингалятором в руке.
Было у него заведено, сидя у радиоприёмника, ловить «Голос Америки» или «БИ-БИ-Си». Просвещал и Клавочку, комментируя решения съездов, речи Брежнева, Суслова, Подгорного. Понимала ли раньше в этом что-то продавец из «Кулинарии»? А вот ветеран Великой Отечественной рассуждал, сравнивал, думал…И оказалось, что с ним ИНТЕРЕСНО. Это не пьяные бредни слушать, съёживаясь от угроз.
В мае обязательно выбирались в лес с друзьями. Пётр готовил плов на костре, вернее, командовал процессом, ведь дым мог вызвать приступ…
По стаканчику «Портвейна» могли принять. Дома уже, когда разбирала сумки, напевала свою любимую «Когда б имел златые горы», он обязательно, сидя тут же, на кухне, подпевал. Соседи потихоньку завидовали их такому неожиданному счастью последней любви и, конечно, судили-рядили…
Когда слегла и больше не поднялась свекровь, забот прибавилось. Утешала старую, ухаживала за ней. А ведь самой шестой десяток пошёл! Уставала, конечно, но до пенсии ещё пара лет ! И по будильнику поднималась, собирала в школу детей, спешила в свою «Кулинарию» ….
Не раз спасала от гнева отца взрослеющую дочь: та еле-еле училась и сразу после десятилетки вышла замуж, жить ушла к любимому, съязвив напоследок: «Радуйся, Клавочка! Пока радуйся».
Смысл этих слов стал понятен Клавочке уже на 9й день после смерти Петра Васильевича. Помянули его и разошлись приятели, соседи, а от дочери его, вместо слов благодарности за хлопоты, за накрытый стол, услышала: «Готовься съезжать, тебя здесь не будет…».
Конечно, был суд, решением которого комната, где жили они с Петром Васильевичем, отошла ей. Остальной дом поделен был между сестрой и братом. Последний, кстати, к тому времени уже заканчивал мореходку в Одессе, на суде не появлялся, передоверив от своего имени сестре вести дела. Никто там не жил в данный момент, но раз в десять дней появлялся зятёк горластый, угрожая: « Ты ещё не начала выход свой пристраивать?! Гляди, закроем - будешь через окно по приставной лесенке выходить».
И пришлось Клавочке, только-только пенсию оформив, самоотверженно стать прорабом. Как могла, чертёж мастерам-строителям нарисовала. Не просто предполагался выход через превращение одного из трёх окон в дверь, а ещё одна комната побольше, кухня и коридор. И, конечно, газ природный в дом подвести.
Ранней весной стройка началась, а поздней осенью на улицу смотрели уже два новеньких больших окна. Вечерами теплый свет из них освещал часть улицы.
Ещё через год Клавочка стала прабабушкой: молодая семья внучки, недавно окончившей университет в Харькове, переехала от родителей мужа к ней.
Жизнь наполнилась новыми заботами, поводами для улыбок. Катая в коляске правнука во дворе, в тени подросших яблонь, она напевала тихонько: «Когда б имел златые горы…»
P.S. Вспоминая в феврале Клавочку, мою бабушку, мы с мужем осознаём, что если бы не такой ПОВОРОТ в её судьбе, МЫ могли НИКОГДА не встретиться.
Петра Васильевича сынок, которому она фактически матерью стала, никогда её не искал/Господь дал ей жизнь долгую, в здравом уме и памяти, до 93х лет/, не желал встречи и со своим другом детства,- моим мужем.
Жаль. Как говорится в Одессе, «мы б имели, что ему сказать..»
А ведь он нас познакомил.