Грехопадение было стремительным и сладостным, каким ему и следовало быть. Странно, но ни он, ни она еще вчера даже не помышляли об этом, не предвидели всей глубины страсти и ее последствий. Как, впрочем, чаще всего и бывает. Но, кажется, я повторяюсь.
Ася пришла в девятый «Б» в середине сентября, наверное, еще и поэтому на новенькую все обратили внимание. Переживания и восторги летних каникул уже обсудили, в кабинетную систему втянулись, пошла учебная рутина, а тут такое развлечение: новенькая! Хорошенькая! Мальчишки за месяц застенчивых приглядываний исподтишка в сторону Аси чуть не все стали слегка косоглазыми. За исключением Вадима. Он смотрел беззастенчиво, изучающе и оценивающе. Белокурая, грациозная, улыбчивая, - вот, пожалуй, и все достоинства. Можно подумать, до нее в седьмой школе хорошеньких девчонок не было, рыжих, русых, черных и...всяких! Вадим и сам был парень хоть куда, умен, хорош собой, да еще баскетболист, так что пусть они за ним бегают, и старенькие, и новенькие.
Девчонки первое время приглядывали за Асей ревниво, с пристрастием, именно потому, что мальчишки смотрели на Асю очень неравнодушно: хороша, что уж там говорить! Однако новенькая своим особым положением не пользовалась, на контакт шла охотно, и списывать давала, и сама при необходимости пользовалась... консультацией. Очень в ней чувствовалось хорошее воспитание, именно тем, что оно никак не подчеркивалось и не выпячивалось. Как будто она просто родилась с хорошими манерами, в очень хорошей семье, а окружающий мир никогда ее не провоцировал на вопли и кривляние, не принуждал отвечать ударом на удар, или демонстрировать неуступчивость, чтобы последнее слово непременно оставалось за тобой.
В нашей глубинке, в заурядной средней школе, царил мир открытых эмоций, моментальной реакции, непрерывных боев в ходе самоутверждения - простой нормальный подростковый мир. Не сказать, что новенькая была по-особому взрослой, сторонилась одноклассников и их шумных забав. Никого не сторонилась, общалась легко, смеялась охотно, могла поделиться яблоком или книгой. Но никогда, даже случайно, не могла обидеть задиру, выговорить ябедам, хлестко ответить нападавшим. Как ей это удавалось - загадка, но редкое миролюбие и доброжелательность Аси, которой почему-то не надо было утверждаться за счет окружающих, постепенно все оценили. Об этом не говорилось вслух, подросткам это ее качество вряд ли по силам было определить и сформулировать, но как-то интуитивно в ней почувствовали стержень, который никому не угрожал и своей цельностью ни перед кем не гордился.
Вот сколько слов понадобилось, чтобы объяснить, почему Асю полюбили, почему она, не будучи лидером по характеру, пользовалась безотчетным уважением одноклассников.
Замечу, что все это происходило в шестидесятые годы, в школах в это время вводилась одиннадцатилетка с производственным обучением. То есть уже в девятом классе надо было выбрать, какой рабочей профессией ты будешь овладевать параллельно с приобретением среднего образования. Естественно, в каждом городе изучали свои возможности, подыскивали, чему можно обучить такую прорву старшеклассников - да чтобы не в ущерб производству!
В нашем городке мальчиков пристроили к транспортному цеху - обучали вождению и мелкому ремонту дорожных поломок. Еще одну группу натаскивал электрик, который страшно переживал, что пацаны могут куда-нибудь влезть со смертельным исходом. Поэтому был он постоянно на взводе, страшно нервничал и старался своих учеников обучать исключительно на макетах.
С девочками было сложнее. Не было в городе предприятий для женщин, и вообще существовала проблема трудоустройства вторых членов семейств. Правда, откликнулся завод железобетонных изделий, на котором в арматурном цехе всегда был дефицит рабочих. Но на предложение гнуть железо руками откликнулось совсем немного девушек: вот еще, жизненная перспектива!
Тогда-то Ася и предложила услуги своей мамы - прекрасной закройщицы, готовой обучать своему искусству девочек. Директриса пришла в восторг, с помощью богатых шефов приобрели два десятка швейных машинок, на всю зиму оккупировали актовый зал, заставив его столами (мероприятия можно и в спортивном зале иногда проводить). Ринулись в эту учебную группу все оставшиеся после записи на завод ЖБИ девчонки. Но закройщицу это не испугало, она оказалась человеком очень способным, вполне готовым к преподаванию. Ученицы полюбили Дору Владимировну еще быстрее, чем Асю! Таким полезным навыкам она их обучала, а всех-то проблем - приносить свою ткань на каждый предстоящий пошив новой вещи. Ну, так ведь и вещь тебе самой доставалась!
Довольно быстро стало ясно, откуда хорошие манеры у дочки: мама была очень выдержанной, спокойной, как-то умела к каждой ученице найти подход. Ко всему прочему было у Доры Владимировны великолепное чувство юмора, что, согласитесь, не последнее обстоятельство в общении сразу с тридцатью девицами, каждой со своим норовом и щенячьим нетерпением.
Во-первых, она научила торопыжек последовательности, аккуратности и умению использовать каждый лоскуток. У всех появились коробочки-шкатулочки с нитками, иголками, нужными тесемками. Будущие закройщицы быстро поняли, что если толково разложить выкройку ночной сорочки, из оставшихся лоскутов можно смастерить еще и фартучек, носовой платок, рукавичку - прихваточку. Они за своими столиками увлеченно творили - отделывали, украшали, швы обрабатывали. И возле каждой в нужную минуту оказывалась Дора Владимировна, что-то подсказывала, хвалила, удивлялась, восторгалась.
Даже не понятно, когда она сама успевала на своей командирской машинке (личной! принесенной из дому!) что-то строчить. Но вскоре язвительная математичка громогласно оповестила всех в учительской, что "...наша закройщица неплохо тут подрабатывает, уже по городу слух пошел, что она потрясающие вещи на заказ делает!" Директриса повела сурово бровью, и математичка продолжать не стала, сказано было достаточно! Втихомолку учителя обсудили, что на зарплату инструктора производственного обучения никому не выжить, а уж талант в землю зарывать и вовсе грех. Кое-кто уже подумывал обратиться к Доре за услугами - молодые учителя на себя рукой еще не махнули! Индивидуальный пошив при серости массового, предлагаемого в магазинах, всех привлекал.
Пока директриса раздумывала, как ей отреагировать на сплетни, Дора сама ей помогла. Во время посещения занятий, когда директриса обходила с умильной улыбкой столы увлеченно кромсающих ткань девчонок, она кивнула начальнице на огромную корзину рядом со своим столом:
- Полюбуйтесь на наше богатство, вот оно, то самое главное, что украшает не только утилитарную вещь, но и работу!
Директриса только ахнула. В корзине аккуратно были уложены мотки кружев, лент, тесемок, всяких разноцветных хитростей, которыми можно было расцветить скучную ткань. Были тут и коробки с нитками мулине, и разноцветные шелковые нитки для отделки изделий строчкой, и даже наборы пуговиц.
- Дора Владимировна, откуда такая роскошь? - ахнула начальница. Как всякая женщина, она прекрасно понимала, насколько девочкам интереснее шить со всей этой пестрой канителью.
Закройщица вынула из ящика стола три клочка бумаги, и директриса прочла странные расписочки в получении денег за пошив костюма...платья....жакета. Она густо покраснела, как будто Дора могла догадаться, что ее подозревают в левых приработках. А та, как ни в чем не бывало, повинилась:
- Это я, чтобы квалификацию не терять, кое-кому шью, если уж очень привяжутся. Понятно, что не бесплатно! Вот эти деньги мы и пустили на обеспечение нитками, кружевцами... Ножницы хорошие всем купили, без этого ведь нельзя!
- Вы такая молодец, я знала, что тут все в порядке, - только и вымолвила директриса. - Нашей школе с вами так повезло, просто слов нет!
- Знаете, это мне повезло, - рассмеялась Дора, - я ведь человек общественный по натуре, мне одной сидеть за машинкой претит, а тут такой цветник, такое щебетание вокруг, они так все впитывают благодарно, что уже этим сыт будешь! Но имейте ввиду, я какую-то часть премии и себе от заказов оставляю.
Директриса только руками замахала, и, совсем ублаженная, ушла к себе, беззлобно поругивая бдительную математичку.
Разумеется, жизнь в этой школе проистекала не только в производственных мастерских. Учебу-то никто не отменял! Я уж не говорю про вечера с танцами, про клуб старшеклассников с его лекциями и КВНами, бурные собрания и даже кукольный театр сатирических миниатюр. Школа бурлила с утра до вечера и даже по выходным. Были тут свои лидеры, выдумщицы и заводилы. Одна подготовка к городскому смотру художественной самодеятельности чего стоила! После уроков в каждом классе дверь запирали изнутри, на стул, для соблюдения тайны, и начинались распевки хора…
У Аси особых талантов не обнаружилось, ни на фортепьяно она играть не умела, ни акробатических этюдов не показывала, ни пантомимы изобразить не могла. Но активно всем сопереживала и в хоре пела с удовольствием. Она была из тех людей, которые, если не пишут маслом, так с удовольствием палитру подадут и кисти отмоют, да еще и похвалят художника так, что у того силы утроятся. Талант этот Асин в полную силу проявился еще в школе.
Хотя надо признать, обладала она редкой способностью до поры никому не известной: она из всякой чепухи, обрезков кожи, тюля, букле, делала красивейшие цветы. В десятом классе Дора Владимировна ее и еще троих способных к этому девушек посадила за отдельный стол: изобретать и творить аксессуары к нарядам. Цветы, банты, драпировки, нарядные пуговицы... Самые удачные произведения припрятывала, многозначительно приговаривая: "А вот это нам очень даже пригодится впоследствии!" Какое последствие имела ввиду? Не ясно.
Ася в школе давно уже стала совсем своей. Мальчишки, которые на нее запали в девятом классе, в десятом так же и отпали... осознавая полную безнадежность ухаживаний. Аська - свой парень, со всеми наравне, со всеми доброжелательна, и никого не выделяет. Так они потихоньку к одиннадцатому классу распределились по парам с другими девчонками, которые в отличие от Аси готовы были к провожаниям и обжиманиям по подъездам. Что вы хотите, семнадцать лет - тревожный возраст, обязывающий! А ведь все это надо суметь совместить еще и с подготовкой к экзаменам, выбрать институт для поступления, подготовить родителей, ликвидировать все конфликты с учителями, не то получишь в аттестат трояк... Какое же беспокойное многотрудное время! И кто это вам сказал, что школьные годы - чудесные?
Дора Владимировна после новогодних каникул объявила своим мастерицам, что контрольной работой у них будет платье для выпускного вечера. Буря восторгов разразилась в ответ! И первым был, разумеется, вопрос о ткани: "Когда приносить?"
Она, улыбаясь, переждала бурную реакцию, а когда все затихли, спокойно спросила:
- А вы уже придумали, какое платье вы хотите? С фасоном определились? Мы с вами сможем помочь тем девочкам, которые с нами не занимались? Они ведь тоже пойдут на выпускной, рядом с вами кружиться будут.
Тут все опомнились, и началось деловое обсуждение. Надо было объявить, что школьная мастерская принимает заказы. Обмерять, придумать, подобрать... Журналы полистать!
Так началась эта увлекательная эпопея.
Девчонки, разумеется, не заметили, что Дора Владимировна изменилась: похудела, легкие тени легли под глазами, определенно, какая-то забота мучила ее. Ася любила мать, но и она не подозревала, что с нею может случиться какая-то беда. Может, переживает, что отец долго задерживается в командировке? Так с военными это случается, не смотри, что время мирное. Он и раньше выезжал на новое место дислокации и только потом их к себе вызывал. Позвонит! Вообще-то Ася была своими переживаниями занята. Еще в сентябре, сразу после каникул, Вадим бросил свой портфель на ее стол, присел, спросил:
- Соскучилась без меня за лето? Где отдыхала? А я на Кавказе так славно побродил!
Ася думала он так, поболтать тут приземлился, но когда ее подружка Наташка с удивлением воззрилась на Вадима, тот спокойно ей сказал:
Занято это место, Наталья… поищи себе другое. Асенька, ты ведь не возражаешь?
Надо же, «Асенька»! С чего это он вдруг? – Она пожала плечами, но сердце ускорилось, так оно у нее, легкоатлетки, даже на финише стометровки не колотилось. Общались по-дружески, говорили обо всем на свете, но окружающие на них поглядывали значительно: уж очень хорошо они смотрелись вместе, такая красивая пара! Вадим был уверен, что поступит в университет, на химфак, Ася отмалчивалась. Ну как ему сказать, что больше всего ей нравится фасоны придумывать, шить, людей наряжать, вдруг Вадим скривится, презирать начнет? Она почувствовала, что ей это не безразлично.
Гром грянул нечаянно. Как-то к ним в мастерскую прямо во время занятий завалилась Варвара, Веркина мать, вразвалочку подошла к столу Доры Владимировны и с ухмылкой спросила:
- Благоверный-то твой сбежал, говорят, пассия у него новая! Бежать и тебе надо из школы, догонять его!
Дора Владимировна, не дрогнув ни одним мускулом, молча, долгим взглядом посмотрела на вестницу и тихо спросила:
- Вам, собственно, что за дело до моих отношений с мужем? Не время и не место говорить здесь об этом, потрудитесь выйти. Может быть, вы хотите Веру из мастерской забрать? В арматурный?
У Варвары моментально слетело с лица хищное язвительное выражение, и совсем другим тоном она ответила:
- Нет, зачем же, я вам очень благодарна, да и Вера очень это любит. Я наоборот, поблагодарить вас зашла.
- Спасибо. Я тоже Верой очень довольна. Всего вам доброго, не задерживаю.
Варвара вылетела из мастерской, и уже спускаясь по лестнице, пробормотала: «Скажите, какая… фря». Что на ее языке означало крайнюю степень изумления: «Откуда только у этой закройщицы прямо королевские манеры?»
Слухи поползли. Дору Владимировну никто не донимал вопросами, она была действительно неприступна в своей гордыне. Но в душе ее царил страшный мрак, пронизываемый молниями. Никого догонять она не собиралась, ушел - так ушел, будь счастлив. Но дочери сказать правду как-то не решалась. Уж если спросит – тогда и объяснимся. Да ведь и от мужа она еще ни слова, ни полслова не услышала.
Не спрашивала Ася, видно, очень была занята. Выпускной класс, экзамены на носу, дел всяких… Дора Владимировна начала сочинять Асе выпускное платье. Но не в журналах мод искала фасон, а в альбоме с репродукциями Боттичелли, по мотивам его картин ей и хотелось нарядить любимую доченьку. Муслин легкий в редкие мелкие букетики отыскала, фурнитуру… Мерку снимать и не надо было, все изгибы грациозного тела мать знала наизусть.
Как сон дурной, пролетели экзамены, похудевшие и повеселевшие выпускники готовились к балу. Мастерскую ликвидировали, пошитые платья раздали выпускницам, зал отмыли и украсили букетами цветущей черемухи. Настал долгожданный день. Взволнованные родители расселись по рядам, с ними девицы в нарядных платьях – одна другой краше. Подтянутые парни в костюмах сразу посолиднели. Заполнился и президиум, влетают последние запоздавшие, вот-вот звонок…
И тут в зал входит Ася в своем волшебном платье, таком простом, нежном, такая грациозная, гибкая, такая…новенькая. В зале все заоглядывались, Вадим – тоже. Увидел и замер. Невольно встал. Ася увидела и поняла это, как приглашение сесть с ним рядом. А он и не занимал для нее место, но в этот момент просто молнией сверкнуло в голове понимание того, что надо сделать: посадил ее, пробормотал, что он дежурит в радиорубке…но скоро придет: «А ты просто немыслимо красивая, неземная!» - Пробормотал – и убежал, спасаясь от стыда за себя самого: как он мог не занять ей место!?
Отговорили речи, получили аттестаты, растроганные родители разошлись по домам. А выпускники танцевали, в другом зале для них накрыли столы, даже шампанское было в этот день позволено! И опять танцевали. Весь вечер не отходил Вадим от Аси, даже если она вальсировала с другим, он замирал в одиночестве, не желая прикасаться ни к кому другому. Он только сейчас был сражен осознанием, что влюблен в нее безумно, безоговорочно, на всю оставшуюся жизнь. Вот уже и Ася никому не отвечает, или танцует с Вадимом, или вдвоем стоят, разговаривают, смеются. И опять шелестит вокруг них: "Какая красивая пара! Вот счастливые..."
Пошли по школе бродить, вспоминать, как она, новенькая, пришла в девятый класс, и будто бы он сразу в нее влюбился. Ася недоверчиво, но и ликующе смеется, а он сердится: «Ну, почему ты мне не веришь? Правда – правда, в тебя нельзя не влюбиться!» И вдруг неловко целует ее, попав не в губы, а куда-то в щеку возле носа. Ася двумя руками ласково и бережно поправляет его, и теперь они целуются в губы, долгим-долгим поцелуем. Переводят дыхание – и снова тянутся друг к другу, и руки оплетают тела. И уже все происходит без мысли, неосознанно, на уровне осязания, нет ни звуков внешнего мира, ни каких других его признаков, только они – один в другом без остатка, с единственной боязнью, что эта… моя часть… вдруг отстранится. Нет, она тоже также чувствует, она уже не может быть отдельной, обособленной, это даже страшно подумать, вообразить.
Вдруг Вадим кидается к двери и проверенным способом закрывает ее ножкой стула. Ася стоит с лицом отрешенным, глаза закрыты, она ждет, когда ее, покинутую, вернут к жизни поцелуем, когда она снова почувствует эти нежные, взволнованные, неловкие и жадные прикосновения. Вот он! Жизнь моя, счастье мое… Она это говорит? Или только думает? Нет, это он бормочет между поцелуями.
Выпускники шумной толпой высыпают из школы, они до самого утра будут будоражить город песнями, смехом, гитарами и танцами прямо на площади. А город будет снисходительно усмехаться сквозь сон: « Выпускники…Июнь… Счастливая пора!»
Ася, как и все ее подружки, придет домой под самое утро, с заполошно счастливым лицом и залегшими под сияющими глазами легкими тенями. Сбросит свое волшебное платье и уснет сразу, мать со стаканом молока не успеет подойти к ее кровати, а дочь уже блаженно раскинулась, спит! Дора Владимировна всматривается в ее похудевшее лицо, розовое и счастливое, вздрогнув, вдруг все понимает и тихо уходит на кухню - плакать.
В этом маленьком северном городке, расположенном на шестидесятой параллели, в июне всех сводят с ума белые ночи, светлые, как дни, звонкие от пения птиц, заполошные от восклицаний и шепота влюбленных. Вадим и Ася почти не расстаются. Дора Владимировна смотрит на этот внезапно возникший роман молча: а что тут сделаешь, что скажешь? Наконец, Вадим уезжает: в университете начинаются вступительные экзамены. Ася никуда не едет, поговорив с мамой, она решила год-другой поработать, а потом уж, может быть, поступать на отделение легкой промышленности.
Говорила – а думала о другом. О том важном, самом важном сейчас в ее жизни, говорить с мамой было страшно. Но Дора Владимировна была хорошей матерью, она и сама все прекрасно поняла: кажется, Ася сама будет мамой? Ася покраснела и наклонила голову. А Вадим знает? Ася отвернулась и отрицательно покачала головой. Ну, и ничего страшного, узнает – будет рад.
Дора обняла свою маленькую, погладила по голове, в конце концов, ей через месяц исполняется восемнадцать. И потом – то, что случилось, уже случилось. О чем тут говорить? Так вопрос о работе и учебе отпал сам собой.
Вадим приехал радостный и гордый: поступил в Уральский университет! Студент! Асина новость его оглушила, но он не сплоховал: «Аська, родная, вот здорово! Да успеешь еще, выучишься… ни о чем не думай, не волнуйся, будем по очереди с сыном заниматься, ты – пока он младенчик, а я – когда он в школу пойдет!»
Они расписались, мама даже небольшую вечеринку для друзей устроила. Родители Вадима сидели напряженно, поджав губы. У сына жизнь только начинается, рано ему жениться. А тут еще какие-то намеки на детей, это уж вовсе ни к чему. Дора поняла, что с этой стороны участия ждать не приходится. Поехала на разведку в областной центр, где был университет Вадима. В Доме мод ее еще помнили, когда-то, до своего замужества, она здесь блистала с первыми своими работами. Большой должности не предлагали, но место нашлось. Пообещали и насчет жилья похлопотать.
Так она и на работу пристроилась, и в ЖСК купила однушку, вбухав все свои сбережения - на большее рассчитывать не приходилось. Переехали налегке, а вскоре и контейнер с вещами пришел. Начали обустраиваться: маме кушетку на кухне примостили, молодоженам - раздвижной диван в комнате. Жалко было дочку бросать в таком состоянии, но Дора собрала волю в кулак и объявила: прежде чем приступать к работе, она воспользуется положенными и оплаченными ей школьными каникулами, съездит на юг. Пусть молодые притираются друг к другу без помех.
Семейная модель сложилась, как и следовало ожидать: авторитарный муж с перспективами и завышенными ожиданиями, и нежно любящая жена, которая понимала, что на стипендию они не проживут.
Ася взялась за изготовление шляпок и цветов, все для того же Дома мод. Когда мама вернулась, там только и разговоров было, что про Асины таланты! Дора впряглась в работу, втайне радуясь уже тому, что декретный отпуск у Аси будет оплаченным, и рабочее место за ней сохранится. Так все и было! В советское время чаще всего, отгуляв, отстрадав полтора месяца декретного отпуска, женщины выходили на работу. А тут, слава богу, можно была работать на дому, без отрыва от младенца. Орущее это чудо занимало Асю без остатка, днем и ночью. В паузах, когда маленький спал, она и творила свои цветы и шляпки. Между Домом мод и художницей, как челнок, сновала Дора. Она и сама работала, и Асю поддерживала. Когда могла, ночевала у новых подруг, стараясь больше давать воли молодым. Однако, спасти положение ей не удавалось. Вадим все больше отдалялся от подурневшей во время беременности жены, измотанной и орущим младенцем, и работой. Все старо, как мир! Год за годом пролетели быстро, студент получил диплом, Ася родила второго сынишку, а папа объявил, что поступает в аспирантуру.
Да, Ася сильно изменилась. Но внутренний стержень у нее никуда не делся, не согнулся. Она выслушала мужа и сказала то, что давно уже надо было сказать:
- Вадим, а ты не думаешь, что мне тяжело кормить троих мужиков, ты не видишь, что я живу, не разгибаясь?
- Асенька, так я могу тебе помочь, - ухмыльнувшись самым бессовестным образом, парировал Вадим. - Я готов уйти, одним ртом будет меньше.
Она долгим взглядом посмотрела на него, как ни странно, оказалась к этому готова. Женская чуткость давно ей подсказала, что муж отдалился за годы ее беременностей, скучает и раздражается дома, случалось, и не ночует, ссылаясь на то, что заниматься в таком бедламе невозможно. Где занимался? Ася была такой же гордячкой, что и ее мать, не в их правилах было выяснять отношения. Вот и теперь она, покачав на руках малыша, потихоньку уложила его в кроватку. Да, у них уже стояла двухэтажная детская кроватка, на верхнем этаже спал старший, внизу - малыш... Уложила, повернулась к Вадиму и только тогда выговорила:
- Вещи сам соберешь? И поторопись с разводом, мне будут нужны алименты. С любого твоего заработка.
Так Вадим сконфуженно понял, что ему придется как-то делать то, о чем он до сих пор не заботился: обеспечивать детей. Подумать только, как красиво и бурно всё начиналось, как тихо и безобразно всё кончилось. Что безобразно - он все-таки осознавал. Ася больше никаких укоризненных слов не произносила. Знала, что есть Вадиму к кому пойти. О чем тут говорить? Уходя - уходи.
Когда звякнули в коридоре брошенные на тумбочку ключи, хлопнула дверь, она отошла от окна, с каменным сердцем стала подбирать какие-то брошенные тряпки. Стала закрывать опустевший шкаф - и увидела в его проеме свое волшебное платьице. Потянула бездумно к себе, прижала к лицу и расплакалась. Так было больно, так одиноко, так страшно, такая безнадега и страх за себя и за малышей! Рыдания сотрясали ее, оглушили до беспамятства, и Ася не сразу услышала, что Антошка проснулся и, услышав ее плач, тоже разорался. Вот еще, не хватало ребенка испугать! Она кинулась к малышу, на ходу торопливо вытирая заплаканное лицо все тем же платьем, подхватила орущего младенца, прижала к себе, начала утешать, срывающимся голосом что-то бессмысленное и ласковое напевать-наговаривать:
- А-а-а, Тошенька, моя ягодка, тихо-тихо, мама с тобой, мама вот она, а-а-а, все у нас хорошо, скоро за Васяткой в садик пойдем, погуляем...
Понемногу утих малыш, успокоилась и сама Ася, заботы не давали ей погружаться в отчаяние. Она гремела на кухне кастрюльками, заливала в бутылочку кашку...
И вдруг в дверь постучали. С Антошкой на руках она кинулась открывать, не зная, что и думать: неужели - опомнился?
Дверь распахнулась, и она увидела отца. Своего отца. Похудевшего, загоревшего до черноты, почти не узнаваемого. Но уж она-то его всегда узнает! Ахнула, он кинулся к ней, неловко, боясь прижать маленького, обнял свою Асеньку. Она тоже изменилась до неузнаваемости, но в этой округлившейся, повзрослевшей молодой женщине и он не мог не узнать свою доченьку.
Они сидели на кухоньке, сумбурно и бессвязно говорили:
- Да не мог я тогда ничего сообщить, думал, быстро вернусь, а там попал в такой переплет... Не надо об этом тебе знать! Так ты говоришь, у тебя уже двое? Аська, какая же ты молодец!
- Да уж, молодец, утонула тут в горшках и пеленках, но, сказать честно, я и правда с ними стала совсем другой, мысли, восторги, страхи - все вокруг них! Пап, я - счастливая, никогда бы не поверила, что можно быть такой счастливой, при том, что ни одной ночи спокойно не спала, как они появились!
- А твой-то где? Помогает, любит мальчишек? Да что я спрашиваю, как их можно не любить! Когда тебе был годик, Дора мне доверила, наконец, купать тебя, так я прямо задыхался от тревоги и счастья, как бы что-нибудь не повредить тебе...
- Пап, он ушел. Сегодня. Вот прямо перед твоим приходом. Так совпало.
- Ася, детка, ничего больше не говори, потом, потом... Смотри, маленький как на меня косится, я для него, небось, страхолюдина. Сейчас, умоюсь, руки помою, куртку сброшу, дашь подержать?
Уже из распахнутой двери в ванную она услышала, что отец спросил про маму. Оказалось, он был в Доме мод, там ему дали этот адрес, молодой художник вызвался его проводить. Парень этот сказал ему, что Дора Владимировна уехала с показом в столицу, вернется через неделю. Отец вышел с полотенцем в руках и еще раз переспросил:
- Как она, не болеет? Наверное, прокляла меня, бог весть, что подумала?
- Пап, а она мне ничего и не говорила. Я думала ты в командировке, а потом все так завертелось...
Аське было стыдно признаться, что с этой своей бестолковой любовью она совсем не подумала, что твориться с мамой, куда запропастился отец. Пять лет! Подумать только - пять лет пролетело!