6.
Время белых ночей ещё не пришло, день уходил быстро, и когда он открыл глаза, за окном было темно. Неужели он проспал весь день? Конечно, предыдущая ночь была слишком короткой, но он привык засиживаться за работой до поздней ночи, обычно это не ломало графика дня, и проспать до вечера было аномалией. И не было тяжести долгого сна, будто он спал не больше часа. Включив свет (ноги подгибались, как если-бы он действительно лежал очень долго), он глянул на свои старые потёртые наручные часы, не поверил глазам, потряс рукой и приложил часы к уху. Они исправно отсчитывали мгновения, секундная стрелка судорожно перепрыгивала деления секунд. Было всего одиннадцать часов дня. Но почему темнота за окном? Может быть нагрянула ранняя весенняя гроза, и небо затянуто плотным одеялом чёрных туч? Подойдя к окну, он нагнулся над листьями неведомого цветка, намереваясь разглядеть творящееся снаружи, но там была ночь. Глубокая чёрная ночь, ущелье улицы, где внизу шевелился покров теней, по улице двигался сплошной поток людей, в полной тишине люди шли, как живая река, мерно двигались руки, подошвы ботинок шуршали по брусчатке, и в этом шествии не было объяснения и осмысленности...
Он вдруг ощутил присутствие своего таинственного спутника, тоже напрочь лишённого смысла, и вот это действо за окном явно было связано с ним. Чёрный человек, как тень, преследующая своего хозяина. Необъяснимое воплощение тёмной стороны души, всего, что порабощает, и с чем невозможно справиться. Конечно, ему были знакомы классические образы этого явления. Ворон Эдгара По, Чёрный человек Есенина, Голем Майринка, Человек без лица Бестера. Но своего чёрного человека он не боялся, его это не трогало. Только неожиданные появления действовали на нервы, как ночной скрип половых досок в пустой квартире, где заведомого не было никого, кроме него, как вдруг бросившаяся под ноги тень пролетевшей птицы в ясный день, или неожиданно вырвавшийся сзади автомобиль, приближения которого не слышишь, задумавшись неизвестно о чём... Его кошмар не был кошмаром, но был надоевшей загадкой, которую не хотелось разгадывать, если-бы не постоянная, зудевшая мысль - что ему надо? Ведь у любого явления должна быть причина, должен быть смысл, как у любого явления, соотносящегося с человеком. Для этого надо это явление осмыслить. А для того, чтобы осмыслить, нужны какие-то определяющие точки, мотивы, связи, взаимодействия. Здесь не было ничего. Он просто появлялся, чтобы исчезнуть и снова явиться в любое мгновение. И эти явления не определялись поступками, или мыслями, или побуждениями - им не было причины. Как внезапное и нестерпимое ощущения зуда где-то на теле, куда невозможно дотянуться рукой. Или чувство чужого взгляда. Постоянное нестерпимое ощущение присутствия кого-то рядом, невозможность остаться наедине с собой, это угнетало и вызывало ощущение некого наказания за проступок.
Фантом воспринимался, как условность, управляющая нашей судьбой, не подвластный нам фактор, существующий за гранью реальности. Выдвигаемые им категории не подлежали выбору, мы можем только слепо подчиняться, принимая их неизбежность, или-же взывать к Богу в мольбе о помощи. Мы можем пытаться как-то отсрочить неизбежное, тратя ресурсы, время, здоровье, и отступить, теряя веру и надежду... Это не имеет никакого значения. Что в силах человека - только следовать предназначению, сознавая, что может быть гораздо хуже, и наши старания могут приблизить это худшее. Это судьба... Сказочная, придуманная для себя жизнь, и кем-то придуманная, ненужная реальность, мешающая жить.
И только Лидия спасала его от этого вторжения в личное пространство. Лидия сама была его личным пространством, которое само отгораживалось от всего, что пыталось вторгнуться, нарушить, поломать, взорвать... Она была сейфом, который открывался только для него, и код к замку был в его душе, недоступный никакому самому опытному взломщику.
Вот только сейчас он был совершенно один, в незнакомом месте, открытый любому воздействию, без всякой защиты, без какой-либо точки отсчёта реальности, отталкиваясь от которой можно выстроить свой привычный мир... Но фантасмагорическое действие в придуманной за окном ночи было совершенно лишено целесообразности, просто ночной кошмар. Конечно! Мысль пришла в голову и осветила темноту за окном. Он спал!
7.
Наконец, он проснулся. Нужно было продолжать жить. За то время, что он пребывал во сне, погода изменилась, надвинулась привычная хмурость неба, и это успокаивало ; в Вечном Городе весёлый солнечный свет превращал действительность в недействительность, делал происходящее сказочно неправдоподобным, как оазис в раскалённой пустыне. Заказав обед в номер на два часа (Спящий Глеб, одним глазом смотрящий круглосуточный новостной канал, молча кивнул.), он вышел на ступени и оглянулся на обе стороны улицы, будто ожидая, что из-за ближайшего угла вновь, как во сне, хлынет вдоль ущелья чёрная, молчащая река зачарованных людей (Или это были только тени?). Для начала он хотел просто пройтись по району, послушать разговоры толпы, составить общее впечатление. Конечно, ему были знакомы сводки от местной администрации, но кто полагается на официальную статистику? Тем более ему нужно было положение не в промышленности, или торговле, где можно найти точные цифры в документации, а такая шаткая вещь, как инфраструктура, где количество не всегда показывает истинное положение вещей, а зачастую прикрывает хищения, бюрократство, демонстрирует показное рвение чиновников, но не отражает удовлетворённость жителей услугами официальных служб.
Город жил своими ежедневными заботами, совершались привычные дела, доведённые до ритуала, звучали в миллионный раз одни и те-же фразы, проходились изученные до трещины в асфальте маршруты, и в транспорте человек обегал взглядом лица пассажиров, опускал глаза, встретившись взглядом с каждый день виденными лицами. На остановках, перед информационными стендами, у прилавков магазинов произносились ежедневные глубокомысленные сентенции. Люди постоянно менялись, отслужив свой срок, и уходили в никуда, на их место становились повзрослевшие дети, исполняющие те-же правила, проходящие те-же маршруты, произносящие те-же фразы. Ничто не менялось в городе. Появлялись новые рекламные плакаты, просто одно цветовое пятно сменялось другим, где-то за пределами очерченного круга происходили важные дела, никак не касающиеся горожан, не имеющие значения в этой жизни. Где-то в другом мире сменялись правительства, менялись лозунги и враги, враги становились друзьями, и им надо было помогать. Строились военные базы, газопроводы, продавались территории. Постоянно нависала угроза войны, потом она размывалась и забывалась.
Обходя толпу, он улавливал обрывки обычных разговоров, жалоб, язвительных замечаний, потом, отойдя на несколько метров, доставал из кармана блокнотик и делал записи, чтобы потом определить тенденции настроений, претензий, желаний и потребностей. Расспрашивать людей было бесполезно, у каждого свои больные места, проблемы, родственники и здоровье. Люди говорят только о том, что болит здесь и сейчас, это для них самое важное. Время летело рывками, которые вдруг складывались в часы...
В продуктовых рядах, блуждая в стеклянных лабиринтах витрин, заваленных упаковками заграничных деликатесов с яркими наклейками ничего не говорящих названий, он почувствовал голод и, машинально отмечая в блокнотике наиболее привлекательные для покупателей витрины, уже стал выискивать места, где не только продают и покупают, но и кормят. Попутно он слушал и доносящиеся обрывки разговоров, всё это он знал, и записывать здесь ничего не надо было. Всё дорожает, а доходы падают - это он слышал уже лет сорок. Эта "новость" не вызывала уже ни раздражения, ни неприятия, люди привыкают ко всему. Но один разговор почему-то задержал его внимание, он даже остановился, изображая глубокое размышление. Разговаривали две женщины неопределённого возраста за планкой, когда 10-15 лет не имеют значения. Говорила одна, вторая внимательно слушала, кивала и думала о своих бедах :
- Ему стукнуло шестьдесят восемь. Я говорила ему ещё когда началась эта заваруха с пенсиями - "Давай выберем надёжную компанию и будем откладывать!". А этот маразматик смеялся, мол, на наш век хватит! И вот потерял место, из-за формальной ошибки! Конечно, в его возрасте это возможно, мозги уже не те, что двадцать лет назад... Судиться с хозяином? Это даже не смешно. И сидит теперь без работы и пенсии. А у меня - всего двенадцать, и это ещё хорошо, у других меньше! Шесть квартплаты, и на шесть живём вдвоём. А посмотри, что творится, килограмм мяса стал восемь стоить. Нет, в одиночку сейчас не проживёшь, надо держаться друг друга... Мой-то и курить бросил, а на что? Ждём конца, а ведь многие и этого себе позволить не могут!
Его отвлёк запах съестного и, заглянув в тупичок, он увидел вкусную вывеску, изображающую толстощёкую физиономию, жующую сардельку. Рядом с физиономией почему-то была изображена рука, держащая кружку пенного напитка, и надпись : "И вот, заходим, живое мясо!"
Он подумал, заколебавшись, но есть хотелось, и он зашёл, презрев людоедское приглашение. Здесь был тот-же многоголосый неразборчивый шум, что и рядах, только люди не шли, вытягивая шеи, а жевали, запивая из кружек, отмахиваясь от назойливых насекомых, и он привычно отметил отсутствие санитарного контроля, но записывать не стал, зная, что в таких заведениях что-то записывающие люди вызывают пристальное внимание и негативную реакцию. У проходящего разносчика он взял блюдо с овощами и сарделькой, кружку пива, пристроился за углом длинного узкого стола и стал сосредоточенно жевать.
Сзади кто-то произнёс возмущённым голосом : - "Инетчик конкретный!", и он инстинктивно обернулся, о чём тут-же пожалел, присутствующие с безразличным видом жевали салат, сосиски, запивали из кружек, никто не ругался, всё было благопристойно... Отвернувшись, он возвратился к своей капусте. Конечно, он знал значение вырвавшихся у кого-то слов. Он даже помнил, как ещё в школе с друзьями нерешительно осваивал сетевой сёрфинг и начала программирования, как погружался в очарование всеведущего блогинга, хотя уже тогда отчётливо было видно, что многие сайты имеют строго направленную начинку, а блоги явно срежиссированы и нацелены на рекламу и зарабатывание денег в ущерб объективности. И всё это было тщательно деполитизировано. А потом интерес к инету стал быстро падать, популярные личности на поверку оказывались мошенниками, завязанными в финансовых аферах, и всемирные сети в сознании общества превратились в клоаку экономики, лишённые всякого культурного смысла. "Инетчик" стало заборным ругательством, сами сети официально подвергались критике, обструкциям, ограничивались в информационном и правовом пространстве. Был принят ряд законов, вполне двусмысленных, но явно направленных на усиление национальной идеологии, прошло несколько показательных процессов с показательными результатами, и всемирные сети стали местечковыми средствами коммуникации торговых корпораций и рупорами региональной политики. От самодеятельных блогов отворачивались с презрением и подозрениями в мотивах мошеннических и преступных. Связи с ними тщательно прослеживались надзорными организациями государственных ведомств, и такие граждане ставились на особый учёт, попадая в категорию ненадёжных и склонных к нарушению законности.
Доев рагу, он вытер салфеткой руки, облегчённо вздохнул и прислушался к желудку. Изжога намечалась, но пока не беспокоила, он сделал последний глоток из кружки с безалкогольным пивом и не спеша вышел из заведения. Глаза тут-же стали слипаться, материал для резюме был собран в достаточном количестве, можно было вернуться в отель Спящего Глеба, пообедать уже основательно, и составить предварительные тезисы. И отдохнуть. Такой возможности - дневного сна - у него не было уже давно, и хотелось дать телу и нервам возможность воспользоваться случаем.