Они лежали в одной большой шкатулке и были немного похоже друг на друга. Одни из них были круглые, блестящие, с двумя дырочками на спинке. Другие имели четыре дырочки. А у некоторых дырочек не было, а была ножка из металла или пластмассы. Одни молча гордились своим происхождением, а другие все порывались рассказать о своей долгой жизни, полной приключений.
Они лежали тихо, и лишь изредка, когда шкатулку задевали, они терлись друг о друга и извинялись за причиненное неудобство соседним пуговицам.
И вот однажды, кто-то вытащил шкатулку из шкафа и поставил на край стола. Кот, до этого тихо дремавший на подушке, решил изучить новый объект и запрыгнул на стол. Шкатулка покачнулась и свалилась на мягкий палас, высыпав все свое содержимое.
Пуговицы собрали и поместили обратно в свое прежнее темное жилище. Некоторые из них начали ворчать, что так и не успели взглянуть на белый свет, другие сетовали на то, что руки, поднимавшие их с пола, были липкие и холодные.
Поворчали, поворчали, потерлись спинками друг о друга и, заняв удобную позицию, притихли… но не все.
- Как жаль, что нельзя вернуться обратно туда, на свет.
- А что там такого интересного? – спросила большая темная пуговица.
- Ах! Какая у меня была жизнь! Это сейчас я побледнела, а раньше я была розового цвета и жила на шелковой блузке. Мою ножку обвивала тоненькая ниточка моего цвета. Как нежно пахло от меня сиренью, как бережно хозяйка продевала меня в петельку. А потом меня прижимали к другим пуговицам, от которых исходил запах табака, но этот запах меня пьянил. Хозяйка часто клала свои ладони на грудь незнакомцу, чуть отталкивала его и от смущения начинала меня теребить. Я боялась, что ниточка не выдержит, и я окажусь в траве или в пыли тротуара. А мне так нравилось гулять и под солнцем, и под луной.
- Мне кажется, ты и сейчас пахнешь сиренью, - заметила маленькая беленькая пуговица. – А вот я когда-то пахла молоком. Я жила на атласном бюстгальтере.
- Это когда это на лифчиках были пуговицы? Я что-то такого не припомню.
Лямочки, «косточки», застежки…ну а пуговицы? Бред! Я много лет была на платье хозяйки и никаких таких пуговиц не припомню, - проворчала зеленая в горошек пуговица.
- О! Это было почти двадцати лет назад. И бюстгальтер был такой необычный: внутри он был из хлопчатобумажной ткани, а сверху атласный. А чашечку и петельку держала я. Нежные руки хозяйки вынимали меня из петельки, чашечка спадала, и к груди прикладывали малыша. Он чмокал губами, прижимался к материнскому телу, а я ждала своего часа. Женщина сцеживала остатки молока, возвращала меня на место и я дивно пахла молоком и малышом. Как было это давно…- пуговица вздохнула и замолчала.
- А ты, что молчишь? Ты такая большая, наверно много повидала, расскажи, - попросила пуговица похожая на сердечко.
- А рассказывать нечего. Срезали с кусочка драпа, и бросила сюда. С меня еще фабричный запах краски не выветрился. Вот только лежать мне стало неудобно, словно кто-то держит меня, - Большая темная пуговица попыталась раздвинуть другие пуговицы, но на нее заворчали и она затихла.
- Лежу здесь, тускнею, а ведь я не пуговица, я жемчужина и мое место в глубоких водах океана, - заговорила соседняя пуговица.
- Да какая ты жемчужина, такая же пластмасса, только перламутром покрыта – тихо проворчала самая старая пуговица, срезанная когда-то со шляпки с вуалью.
- Что бы вы понимали. Я – жемчужина, я самая редкая и праздничная. Когда-то я жила на воздушном свадебном платье. Нас было целая дюжина. Мы были украшением платья, но счастье было всего лишь мигом. Однажды к нам прикоснулись руки, шершавые, неуклюжие. Несколько моих сестер освободили из петелек, а я не хотела отпускать свою петельку. Тогда меня рванули, и я покатилась куда-то далеко, в темноту и пыль.
- А как ты здесь оказалась? – поинтересовалась пуговица сердечком.
- Ремонт делали, обои снимали и меня нашли у плинтуса. Подняли, смахнули пыль, поцеловали, что-то сказали про свадебное платье, которое дано уже было продано, а я, как воспоминание о счастливых минутах осталась. «На счастье» - сказала тогда хозяйка и положила меня сюда. Правда, лежать стало не очень удобно.
- А я за свою жизнь столько запахов впитала. Я жила на манжете мужской рубашки. Сильные руки меня вынимали из прорези петли, закатывали рукава, и я работала вместе с хозяином. В те времена я пахла краской, деревом, обойным клеем, соляркой, бензином… сейчас я не и не вспомню всех запахов. Несколько раз я отрывалась со своего насиженного места, но меня пришивали, и я возвращалась на рукав.
- Ты такая трудяга, теперь я понимаю, откуда у тебя щербинка на боку и торчащие нитки из дырочек, - совсем тихо проговорила пуговица-жемчужина.
- Как там теперь без нас? Сейчас все больше замки, липучки, а про нас словно забыли. Кому мы нужны?
- Что вы, что вы, - затараторила медная пуговица со звездочкой на спинке. Я помню, как нас высыпал на ковер малыш и играл с нами. Его пальчики были мяконькие, тепленькие. Он всегда смеялся, когда мы раскатывались по полу. Потом он катал нас на маленькой грузовой машинке, иногда пытался прятать нас в рот, но хозяйка быстро собирала нас и убирала шкатулку подальше от малыша. Хорошо жили.
- Хорошо, - подтвердила старая пуговица со шляпки.
Пуговицы затихли, каждый думал о своем и не хотел своим шуршанием нарушать счастливые воспоминания соседних пуговиц.
Но вот в один из осенних дней кто-то подошел к шкатулке, откинул резную крышку и высыпал содержимое на стол.
Женские пальцы потянулись к большой темной пуговице с четырьмя дырочками на спинке.
- Дорогой, смотри, они слиплись. Пуговица от твоего пальто и моя «жемчужина»
- Это та, с твоего свадебного платья, которую, я от смущения и неопытности не смог расстегнуть?
- Да, та самая. На счастье. Сохранилась, - женщина разъединила пуговицы, обтерла «жемчужину» краем фартука и бережно положила в шкатулку.
- Двадцать лет прошло.
Хозяйка взяла черные нитки, иголку и стала пришивать на пальто темную пуговицу.
– На счастье, - прошептала она и подала пальто своему мужчине.
Большая новая пуговица была рада, теперь и у нее будет своя история.