Как-то раз, пасмурным и туманным днём на исходе осени мне позвонила Надежда. Она долгое время была другом нашей семьи, и не потому, что работала детским врачом на нашем участке, а по причине того, что нам было хорошо вдвоём. Мы вместе встречали праздники, если она не уезжала в деревню к маме, коротали за чашкой чая бесконечные осенние и зимние вечера, ходили по магазинам.
Надежда была старше меня тринадцатью годами, но выглядела так, словно разница в возрасте в её сторону составляла года три-четыре. Её поведение, привычки, манера одеваться тоже соответствовали более молодому возрасту, чем паспортный. Единственное, в чём постоянно ощущался груз прожитых лет, было странное прошлое доктора Нади, о котором она больше молчала, чем говорила.
Мне, например, было неясно, почему все её однокурсницы, с коими она водила дружбу на протяжении долгих лет после института, были младше неё года на два-три. Она никогда не рассказывала, почему не пошла в институт сразу после школы, хотя уверяла, что в медицинском училище не училась и поступила с первой попытки. Где она была всё это время? Не могла определиться с выбором и работала? Её похитили и держали в рабстве? Отбывала срок в колонии? На все вопросы она отшучивалась, либо пыталась сбить с мысли и запутать собеседника. Загадочность была её вторым именем.
Ещё я не знала и не понимала, откуда у моей подруги взялась её маленькая квартирка. То есть, я знала, конечно, что ей это жильё «дали», но даже в далёкие советские времена никто не раздавал жильё просто так. Его могло выделить какое-то ведомство, и я ни разу не слышала, чтобы человеку дали бесплатное жильё от городской поликлиники. В лучшем случае могли оплачивать съём жилья.
Получить отдельное жильё врач вполне мог в сельской местности, от правления колхоза, например, а в городе – разве что построить кооператив за свои кровные. Однако дом Надежды не был кооперативным. Он представлял собой бывшее общежитие на задворках городка. Такое даже окраиной язык не поворачивается назвать, именно какие-то задворки.
Когда-то, уже после заселение Надежды, это общежитие реконструировали, переделав двадцатиметровые комнаты в отдельные квартирки с крошечными санузлами, но фактически без кухонь. Плита и стол стояли у Нади прямо в прихожей. Кухонной раковины не было, и посуда мылась в ванной, но даже такое жильё никогда не раздавалось государством направо и налево.
Я спрашивала Надю, кто и когда ей предоставил жилплощадь. Она, похохатывая, отвечала, что это было давно. Ежу понятно, что давно! Кто бы ей дал его в наши непростые недо-капиталистические времена? Но кто выдал? Какое ведомство? Нет, это была не поликлиника, уверяла Надя. «Аль ты глуха? – Купила петуха». Так и не призналась.
Оставалось только догадываться. Возможно, до поликлиники Надежда работала где-то ещё, например, в детской колонии или туберкулёзном диспансере, где жильё предоставлялось обычно сразу, и это чаще всего было именно общежитие. Мог похлопотать за неё и некий могущественный покровитель. Загадка. Куда ни глянь, кругом загадка.
По причине маленькой жилплощади Надежда крайне редко приглашала кого-либо к себе в гости. К ней иногда приезжали институтские подруги, но те не спрашивали разрешения, и вообще, бывшие однокурсницы – это святое, а мы – так, массовка.
При этом Надя очень любила рассказывать, как она любит гостей, но квартирка, мол, не позволяет собирать всех, кого она хочет. Непонятно только, зачем сразу собирать толпу, а не приглашать подруг по одной-по две, но это же Надя! Что с ней вообще понятно?
Спустя некоторое время со дня нашего с Надюшей знакомства участковым врачам и медсёстрам повысили зарплату, и она смогла, приватизировав и продав свою квартирку и получив ссуду, купить нормальную двушку в приличном месте. Ссуда была взята на десять лет, но выплачена в рекордно короткие сроки. Как? Загадка! Очередная загадка, но не это главное. Вселившись в новое жильё и обустроившись, Надя приглашала гостей не намного чаще, чем до этого. Видимо, привыкла, бедняжка, за долгие годы жизни в недо-квартирке ходить в гости исключительно сама. Или нет?
Долгое время непонятно так же было, почему эта красивая, умная, активная женщина с весёлой хитрецой в прекрасных карих глазах одна. У неё не было ни мужа, ни детей, а только красивая белая кошка Чернушка. Это кошачье имя подсказало Надежде её великолепное чувство юмора. Однако кошки кошками, работа работой (именно на неё Надя любила ссылаться, объясняя своё многолетнее одиночество), а с личной-то жизнью почему так?
Однажды в порыве откровенности Надежда рассказала о своём крайне неудачном замужестве, случившемся где-то между двадцатью пятью и тридцатью годами. Муж оказался самым настоящим моральным садистом, и Надя решила с ним развестись. Развода он ей не дал, и она попросту сбежала, бросив при этом почти все свои вещи. Это было странно, ибо Надюша была дамой прижимистой. Она даже звонила по сотовому, всегда используя только тариф Еврейский.
Не знаете такого? Ну, как же! Это делается так: звонишь кому-то, даёшь несколько звонков и отключаешься. Обеспокоенный абонент начинает тебе перезванивать, и разговор происходит уже не за твой, а за его счёт. Надя владела этой техникой в совершенстве! Она вообще любила и умела экономить свои денежки, поэтому меня больше всего и удивило в её расставании с мужем то, что она побросала почти всё своё добро. Видимо, там уже на самом деле пора было уносить ноги.
После побега Надежда переехала в наш городок, находившийся довольно далеко от её родных мест, и с тех пор, уже более двадцати лет жила одна.
Я давно заметила, что Надежда откровенно боится мужчин. В этом было что-то зловещее. Спокойно общаться она могла с ними только на деловой и приятельской, даже не дружеской, и, уж тем более, не любовной волне. Так вот, по-приятельски, она общалась, например, с моим мужем. У них были похожие политические взгляды, и оба они были большими любителями обсудить городские новости и оплату коммунальных услуг. Лично мне эти темы чужды, и мы с Надей трепались чаще всего о косметике, тряпках, прочитанных книгах и, конечно же, обсуждали философские вопросы бытия, куда без них!
В тот день, о котором я повествую, трубку городского телефона (была ещё в то время такая штука) снял мой муж. Я быстро поняла, что звонит Надежда (С работы, разумеется, дабы не платить за звонок!), сделала страшные глаза и замахала руками. Муж понял, что я не хочу подходить и изрёк:
- Её нет, она уехала к матери.
Ага, к чёртовой. Всё же, семнадцать лет, прожитые бок о бок, не проходят даром. Люди волей-неволей начинают понимать друг друга.
Дальше между Надей и Андреем завязался очень интересный разговор. Я стояла рядом и всё слушала.
- Андрюш, - защебетала Надежда, - а вам картошка нужна? Хорошая картошка, деревенская!
- Ну-у… - протянул муж, косясь на меня. Я сразу заподозрила неладное, но мне было интересно, к чему она ведёт. Это неясное «ну-у» Надежда, видимо, приняла за согласие или что-то близкое к тому.
- В деревне, где живёт моя мама, продаётся отличная картошка! Экологически чистая! И недорого. Давай ты отвезёшь меня туда в следующие выходные, а на обратном пути закупишься.
Я снова сделала страшные глаза и замахала руками. Муж и на этот раз всё понял правильно.
- Извини, Надя, я не смогу. У меня машина сейчас в ремонте.
Это была почти правда. То есть насчёт нашей машины – правда абсолютная. Она и впрямь до конца следующей недели находилась в ремонте, но на это время мужу на работе выдали служебный автомобиль, и на нём он мог вполне себе феноменально сгонять в деревню к Надиной матери, если бы не мои страшные глаза и выразительные жесты.
- Жа-а-а-аль! – Пропела Надя и попрощалась, пообещав перезвонить на следующей неделе. Вот радость-то какая! Буду ждать с нетерпением. Как останусь дома одна, ни за что не подойду теперь к городскому телефону!
Попрощавшись с моей загадочной подругой, муж уставился на меня в ожидании объяснений. То есть, почему я не захотела с ней разговаривать, он прекрасно знал и без меня. Сам на днях кричал своим командирским басом: «Чтоб её духу здесь не было! Ишь, повадилась!»
Муж мой богатырским сложением не отличается, хотя вполне себе крепок и по-своему даже спортивен, но голосище мать-природа ему подарила ого-го какой! Мне всегда безумно нравились богатые оттенки его переливчатого голоса: от бархатного, рокочущего баритона, когда он говорит мне, какая я классная, и как он меня любит, до командирского баса, когда сердится или отдаёт приказания на работе. А когда он рассказывает сказку ребёнку или просто повествует о чём-то, это вообще отдельная песня! Любой, даже самый капризный ребёнок под его голос успокаивается и засыпает, а взрослые испытывают блаженное умиротворение, слушая истории Андрея. Правда, он обычно немногословен, поэтому не могу сказать, что наслаждаюсь звучанием его волшебного голоса часто.
Вот и теперь он ничего не говорил, выжидательно глядя на меня. Ему было неясно, почему его всегда такая запасливая жена вдруг взяла, да и отказалась от мешка дешёвой и качественной деревенской картошки. Приревновать к Наде – ну, никак не могла, к кому угодно, только не к ней.
Тогда что это? Гормональные скачки в связи с пятым месяцем беременности? Простая человеческая вредность? Все эти вопросы так и светились на его выразительном древнеримском лице.
- Андрей, её мать живёт в А-ской области, - просто сообщила я, и круглые глаза моего мужа чуть было и впрямь не стали квадратными.
Дело в том, что эта замечательная область с её песками, резким и жарким климатом, солончаками и ветрами-суховеями (Необычайно картофельный край, не правда ли?) находится даже не по соседству с нашей, а через одну большую область от нас к югу. Мать её живёт не в благополучном районном центре как, например, родители моего мужа в соседней области, а в какой-то жуткой глуши.
Надя завела весь этот разговор про картошку не потому, что она такая добрая или, спаси бог, заботливая, нет. Просто в эту самую глушь не ходит никакой общественный транспорт. Добираясь своим ходом, Надежда едет сперва на поезде, потом на автобусе, а в завершение пути ловит на трассе попутку. Здорово, правда? Удивляюсь, как её до сих пор ещё никуда не завезли.
Я, по правде сказать, не знаю ни названия населённого пункта (мне не сочли нужным его сообщить), ни поезда, ни автобуса, на которых моя подруга добирается до маминого дома почти каждые выходные и праздники. При этом я неплохо знаю наш регион, и могу сказать, что по самым скромным оценкам ехать туда на машине пришлось бы не менее восьми часов, если не все десять-двенадцать.
Самое то, что нужно для мужика, который всю неделю вкалывает на заводе от зари до зари – провести в выходные часиков шестнадцать-двадцать за рулём, ночевать неизвестно где, вымотаться как собака и всё ради мешка мелкой, дрянной картошки, ибо другая в тех краях не растёт. Достанется эта дрянь ему даже не в качестве подарка, а её ещё надо будет купить, предварительно оплатив расходы на бензин туда и обратно.
Зато дорогая Наденька съездит домой задарма и привезёт оттуда для себя сумочку бесплатных продуктов, да ещё и денег ей мама насуёт полон карман, как это всегда бывает. Мамочка, несмотря на почтенный возраст, держит неслабое хозяйство и имеет с него приличный доход. Сила, крепость и предприимчивость этой весьма пожилой мадам, конечно, восхищают, но мы-то здесь при чём?
Выслушивая все эти мои соображения, муж осуждающе качал головой. Его тоже необыкновенно впечатлила многоходовка милой Наденьки, но самое смешное, что это всё она пыталась провернуть после того, что уже натворила в начале прошедшей недели.
А произошло следующее.
Я тогда уже не работала от слова нигде, так уж получилось. Однажды мне до жути надоела моя последняя бумажная работа. В какой-то момент показалось даже, что я очутилась в какой-то пыльной бумажной яме, а сверху на меня продолжают и продолжают сыпаться нескончаемым дождём проклятые, никому не нужные бумажки. Бумажная могила, одним словом.
В тот год мне предстояло завершить второе высшее образование, и я надеялась найти себе работу по новой специальности психолога, и мне даже показалось, что нашла. На новом рабочем месте я, как мне сказали, успешно прошла все собеседования, и начальница велела мне прийти в понедельник с трудовой книжкой, что я и сделала, уволившись со старой работы.
При моём появлении в понедельник с трудовой книжкой на новой работе все начали смущённо отводить глаза и что-то мямлить. Оказавшись в кабинете вышеупомянутой начальственной дамы, я услышала откровенное признание в том, что новая сотрудница им не нужна, потому что старая передумала увольняться и забрала заявление.
Я не сильно расстроилась, потому что эта работа располагалась очень далеко от дома и не была пределом моих мечтаний в истинном смысле. К тому же, мы решили тем летом съездить всей семьёй на море, а лето как раз было в разгаре. Озаботиться поисками работы я решила ближе к осени, но судьба распорядилась иначе.
С моря в тот год я вернулась с массой самых приятных и ярких впечатлений, целой сумкой сувениров и… как выяснилось три недели спустя – свеженькой беременностью! И что прикажете делать? Идти обманывать потенциального работодателя ради смешной зарплаты и декретных копеек, навлекая на себя проклятья? Мы с мужем решили, что в этом нет никакой необходимости. Зарабатывал он достаточно, чтобы обеспечить семью, а пособия по рождению ребёнка и его содержанию в первые полтора года мне и без того полагались от государства в полном объёме.
Той осенью я наслаждалась жизнью в двойном смысле этого слова, потому что жила сама, и жизнь неспешно зарождалась во мне. Я вела хозяйство, занималась с дочкой уроками и живописью, а ещё готовилась к госникам и диплому, защита которого должна была состояться в конце декабря.
Надежда к тому времени уже давненько не показывалась у нас в гостях. С тех самых пор, когда она в мае просила помочь ей написать реферат по уходу за ребёнком, заболевшим ОРВИ. В качестве материала для написания этого реферата доктор Надя принесла тогда книжку… 1951 года издания! Я не врач, но меня многое в той книжке тогда порадовало. Особенно совет высмаркивать сопли ребёнка в старые тряпочки, кои затем рекомендовалось сжигать в печи.
Мы нашли тогда дополнительный материал в Интернете и моих книжных запасах (Да, у меня было довольно много медицинской литературы, при случае расскажу, откуда!), и с заданием вполне себе неплохо справились.
Теперь, в конце осени, Надежда пришла в гости с тортиком, конфетками, милыми разговорами и просьбой помочь ей заполнить «одну таблицу» в электронном виде, которая нужна была для её аттестации. Медики вечно проходят какие-то курсы повышения, аттестации, сдают квалификационные экзамены. Я всегда сочувствовала Надежде, что ей помимо сложной и не всегда приятной работы приходится ещё и постоянно учиться.
Друзьям надо помогать, и я согласилась помочь заполнить эту несчастную таблицу. Надя уверила, что ей всего лишь надо будет включить компьютер, всё остальное она сделает сама.
- Ты умеешь пользоваться компьютером? – Удивилась я.
Не забывайте, что в те сравнительно недалёкие времена, а именно, в конце нулевых годов, не все владели компьютерной грамотностью. Ещё в мае Надя была в этом ни бум-бум, как я помнила по тому весёлому реферату.
- Да, нас научили летом на курсах, - небрежно ответствовала Надежда.
Я за неё порадовалась. Наивная! Лучше бы насторожилась.
Мы договорились, что Надя со своими материалами придёт в понедельник с утра, и она явилась прямо к восьми часам, как штык! Хорошо, что я в это время уже обычно не сплю. Как раз только что отправила мужа и дочку на работу и в школу, а сама собиралась позавтракать. Как вежливая хозяйка, пригласила подругу разделить со мной завтрак, но она ответила, что успела позавтракать дома.
- Марин, ты включи мне компьютер и занимайся своими делами, я сама всё там сделаю, - завела она знакомую уже песню.
- Он включён, Надюш, - ответила я. – Можешь приступать к работе.
Надя подошла к компьютеру и посмотрела на него так, словно это была невиданная инопланетная штуковина.
- Ка-а-кой у вас стра-а-анный компью-у-утер, - протянула она, и в этот момент я уже заподозрила неладное. – У нас на курсах не такие были.
- Да они разные бывают, - ответила я, – но работают все примерно одинаково.
- А куда флеш-карту сувать? – Поинтересовалась Надежда.
Я показала порт для флешки и отправилась на кухню завтракать.
Дойти до своей кухни я снова не успела, и не потому, что у нас была такая огромная квартира, и кухня располагалась далеко. Двухкомнатная квартирка наша была маленькая, неполные сорок метров общей площади. Просто Надя принялась звать меня уже через несколько секунд, потому что флешка не пожелала вставляться. Правильно, я бы тоже на её месте не пожелала, потому что «сували» её всё же не туда, вдобавок, её нужно было повернуть правильной стороной.
Я вставила флешку куда надо, открыла нужный файл и… И это называется «одна табличка»?! Файл содержал шестьдесят с лишним страниц. Это была чья-то квалификационная работа с множеством таблиц, диаграмм и графиков, в которые нужно было вставить другие данные, с Надиного участка.
Текстовую часть работы полагалось слегка изменить. Так, самую малость, чтобы она была о том же самом, но другими словами. Другие слова, конечно же, следовало ещё подобрать и расставить в предложениях в ином порядке, чтобы не было плагиата. Некоторые предложения было бы неплохо поменять местами. Что-то выбросить, а что-то вставить. Заменить по ходу работы название чужой медицинской организации на свою. Начать и кончить, в общем.
Я посочувствовала Надежде. Зря. Сочувствовать мне надо было в тот момент себе, потому что, когда я снова отправилась на кухню завтракать, на подходе к ней меня настиг истошный крик Нади:
- Ма-ри-на!
Я бегом побежала обратно. Думала, там случилось что-то страшное. Например, мой задиристый и вредный волнистый попугай вышел из клетки и набросился на мою подругу. Ему, надо сказать, было, за что сводить с ней счёты: три года назад Надя сломала ему крылышко. Она слишком сильно сжала попугая в кулаке, пытаясь, как она объясняла позже «обнять» птичку. Если бы я тогда не закричала дурным голосом при виде этой картины, она задушила бы его.
Попугайчик очень страдал потом дней десять, и летать больше так и не смог. Он прожил после этого случая ещё долгих одиннадцать лет, но мог только спланировать на пол из клетки, а по полу ходил исключительно пешком. Он мог незаметно выбраться из клетки, подойти сзади и вцепиться в ногу. Это была одна из любимейших его забав. Ещё он любил рассказывать, какой он классный и просто имитировать человеческую речь, не выделяя в ней отдельных слов. Прикольная была птичка. Надеюсь, он сейчас в своём птичьем раю.
Услышав крик Надежды, я мысленно чертыхнулась и побежала обратно в комнату. Там было всё без изменений. Попугай катался у себя в клетке на качельках, фиалки цвели, книги стояли на полках, а в компьютере призывно светилась та самая чужая квалификационная работа. Я вопросительно посмотрела на Надю.
- Что мне дальше делать? – Спросила Надежда, глядя на меня своими карими с ленинской хитрецой глазами.
- Выставляй курсор в таблицу и работай, - ответила я без всякой задней мысли и без ленинской хитрецы во взгляде.
- А что это такое? – Поинтересовалась Надя.
- Где? – Не поняла я.
- Что такое курсор? – Спросила тётя доктор тоном, каким обычно она разговаривала с капризными, бестолковыми детьми.
Замысловато выругавшись, я села за компьютер в специальное кресло. Надежда примостилась на стульчике рядом. Надо говорить, кто занялся Надиной работой?
Сначала мы вместо старых данных вставили новые. Там ещё пришлось кое-что считать. Надя помогала мне в этом, ловко управляясь с допотопным карманным калькулятором. Потом мы стали переделывать текстовую часть, «пробираясь как в туман», если перефразировать классика, от введенья к заключенью. День, между тем, шёл своим чередом.
Пришла из школы моя дочь-пятиклассница. Вежливо поздоровалась. Сама разогрела себе обед. Сама сделала уроки в зале на полу, потому что её письменный стол оказался занят нашими царственными персонами. Потом она, спросив разрешения, отправилась во двор на детскую площадку. За ней уже несколько раз заходили друзья, такие же десятилетние архаровцы. Дружила моя дочь в ту пору в основном с мальчишками, с девочками как-то не складывалось. Так совпало, что почти все девочки её возраста в нашем дворе отличались весьма взрослыми интересами, которые абсолютно не перекликались с Веркиными.
День упрямо клонился к вечеру. За увлекательнейшей Надиной квалификационной работой я незаметно потеряла счёт времени, и забылось как-то, что девица моя давненько уже гуляет, а про то, что я не завтракала и не обедала, уже даже не вспоминалось. Вспомнилось о наличии у меня ребёнка младшего подросткового возраста, когда за быстро темнеющим окном начали раздаваться один за другим взрывы непонятного происхождения.
Я побежала на балкон и, высунувшись с него, увидела, как моя Верка в окружении своих друзей-мальчишек носится вокруг костра, а в нём что-то непрерывно взрывается и взрывается. Все участники огненного шоу радостно вопили, и было в этом что-то древнее, дикарское, завораживающее. Я уставилась на них с балкона, не в силах как-то отреагировать на происходящее. Из ступора меня вывел писклявый голос Надежды:
- Ма-ри-на! Ну, ты там скоро? У нас ещё полно работы! – Требовательно окликала она меня, нерадивую.
Мне очень понравилось словосочетание «у нас». «А у нас в квартире газ, а у вас?» Браво, Надя, браво! Не устаю тобою восхищаться!
- Верка-а-а-а-а! – Завопила я на весь двор. – Вы что там делаете, засранцы?
- Ничё, мам! Мы играем! – Радостно завопила дочь мне в ответ.
- Мы играем, тёть Марин! – Подхватил её ближайший друг Даник.
- Играем! – Это уже Тёмыч.
- Здрасьте, тёть Марин! – Это уже вступил Диман.
Мелькание костра в темноте, хор детских голосов, вскинувшиеся в приветственных жестах мальчишеские руки, призывный писк Надежды из соседней комнаты… Всё поплыло перед моими глазами, и голова закружилась в каком-то древнем воинском танце. Я вцепилась в перила балкончика так, что побелели ногти, сделала над собой нечеловеческое усилие, и мне всё же удалось взять себя в руки и не потерять упрямо ускользающее сознание.
- Верка! – Гаркнула я не своим голосом на весь двор. – Вы с ума сошли? Быстро затушите костёр и по домам!
- Ну, ма-а-а-ам!.. – Заныла маленькая разбойница.
- Я кому сказала? – Использовала я последний, самый веский аргумент.
Костёр уже и сам почти прогорел. В нём уже давно ничего не взрывалось, и участники праздника детства, что-то разочарованно бубня, принялись деловито затаптывать остатки пламени. Примерно через десять минут моя разрумянившаяся, но жутко чумазая красавица показалась в проёме двери. У меня не было сил что-то ей высказывать. Пообещав пристукнуть её потом, как время будет, я снова уставилась в проклятую квалификационную работу.
Муж вернулся домой в девятом часу вечера, потому как у них в тот день проходил телемост с германскими коллегами, а европейское время отстаёт от нашего на два часа. Он вусмерть наговорился по-немецки и по-английски, благо неплохо знал эти языки и обходился на тот момент без переводчиков, был бледен, голоден и едва держался на ногах. Надя на тот момент уже ушла довольная, унося выполненную работу. Увидев моё зелёное лицо, Андрей почему-то сразу заподозрил неладное.
- Что с тобой? – Выдохнул он испуганно. Его собственную усталость как рукой сняло, так он испугался за меня и за малыша.
В ответ я разрыдалась. Со мной такое бывает. Во-первых, я могу расплакаться от сильной усталости. Во-вторых, приступ безудержного плача может случиться, когда после попадания в некую жизненную передрягу кто-то неожиданно проявляет искреннюю заботу обо мне. Увидев мои слёзы, муж тоже позеленел и обхватил меня за плечи:
- Что случилось? Может, вызвать скорую?
- Нет, благодарю, - выдавила я. – От меня только что ушёл врач!
Эта дурацкая шутка (Хотя в чём шутка-то, если Надя и вправду доктор?) чуть не довела мужа до помешательства. Наконец, я собралась с силами и сквозь смех напополам со слезами выдала ему от начала и до конца историю о том, как провела этот день. Муж молча кинулся к плите, потом к холодильнику, меча на стол всё подряд, дабы накормить меня. Попутно он кричал своим великолепным командирским басом:
- Как в восемь утра? Как с восьми до восьми? Как весь день не ела? Ты и так плохо набираешь вес! А если ты заморишь ребёнка? А если бы стало плохо тебе самой? Чтобы духу этой Нади здесь не было! Ишь, повадилась!
Я сидела на табурете в кухне, наслаждаясь теплом, покоем и громовым басом супруга.
Из комнаты время от времени, как кукушка из часов, выглядывала Верка, кивая папиным словам и демонстрируя кулачок с большим пальцем вверх. Да, мол, папа, так её, эту тёть Надьку! Я решила, что про вечерние танцы у костра мужу лучше не рассказывать, по крайней мере, сейчас.
Сейчас лучше пусть он расскажет, как прошёл его день. Я буду слушать его бархатный, переливчатый баритон, наслаждаться свежезаваренным чаем, теплом и тиканьем ходиков над своей бедовой головой. После ужина мы займёмся ещё чем-нибудь, например, Веркиным воспитанием. Или ладно уж, чёрт с ним, с воспитанием этим? Она у нас и так вроде неплохой человек.
Надежда звонила мне потом с работы пару раз перед Новым годом, предлагала встретиться «попить чайку». У нас, разумеется. К ней-то идти незачем. Я разговаривала холодно и неохотно. Общение наше было надолго прервано.
Когда срок моей беременности подходил к семи месяцам, меня направили в детскую поликлинику, чтобы там отметили меня как будущую маму. Я отправилась в кабинет Надежды, но на её месте вели приём сразу два врача – пожилая докторша с редкой, плохо прокрашенной шевелюрой, и молоденькая девушка-врач. Ни одна из них, как вы уже поняли, Надеждой не являлась, и быть ею не могла. Я спросила, где Надежда Алексеевна. Мне поведали, что она больше здесь не работает, перешла в другую поликлинику сразу после удачной аттестации.
- Конечно, там ведь нет частного сектора! – Произнесла пожилая докторша с обидой в голосе. – Из-за него наши участки здесь такие огромные!
Что ж, узнаю милого друга Наденьку. Это вполне в её духе.
После Нового года Надежда больше не звонила, и мы не общались с ней целых три года. Меня терзала обида. Я не могла понять, почему надо было врать про «одну» табличку, про то, что умеешь работать на компьютере и сделаешь всю работу сама. Неужели я когда-нибудь отказывала ей в помощи?
Сделать ту работу я могла бы вообще без участия Нади, спокойно, не спеша, дня за три. Эти три были у нас! Ведь она явилась с просьбой в четверг, а пришла с заданием только в понедельник. И, наконец, как можно было после того, что она учудила, ещё и пытаться надуть нас с поездкой к чёрту на кулички за паршивой картошкой? Неужели от нормальной человеческой дружбы со мной и моей семьёй Надежде было бы меньше приятных бонусов, чем от такой неуклюжей лжи, приведшей в итоге к разрыву отношений?
Меньше, чем через два года после того приснопамятного понедельника, мы купили квартиру побольше и переехали в неё. Дом оказался в ведении той поликлиники, где работала Надежда теперь. Однажды, отправившись на плановый осмотр с маленьким сыном, я её там повстречала.
Обиды поугасли, события трёхлетней давности померкли, и мы с удовольствием проговорили в коридоре минут пятнадцать. После Надежда навещала нас в нашем новом жилище, но долго прожить нам там суждено не было: муж выпросил зачем-то назначение в Подмосковье, и мы отправились туда, на свою голову, всей семьёй.
Во время тех нечастых, можно сказать, прощальных визитов Нади она рассказала много интересного о своём детстве. Оказывается, желание схитрить, обмануть, получить желаемое любыми средствами преследовало мою подругу с тех пор, как она себя помнит. За это она нередко была ругана, а иногда и порота матерью, пристыжена учителями, одноклассниками и соседями. Из-за этой своей склонности ей нередко приходилось терпеть пространные нотации отца на тему честности и убегать от кипящей из-за её проделок ярости брата.
Откуда это взялось в маленькой деревенской девочке, которой вроде бы полагалось быть простой и бесхитростной – неизвестно. Главное, что эта черта, безусловно, смягчённая возрастом и воспитанием, осталась с ней на всю жизнь, и счастья, как мы видим, своей обладательнице не принесла.
На прощанье я подарила Надежде все свои фиалки, до коих мы с ней обе были большие охотницы. Во времена оны мы всё время хвастали друг перед другом новыми сортами и приобретениями, обменивались розетками и листиками редких фиалок. На новом месте я тоже вскоре обзавелась фиалками, и теперь, глядя на них, нередко вспоминаю Надю. Плохое и нелепое в основном забылось. В памяти остался её весёлый смех, хитрые искорки в красивых карих глазах и изящная рука, протягивающая мне пучок листиков новой, редкой фиалки.