Разговаривать ни с кем не хотелось. И непонятно, чего хотелось. Чтобы не было пустоты в душе — вот чего.Ведущая в бархатном платье бархатным голосом приносит извинения: вместо оратории Гайдна нам предлагают концерт для трубы эстонского композитора. Название слегка ошеломило: «Паломничество
в Иерусалим».
Музыкант держался так, словно нет ничего дерзкого в перестройке храма под филармонию, более того — под куполами удобнее всего исполнять этот концерт. Музыка рассказывала о чем-то нездешнем,неведомом, но не совсем чужом. Поэтому я вздохнула и подумала, что возможно и у меня будет паломничество в Иерусалим, если
вдруг разбогатею.
Через год я — представьте! — действительно разбогатела: приняла святое Крещение! Я еще совсем мало знала, очень мало понимала в вопросах веры, но просто почувствовала, как заполнилась душа удивительно хорошими ощущениями, незнамо откуда идущей радостью. Когда-то, много лет назад, мы с десятилетним
сыном ходили по залам огромного музея, рассматривали картины, изображающие сцены из жизни Христа,Его муки, Распятие. Я поясняла сыну содержание, стараясь вызвать глубокую симпатию к Иисусу Христу,но заключала свои рассказы (пусть с неохотой, в силу долга советского журналиста) предупреждением:«Но это легенда». Язык не поворачивался, но я это произносила. Теперь очень стыдно. Но какое же
счастье хотя бы в сорок лет узнать: это не легенда.Христос две тысячи лет назад действительно ходил по нашей Земле, и сейчас Он с нами.
Наверное, ни у одного миллионера так быстро не растет состояние. Очень скоро мое богатство удесятерилось: я получила опыт Исповеди, встретила духовного отца, открыла для себя святоотеческую литературу. Русские классики — уж, извините, — «переехали» на верхний этаж книжного стеллажа, а на средних полках, всегда под рукой, поселились книги святителя Игнатия Брянчанинова и праведного Иоанна Кронштадтского.Тогда же я познакомилась с двумя будущими игумениями. Это сейчас они игумении, а в 1992 году это были простые, предельно скромные, мягкоголосые де
вушки с необычайно светлыми лицами. Быт их в зарождающемся монастыре на севере Урала я назову крайне аскетичным. Точнее было бы вспомнить слово бедность: выцветший платочек, старое пальтишко.На столах в трапезной — шаром покати. Само здание,где они жили, еще не отремонтировано, не закрашена грязь после колонистов. Хрупкие, необычайно молчаливые, но совсем не грустные, порхали девушки по се-
рым коридорам. Сосредоточенность лиц показывала целеустремленность и отвагу. И я догадалась, что они тут не просто витают, они летят в своем Ноевом ковчеге к пока неведомой мне цели. У одной из девушек,Тани, я спросила, хотела ли бы она побывать в Иерусалиме?
Она ответила очень серьезно:
— Лучший Иерусалим — твое чистое сердце.
Ох и задумалась я, услышав ответ.
Продолжение следует