Пролинник

               

Александр Полубедов

(На фото - главный герой повести)

     ПРОЛИННИК (повесть)

     1. ЛЁТНАЯ КУРТКА

     В душе и за окном пробуждался апрель – самое начало нового сезона весенних надежд и ожиданий крайне переменчивого военного счастья. Знать бы, как оно выглядит?
     Саша Пролинник, двадцатичетырёхлетний старший лейтенант, оценивающе посмотрел в окно на мокрые тротуары с подтаявшими закраинами льда и колышущиеся на ветру голые ветви берёз в скверике. Зябковато. А в далёком от Ленинградского военного округа Донбассе сейчас уже солнышко начинает припекать, помогая утаптывать тропки вдоль заборов родного шахтёрского городка.
     В здешних же умеренных широтах пока не забалуешь. Надо бы куртку набросить. Пора идти на обед в лётную офицерскую столовую. Соседа по комнате не было – ещё не вернулся из командировки. Пролинник надел его кожаную лётную куртку и вышел из гарнизонной гостиницы. Своей такой куртки у него не было. Александр служил сменным руководителем системы посадки на аэродроме, а значит, не летал. Наземному штурману полагалась инженерно-техническая куртка. Тоже добротная вещь, но какой же авиатор откажет себе в удовольствии хотя бы ненадолго ощутить себя лётчиком?
     В Ворошиловградском высшем военном авиационном училище штурманов, которое он закончил тремя годами ранее, многие курсанты рады были бы вступить в орлиное племя, но медицинская комиссия строга. Здоровье должно быть отменное. Да ещё необходимо пройти профессиональный отбор. Мало быть просто здоровым парнем, надо уметь соображать в состоянии физического переутомления в опасных ситуациях. Спинным мозгом и тем, что пониже, почувствовать критическую точку, дальше которой – нельзя. Это особый природный дар – сочетание смелости и осторожности. Впрочем, такими качествами он обладал вполне. Знал свои возможности и границы их применения. В лётчики не прошёл по зрению. В очкариках не состоял, видел нормально, стрелял метко, но окулист определил нечто, подходящее под запрет. Ну и ладно. Не в лётчики, так в штурманы. Не оставаться же со шпаной.
     Родной район ему достался «хулиганский». Отсидевшие воры организовывали шайки, в которые вовлекали местную молодёжь. Дрались между собой, избивали и грабили пьяных шахтёров в день получки. Могли и зарезать в запале, добывая деньги любым способом. На Пролинника у них имелись свои перспективные виды. Хороший кулачный боец любой шайке нужен, но Александр не собирался связывать свою судьбу с уголовниками. А ведь ещё требовалось соблюдать неписаный кодекс чести: чтобы не прослыть, так сказать, испугавшимся, он должен был вечером приходить на танцы – именно туда, где шпана кучковалась. Александр демонстративно появлялся там и дрался, если приставали. Парнем он был крепким, на карманные расходы деньги зарабатывал вместе с друзьями разгрузкой вагонов.
     Вскоре подошла пора школьных выпускных, а затем и вступительных училищных экзаменов. Когда он приехал в первый курсантский отпуск, шпана уже попритихла: вожаки пошли по очередной ходке, а «бакланов» отправили обживать иные колонии.
     Александру же предстояло освоить профессию офицера боевого управления. Это штурман, дежурящий на наземном пункте управления. Он находится у индикатора кругового обзора, на который подаётся информация о воздушной обстановке от радиолокационной станции (РЛС). Круглый индикатор расчерчен от центра к окружности радиусами на 360 градусов. Центральная точка круга соответствует месту расположения РЛС, а летящие самолёты, которые она видит, отображаются на экране метками-чёрточками. Офицер боевого управления следит за воздушной обстановкой, наводит самолёты на воздушные и наземные цели, а также не допускает опасного сближения летательных аппаратов.
     В полку Пролинник отвечал за управление полётами самолётов в ближней зоне пилотирования и на посадочном курсе. Чтобы такие задачи выполнять, на его рабочем месте не один, а четыре индикатора установлены. На индикаторе кругового обзора всё небо с самолётами видно в зоне его ответственности. По второму индикатору надо следить, точно ли по курсу самолёт заходит на посадку. По третьему – как самолёт на посадку снижается по линии глиссады. На четвёртом видны самолёты и за пределами ближней зоны, чтобы он представлял общую картину. Для безопасного управления ему надо знать расположение всех зон пилотирования, их границы по длине, ширине и высоте, а также позывные всех лётчиков, с которыми ведёт радиообмен. Ещё нужно внимательно следить за полётами всех самолётов по маршрутам, знать выполняемые лётчиками упражнения и задачи, контролировать курс и глиссаду самолёта на посадке и своевременно подсказывать пилоту об отклонениях, не забывать включать фотокамеру объективного контроля, помогать руководителю полётов своевременной информацией об изменении воздушной и наземной обстановки, выполнять ещё множество разных обязанностей, тоже требующих твёрдых профессиональных знаний, уверенных навыков, точного глазомера, правильного распределения внимания, хорошей памяти и быстрой сообразительности.
     Если коротко, то он должен был всё делать вовремя, чтобы лётчики выполняли полётные задания, не мешая друг другу в воздухе и на земле. В зоне его ответственности до 15–20 самолётов летали в несколько эшелонов по высоте, образуя этажерку. Каждая смена полётов – словно сеанс одновременной игры в шахматы на нескольких десятках летающих досок. Работёнка напряжённая и очень ответственная. Опасные ситуации возникали нередко, но Александру удавалось успешно их «разруливать», за что регулярно получал благодарности от командования и имел репутацию отлично подготовленного специалиста.
     Сегодня полётов нет, они спланированы на завтра, а пока – обед, один из элементов распорядка дня, выполняемых в войсках без напоминания и с неподдельным рвением. Что же касается куртки, то лётчик-сосед такую временную экспроприацию поощрял, втайне гордясь своим привилегированным статусом.
     Конечно, носить её положено в комплекте с лётным обмундированием, но Пролинника такое нарушение формы одежды совершенно не смущало. На возможные претензии по этому поводу, от кого бы они не исходили, он никогда не оправдывался и ничего не объяснял, думая про себя: «Да делайте, что хотите!» Он же лётчикам летать помогает, даже руководит ими в полёте, а тут с какой-то курткой пристают! Некоторая скидка могла быть допущена разве что в отношении командира полка в знак уважения к его личностным качествам и занимаемой должности. Командир же на мелочи не разменивался, из-за куртки придираться не стал бы. К слову, встретить командира полка именно в это время в том месте Пролинник не предполагал.
     Штурманский расчёт оказался точен, командира полка он там действительно не встретил, но недалеко от входа в столовую стоял генерал с голубыми лампасами на брюках, начальник одной из служб военно-воздушных сил округа. Генерал недавно прилетел в гарнизон и уже отобедал. На нём тоже была кожаная лётная куртка, не положенная ему по должности. Увидев молодого офицера с явным нарушением формы одежды и не зная его звания, так как, в отличие от сухопутных войск, на лётных и технических куртках ВВС погоны не носят, генерал остановил Пролинника законным вопросом:
– Кто ви ест? – произнёс он с южным акцентом, как в известном анекдоте: «сол и фасол пишутся с мягким знаком, а тарелька – без!», и ткнул указательным пальцем в грудь Александра.
– Старший лейтенант Петров, – спокойно и ровно ответил Пролинник, назвавшись чужим именем. Генерал понял, что не дождётся от него подхода с отданием чести и повинным рапортом. Присутствующие поблизости офицеры, в предчувствии драмы, перестали ковыряться в зубах послеобеденными спичками и обратили взоры на «гладиаторов».
– Ви ест х.., а не офицер! – гневно воскликнул генерал.
– Что? – всмотрелся в него Пролинник. – Да пошёл ты сам ...!
     Пролинник двинулся в его сторону, с явным намерением не уступать и выдал многоэтажную тираду с матюками. От неслыханной дерзости блюститель чужой дисциплины побледнел, пошатнулся назад и съехал спиной вниз по берёзе, глухо шмякнувшись задом на непросохший газон. В кронах деревьев вспорхнули перепуганные галки. Тишина… Заходить в столовую Пролиннику расхотелось. Не мешкая, он вернулся в гостиницу и стал обдумывать нежданно свалившуюся на него проблему: «Я сделал то, что должен был сделать в этой ситуации. Никому не позволю обзывать себя безнаказанно!» Вскоре к нему пришёл посыльный из штаба с вызовом к командиру полка.
     Командир авиационного полка – категория особая. В отличие от командира мотострелкового или танкового полка, не в обиду, а в разъяснение будет сказано, он один из самых опытных лётчиков полка. Девиз лётного командира: «Делай, как я!», а от командиров сухопутных войск часто можно услышать команду: «Делай, как я приказываю!» На лётные командирские должности назначают лучших лётчиков. Авиационное звено или эскадрилью в небо ведут, соответственно, командир звена или командир эскадрильи. Такова специфика лётной работы. Командир летит впереди, в воздухе уточняет обстановку и ставит задачи своим соколам. В пехоте командир управляет боем с командного пункта и отправляет в атаку батальоны и роты, наблюдая сзади за их действиями. Там так и должно быть, чтобы не потерять управления боем. Такова общевойсковая специфика.
     В полёте некогда обращаться по воинскому званию и спрашивать на это разрешение как на земле. В небе в экипаже самолёта принято короткое и ёмкое обращение: «Командир!» Не щёлкнешь лихо каблуками, с разворотом, отвечая на приказание: «Есть!» В экипаже у каждого на борту своё место, свои обязанности и общая для всех судьба. А рискуют они собой на каждых полётах. Поэтому командир своих лётчиков ценит и воспитывает, сознавая, что каждый лётчик – индивидуальный экземпляр, и за каждого с него, командира, спросится. С небес эти лётные нормы общения переносятся на землю, на взаимоотношения лётчиков с инженерами, техниками и прочим наземным составом – всеми теми, кто готовит самолёты к полёту, всесторонне обеспечивает выполнение лётных задач и от кого, в конечном счёте, тоже в немалой степени зависит личное благополучие пилотов. Командир строг без самодурства и требователен без оскорбления подчинённых. А уж если кто «накосячил» – получи и сам на себя обижайся. Не в «Зарницу» играем. От командира во многом зависит жизнь подчинённых.
     Сейчас в руках командира полка оказалась судьба Александра Пролинника.
– Ты сегодня обедать в столовую ходил? – прервав доклад о прибытии, сходу спросил его командир.
– Никак нет, не ходил, – ответил тот.
– Правильно, – лицо командира оставалось строгим. – Вот так всем и говори, если спросят.
     Пролинник согласно кивнул головой.
– А ты знаешь, – продолжил командир, – что со вчерашнего числа находишься на месяц в командировке в Ленинграде?
– Понял, – прояснилось на душе Пролинника.
– Сейчас же получай командировочные у начстроя (помощник начальника штаба по строевой части и кадрам) и сразу же, немедленно, уезжай! Понял?
– Так точно, товарищ полковник! – ответил Александр и вышел из кабинета.
     Сколько ни бодрись, что тебе всё равно как решит начальство, а всё-таки приятно, что обошлось без лишней нервотрёпки.
     А полк гудел! Ведь далеко не каждый офицер поступил бы так же, как Пролинник. Только и было разговоров, что о происшествии возле столовой. Мнение офицеров было единодушно: приезжий начальник виноват в том, что толкнул офицера пальцем в грудь и оскорбил словесно, чем и спровоцировал Пролинника на грубый ответ. Стало быть, получил поделом. Медицинскую помощь пострадавшему оказали, но сдавать Сашку желающих не нашлось. Пролинника в полку уважали за надёжность и порядочность, а «грача» не любили за высокомерие и чванливость. Когда полк был построен для опознания дерзновенного, тот уже пересёк контрольно-пропускной пункт по пути к автобусной остановке.
     На вершинах тополей пристроилась грачиная стая. Нахохлившиеся от холодного ветра птицы взирали на ещё заснеженный лес с огромными серыми валунами, посланцами ледника. «И эти не вовремя прилетели. Тоже, наверное, своего штурмана пороть будут!» – усмехнулся Александр.
     Тем временем потерпевшего убедили, что его обидчик наверняка из состава перелетающих экипажей, благо, что аэродром трассовый. К счастью, в тот день улетело несколько бортов из других военных округов. По описанию генерала, нарушитель дисциплины – высокий, плотный, широколицый, черноволосый, кареглазый, в лётной куртке и фуражке с синим околышем. В авиации таких офицеров немало, ищи его по белу свету!
     Едва Пролинник вернулся из командировки, как ему сразу же вручили отпускной билет и отправили на отдых. А к выходу из отпуска для него были срочно и вне очереди подготовлены документы на замену в Группу советских войск в Германии (ГСВГ)! Чтобы он в этом гарнизоне с тем генералом больше не встречался.
«Так вот оно какое – военное счастье! – улыбнулся Александр. – Уже готов был со службой расстаться, а тут так понесло!»

     2. В ГЕРМАНИИ

     Германия, в представлении советского офицера того времени, была как Палестина для потомков Авраама – страна, где «течёт молоко и мёд». Служить там считалось во всех отношениях привлекательно. Прежде всего – двойная зарплата: пока вы в Германии получаете немецкие марки, на родине на вашу сберкнижку кладут советские рубли. Приятно же? Самооценка повышается! Только вообразите себе: на целых пять лет вы оказываетесь в стране с высоким уровнем организации жизни, при котором не бывает пустых прилавков и разбитых дорог. Вам не придётся снимать квартиру. Жилфонда хватает на всех. В крайнем случае разместят с подселением. Холостому найдётся место в общежитии, которое зовется «Лондоном» во всех наших гарнизонах по Германии (а женское, соответственно, именуется «Парижем»). Это страна-профилакторий! Здесь всегда есть, что купить и чем расплатиться.
Напутствуя вас перед отъездом, бывалые сослуживцы с затаённой грустью будут вспоминать годы, проведённые в Германии, как самое счастливое время своей службы.
– Да что там хорошего-то? – возразит им кто-либо в курилке.
– Хе, чудак. Там люди ЖИВУТ! – будет их ответом.
     Не раз услышите расхожую фразу, что Германия – «Страна дождей, б….й и велосипедов». Оказавшись на месте, вы заметите, что дожди докучают там гораздо меньше, чем в родных краях, потому что после дождя тротуары не превращаются в привычные нам ручьи, а по-прежнему остаются проходимыми для пешеходов. То же относится и к дорогам, которые не становятся руслами рек, от бордюра до бордюра, а быстро освобождаются от воды, стекающей в ливневую канализацию. При этом вода не накапливается возле высоко установленного стока как у нас, а именно стекает в него через решётку.
     По второму пункту вышеуказанной фразы тоже можно оставаться совершенно спокойным. Вероятность вашего личного участия в событии столь ничтожна, что ею можно пренебречь.
     А вот что действительно полезно принять во внимание, так это таможенные правила, касающиеся беспошлинного провоза той же водки – не более одного литра. Ведь её уже ждут ваши будущие сослуживцы, потому что местный аналог под названием «Корн» (Зерновая), заметно уступает нашему продукту. «Пшеничная» или «Экстра» будут самой лучшей весточкой из Союза – так за границей мы называем СССР – и станут украшением стола на «вливании в коллектив».
     Следует знать, что это мероприятие может оказаться роковым для несведущего новичка. Известны случаи, когда заменяемый (тот, кто должен вернуться в Союз), подставлял своего доверчивого пьяного заменщика под начальственный гнев. Например, после затянувшегося застолья, под предлогом знакомства с дамами, которые того не против, подводил конкурента к двери квартиры командира полка, нажимал кнопку звонка, а сам исчезал в темноте подъезда. Любителя приключений в сорок восемь часов выдворяли из страны пребывания, а подлец, оказавшись без замены в этом году, оставался служить до замены следующего года.
     Попасть служить за границу очень непросто, потому что конкуренция высока, ведь никто же не откажется от интересной перспективы. Люди, серьёзно думающие о своём будущем, стремящиеся получше устроить свою жизнь, целенаправленно занимаются поиском нужных связей и даже несут необходимые расходы, чтобы достичь желаемой цели. Таких продуманных военнослужащих, а попросту – «блатных», со знакомствами, в войсках немного. Далеко не каждый офицер обладает такими организаторскими способностями и практическими возможностями в данной сфере.
     В основном же офицеры служат верой-правдой по заведённому в частях распорядку и образу жизни. Они добросовестно тянут служебную лямку, на сторону не смотрят, а о замене могут только мечтать да слушать рассказы сослуживцев, побывавших за рубежом. Их грёзы небезосновательны, потому что группировки советских войск за границей очень многочисленны, а всех военнослужащих оттуда нужно своевременно возвращать во внутренние военные округа. Соответственно, из внутренних округов требуется ежегодно отправлять в Группы войск за границей такое же количество военнослужащих для плановой замены. Так что со временем, с годами, дойдёт очередь почти до каждого офицера.
     Вот только замечено, что из офицеров общей категории, то есть помимо «блатных», раньше всех за границу отправляются вовсе не отличники боевой и политической подготовки, не «надёжа и опора», а так называемые «неудобные» офицеры. Таковыми могут являться, например, любители злоупотребить спиртными напитками, «засветившиеся» прелюбодеи или же чрезмерно принципиальные подчинённые, которые своим командирам-повелителям «дремать в хомуте» не дают.
Либо это не очень дисциплинированные офицеры, от которых можно ожидать дисциплинарных проступков и чрезвычайных происшествий, или недостаточно инициативные и не слишком успешные по службе, а также неперспективные, которые находятся уже на излёте «карьеры». А бывает и так, что по семейным обстоятельствам надо какого-либо военнослужащего отправить служить подальше от своего гарнизона. В общем, это все те подчинённые, которые составляют головную боль командира части.
     В этом случае он сам, как никто другой, заинтересован в том, чтобы организовать замену «неудобного» офицера. Для этого командир части своего вышестоящего окружного начальника неотразимыми аргументами непременно убедит, с кадровиками обо всём договорится, всех, кого надо, задобрит и при этом себя в убытке считать не будет. Командир надеется, что хуже этого «неудобного» офицера ему другого по замене не пришлют. «Ха-ха-ха» – сказала бы ему практика военной службы, если бы умела говорить. Из «загранки» вернутся примерно такие же люди, только вид сбоку, а значит, со своими персональными «тараканами» в голове, не лучше прежних.
     А вот с «хорошим» офицером в части расставаться не спешат. Как знать, кого ещё вместо него из-за границы нелёгкая принесёт? А вдруг вновь приехавший офицер окажется хуже предшественника? Свой-то молодец, здесь его все знают, ценят, уважают, да и привыкли. Поэтому своего отличника командир части старается всеми доступными ему средствами и способами удержать на месте: похвалой, сладкими посулами, поощрениями, улучшением бытовых условий, прочими благами и знаками внимания. Отличнику своевременно или даже досрочно присваивают очередное воинское звание. Его совершенно заслуженно вовремя продвигают по службе. А ещё ему ежегодно обещают замену на следующий год, лишь бы он в этом году здесь послужил. А как сложится дальше, поживём – увидим.
     В любом случае, кто бы из офицеров и по какому бы поводу в этом году ни заменялся – он признанный центр внимания и предмет зависти для всего гарнизона.
– Саня, а ты знаешь, что вторую зарплату скоро могут отменить? В Группе советских войск в Германии уже давно об этом говорят. Может быть, туда и не стоит ехать? Ты подумай! – подскажет удушаемый жабой зависти доброжелатель в тайной надежде, что счастливчик и впрямь откажется. Ну, это уже перебор! Ищи таких дураков перед зеркалом, считая себя первым!
     И вот позади все советы и сборы, отправлен на Запад нехитрый багаж, «качаются», вместе с купе, разговоры про марки, таможню и первый вояж!
Непривычно топорщится клапан левого нагрудного кармана форменной рубашки. В нём – паспорт. Тоже «молоткастый и серпастый», только не красный с золотом (тот сдан навсегда при поступлении в военное училище), а синий с серебром, служебный, выданный на время этой командировки. Женатому офицеру, который в обороне устойчив, – на пять лет, а холостому – на три года, чтобы не успел свихнуться.
     На обороте обложки многозначительная надпись, прибавляющая весу в собственных глазах: «Просьба ко всем гражданским и военным властям СССР и Дружественных Государств пропускать беспрепятственно предъявителя настоящего паспорта, гражданина Союза Советских Социалистических Республик, отправляющегося за границу, и оказывать ему всяческое содействие». Текст продублирован по-французски, на языке международной дипломатии. Статус! И ты, в соответствии с этим статусом, – «Лицо из состава советских войск».
     За окном остаются станции с обелисками, застывшими в заросших сиренью палисадниках. На постаментах обелисков отливают серебром фамилии погибших солдат. Строк отсюда не разобрать, но мы и так знаем эту нашу нескончаемую перепись населения от А до Я. От Абрамова до Яшина, с неизменными Алексеевым, Андреевым, Антоновым, Николаевым, Поповым, Смирновым… Ну и, конечно, с Ивановым, Петровым, Сидоровым – без них История не может обойтись. Наверняка есть в таких списках и фамилии проносящихся сейчас в поездах. Их имена тоже навечно среди тех, кто проложил этот путь на Берлин. Прозрачная вечерняя дымка ковром-самолётом стелется над мелькающими полями, овражками, темнеющими рощицами, закрывая их от взоров, словно перевёрнутая книжная страница, сохраняющая кисточку сирени, вложенную на память. Колёса поезда размеренно-быстро отбивают такт уже начавшейся для тебя новой полосы жизни.
     Утром в Бресте лёгкое волнение. Всё ли в порядке? Пограничный и таможенный контроль пошушукался с проводниками и вот уже у кого-то нашли лишнюю бутылку водки, блок сигарет или батон колбасы. Вот досада. Хоть пей на месте, но дальше не провезти. Правда, пьяного тоже могут с поезда снять. За то, что пьян. После проверки документов и багажа пассажиры выходят на перрон, а вагоны уезжают на «переобувку» – замену колёсных пар с широкой советской колеи на узкую европейскую. За два с половиной часа свободного времени можно посетить Брестскую крепость. Говорят, что до неё недалеко на такси или автобусе. Однако в первый раз суетиться не хочется. С этим успеется: ещё столько отпусков впереди! А сейчас лучше прогуляться по перрону, осмотреть мощное, словно вросшее в землю, здание вокзала.
     Немногим известно, что большая война началась с нападения и на этот объект тоже. В ночь на 22 июня 1941 года с немецкой стороны прибыл товарный поезд с затаившейся штурмовой группой, которая должна была захватить невредимыми все объекты железнодорожной станции Брест. Водокачкой, депо, путевыми стрелками и самим вокзалом фашисты, конечно же, овладели, но с вокзальными подвалами вышла непредвиденная заминка. Там оказали сопротивление сотрудники линейного отделения милиции, железнодорожники и военные, оказавшиеся в ту роковую ночь на вокзале. Конфискованного у предвоенных диверсантов оружия в отделении милиции оказалось достаточно, и окружённые успешно отстреливались, надеясь продержаться до подхода подразделений Красной Армии. Тогда немцы залили подвалы водой. Подвальные окна сделаны ниже уровня асфальта, свет проникает в них через вырезанные в перроне ниши. На седьмой день всё было кончено.
     А Брест, как всегда, – точка входа на Запад. Сюда прибывает поезд Москва–Вюнсдорф, (населённый пункт немного южнее Берлина, место дислокации Главного штаба ГСВГ). Из Бреста же отправляются в Германию и другие поезда. Через Польшу идут они «шнеллер-цугом» друг за другом до Франкфурта-на-Одере, а далее – роспуск веером во все концы ГДР: в Шверин на севере, в Магдебург на западе, в Дрезден на юго-востоке и в Эрфурт на юго-западе, в самый дальний угол.
     Пассажиры этих поездов проходят контроль в здании вокзала, поэтому днём там всегда оживлённо. Офицеры с жёнами, детьми и чемоданами медленно продвигаются к посту досмотра. Известна байка, что однажды внимательный таможенник заметил уголок купюры, высунувшийся из-под погона кителя.
– Нехорошо, товарищ полковник! – контролёр, улыбаясь, похлопал его по плечу и вытащил несколько червонцев. Офицер вспыхнул краской негодования и стыда, повернулся к стоящей за ним жене, с первого взгляда понял, что это её проделки и врезал ей по физиономии. Так и поехала на заднице по кафельному полу обратно в Советский Союз. А он прошёл вперёд на выход к поездам.
     Есть на брестском перроне одно замечательное местечко – книжный киоск. Из-за витринного стекла манят корешки книг, которых в обычных российских книжных магазинах и не выставляют. В союзных республиках это обеспечение было налажено хорошо, потому что Москва о них заботилась, обязывала издавать художественную литературу как на русском, так и на национальных языках. Местным населением тиражи не раскупались, вот и оставалось кое-что для приезжих русских, чему они были очень рады, потому что в РСФСР на книжных полках в изобилии стояли только материалы партийных съездов, пленумов и программа КПСС. На этот киоск нужно было предусматривать некоторый финансовый запасец, здесь при каждом проезде находилось немало интересного.
     Наконец-то «переобутый» поезд мчится по Польше. Первым её признаком в вагоне появляется суетливый поляк в железнодорожной униформе. Он протягивает пассажирам пригоршню затасканных флакончиков с духами «Быть может», потёртые тубы с губной помадой и тушью для ресниц, давненько отчаявшимися повстречаться с губами и ресницами. Вагон качается, руки маркитанта дрожат, косметика падает на пол, полячок лезет под ноги пассажиров, собирая свой товар. На помятом, давно не чищенном пиджачке отсвечивает то ли собачья, то ли кошачья волосня. Говорят, что у них даже профессия такая есть – спекулянт, то есть извлекающий прибыль перепродажей. Так и в паспорте написано.
     В Союзе за подобное привлекают к ответственности с конфискацией имущества, а здесь – пожалуйста! Тоже трудящийся! Однако у Александра пропало желание поговорить с этим коробейником по-польски. Язык он выучил по самоучителю ещё в военном училище. В книжном магазине «Дружба» на полках стояло много детективов на польском. Книжечки компактные, удобные. Такая хорошо умещается во внутренний нагрудный карман курсантской куртки. А язык для нас не сложный, на украинский похож. Общая языковая группа – славянская. Детективы и журналы Александр читал без затруднений, а разговорной практики получить было негде. Да теперь уже, пожалуй, и ни к чему.
     За окном мелькали лоскутные одеяла частных земельных наделов, большие серые амбары и запряжённые в длинные телеги лошади, словно из довоенного кино. В конце лета по этим полям будут на четвереньках передвигаться люди, собирая картошку в плоские плетёные корзины. Местная картинка.
     Для всего служивого люда, вновь направляемого в ГСВГ, первый день пребывания в Германии начинается с прибытия в Вюнсдорф. Не вокзал, а так, небольшая станционная постройка. Поезд ежедневно прибывает в 22-00, а ожидать нужно, стоя на своих двоих до утра. Среди офицеров, вынужденных бодрствовать в крохотном зальчике, Александр сразу же увидел знакомое лицо. Оказалось, это Витя Кулименко, сослуживец по прежнему месту службы. Два года тому назад он заменился в Германию, а сейчас проводил на московском поезде жену с ребёнком и коротал время до утренней электрички.
     Знакомы они были больше по инженерно-технической столовой, в которой не раз оказывались за одним столиком в ожидании щей-борщей. Тогда Витя служил «комсомольцем» в батальоне связи, хотя окончил училище связи и должен бы считать своей долю командира взвода. Однако ему предложили «политрабочую» стезю. Улыбнулось такое вот военное счастье сразу же после выпуска!
     Не довелось Вите принимать разукомплектованные радиостанции на разворованных автомобилях, восстанавливать их на нервах – «чтобы к утру работало!», вставать ни свет ни заря на первую смену полётов или после второй, чтобы успеть на утреннее построение, отвечать за связь с экипажами в воздухе и с вышестоящим штабом на земле, держать дисциплину против солдатской дедовщины и много ещё чего, не располагающего к восторгу, отведать не пришлось. Да и ладно бы. Повезло человеку, пусть живёт и радуется!
     Командиры взводов, такие же выпускники училищ связи, инженеры по эксплуатации связной техники, воспринимали его без укора и, беззлобно посмеиваясь, называли бывшего коллегу «инженером по комсомолу». Учился на инженера, а получился комсомолец. А какие у комсомольского секретаря батальона значимые дела? Да никаких. Провести комсомольское собрание? Даже замполит батальона как-то высказался под настроение: «Ну, с командиров взводов хоть есть за что спросить: и обеспечение полётов на них, и дисциплина, и техника, и в наряды-караулы заступают, занятия проводят. А с моих замполитов рот и «комсомольцев» – за что спросишь? Отругать не за что! Ни за что не отвечают!» Да, такова была эта система.
     На учениях батальон показал себя неплохо. Развернулись, набрали связи, закрыли каналы, приняли радиолокационную обстановку. В общем, сработали. Инженеры-связисты довольны собой, а Витя опять здесь ни при чём – «инженер по комсомолу»! Вот тогда-то и задумал он перейти обратно в связь. Стать командиром взвода радиосвязи согласно диплому об окончании училища. И ведь перешёл-таки, уже в Германии! Куда жена смотрела? Только кликни технарям в авиационном полку, что открылась вакансия замполита, инструктора по комсомолу, парторга или пропагандиста, – от кандидатов отбоя не будет! «Чисто место» пусто не бывает.
     Утром, побрившись в станционном умывальнике безопасной бритвой, распрямляя ладонями заломы на поглаженных ещё в Союзе брюках и кителе, отправился Александр в штаб воздушной армии, чтобы доложить о прибытии и получить предписание к новому месту службы. Кто куда предназначен, уже давно расписано кадровиками в плане замены. Однако при представлении начальству возможны судьбоносные перемены. Вместо дождливого севера (Померания) можно поехать на более комфортный юг (Тюрингия, Саксония), да и в центре неплохо.
– Товарищ полковник, а Мер-зе-бург – это на севере или на юге? – взглянув в предписание и читая название города по слогам, обращается простоватый старший лейтенант к начальнику своей службы.
– А вам, товарищ Бо-ри-сен-ко, не всё ли равно? – досадливо морщится полковник.
– Да у меня ребёнок..., а на севере Германии, говорят, дождливо, – канючит старлей. – Нельзя ли мне распределиться на юг?
– У всех дети. А вы к нам сюда откуда приехали-то?
– Из Пугачёва, Саратовской области.
– Так, может быть, вам сейчас же и вернуться в солнечный Саратов? Там не промокнете.
     А Александр получил предписание в Нору (ударение на первый слог) и помалкивает, дурных вопросов не задаёт. Штурман географию любит и знает, что Нора – это между Веймаром и Эрфуртом, в Тюрингии, на юге! Да он бы и от германского севера не отказался. Есть в армии верное правило: «Ни на что не напрашивайся, ни от чего не отказывайся». Сказал: «Есть!» и пошёл на железнодорожную станцию. Обратился там в информационное окошко, немка быстро расписала ему на бланке номера поездов и время отправления по маршруту. Улыбнуться не забыла. У них так принято. Вагоны в немецких поездах почти такие же, как у нас в электричках, только разделяются на «Для курящих» и «Для некурящих». Купейных и плацкартных с верхними полками и в помине нет. Расстояния небольшие, в течение одного дня страну можно пересечь хоть вдоль, хоть поперёк, хоть по диагонали. Есть мягкие места в купе со стеклянными дверями.
     Пересадка в Галле. Вышел с чемоданами на перрон. Мимо пыхтит с багажом тот самый Борисенко, который географию не любит. У него пересадка на Мерзебург, что совсем недалеко отсюда. А это же средняя полоса ГДР! Только напрасно себе репутацию подпортил. У окон поезда напротив стоят немецкие офицеры с нашивками люфтваффе (германских ВВС). Среди них есть и женщины в такой же форме. Молча смотрят на наших. О чём-то они размышляют?
     Вскоре Александр продолжил знакомство с немецкими железными дорогами и убедился, что главным их достижением можно считать вагонный буфет сети ресторанов железных дорог ГДР «Митропа» (сокращённое от «Миттельойропа» – «центральная Европа»)! Холодное пиво и горячие жареные сосиски с горчицей — что ещё нужно человеку для приятной поездки по незнакомой стране? За окном проплыл Наумбург с махиной средневекового замка на горе. Южнее, на холмах Тюрингии, их сохранилось немало. Пехотный офицер-попутчик рассказывает, что в замках любят останавливаться туристы. Да и сами местные немцы могут там провести выходные с ночёвкой. Вот и конечная станция Веймар. Город Гёте, Шиллера, Баха, но и Гитлера тоже. Полковые казармы, где он служил, всё те же. На высоком холме за городом торчит крематорская труба концлагеря Бухенвальд. С нашего военного городка и с аэродрома открыто просматривается. Такой вот ориентир. Видимость в тумане по ней определяют.
     По службе побывал Пролинник и на некоторых других аэродромах в ГСВГ. Однажды в воздухе сложилась очень опасная ситуация. Поначалу несложная задача вылета всего лишь одного самолёта-разведчика Ил-28 обернулась большой проблемой. Решение на выбор курса взлёта должен был принять руководитель полётами, которым в тот день являлся заместитель командира полка по лётной подготовке. На этом аэродроме обычно летали с основным стартом, а обратным пользовались очень редко. Коварство ситуации скрывалось в том, что ветер был хоть и слабый, до 1 метра в секунду, но для обратного старта. Даже не ветер, а так себе, ветерок. Немного более ноля. Почти штиль. Такой величиной иногда можно и пренебречь. Самолёту же для взлёта нужен встречный ветер, чтобы смогла проявить себя подъёмная сила крыла. Положение осложнялось и высокой температурой воздуха в тридцать градусов. На самолёте помимо контейнеров с аппаратурой на подвесках размещались два дополнительных топливных бака и два блока с неуправляемыми реактивными снарядами.
– С каким курсом полетим? – как бы в шутку поинтересовался руководитель полётов у Пролинника.
– С обратным, – высказал своё мнение Александр как сменный руководитель системы посадки.
     Однако руководитель полётов принял решение взлетать с основным курсом. Ему видней. Он же заместитель по лётной подготовке. Самолёт разогнался, с трудом оторвался от взлётной полосы, начал набирать высоту и вдруг в эфире раздался чистый женский голос: «Борт полсотни семь, отказ левого двигателя». Это включился бортовой речевой информатор. Самолёт перешёл в горизонтальный полёт, а потом и в небольшое снижение. Прямо по курсу находился немецкий город. Срочно требовалось принять решение. Руководитель полётов намертво вцепился в микрофон радиостанции, нажал тангенту и растерялся, не зная, что сказать. Сжимавшие микрофон руки затряслись, а он оказался не в силах дать лётчику нужную команду.
– Баки! Баки пусть сбросит! – крикнул Пролинник руководителю полётов и рванулся к нему. С других рабочих мест группы руководства сейчас невозможно было подать команду, потому что руководитель полётов продолжал судорожно сжимать микрофон, нажимая тангенту и забивая радиоэфир.
     Пролинник склонился к микрофону руководителя полётов и сам подал лётчику требуемую команду. Дополнительные топливные баки улетели в огород к немцу, а облегчённый самолёт стал медленно набирать высоту. Теперь надо было сажать его на полосу. Самолёт выработал часть топлива, чтобы не садиться с полными баками, а также сбросил в карьер блоки с неуправляемыми реактивными снарядами, чтобы уменьшить вес. Посадка произошла благополучно.
     По результатам расследования лётного происшествия действия группы руководства и экипажа были признаны правильными. Руководителя полётов и членов экипажа наградили наручными часами с благодарственной надписью. Пролиннику официально даже спасибо не сказали. Иначе пришлось бы ответить на вопрос, а почему это он, а не руководитель полётами в критический момент дал в эфир команду сбросить баки? Вопрос замяли для ясности. Главное, что люди живы на земле и в воздухе.
     Во всех военных округах служба в рамках одного рода войск примерно одинаковая, поэтому, что о ней говорить? В военных городках вся жизнь офицера – это его служба, стирающая границы между рабочим временем и личным. Жилые дома расположены недалеко от штаба и казарм. Очень удобно. Словно в вашей квартире туалет устроен рядом с кухней. К примеру, где-нибудь в Кызылкумах вечером смотрит офицер телевизор дома, сидя на диване в трусах и тапочках, а через пять минут он уже срочно оказался в штабе или в казарме. Командир части, словно запасливый рыболов, вытащил его, как карася в садке, из родной среды в менее благоприятную служебную. Мог бы на завтра отложить не срочное дело, но в удалённом от цивилизации гарнизончике, среди пустыни, с развлечениями не очень-то. От службы отвлечься человеку не на что, вот и накручивает себя сам, как лебёдка трос на застрявшей в песках машине. А по третьему закону Ньютона всякое действие вызывает противодействие. Приходит новенький посыльный домой за лейтенантом, которого в лицо не знает:
– Скажите, лейтенант Лисин здесь живёт? Его вызывает командир батальона!
– Не-е-е-т, – отвечает солдату Лисин, которого уже порядком достала такая собачья жизнь, – лейтенант Лисин здесь не живёт!
     Конечно, со второй попытки лейтенант является к комбату, которого видит чаще, чем свою жену, и на издёвочку: «Так вы там не живёте?» вздыхает сокрушённо: «Да разве это жизнь?»
     Так вот именно в этом, в условиях жизни, и надо искать отличия между местами дислокации. Если не принимать в расчёт саму службу, то остаются климат и досуг, а также, как говорится, «что там пьют и чем закусывают». Можно ещё добавить, где это происходит. В Германии у наших офицеров гаражей и быть не может, поэтому собираются по субботним вечерам в безопасном деревенском гаштете (небольшой ресторан), куда гарнизонный патруль не заглядывает. Гаштетчик не сдаст: покупателей терять – себе в убыток. От односельчан ему прибыль небольшая: немец может весь вечер просидеть с одним дупельком водки (50 граммов) или бокалом пива. К тому же, они почти не закусывают, удивляясь, зачем же выпитое заедать? Тогда хмель пройдёт и опять трезвый, только деньги зря потратил!
Иное дело, советские офицеры, наследники славных традиций русской армии! Нашим ребятам разворот души нужен, своя компания! Усидят за вечер батарею корна и пива, под картошечку с капусткой и традиционные «цвай сосискен унд порезать», и хоть бы что! Все бодры и на ногах. Немцы нас ценили! Никаких обид мы им не причиняем, зато всю зарплату в марках у них же в магазинах оставляем. Не везти же её в Союз, где покупать нечего?
     А ещё хороша Германия рыбалкой. Только за фишкарту (разрешение) надо заплатить. Можно обойтись и без «фишки», если знать места, где её не проверяют. В особом почёте – карп и форель в платных прудах. По весне можно поймать язя. С майским теплом балтийский угорь из придонного ила вылезает. В озёрах и старицах лещи осеннего жора дожидаются. Щука и зимой не дремлет, а с весны и вовсе призывно шлёпает хвостом по воде.
     Природа ухожена, как тёщин огород. В заказниках дёрн первозданный, словно от сотворения мира там нога не ступала. Экологическая полиция за всю земную, водную и воздушную сферу переживает. Быть хамом не принято. Окурок из автомобиля не выбросят! Сорить стыдно, да и наказуемо. За нарушения – штраф. Соседи и прохожие всем миром помогают друг другу быть культурными и законопослушными. Если увидят что-либо не по правилам, то непременно сообщат в полицию. Доносительство тайное и платное.
     У них даже городская свалка – не смердящая куча, а организованный склад использованных материалов. Всё рассортировано и аккуратно уложено. Да что там хлам – сюда списанные автомобили своим ходом приезжают! Порядок царит везде и виден во всём. Немки окна моют только по четвергам, никому и в голову не придёт делать это в иной день. Потому что их чистоту экологическая полиция будет проверять в пятницу.
     Частные дома добротные, кирпично-брусовые, ко входной стеклянной двери подводит витая лестница, украшенная туей и можжевельником в вазонах. Заборчики низенькие, не для защиты, а лишь для обозначения границ территории. Никаких овощных грядок, а только цветы, дорожки и малые архитектурные формы, чтобы радовать взор. Нечто подобное впервые увидел и царь Пётр в Кукуевой немецкой слободе. Ни одной завалившейся избёнки даже в посёлках нет.
     Зато в каждом из них имеется своя кирха, составная часть немецкой женской воспитательной триады: киндер-кюхе-кирхе (дети – кухня – церковь). На церковном кладбище, на постаменте, высится германский крест или орёл на шаре, готовый к взлёту, с приподнятыми крыльями и немного опущенной головой. Это памятники немцам, погибшим в первую мировую войну. Что желал показать скульптор в образе такого орла? Вознёсшиеся в небо души погибших? Несломленный дух немецкой нации, надеющейся на реванш? Наверное, и то, и другое.
     После второй мировой в ГДР ставили памятники уже не солдатам третьего рейха, а их жертвам – узникам концлагерей со всей Европы и советским солдатам, добившим фашизм. Проезжая мимо воинских мемориалов со звёздами, мы всегда салютуем им клаксонами автомобилей. А крылья орла на взмахе после второго разгрома Германии напоминают поднятые руки сдающихся немецких солдат: «Гитлер капут!»
     Внешне немцы закрыты. Идёт человек своей дорогой, мысленно в себе, но это только до вашего первого вопроса. Стоит лишь к немцу обратиться, как он обязательно остановится, непременно улыбнётся, не сочтёт за труд уточнить ваш вопрос и постарается понятно ответить. В войсках ГСВГ ходила хохма:
– Эй, Кондрат (от «камрад» – товарищ)! А где здесь мост через вассер (вода)? – спрашивает немца наш военный. – Ну, какой же ты немец, если по-русски не понимаешь?
     С 1945 года немцы здесь хорошо понимают по-русски. Они благодарны нам за спасение их от голода после краха Германии, за то, что мы не мстили всему немецкому народу, не сделали их рабами, не загнали в лагеря, не убивали тысячами, как поступали с нами их соотечественники. Однако расслабляться не стоит. Уступив в автобусе сидячее место пожилому немцу, можно невольно спровоцировать его на арийскую «благодарность»: «Свинья знает своё место». Хамы среди любого народа не редкость, великодушие и порядочность за слабость принимают.
     Приверженность к абсолютному порядку и строгому соблюдению правил иногда немцев подводит. Как достался германцам в древности алфавит на основе латинского из 26 букв, так они им до сих пор и обходятся, хотя звуков в немецком языке несколько больше. Довольно-таки распространённый звук «ш» передают сочетанием из трёх букв – «sch», вместо одной. А звук «ч» даже в самом что ни на есть немецком изо всех немецких слов «deutsch» («немецкий», «по-немецки») и вовсе пишут четырьмя буквами! Такая письменность явно не от стремления к рациональности. Не смогли новые литеры придумать – так добавили бы галочку над согласными. Додумались же для различия над некоторыми гласными по две точки «умляута» поставить. Не посмели нарушить канон?
     Или вот такой случай по всей ГСВГ рассказывали, как о примере немецкого упорства, когда они правы. Едет немец ранним утром по шоссе на «Трабанте» (местного производства легковой автомобиль с пластмассовым корпусом). Видит, что на дороге, перед въездом под автомобильный мост, поперёк полосы его движения лежит перевёрнутый советский танк, упавший сверху. Ночью по мосту прошла наша колонна, и молодой неопытный механик-водитель, не справившись с управлением танка, сорвался вниз. Эвакуировать танк ещё не успели. А немец-то знает, что он прав, потому что едет по своей полосе, а танка здесь вообще быть не должно! Так и врезался, с переломом обеих ног.
     Что ж, это их дело – как им писать и когда тормозить, но тогда и нечего задаваться. А вот чем действительно немцам можно гордиться, так это изобретением колбасы! Во всяком случае, запах жареных сосисок неизменно напоминал Александру о доброй, сытой и чистой Восточной Германии, где прошли лучшие годы его службы.

     3. НЕ ЗАБУДЬ ВЕРНУТЬСЯ

Там, за Читой, где жить нельзя,
Москве и Питеру дерзя,
Напротив старого Пекина
Стоит кра-са-вица Борзя!

  (Армейский стих)

     Оказаться после благополучной Германии в нашем Забайкалье – это всё равно, что в мороз обмочиться. Сначала будет тепло, а потом станет холодно. Дальневосточники возразят, что у них тоже климат суровый. А никто и не спорит. Просто у нашего героя замена состоялась именно в Забайкальский военный округ.
     Аббревиатуру ЗабВО военные острословы, попавшие служить в этот округ, переводят как «забудь вернуться обратно». Край лысых сопок и полынных степей, продуваемых студёными ветрами. Зима солнечная, но холодная и длинная; лето жаркое, но до обидного короткое. Коренное население немногочисленное, потому что и природные ресурсы изобилием не отличаются. Для обитания человека места малопривлекательные. В древние времена на эти земли даже плодовитые китайцы не позарились, предпочитая держаться ближе к тёплым южным морям. В тесноте, да не на стуже.
     В результате идеологического раскола между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой, происшедшего в 1960-х годах, в Забайкалье стала резко увеличиваться численность приезжего населения. Срочно расширялись имеющиеся и возводились новые военные гарнизоны. Развивалась и сеть аэродромов: Джида, Оловянная, Безречная, Степь, Домна, Борзя, Укурей, Кяхта и другие. Вопрос: может ли человек прожить счастливо всю свою жизнь, даже не подозревая о существовании этих географических названий? Конечно, может! Если только он не служит в армии. Потому что для тысяч наших офицеров, а также их жён и детей, эти названия стали частью их судеб.
     Небольшой военный городок авиационного полка. Самого аэродрома с дороги не видно, только четырёхэтажная «вышка» командно-диспетчерского пункта (КДП) маячит над постройками, да гул самолётов сотрясает воздух во всей округе. Километрах в двух от аэродрома расположилось несколько длинных одноэтажных кирпичных зданий: штабы и казармы полка, аэродромного батальона и батальона связи, а также лётная, техническая и солдатская столовые. Далее – клуб, спортплощадка и автомобильные парки. Рядом со служебной территорией расположена жилая. Общежитие и с десяток ДОСов (домов офицерского состава). Те из них, что поновее, – по праву для лётчиков, а те, что постарше, – для прочей гвардии, которая по аэродрому ходит.
     Несколько бараков, разделённых на квартиры, и десятка три частных домиков образуют неизменный для всех гарнизонов «Шанхай». Одинокий магазин с очередью в день завоза продуктов, запылённая кафешка «Полёт», буфетчица с оценивающим прищуром и беломориной в зубах, как и подобает обладательнице дефицита. Детский садик с палисадничком и раскрашенной беседкой. Детей школьного возраста на учёбу надо возить в ближайший населённый пункт, располагающий школой. Как правило, это посёлок при железнодорожной станции. Для транспортировки выделяется военный автобус или машина со списанным КУНГом (кузов универсальный герметичный).
     Дети в таких удалённых военных городках могут за всё лето даже не почувствовать вкуса мороженого. Хладокомбинат-производитель, словно сказочный дворец, – за тридевять земель, в Чите (на местном жаргоне – Читтаго). Пока сотни офицеров и прапорщиков в гарнизоне служат, летают, учебно-боевые задачи выполняют, у их детей детство проходит! Такое же короткое, как забайкальское лето. Только лето ещё вернётся, а детство – нет. За защиту родины все военные отвечают как один. За то, чтобы своим детям привезти в гарнизон несколько ящиков мороженого летом, – ни один не в ответе. Нет такого пункта в обязанностях ни у начальника продовольственной службы, ни у начальника политического отдела, ни у командира полка. Все задачи у них – боевые, по предназначению. Как будто семей и рядом нет.
     Там сама жизнь показывает, что основная и лучшая её часть – она где-то далеко отсюда протекает, на Большой Земле, в обустроенных для жизни городах. А мы здесь, на маленьком пятачке, как на плацдарме. Ещё лет пяток продержимся, служба нас помнёт-потреплет, да и заменит за границу, в какую-нибудь Группу войск. Не в Германию, так в Венгрию, в Чехословакию или хоть в Польшу, на худой конец. А пока, чтобы когда-нибудь попасть в план замены, надо просто пережить эту зиму. А потом подготовиться к следующей зиме.
     Вот именно это и является основным содержанием жизни и главной задачей всех забайкальских командиров, их подчинённых и членов семей. Топливо для спасительницы-котельной расходуют экономно, чтобы его хватило на весь отопительный период. Батареи в домах чуть тёплые. Даже лётчики вынуждены зачастую спать одетыми в лётных куртках и брюках! Двигатели автомобилей не выключают всю зиму. На стоянках и в боксах автопарков движки работают на холостом ходу. Если заглохнет двигатель, то до весеннего тепла завести его уже невозможно, даже если блок не разморозился. А что будет, если «заглохнет» котельная? Например, откажет насос, который тёплую воду по трубам гоняет–перекачивает. Если не устранить такую аварию экстренно, то в одночасье полопаются трубы от заледеневшей в них воды, и гарнизон станет замерзать вместе с боевой готовностью.
     В квартирах и казармах электрообогреватели и без того с осени включены. Теперь же их количество резко возрастёт за счёт самодельных «козлов» из спиралей накаливания, намотанных на диэлектрическую поверхность, будь то обрезок керамической трубы или огнеупорный кирпич. От перегрузок срабатывают автоматы защиты сети, отключая электричество во всём гарнизоне. Так начинается аврал.
В полку отбивают (отменяют) полёты. Комбат аэродромный срочно добывает агрегаты и трубы для ремонта, а все люди в погонах, от солдата до лётчика, ломами долбят оттаявшую после костров землю, раскапывая траншеи теплотрассы. Какой уж теперь план боевой подготовки! В холод за сорок, да на ветру, все мысли о тепле, а не о плановой таблице полётов. Вот потому-то мудрые китайцы эти просторы и «за бесплатно» не взяли.
     Ну а когда котельная работает, то полк занимается любимым делом – боевой подготовкой. Пилоты повышают лётное мастерство, а инженерно-авиационная служба, тыл и связь всесторонне обеспечивают полёты. Дело это очень хлопотное и ответственное, требующее слаженных действий десятков подразделений и высокой квалификации сотен офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат. Цена несогласованных действий или ошибки может быть очень высока. К тому же, в самолёте и на аэродроме всегда есть чему сломаться. Поэтому особенное внимание в авиационном полку уделяется обеспечению безопасности полётов.
     Даже для того, чтобы один-единственный лётчик успешно взлетел, полетал и приземлился, задействуются все службы полка с частями обеспечения. Ведь лётчику необходимо предоставить полностью подготовленный к полёту самолёт, все приборы и агрегаты которого должны быть проверены и исправны, системы заправлены, а топливо кондиционно, чтобы движок в полёте не чихнул. Парашют и аварийный неприкосновенный запас в кабину уложены. Средства радиосвязи и пилотажной навигации на борту исправны. Средства связи и радиотехнического обеспечения полётов на аэродроме включены и проверены. Группа руководства полётами находится на рабочих местах на командно-диспетчерском пункте. «Добро» вышестоящего штаба на полёт получено. Магнитофоны объективного контроля все переговоры группы руководства полётами по радио и проводам записывают. Экипаж поисково-спасательной службы, пожарная команда и медицина находятся в готовности к применению. Радиотехническая система посадки (РСП) всё небо в радиусе километров на 200 вокруг аэродрома и километров за 70 на посадочном курсе видит. Выносной индикатор этой системы (ВИСП), расположенный на «вышке», получает от РСП всю необходимую радиолокационную информацию о воздушной обстановке. На КДП у ответственного дежурного по связи и рто (радиотехническое обеспечение) из динамиков доносятся голоса ближней и дальней приводных радиостанций, подающих в эфир точки и тире своих позывных. Курсовой и глиссадный радиомаяки включены. Радиотехническая система ближней навигации готова определить азимут и дальность до самолёта. Радиопеленгаторщик по первому запросу подскажет лётчику пеленг для определения направления на аэродром. Если же полёт ночной, то на лётном поле и подступах к нему ещё и световая иллюминация включается: огни взлётно-посадочной полосы (ВПП) светят жёлтым светом, ограничения ВПП – красным, а огни рулёжных дорожек – синим. Кроме того, возле приводных радиостанций, что расположены по курсу в нескольких километрах от торца ВПП, вспыхивает алым огнём кодо-неоновый светомаяк, в такт букве позывного, венчая строгую геометрию жёлтых огней направления посадки, светового горизонта и подхода к аэродрому. А вдоль ВПП, по направлению захода на посадку, четыре мощных прожектора на автомобилях развёрнуто, в готовности подсветить полосу. По громкоговорящей связи (ГГС) все службы доложили о готовности к обеспечению полётов. Само собой, что лётчик должен быть здоровым, отдохнувшим, сытым, экипированным, без личных и жилищно-коммунальных проблем. Тягач на жёсткой сцепке отвезёт самолёт из ангара до централизованной заправки. Мощный генератор на автомобильном шасси «даст прикурить» самолёту – запустит двигатель. Это сколько же людей и техники требуется задействовать, чтобы обеспечить только один-единственный полёт!
     Как правило, для полётов в полку назначается три лётных дня в неделю. Обычно на лётный день планируется выполнение двух лётных смен: дневной и ночной. На каждую смену предусматривается разный личный состав, потому что людям надо предоставить возможность отдохнуть, чтобы исключить влияние «человеческого фактора». В авиации этот термин очень тесно связан с понятиями «предпосылка к лётному происшествию» (это когда самолёт едва не разбился), «лётное происшествие» (когда самолёт разбился) и «авиакатастрофа» (когда самолёт разбился, а лётчик погиб). С учётом рабочей нагрузки на одного человека предусматривается необходимое количество специалистов по каждой должности.
Сменный руководитель системы посадки обеспечивает не только полёты своего полка, но и в промежуточные дни на КДП дежурит, когда этот аэродром является запасным для соседнего летающего полка или в ожидании перелётных бортов. А они и по выходным летают. В штатной книге кадровики не поскупились и определили четыре должности для сменного руководителя системы посадки. Чего бы лучше? Как обычно, вмешался «человеческий фактор».
     На две должности, как дрова, свалили «обнявшихся с зелёным змием» списанных лётчиков, чтобы дать несчастным до пенсии дотянуть. На третьей должности стоит штурман, решивший досрочно уволиться, а потому на службу являющийся не всегда. В те годы уволить офицера было очень сложно. Если увольнять каждого желающего, то кем же дыры вдоль границ затыкать прикажете? На четвёртой должности – Саша Пролинник. Соответственно, все лётные смены, запасные аэродромы и перелётные борты он делит со своим напарником, когда тот не в загуле. На свои лётные смены напарник являлся, но от других дежурств мог уклониться. Отдежурит Александр своё, а на следующий день напарника на службе нет: после вчерашнего неумеренного возлияния дома валяется, изломанный «фашистским крестом» (руки и ноги в стороны разбросаны, в локтях и коленях согнуты). Встряхнёт его Александр, пригрозит, но поскольку напарник к несению службы всё равно «не готов», то опять ему самому приходится дежурить.
     Соседки с детскими колясками и мужьями каждый день прогуливаются, а его жена, словно мать-одиночка, только с дочкой в городке появляется.
– Да кем же у тебя муж служит, что ты всё одна и одна? – сочувствуют из любопытства.
– А я знаю? – отвечает Сашкина жена-героиня. – Он на аэродроме живёт! За него за квартиру можно не платить с таким распорядком! Ему даже меня с дочкой из родильного дома забрать не было возможности!
     Вопреки общепринятому мнению, что незаменимых нет, Александр фактически оказался таковым на своём рабочем месте в сложившихся обстоятельствах. Да, незаменимых людей нет, но эту замену нужно ещё найти и поставить на должность!
     Пока же Пролиннику приходилось одному за четверых безопасность полётов обеспечивать. Между прочим, это означало, что в какой бы день ни произошло чрезвычайное происшествие на полётах, оно наверняка не минует Пролинника.
     А безопасность обеспечения полётов здесь далеко не так высоко поставлена, как в наших европейских округах. Особенно в отношении связи и радиотехнического обеспечения, с чем плотно сопряжена работа сменного руководителя системы посадки. Без связи система управления полётами парализована, а когда связь есть, то её воспринимают как должное и не замечают, словно воздух.
     Это правильно, потому что офицерам группы руководства должна быть предоставлена надёжная связь, не мешающая управлять полётами своими хрипами и свистами и не отвлекающая их от контроля за действиями лётчиков. Тем более, когда пилот заходит на посадку с отказавшими навигационными приборами, следуя только указаниям руководителя системы посадки.
     В Ленинградском военном округе с этим видом обеспечения дело обстояло неплохо. Александру запомнился такой случай из давней службы. Во время полётов с участием генерала из штаба ВВС округа Пролинник увидел, что тот отклонился от маршрута. Александр дал ему команду вернуться на своё место.
– За своими следи! – раздалось в ответ генеральское ворчание.
– Пролинник, не трогай его! Оставь его в покое! – недовольно сказал командир полка, находившийся на КДП. – Пусть летает как хочет!
     Самолёт вышел за пределы пилотажной зоны и приблизился к воздушной трассе, по которой в это время шёл пассажирский борт на такой же высоте. Александр повторил свою команду и сообщил об опасном сближении с другим летательным аппаратом. Теперь уж генерал и сам увидел грозящую ему опасность и развернулся в сторону разрешённой зоны. Бальзамируя задетое самолюбие, он решил-таки проучить принципиального штурмана и при заходе на посадку объявил об отказе своей курсовой системы. В этом случае Пролинник должен был сходу давать ему команды о курсе, крене и времени для захода самолёта на посадку. Задача непростая, требующая большого практического опыта. Александр сработал безукоризненно, но как-то оценит его работу генерал, которому предоставлено это право? На разбор полётов, вопреки обыкновению, командир полка взял с собой Пролинника, заранее злорадствуя: «Ну, будет тебе сейчас нахлобучка, чтобы впредь начальству не перечил!» Заходя в класс предполётных указаний, в котором всегда проводятся подобные мероприятия, генерал картинно снял лётный шлем, как будто раньше не мог этого сделать, и взглянул на командира полка.
– Кто сидел на посадке?
Тот с ухмылкой кивнул на Александра.
– Старший лейтенант Пролинник, – представился Александр.
– За отличное руководство полётами объявляю вам благодарность! – отчеканил генерал к удивлению присутствующих и добавил: – От имени Командующего ВВС округа!
     Да-а уж! Многие в армии хорошо служат, да не всех высоко оценивают.
– А ведь толковый парень за нами присматривает, – переговаривались лётчики. – С таким не пропадём.
     В Забайкалье отлично обеспечивать полёты получалось не у всех и далеко не всегда. При годовых перепадах температур до девяноста градусов огромные железобетонные плиты на ВПП норовили вылезти одним краем вверх, образуя выступы и впадины. Электрические кабели светового оборудования на полосе и подходах к аэродрому периодически повреждались, а то и пропадали бесследно, поэтому огни светили не все, что затрудняло пространственную ориентацию.
     Радиосвязь пока держалась, потому что от земли мало зависела, но неплохо было бы уже обновить парк радиостанций. Громкоговорящая связь частенько фонила, заглушая команды руководителя полётами и доклады дежурных. Телефонная связь в самый нужный момент могла прерваться: то линейная пара пропадёт, то муфта в кабеле замокнет, если верить связистам. Исправность связи – это вообще отдельный фокус! Про связь говорят, что вот только что она «была», а сейчас она «бу-у-у-дет»! То есть связь существует только в прошлом времени и в будущем, а в настоящем, когда срочно нужно, её может не быть.
     Сетевое электроснабжение отключалось. Двигатели автомобилей размораживались либо замерзали до весны. От выхлопа двигателей и бензиновых отопителей угорали солдаты. Не хватало исправной техники, людей и тепла. А летом коровы через взлётку ходили, как по выгону: утром – на выпас, вечером – в стойло, для чего селяне, потомки высланных сюда в XVIII веке участников восстания Емельяна Пугачёва, тайком рвали проволочное ограждение аэродрома. Они же воровали электрический кабель с полосы.
     О работе с выносного индикатора на КДП Александру здесь приходилось только мечтать, потому что не было кабеля между радиотехнической системой посадки и ВИСП-ом на «вышке». На полётах теперь он находился на РСП, откуда и управлял ближней зоной пилотирования и посадкой самолётов на свой страх и риск.
На диспетчерском радиолокаторе действовал только верхний луч, не замечая маловысотные объекты. Вообще же РСП «видела» самолёты только в активном режиме, а это значит, что при отказе бортового ответчика летательный аппарат на экране превращался в невидимку. Что же подскажешь лётчику, если его не наблюдаешь? Нарушался основополагающий принцип управления самолётами в воздухе с земли: «Вижу, слышу, управляю».
     Такое состояние безопасности полётов вызывало беспокойство и летающих, и за них отвечающих. Как-то в клубе проводилось закрытое партийное собрание полка с повесткой «Повышение безопасности полётов». На закрытом собрании присутствуют только члены партии, то есть коммунисты. Пролинник же был беспартийным, но пришёл на собрание по собственной инициативе. Не лишне послушать, о чём же именно будут говорить присутствующие. Александр никогда не являлся ни записным общественником, ни комсомольским активистом. Просто повестка дня была для него чрезвычайно актуальной. До спинного мозга. Ему разрешили присутствовать, изменив формулировку мероприятия на «открытое партийное собрание», за что отдельно проголосовали, согласно установленным правилам.
     В президиуме заседали командир полка, его заместитель по лётной подготовке, начальник штаба и начальник политического отдела со своим заместителем по партийно-политической работе. В зале собрались лётчики и инженеры во главе с командирами эскадрилий. В первом ряду сидели приглашённые на собрание командиры частей обеспечения: командир аэродромного батальона и командир батальона связи. Докладчиком выступил заместитель командира полка по лётной подготовке. Со знанием дела он прошёлся по имеющимся недостаткам в лётной подготовке, которые потенциально могли привести к лётным происшествиям. О том же самом говорили и последующие выступающие, каждый в меру своей служебной компетенции.
     Александр заметил, что в выступлениях не прозвучало ни слова об основных, хронически не решаемых проблемах по безопасности полётов, накопившихся в полку. Он попросил разрешения высказаться и с места зачитал свой список из десятка недостатков в организации и обеспечении полётов полка, непосредственно серьёзно влияющих на безопасность полётов. Согласно наставлению по производству полётов, из-за каждого такого недостатка необходимо отменять полёты до его устранения.
     Между собой лётчики озабоченно обсуждают целый ворох существующих проблем, а на собрании сидят и помалкивают. Дисциплину-субординацию соблюдают. Есть старшие – вот они и должны говорить, но молчат и командиры авиационных эскадрилий. Командиру полка обо всех трудностях и без того известно! Уже сколько раз сказано-переговорено, но улучшений что-то не происходит.
     Перекуривая с участниками собрания в курилке, Александр услышал от кого-то из начальников обрывок анекдота, явно предназначенный для его ушей: «А мама посадила Вовочку на горшок и предупредила: «Сынок, сиди на попе ровно, а то и горшок опрокинешь, и сам испачкаешься!» После партийного собрания существенных изменений в устранении перечисленных Пролинником замечаний не произошло, только стал он для руководства полка «нехорошим».
     Вскоре подошло время командирских полётов, как положено в начале учебного года. Это когда первые лица полка и частей обеспечения лично возглавляют свои дежурные смены. Командир полка непосредственно руководит полётами вместо штатного руководителя. Заместитель командира по инженерно-авиационной службе в качестве дежурного инженера управляет вверенным ему инженерно-техническим составом. Командир аэродромного батальона становится дежурным по аэродромно-техническому обеспечению, а командир батальона связи превращается в дежурного по связи и радиотехническому обеспечению. Соответственно, все начальники служб и командиры подразделений возглавляют свои дежурные силы и стараются показать «товар лицом».
     Прежде чем руководить такими полётами, командир должен лично выполнить воздушную разведку погоды и попутно оценить, насколько точна полковая метеослужба. Пока командир минут сорок погоду в воздухе разведывал, Пролинник его на индикаторе РСП почти не наблюдал. Увидел метку его самолёта уже только на посадочном курсе. На предполётных указаниях Александр доложил командиру полка о том, что радиотехническая система посадки к обеспечению полётов не готова.
– Решение о проведении полётов принимает командир! – усмехнулся командир полка на его доклад и скомандовал: – По самолётам!
Офицеры группы руководства полётами заняли свои рабочие места на КДП, лётчики убыли на самолётные стоянки.
– Всем начальникам дежурных смен доложить о готовности к полётам, – приказал командир полка по громкоговорящей связи.
В ответ раздались привычные, бодрые, подтверждающие доклады старших дежурных смен.
– На диспетчерском радиолокаторе РСП нижний луч не работает. Режимы «Пассивный» и «Селекция движущихся целей» тоже не работают. Безопасность полётов не гарантирую, – твёрдо выделяя отрицание, доложил Пролинник по громкоговорящей связи со своего рабочего места на РСП.
     Группа руководства вздрогнула от неожиданности. Подобного демарша никогда ещё не бывало! В полку, конечно, знали о выступлении Пролинника на партийном собрании, но не ожидали, что оно будет иметь «супротивное» продолжение.
– Капитан Пролинник, прекратите! – резко отреагировал командир полка.
     А бесстрастные магнитофоны объективного контроля пишут всё, о чём речь идёт по радио и проводам. Даже разговоры группы руководства между собой записываются через специально предназначенный для этого микрофон. В обиходе «шпионом» зовётся, хотя установлен совершенно открыто на самом видном месте и даже подписан. Командир взглянул в плановую таблицу и скомандовал по стартовой радиосвязи:
– «Два полсотни первый», запуск!
– Выполняю, – доложил командир первой эскадрильи, назначенный на воздушную доразведку погоды.
– Безопасность полётов не гарантирую! – теперь уже по радиостанции передал в эфир Пролинник, чтобы слышали все лётчики, у кого радиостанции включены.
– Понял, выключаюсь, – доложил комэска.
Дуэль с командиром по громкой и в эфире вспыхивала ещё дважды и последнее слово осталось за Пролинником. «Своё слово я сказал, а теперь делайте то, что считаете нужным, – решил Александр, – и пусть вам мальчики на горшках помогают».
Досадно командиру, но делать нечего: такая «свадьба» без эрэспэшника не играется.
– Группе руководства и лётному составу собраться в классе предполётных указаний! – раздалась команда по аэродрому. Прибыл на разбор и Александр.
     Командир был убеждённым матерщинником, поэтому на разборе несостоявшихся полётов от него ожидалась буря мата по поводу сложившихся обстоятельств вообще и конкретно Пролинника в частности. К общему удивлению, извержения вулкана не произошло. Быть может, из-за того, что как-то в неформальной обстановке и при свидетелях Александр убедил командира, что способен решительным образом пресечь его оскорбления в свой адрес. С тех пор Пролинник стал едва ли не единственным в полку офицером, с которым командир разговаривал на «вы» и без мата, хотя и с неизменной ухмылкой.
     Сейчас, на разборе, командир и бровью не повёл в сторону Пролинника, а обратил вопросы к командиру батальона связи по поводу прогремевших по громкой и радио неисправностях в работе РСП. Комбат заявил в своё оправдание, что заявки на требующиеся магнетроны и кабель подавались неоднократно, но таких материальных средств нет в наличии в ВВС округа. Полёты отбили. Закрутилась карусель докладов и выяснений! Зазвенели телефоны в штабе ВВС округа в Чите, полетели телеграммы. Доложили «наверх», аж в Москву. Отбить полёты – это же чрезвычайное происшествие!
     Уже через несколько часов прилетела комиссия штаба ВВС округа. Безопасность посадки этого самолёта обеспечивал, конечно же, Пролинник. Началось обстоятельное разбирательство. В основе происхождения большинства нарушений – неблагоприятные климатические условия и недостаточное материально-техническое обеспечение.
     Однако, если случится в полку авиационная катастрофа, то «красная фуражка» (следователь военной прокуратуры) не примет во внимание, что в этих широтах плевок на лету замерзает и падает на бетонку ледяными осколками, а станет проверять реальное соответствие состояния безопасности полётов требованиям руководящих документов. Без поправок на холод и ветер. Большие-то командиры и начальники прикроются своими приказами и инструкциями, в которых всё правильно написано, согласно руководящим документам. Упрекнуть их не в чем: ничего не упустили и не исказили. Слово в слово добросовестно переписали, но нерадивые подчинённые чего-то из правильно написанного не выполнили, не доложили – с них и спрос.
     Примерно такие звучат объяснения при серьёзных неприятностях: «Сменный руководитель системы посадки знал, что при указанных неисправностях радиотехнической системы посадки запрещается обеспечивать полёты? Знал! Вот его росписи и даты о сдаче экзаменов и зачётов по знанию руководящих документов. Он же мне, командиру полка, доложил, что к обеспечению полётов готов? Доложил. На магнитофоне записано. Значит, это он меня обманул! Да если б мне об этом стало известно, то я немедленно прекратил бы полёты, и мы не имели бы сейчас авиационной катастрофы! А он мне об этой неисправности РСП не докладывал, вот с ним и разбирайтесь». И ведь разберутся.
     Пролинник понимал, что без скандала обойтись не получится, поэтому морально был готов к доказательным объяснениям. Уж лучше делать это сейчас, пока ещё никто не разбился, чем потом, когда окажешься единственным крайним виноватым. Вялотекущие болячки так и лечатся: к выздоровлению – через кризис!
     Проверяющие сразу же начали давить на Пролинника. Как же: сорвал полёты, саботирует работу РСП, поставил план боевой подготовки полка под угрозу невыполнения! Вредительством занимается? Да мы ему сейчас покажем и самого размажем! Однако вскоре убедились, что все недостатки, о которых говорил Пролинник, подтвердились. До их устранения действительно запрещалось проводить полёты. Более того, от других офицеров полка и обеспечивающих батальонов в комиссию посыпались сообщения и об иных несоответствиях требованиям руководящих документов, которые тоже надо было срочно устранять. Замять дело не получилось, свалить вину на Пролинника – тоже. Комиссия написала по установленным недостаткам акт во всей красе. Деваться некуда – отбили полёты на месяц, составили план устранения недостатков и пошла кипучая работа!
     Сверхсрочно привезли остродефицитный кабель для подключения ВИСП к РСП. Разложили дрова от РСП до «вышки», а также вокруг торца полосы к другим аэродромным объектам, до того остававшимся без связи или электричества, полили этот настил керосином и подожгли, чтобы растопить скованную морозом землю. Только после такого подогрева можно было пытаться «договариваться» с ней ломами, кирками и лопатами. Солдаты, техники, инженеры и лётчики встали в цепи вдоль всех трасс, по два метра на каждого, и продолбили траншеи, в которые связисты и электрики уложили кабели. Пролинник вместе со всеми свою долю отработал. В тоже время инженерный батальон железобетонные плиты на взлётно-посадочной полосе выравнивал.
     Установили новое световое оборудование на полосе и в районе приводных радиостанций – аэродром в ночи ещё ярче засветился, только огней рекламы нет! Развернули новенькую, как любят говорить связисты: «ещё муха не сидела», радиотехническую систему посадки – мечту эрэспэшников! На КДП заблестела свежей эмалью радиостанция самого нового типа, которая совершенно не шумит на приём, а только полезный сигнал пропускает. На аэродромных объектах подключили новые, более мощные дизельные электростанции. Обновили и заменили ещё множество разной техники и агрегатов в полку и батальонах.
     Беспокойно на душе командиров, когда полк летает: не случится ли чего? Но нет покоя и когда полёты отменены по причине чрезвычайного происшествия. Не шутка: вопрос на контроле у Москвы! Чита во все лопатки помогает и подталкивает, ни дня простоя! Что организационные выводы будут сделаны, сомнений ни у кого нет. А вот насколько строго обойдётся Москва с виноватыми и кого сочтёт таковыми, во многом зависит от оперативности и своевременности восстановления боеспособности полка. За месяц привели аэродром в порядок!
– Ай, да Пролинник! – восхищались в гарнизоне. – Всех на уши поставил! Командир полка не смог, а Пролинник добился!
     Облетали новую технику связи и радиотехнического обеспечения полётов, успешно провели командирские полёты. Пролинник с ВИСП-а руководил полётами в ближней зоне пилотирования и на посадке. Всё работает! Авиационный народ ликует! Безопасность полётов на высоте, полк снова боеспособен.
     Как-то в последнюю пятницу ноября дежурил Александр на КДП. Денёк выдался спокойный. Никто никуда не летит, все «точки» (аэродромы) выключены, погода – лётный минимум, т.е. облачность низкая, видимость плохая. По всем войскам тогда замирение вышло – подведение итогов учебного года. На этом аэродроме два полка базировались, поэтому дежурный лётчик на КДП назначался по очереди: день от одного полка, день от другого. В тот день дежурил лётчик от соседнего полка. Перелётных бортов на плане заявлено не было, и он ушёл домой. У диспетчера собралась компания единомышленников, неравнодушных к преферансу. Почему бы не «расписать пулю» в конце рабочего дня и даже года? Завтра выходной. Фактически он уже начался. Такие часы были необходимой отдушиной в нескончаемой череде служебных будней. Аэродромный улей затих. Только дежурная служба бдит, в части касающейся. Неожиданно разговоры о мизере прервал телефонный звонок. Диспетчер выслушал сообщение и передал трубку Пролиннику.
– Саня, привет! – узнал Александр голос приятеля-штурмана с командного пункта соседнего полка. – На первом канале какой-то борт вас запрашивает!
– Привет, Серёга! Ну, так ответь ему, – предложил Пролинник своему бывшему одногруппнику по военному училищу. – Что ему надо?
– Но ведь он же вас запрашивает, а не нас, – с хитринкой ответил тот.
     Идущие по воздушной трассе транспортные и прочие перелётные борты всегда запрашивают у наземного пункта управления разрешение на пролёт зоны аэродрома. Пролинник поднялся в комнату группы руководства полётами, чтобы только подтвердить борту по радиостанции свободный пролёт зоны. Услышанное от пилота сообщение его совсем не обрадовало. Бортом оказался истребитель, возвращающийся с Дальнего Востока после ремонта. Лётчик сообщил, что потерял ориентировку, не представляет, где летит, и просит посадку. Принимать самолёт в одиночку руководителю системы посадки не разрешалось. Для этого требовалась хотя бы сокращённая группа руководства полётами. Он должен был только помогать тому самому дежурному лётчику, который уже ушёл домой. И что же теперь делать?
– Связь! – крикнул Пролинник по ГГС. – Срочно включить все средства для приёма самолёта! С основным курсом!
     Потом попросил диспетчера позвонить дежурному по аэродромному батальону, вызвать по тревоге технику для приёма самолёта и посмотреть в плане перелётов запросившийся на посадку борт номер 372.
Чтобы борт не улетел далеко, пока включается радиотехническая система посадки, Александр дал ему команду выполнить «коробочку» со стороной 1 минута, то есть лететь 1 минуту на север, потом 1 минуту на восток, 1 минуту на юг и опять 1 минуту на запад, фактически оставаясь в своём районе.
– Какая «коробочка»! – закричал пилот. – У меня топлива нет!
Тогда Александр дал ему пока курс полёта в сторону от китайской границы.
– Этот борт заявлен на понедельник, а не на сегодня! – тем временем сообщил ему диспетчер.
С балкона Пролинник увидел солдата, посланного срочно включать РСП, идущего обычным шагом, не напрягаясь.
– А ну, бегом марш! – крикнул Александр ходоку и выстрелил из ракетницы вверх. Огненный шар упал метрах в десяти от балбеса и тот припустил бежать во всю прыть.
     Полк на подведении итогов в клубе. Связи не было. Наверное, проводная линия оборвана. Сказал дежурному по полку срочно вызвать на КДП группу руководства полётами для приёма борта. Тот отправил в клуб своего посыльного солдата-азиата, плохо знавшего русский язык. У входной двери солдатика обругали и в зал не пустили.
     Полоса уже зажглась огнями, обозначая свои границы. Аэродром пришёл в движение. Включив мигалку, на стоянке АТО (аэродромно-техническое обеспечение) лихо развернулась пожарная машина. Следом за ней поспешала санитарная «буханка» и другая аэродромная техника. Вот уже и на индикаторе радиолокатора кругового обзора недалеко от края экрана появилась метка самолёта.
– «Триста семьдесят второй», вас наблюдаю, – сообщил Пролинник пилоту, после чего передал данные для разворота в сторону аэродрома, а потом довернул его на посадочный курс. Истребитель приземлился с первого захода с почти сухими баками. Пилот сказал своему спасителю по радиостанции: «Спасибо!», попросил поскорее его заправить и «протолкнуть» далее на запад. Такой вариант устраивал всех, чтобы избежать неприятного разбирательства: нарушение в организации перелёта, потеря ориентировки, несанкционированная посадка и тому подобное.
Когда всё благополучно завершилось, Александру позвонил свой штатный руководитель полётами.
– Саша, что там у тебя за суета в нелётную погоду?
– Принимал заблудший перелётный борт.
– Всё нормально?
– Да. Оказывается, что мне уже и группа руководства полётами не нужна. Ни от соседнего полка, ни от нашего.
– Так ведь недаром же эрэспэшную должность на одну категорию повысили и тебе майора присвоили! Надо командиру полка доложить, что всё хорошо закончилось.
– Ещё как хорошо-то! – подтвердил Александр. – Особенно для перелётчика и того, кто выпустил его в этот полёт, не получив нашего подтверждения о готовности к приёму.
– Ты командиру сам доложишь? – предусмотрительно уточнил руководитель полётов, учитывая натянутые отношения Пролинника с командиром полка.
– Нет, уж лучше вы ему позвоните, – усмехнулся Александр.
Мелькнула мысль: до чего же вовремя заменили РСП и подключили ВИСП! А как бы он в одиночку управлялся с этой ситуацией, разрываясь между КДП и РСП?
     Александру и раньше приходилось самостоятельно принимать нестандартные ответственные решения. В Ленинградском военном округе на полётах в режиме радиомолчания один самолёт при заходе на посадку, уже пролетев дальнюю приводную радиостанцию, расположенную в 4-х километрах от торца ВПП, на высоте менее 200 метров от земли вдруг стал отклоняться в сторону. Лётчик на свой позывной не отвечал. Тогда Александр в эфире назвал его по фамилии, что запрещено вообще, а в приграничной зоне тем более. «Антонов! Горизонт! Обороты! Уход на второй круг!» – кричал ему Сашка в эфире, чтобы тот успел выровнять самолёт после крена и добавить газа двигателю. Опасное снижение прекратилось, но восстанавливать курс лётчику уже было поздно. Самолёт пронёсся в стороне от взлётки и едва не снёс «вышку» командно-диспетчерского пункта вместе с антеннами и группой руководства полётами. Пилот ушёл на второй круг, после чего посадка была успешно произведена. На разборе полётов Пролинник выслушал строгое и неприятное назидание и получил выговор за нарушение режима радиомолчания в приграничной зоне.
     Вечером в дверь его номера в гостинице деликатно постучали. Двое молодых пилотов занесли ящик коньяку. За ними вошёл тот самый лётчик, заместитель командира эскадрильи майор Антонов. В полёте у него отключилось сознание. На присвоенный ему позывной он уже не реагировал, и только услышав свою фамилию в наушниках шлемофона, пришёл в себя. Как будто его ангел-хранитель окликнул. Получается, что Александр спас его. А если бы Сашка строго по инструкции «радиомолчал» или долдонил только его позывной?
     Вот и здесь, в Забайкалье, так и летали бы на чувстве долга до скорого конца. Ведь чью-то жизнь он точно сберёг от авиационной катастрофы. Если у каждого хирурга своё кладбище, то у таких офицеров, как Александр Пролинник, – галерея спасённых! «Надо Пролиннику памятник поставить!» – шутили в полку.
     Лётчики Александра благодарят, весь гарнизон ему от чистого сердца здравия желает, а командиру полка неловко как-то. Не по себе. Как будто это он сам не желал приведения аэродрома в порядок. Да разве же не он, командир, всегда ратовал за безопасность полётов? Сколько заявок было им инициировано на обновление техники, подключение ВИСП, ремонт ВПП и тому подобное, но Чита почти все просьбы отклоняла, объясняя отсутствием материальных средств. Упрекали, что он паникует, что в других полках обстановка не лучше, но там не плачут, а работают. Намекали, что другого на его место найдут, если он не справляется. А когда Москва с самой Читы спросила, так сразу же нашлось всё необходимое, а чего не оказалось, то Москва же и предоставила.
     Что Пролинник очень большой молодец – спору нет, но неудобно стало командиру в глаза людям смотреть. В любой улыбке чудится насмешка. В каждом взгляде читается вопрос: «Так кто же фактически в полку главный?»
     По справедливости, надо бы Пролинника хорошенько поощрить за высокую ответственность в обеспечении безопасности полётов. Благодарностей у него и без того штук за сто, почётные грамоты на каждый праздник вручаются. Предложили ему подполковничью должность руководителя полётами и очередное воинское звание досрочно – отказался. Ну, это уже его личное дело – носить ли лавровый венок на голове или с этой же лаврушкой в кастрюле борщ варить. А вот каково матёрому командиру, ежедневно встречаясь с Пролинником, смиряться с мыслью, что подчинённый победил, а он ему проиграл? Как же им дальше вместе служить в одном полку? Получается по пословице: «Два медведя в одной берлоге не живут», а что Пролинник «медведь», хоть и не командир полка, это в гарнизоне совершенно ясно каждому.
     Надо бы его куда-нибудь в другой гарнизон срочно по службе продвинуть. Окружные кадровики взялись помогать, но Александр ничем не прельстился. Здесь его любят, ценят, уважают, условия для работы созданы, а на другом аэродроме опять начинай сначала? Один хомут на другой менять – только время терять. Да и слава-то за ним, соображает начальство, как шлейф по всему округу пойдёт. Уж если убирать «неудобного» офицера, то подальше, в другой округ. Однако межокружные переводы – это такая морока! Нужно, чтобы на новом месте были согласны принять представляемого кандидата, а кто же примет офицера, прославившегося способностями ставить на контроль и полк, и округ? Для такого случая остаётся последний вариант – длительная служебная командировка в какую-нибудь Группу войск за границей! Там даже нет возможности заранее проверить личные дела – кого им из внутренних округов пришлют, с теми и служат. Пришлось-таки кадровикам расщедриться на безвозмездное козырное предложение.
– Ну, вот что, Пролинник, – поинтересовался командир полка, – а от замены в Германию вы тоже откажетесь, что ли?
– Если я ещё и от замены в Германию из ЗабВО откажусь, – усмехнулся Александр, – то мне здесь точно памятник поставят!
     Между прочим, командир полка отлично сознавал, что Пролинник своей принципиальной позицией помог и лично ему, как должностному лицу, отвечающему за обеспечение безопасности полётов. Если бы командир сам выкинул коленце, подобно Пролиннику, то на его карьере наверняка поставили бы крест. А с эрэспэшника за это какой спрос? Его и понижать-то некуда и отправкой в Сибирь не испугаешь.
     Когда Александр прибыл к командиру полка доложить о сдаче дел и должности в связи с убытием к новому месту службы в Германию, тот налил ему и себе коньяку в стаканы.
– Смотри же, ..., Пролинник, – напутствовал его командир полка теперь уже в своей привычной вольной манере, – чтобы ты всегда и везде, ..., так служил, а не только, …, в моём полку!

Осень 2017 г.

P.S. Прототипом главного героя повести является Линник Александр Сергеевич 1956 г.р., уроженец г. Горловка Донецкой области. Выпускник Ворошиловградского высшего военного авиационного училища штурманов имени Пролетариата Донбасса выпуска 1977 года. Закончил службу в 2007 г. подполковником в должности старшего штурмана дежурной смены КП Управления армейской авиации. Проживает в г. Москве.