Развалины давно остыли,
Цвела сирень. На косогор
Шло стадо, а по небу плыли
Не облака, а тот узор
Которым чудная природа
Нас поражает год от года.
В потоке гласных и согласных
Кавычек, точек перезвона,
Согласных или несогласных
Что надо так или никак,
Таился в позе эмбриона
Какой-то непонятный знак.
Не вопрошал, не восклицал,
Порой молчаньем утомлял,
Как шахматист в пору цейтнота,
Он замышлял, конечно, что-то,
Или застенчиво скрывал
Секретный дифференциал.
По блюдцу плыл осколок неба…
А мама, обменяв талон,
Заветную горбушку хлеба
До срока занесла в вагон.
По улицам плыла Победа,
Но как дождаться до обеда?
Не выбросить из песни слова,
Ну что ж – а если напрокат?
Себе я повторяю снова:
Я бесконечно виноват.
Кому нужна вот эта повесть?
Под старость пробудилась совесть?
Иль, как нарыв, в моём сознанье
Тот знак выдерживал свой срок?
И зрело горькое признанье
За тот украденный кусок?
При чём тут совесть или честь
Когда мне так хотелось есть!