К А Б О Т А Ж Н А Я П Р И С Т А Н Ь
Прошло всего шесть лет после того, как я вместе со всей
нашей семьей был угнан немцами из Новороссийска. Но военный
ураган со всеми последующими событиями в нашей непростой
жизни основательно выветрил из отроческой памяти мой родной
город.
Я не берусь утверждать безоговорочно, однако склонен
думать, что ход всякой войны это до какой-то степени цепь
случайных событий.
Нет, конечно, у сражающихся сторон есть стратегические
планы нападения, обороны, в которых учтено и определено всё -
время, численный состав, рода войск, даты проведения операций.
Но в ходе самих военных действий возникают осложнения
непредвиденные, хотя и они, без сомнения, тоже учитываются в
период создания этих планов.
Такие, например, как, до конца ли разгаданы тактические
или, тем более, стратегические планы противника, насколько
достоверны сведенья разведки о глобальных ожидаемых действиях
противника или сиюминутных перед конкретным предстоящим боем.
Доставлены ли во время и в нужном количестве боеприпасы,
питание для солдат, угадали ли погоду и т.д.
Невольно задумаешься, неужели и исход всей войны, то есть,
победа или поражение той или иной стороны, страны, а в нашем
случае, я имею в виду войну 41 - 45 г.г., политической системы -
социализма или фашизма - в какой-то степени тоже случайность?
Вот и эта война в трагическом для нас начале своем
представляла ржавую, со скрипом, неслаженно работающую цепь
военных действий, носивших зачастую случайный характер.
Только со временем, смазанная кровью солдат,
отполированная военным опытом до блестящих погон нового, а по
сути дела старого и хорошо забытого дореволюционного образца,
она завращалась на полную мощь.
И, все равно, не без досадных случайностей, которые
стоили жизней, в том числе, и мирному населению.
Когда я говорю, что забыл свой родной город, это не значит,
что я не помнил событий тех лет, происходивших в нем, и которым я
был свидетель в меру своего детского их осознавания.
Помнил и помню всю жизнь. Сначала артиллерийские
обстрелы и авиационные бомбежки немцами, потом немецкий
плен.
Через год бомбежки авиацией и артиллерией Красной
Армии при взятии ею Новороссийска. Потом депортация фашистами
мирных жителей города, которых они отправляли в Германию для
использования в качестве рабочей силы.
Немцы планировали провести ее в два этапа, сначала
перебросить нас баржами в Крым, а затем и дальше, на запад.
Самое начало первого этапа, переправа через Керченский
пролив прошло под бомбежками нашими-же самолетами. Одна из
трех барж загорелась и стала тонуть.
Прошел слух, будто наша разведка в горячке военного успеха
не успела донести командованию, что баржи забиты до отказа своим
же мирным населением, которое немцы как рабочую скотину гонят
в Германию.
И командование, решив, что самоходными баржами драпают
немецкие части в Крым, все еще остававшийся у фашистов, приказало
их уничтожить.
Остальные две баржи благополучно добрались до Керчи.
К счастью до второго этапа, на запад, дело не дошло, потому
что через год наши отбили Крым.
Верх трагической несправедливости, случившейся со всеми
нами тогда, заключался в том, что депортацию стариков, женщин
и детей из Новороссийска, начатую год назад немцами, успешно
завершили части НКВД.
Только не на запад, а строго наоборот - на восток, и кого куда.
Что касается конкретно моей семьи, то мы были отправлены, как я
уже рассказывал, на Урал.
Но вернемся с вами в Новороссийск уже в мирное время.
Знакомство с забытым городом моего детства началось с моря.
От нашего дома до каботажной пристани, в обиходе,
каботажки, 8-10 минут неторопливой ходьбы.
В Новороссийске в те времена на работу и с работы, на
базар, по теперешнему на рынок, и обратно, утром по делам или
вечером "в город", здоровые или больные, молодые и не очень, все
поголовно ходили пешком и только неторопливым шагом.
Бегать было не зазорно только детям. Таков был жизненный
уклад небольшого приморского провинциального города, в котором
очень многие, правильнее сказать почти все, так или иначе, знали
друг друга в лицо.
Бытовало такое выражение : "Я знаю этого человека по
городу". Это значило "Лично с этим человеком я не знаком, но знаю
о нем почти все." Чем не интернет?
Даже если встретился знакомый, которого вы видели еще
вчера, а вы прямо сейчас куда-то неторопливо опаздываете, то все
равно считалось невежливым не остановиться.
Лишь после десятиминутной беседы обо всем и ни о чем
вы имели право тактично признаться куда вы так медленно спешите.
Собеседник тоже вспоминал о важной встрече, на которую
он так стремился.
И еще после множества взаимных пожеланий вы долго
расставались, чтобы находясь в пределах видимости кое-что очень
важное уточнить, что-то выскользнувшее из головы и на расстоянии
чудесным образом всплывшее досказать.
Конечно, это было донельзя иррационально. Но так было,
а теперь так не стало. И стало в моем городе не так тепло и не так
уютно жить.
Но кто сказал, что рациональное обязательно должно сменить
устоявшиеся нравы, пусть даже кому-то казавшиеся нерациональными?
В том то и дело, что никто этого никогда не утверждал, а
нравы вот взяли, да и поменялись. Я говорю о своем Новороссийске.
Где-нибудь в Ханты-Мансийске, может быть, и не поменялись,
я этого не знаю. Но в Новороссийске поменялись. А мне от этого горько,
потому что город моего детства, город наших отцов стал мне чужим.
Каботажная пристань, куда меня новичка вели соседские
мальчишки, это комплекс причалов для судов, чаще всего маломерных,
местного, ближнего, прибрежного, каботажного плаванья.
После войны от пристани ничего не осталось, одни
развороченные причалы и искореженные металлические конструкции.
Пляжа, даже дикого, здесь никогда не было, потому что это
часть внутренней гавани, порта и вода здесь не такая чистая,
как в открытом море, хотя и значительно спокойнее.
Справа располагается западный мол, а за ним открытое море,
внешний рейд для кораблей с якорной строянкой.
Там-то и были настоящие пляжи, и городской, и загородный,
на так называемой Суджукской косе. Сейчас тогдашний пригород вместе
с пляжем и виноградниками известного ранее в стране винодельческого
хозяйства "Мысхако" находится в центре разросшегося города.
Но пока вы со мной и с моими новыми друзьями на каботажке,
в ужасно некомфортных послевоенных условиях, зато это совсем рядом
с моим домом.
Барахтавшиеся безвылазно в воде часами мальчишки
выскакивали на берег трясущиеся от холода, с синими губами и
колотящимися подбородками.
Чтобы хоть чуточку согреться молча кидались, глубоко
дыша животами, на горячий, кое-где уцелевший бетон довоенной
набережной, прилипали к нему всем телом, попеременно прижимаясь
то одной, то другой щекой.
Я же вместо бетона предпочитал остатки металлоконструкции,
выглядывававшие из-под воды.
Надводная их часть была глянцевой, её еще с войны без
устали полировали до такого состояния три новороссийские стихии,
неугомонные волны, упорный зимний норд-ост и нещадное солнце
весной и особенно летом.
До раскаленного металла нельзя было дотронуться, пока
не польешь его морской водой, да и потом периодически это надо
было повторять.
Это был твой и только твой корабль или, еще лучше,
подводная лодка. Ты был на ней капитаном, боцманом и матросом
одновременно.
Отдавать команду самому себе и безупречно исполнять ее
было легко и радостно.
Однако, скоро я убедился в том, что на завоеванное мною
пространство претендуют и другие существа. И вот как это произошло.
На следующий день после приезда я захватил с собой на море
привезеную из Москвы книжку "Победы моря" Григорьева о детских
годах адмирала Степана Осиповича Макарова, будущего героя
Порт-Артура.
В какой-то момент на солнце наползло заблудившееся,
случайное для Новороссийска в летнюю пору облачко.
Поэтому временно отпала необходимость охлаждать мою
каюту под открытым небом и я полностью ушел в книжные события.
Описывалось обеденное меню в доме дедушки будущего
адмирала. Читал я очень внимательно и заинтересованно.
Для человека, испытывавшего постоянное чувство голода в
течение четырех военных лет, еда всегда оставалась волнующей темой.
Тем более, что моему бедному кулинарному воображению
не под силу оказалось представить любимое блюдо деда маленького
Степы под названием "цветная капуста".
Капуста, рассуждал я, это понятно, капуста она и есть капуста,
вареная в борще, кислая в солянке, тушеная в голубцах. Всегда почти
одного и того же приблизительно цвета. И при чем здесь тогда
"цветная" ?
Кроме того, цвет, это слово, которое, на мой взгляд, не имеет
отношения к характеристике пищи. Ведь никто же не интересуется цветом
рисовой или манной каши. Все знают, что она может быть только белой.
Или вот про котлеты говорят "румяные". Но на самом деле
румяными, то-есть, красными могут быть только те котлеты, к жарке
которых еще не приступали.
Ну, вот хлеб, правда, бывает белым или черным, но ведь
никто из-за этого не называет его цветным.
И в тот момент, когда я готов был пойти на компромисс
с автором и только-только начал представлять это блюдо в виде
множества разноцветных маленьких капустных шариков я вдруг
почувствовал острую боль.
Будто указательный палец моей правой руки, мирно вытянутой
вдоль тела, опустили в кастрюлю с кипящим борщом, раз уж тема
гастрономическая.
Я выдернул руку из борща, но боль нарастала. И я увидел
чудовище, прокусившее до кости мой палец, и кровь.
Оно висело на пальце, не выпуская его из своей клешни,
заканчивающейся двумя острыми, очень похожими на клыки большого
хищного животного черными, замыкающимися наподобие клещей,
зубами.
Мало того, оно еще и раскачивалось как на качелях, готовясь
к прыжку на меня, и нацеливаясь второй клешней. Одновременно оно
угрожающе перебирало десятком волосатых многосуставчатых своих
ног. Ни дать, ни взять, пианист перед самым трудным пассажем.
И все это крепилось на шарнирах к панцирю, красному на
спине и белоснежному на кольчужном брюхе, который венчали два
сферических гипнотизирующих глаза на столбиках, как у саламандры
какой-нибудь или, еще хуже, игуаны.
К тому же все его известковые конечности скрипели, касаясь
друг друга, и это тоже неприятно настораживало.
С трудом я оторвал от себя хищника и зашвырнул его, как мог,
дальше в море.
Немного успокоившись, оглядел поле битвы и сразу холодные
мурашки поползли по моей спине, потому что все металлическое
пространство вокруг меня кишело от этих тварей.
По всему было видно, что еще задолго до меня оно уже
обжито этими пучеглазыми, выползавшими сюда, чтобы, как и я
погреться на солнце.
Время от времени они стремительно и бесшумно меняли
дислокацию, скорее всего, в поисках места погорячее.
Я попробовал напасть первым на ближайшего, но он присел
на свои задние конечности, протянул ко мне обе клешни и угрожающе
зашипел на меня : "Ещ-щ-ё-ё хочеш-ш-ь ?".
Я представил на мгновение, что так же вероломно, как первый
экземпляр, могут вдруг поступить, подчиняясь стадному чувству или,
наконец, просто интереса ради и остальные, и решил сдать позицию.
Подняв над головой книжку "Победы моря" С. Григорьева,
как белый флаг и одновременно как каску, я с позором покинул судно.
Гребя одной рукой отплыл метров пять и оглянулся.
Вся орава собралась вдоль ближнего ко мне борта, присев
на свои скрипучие задницы, и аплодировала клешнями, как это
делает преданный экипаж, когда провожает на берег своего обожаемого
капитана.
Я погрозил им раненным кулаком и тут же начал терять
плавучесть.
В ответ они разом перевернулись на спины и стали
постукивать себя клешнями по белоснежным чешуйчатым брюхам.
С подлодки ветерок еще долго доносил до меня их шепелявый
известковый смех и аплодисменты.
Шрам, вернее, два шрама по обе стороны средней фаланги
указательного пальца правой руки я ношу до сих пор в память о первой
своей встрече с черноморским крабом королевской породы.
Вполне воможно, что это название и не соответствует научной
классификации черноморских крабов, но так называли красноспинных
крабов мои, все знающие про море земляки сверстники, в отличие от
просто крабов, тех, которые носят черный панцирь.
К тому же и размером королевские были значительно больше
черноспинных собратьев, что играло решающую роль при охоте на них.
Через короткое время, тем же летом я в корне пересмотрел
свое отношение к черноморской фауне, в первую очередь к таким
деликатесным вещам, как крабы, рапаны, мидии, черноморские
креветки, по-местному рачки.
Подробнее обо всем этом и особенно мрачную историю с
ночными крабами я расскажу чуть позже.
продолжение
http://www.proza.ru/2019/02/14/651