Грэм сидел за своим любимым письменным столом и прикусывал кончик пера. Что ему до того, что уже давно изобрели шариковые ручки? Это не эстетично. По мнению Грэма, для него не должно существовать ничего, что ему не нравится. Изобрети эта цивилизация хоть машину времени - ему что за дело? Из новшеств он признавал только автомобиль - и то только потому, что жил в центре города. Грэма вообще мало что интересовало, кроме литературы. Он любил ее читать, он любил ее создавать. И второе ему удавалось не хуже, чем первое. И то и другое он делал почти на всех языках - в том числе, на исчезнувших. А язык для своего нового творения Грэм выбирал по настроению. Если он хотел создать что-то подобное скандинавской саге, он писал на языке викингов. Стихи он в основном писал на арабском и на японском. На арабском, естественно, о любви. Никакой другой язык по мнению Грэма не мог так полно выразить любовные переживания. Впрочем, переживания эти были либо мастерски заимствованы, либо взяты из взяты из его собственного богатого опыта, но к действительности, увы, отношения давно не имели. Грэм жил слишком долго для того, что бы быть подверженным каким-либо страстям. И почти ничего уже не могло его удивить. Отчасти поэтому он так любил литературу - она была для него заменой утерянных переживаний. Кроме этой причины была еще одна - Грэм был законченным эстетом. Во всяком случае, два последних столетия.
..Наконец, Грэм отложил перо и стал просто смотреть на первые закатные всполохи. День умирал, уходил безвозвратно, как умерли миллионы грэмовских дней. Грэм давно познал истину, что ни в одну реку нельзя войти дважды. Он часто в своих произведениях сравнивал время с водой (причем умудрялся делать это всякий раз по-новому, и с такой изобретательностью, что никому и в голову не приходило заподозрить его в повторении).
Грэм сидел, глядя в окно, пока совсем не стемнело. Когда ночь заполнила собой все его жилище, Грэм исчез. Грэм был духом книг, и по ночам должен был облетать все библиотеки города - в том числе, и домашние А днем он писал свои книги, но люди почему-то думали, что пишут их сами. На самом деле все написанное Грэмом оставалось невидимыми страницами на чужих столах, а люди просто воспроизводили их. Да, безусловно, у Грэма были свои литературные неудачи, но, в конце концов, кое-что зависело и от воспроизводителей. Самое ужасное начиналось, если людям вдруг приходило на ум править Грэма. Иногда тексты искажались до неузнаваемости, и, как правило, не лучшую сторону! Но это были уже их заботы, а Грэм свою работу выполнял с любовью - она ведь была смыслом его существования. Подобных Грэму было немного, но выручало то, что духи книг живут почти вечно - пока не погибнет их последняя книга (свиток, глиняная дощечка, фолиант, электронный текст...). Какое-то время духи книг были уверены, что им грозит серьезная опасность - замена печатных книг электронными, но они нашли выход. Ведь идея книги все равно будет витать вокруг стола, какая разница, настоящего или виртуального. Впрочем, для Грэма все уже в любом случае приближалось к концу - он был эстетом, и был слишком привязан к написанным от руки или напечатанным текстам.