Глава тридцать седьмая. Неприятный разговор

Аллиса
Б/н всё ещё у Десятой. Тренировка Пятой и Шестого продолжается. Она переставила в лаборатории все элементы, поэтому у неё там что-то постоянно взрывается. Сначала коллектив мегалита игнорировал шум, банально исключив из восприятия. Но скоро вибрации достигли предельно допустимых норм, и Второй забил тревогу, потому что вызывать эманации и вибрацией было исключительно его прерогативой. На общем собрании (б/н был допущен в виде исключения из правила, но поражен в правах полностью) Второй сообщил, что гасил вибрации лучами и получил необыкновенный эффект наложения. Требовал продолжения взрывов, но со строго установленной длинной волны. Пятая ответила, что ничего гарантировать не может. У Шестого потребовали анализа алгоритмов процесса для их стабилизации. Исключительная наглость, учитывая, что базовые матрицы он, в соответствии с договоренностями с Пятой, переразложил в произвольном порядке и потерялся.  Но товарищи насели. Пришлось пообещать, при условии полного сбора хотя бы общих данных по техническому регламенту от Седьмой. Б/н предложил помощь, но его не услышали, согласно протоколу собрания.
Вечный дежурный по мегалиту №518 – Шестой.
          
1. В ботинок кот не гадил, был брезглив;
2. Собака мой брехал, но я ж молчала;
3. Вчера посуду били, но негромко.

Три шутки, которые стали пропуском для РомДима во все клубы Задрюка, и которые он не любил, потому что стырил их из юмористического раздела академического ежемесячника «Знание мило»

Единицы измерения:
- 1 вер – около 10метров
- 1 тыд – около килограмма

    Районный пристав, обеспечив своим жандармам прикрытие двумя бригадами практикантов: медиков и коронеров, совсем было собралась заскочить к дядюшке Опсу, так заинтриговала её угроза  «заглянуть на огонек». Это просто свет или пожар какой-нибудь? Потом можно и Нгона навестить.  Вряд ли у заместителя генпрокурора что-нибудь серьезное. Потом, конечно, надо выяснить, как дела у ребят. Последним пунктом стоял модист Модест. К этому она всегда успеет.
   Пока размышляла, где сейчас дядюшка: у Мсти или в доме покойного Мьюза, её окликнули.
    Колдун-скороход, выгуливал на задворках улицы Тенистой Люсьенду – зомби-собачку.
-Понимаю, занятие бессмысленное, но традиции надо чтить, - вместо «здрасьте» залопотал он, словно его застукали в чужом саду за воровством неспелых груш. «Почему груш»? - удивилась мыслям Нца, но вслух согласилась, что традиции для того и существуют, чтоб их чтили.
   Люсьенда деловито пыталась зарыться под очередной чахлый куст. Зомби они такие, постоянно пытались куда-нибудь закопаться.
-Как дела? Ужас, что творится! –  тараторил Мойсей Дон, вытаскивая за задние ноги питомицу из подкопа.
     Отчего-то Нца решила, что это про безобразие в гостинице «Три вороны», и поспешила развеять мрачные думы колдуна. Всё под контролем. В «Три вороны» уже выехали две бригады. 
   Скороход забормотал, мол, «любопытно, любопытно» и  «надо бы на это взглянуть». Озабоченность председателя Тенистой улицы передалась Нце. Действительно, не слишком ли она беспечно и легкомысленно поступила, отправив подчиненных без себя. Следователь по запрещенной магии – специалист хоть куда, но дело слишком ответственное, чтоб доверять жизнь и здоровье полевых жандармов даже ему.
  Накрыло Нцу нехило. День посмурнел, деревья зашелестели тревожно, и всё вокруг от фонарного столба до зомби-собачки Люсьенды с осуждением смотрели на районного пристава.
    Конечно, она согласна, чтобы колдун её сопровождал. В данном вопросе она была солидарна с Чосом: чем больше народу, тем лучше. Только Люсьенду брать не стоило.
   Мойсей Дон, пробегая мимо своего дома, беззаботно перекинул питомицу через забор и бодро затрусил рядом.
   Нца несколько раз предлагала место позади себя на Орнихе, но скороход был непреклонен: сам-сам-сам. И ладно. Нца выслала коня вперед, так ей не терпелось попасть на место преступления.
    Едва пересекли границу природной аномалии, Нца коня притормозила. Так уж вышло, что не рассчитала высоту нижней ветки и получила хлесткую оплеуху. Зато когда утерла слезы, обратила внимание на пейзаж.   
  Лес звенел капелью совершенно как после дождя, выбивая звонкую дробь по стылой земле. Трава покрывалась инеем, который на кончиках успевал оттаять. Капли сверкали на солнце, поэтому открытые участки переливались драгоценным ковром. Но если сорвать травинку, то можно увидеть вдоль волокон тончайший иней, который легко соскребался ногтем. 
   Нца удивилась феномену. Дождалась Мойсей Дона. Дыханье скорохода от быстрого перехода нисколько не сбилось, но малость он запарился.
   Задумчиво потеребил косицу и без лишних объяснений рванул с такой скоростью, что догнал его Орних только у ворот гостиницы.
   Во дворе гос-дар Ворхмайер спорил с гос-донной Прикт, называл её повитуха и критиковал команду. В ответ акушерка, а на данный момент ответственная за Скорую Помощь, пытаясь поплотнее укутаться в халат и стуча от озноба зубами, устроила выволочку следователю. Судя по всему, припомнила ему прошлое, настоящее и предрекала кары небесные в будущем. А как иначе, если тунеядец, бездарь и неудачник?
-Какие каденции? – кривился Ворхмайер.
-Никакие. Голая правда. И не хрен тыкать в меня своим музыкальным образованием, - парировала врачиха. – Играли бы на скрипочке, может, и сейчас толку было б больше.
    Мойсей Дон всплеснул руками, подскочил к следователю по запрещенной магии и забормотал: 
-Понижение градуса, немотивированная агрессия, поди, и актиметр молчит? Ну?
    А актиметр молчал, хотя Ворхмайер кожей чувствовал: что-то тут не так.   
-Полярность, полярность поменяй. Да осторожней, вспугнешь.
  Какое там осторожней! Следователь спешно перекинул тумблер, и актиметр защелкал, как хворост в костре.
-И о чем это? – спросила дона Прикст.
-Среди нас вампир, и он поддерживает ещё условно живых. А может и…
-И кто это?
    Ворхмайер понятия не имел, потому придерживался рекомендации Мойсей Дона: главное – не вспугнуть.
     Своих Нца нашла на заднем дворе среди беспорядочного движения, мельтешения и суеты.
     Под баками с мусором стояли кровати, отнюдь не пустые, чуть дальше, в тени сирени лежали ещё четверо.
-Это наши, - объяснил Чос такую разительную разницу в обращении с пострадавшими. 
        Практиканты обеих команд сновали кругами, но как-то бестолково, сортируя жертв на живых и потенциально мертвых. Нца отдала должное подшефным Брачника, те старались помочь всем без разбора: ставили походные капельницы, укутывали в теплозащитные покрывала и отгоняли от тел подопечных коронера.
-Если такой грамотный, оцени нарушение витальных функций, - отталкивала от кровати длинного мрачного паренька будущая докторша.
-Так дай хоть зрачок посмотреть и реакцию на свет, - возмущался будущий коронер.
        Чуть поодаль в стороне лежало упакованное тело. Вот по поводу кого не спорили.
 – Мгар, - пояснил Чос. – Тут всё ясно. Его тот типчик грохнул. Мрот.
    Совершенно невзрачный паренек сидел, привалившись к каменному боку винного погреба. Его лицо обрамляла нелепая короткая стрижка, голубые глаза отстраненно вперились в небо, а на губах застыла странная полуулыбка.
-В шоке, - поспешил пояснить жандарм.
-И почему без наручников? – резонно заметила Нца.
    Чос удивился сперва вопросу, а потом себе: парниша казался таким беспомощным, ошарашенным, что жандармы действительно не соблюли протокол. Он сейчас же всё исправит. Хотя, как исправить? На плечо Мрота завалился и мирно посапывал Сироша – помощник хренов. Придется будить.
   Из недр погреба высочил Суху:
-Ну и вонь!
   Он как смог быстро оставил пост около потерпевших и под предлогом зарисовки места преступления побежал удовлетворять любопытство. Тут же об этом пожалел, но теперь Дай Но непременно требовал рисунков, потому что описывать в протоколе было лень. А так приложишь картинки, - и всё!
   Суху хвастался, что вторая и дальняя комнаты зафиксированы, а первая – самая вонючая… В общем, он не уверен, что надо там что-либо рисовать:
-Лучше я тут портреты набросаю? – попросил он.   
    Нца согласно кивнула. В отличие от остальных, её другое смущало. Не все фантомы тотемов ей показались, но тотемная лань на кровати и фантом курицы под кустом сирени уже начали растекаться в посмертное покрывало.  Люди умерли полсуток назад, не меньше, как практиканты умудрились проморгать такое очевидное дело?
   Где-то в лесу затявкал Блыск. Не лаял басисто, а именно тявкал, обозначая необычную находку, и завертелось.  Орних, до этого смирно ожидавший у ворот гостиницы, всхрапнул и ускакал в неизвестном направлении. Следователь по запрещенной магии, потрясая щелкающим актиметром, наперегонки с донной Прикт бежали к практикантам. Маркфей рванул к Сироше, а Мрот начал заваливаться на бок. Мешок с трупом глухо хлопнул и обмяк, зато по ближайшим кустам словно пролетел ветер. Мойсей Дон понесся вдогонку непонятно за кем. Нца пальнула без предупреждения, очень рассчитывая, что скороход не попал на линию огня, крикнула своим, чтоб заканчивали, побежала следом.
   Дорога вела вверх, а ноги постоянно проваливалась в какие-то осыпающиеся рытвины, что значительно замедляло ход. У Нцы появилось чувство, будто она на одном месте месит глину. Когда добралась до места, зла была на весь мир, и на себя в первую очередь. А в конце -  натуральная драма.
    Мойсей Дон, слава Гжути, невредимый, стоял столбом и переругивался с Блыском, объясняя псу, что хорошая собака – зомби-собака. И, кажется, Блыск его понимал.
-Спокойно, - прикрикнула на обоих районный пристав.
    Пес тут же выкинул из головы обязанности строго охранника, делегировав ответственность старшему по званию. Завилял приветственно хвостом Нце,  колдуну и всему миру, хвастаясь находкой. Еж, полевая мышь и уж. Набор тот же, только в усеченном составе. Воспользовались вампиры старыми экземплярами или наловили новых, не разобрать. И ладно. Пусть дядюшка разбирается. Прекрасный повод для визита. 
   
     Серый двухэтажный дом с мезонином. Строгая классика без новомодных наворотов. Широкий круговой подъезд, обрамленный бордюром из нежно-розового шнитт-лука и белоснежного арабиса, позволял доннам в случае непогоды выйти сразу на широкое крыльцо с балюстрадой.
    Через четверть вера гость упирался в высокую дубовую дверь. Этой дверью пользовались редко. Знакомые, забежавшие на огонек, входили через правую боковую дверь, почти скрытую растениями в кадках. Это была слабость хозяйки: небольшие, но с фантазией устроенные сады в самых неожиданных местах дома.
   Уля Ле здесь была нечасто. Её иногда приглашала прислуга посоветоваться в сложных жизненных ситуациях. Но входила тогда с черного хода. Возможно, поэтому стояла теперь в нерешительности перед дубовой дверью без звонка, колокольчика, или молотка. Однозначно, нежданных гостей в эту дверь не пускали.
  Вдова кузнеца знала о боковой двери, могла воспользоваться и черным ходом, но нынче хотела самого формального визита из всех возможных формальных, максимально официального и бюрократического толка.
  Вздохнула. Огладила шелковую шаль на плечах, поправила невидимые огрехи на висках в гладкой прилизанной до блеска прическе, проверила степень взбитости рюш капора. Безупречно.
   Занесла кулачок, а дверь медленно, с натугой приоткрылась. Никого. Пустота придала уверенности. Пусть хозяева не ждали визита, была в нем острая необходимость. Всё об этом просто вопияло. Слово всплыло неожиданно, но как соответствовало моменту!
     Решительно прошла в холл. Тут её перехватила девчушка, кажется дочка садовницы, проводила в кабинет. Пискнула:
-А мы давно за вами смотрим, смотрим. Донна Закос сейчас будет. Велела садиться и ждать.
   Уля Ле не собиралась долго рассиживаться, а какое-то там «велела» вообще выпрямило спину, как кол вбили. Так и встретила Ейлей, умудряясь глядеть сверху вниз с высоты маленького роста.
-Здравствуйте, донна Воккарус, - радостно воскликнула хозяйка. – Что случилось?
   В радушие Уля Ле не поверила ни разу. Степенно кивнула и таки прошла к стулу:
-Случилось, - с максимальным достоинством присела на краешек. – Случилось…
   Уля Ле собиралась с силами, а донна Закос, не переставая мило улыбаться, пережила бурю эмоций от «слушаю внимательно» до «когда ж ты родишь и свалишь».
Наконец, Уля Ле разверзла уста. Говорила медленно, тщательно подбирая слова. Как минимум, первых четыре:
-Да что ж ты… коза, делаешь?
    Ейлей вздрогнула. Спроси об этом вдова кузнеца чуть раньше или позже, конструктивного диалога не получилось бы. Ещё вчера вечером чувство вины не полностью накрыло благородную донну, а к вечеру сегодняшнего дня инстинкт самосохранения замкнул бы нервную систему в непробиваемый кокон безразличия и злости от безысходности.  Вопрос оказался к месту и вовремя:
-Я не… знаю...
-Знаешь.
-Я не знаю, что делать, - пожаловалась мать Эгилы.  – Я хотела пустить обычную пулю!
     «Пустить пулю» на местном жаргоне означало оболгать бессмысленно, без цели очернить, но бросить тень. «Пулю пускали» в исключительно очевидных случаях вранья, когда на одного поверившего приходилась сотня очевидцев, опровергающих ложь. Тот, против кого «пускали пулю» ничем не рисковал, лишь легкая тень непонимания оставалась у окружающих на перспективу. В последствие, когда решался какой-либо важный или сложный вопрос, например, о повышении по службе или веса показаний в быстром суде, всегда находился некто, полностью не знакомый с обстоятельствами дела, зато уверенный, что дыма без огня не бывает, поэтому нельзя верить оговоренному на слово и сразу. «Не знаю, что там было, но если что-то было, то не так кристально чиста личность, как вы полагаете. Надо бы подумать подольше, копнуть поглубже».
     Так должно было сработать и с экспериментом. Куча свидетелей! Очевидно, что околоточный первым достал Глюк, создал угрозу для всех посетителей в «Проставе», Нца стреляла второй и спасла ситуацию. «Запуская пулю» донна Накос рассчитывала отвлечь внимание от Эгилиного косяка, не более. Её абсурдное и заведомо ложное заявление не должно было просуществовать долго, пару дней пересудов – всё. Но что-то пошло не так.
-Ко мне подходят совершенно незнакомые люди и рассказывают полный бред: то собака покусала старателей, то жандармы кого-то убили по неосторожности, то они же гостиницу подожгли – улики скрывали, то козопаса выкрали, то над детьми издевались. Почему-то все решили, что я зачинщик, и мне это интересно. А мне не интересно. И послать доброхотов подальше неловко, они ж на меня рассчитывают. Они идут и идут, а мне деваться некуда. Хоть из города уезжай. Теперь ношусь, перепроверяю и собираю опровержения. Такое чувство, будто я пожар тушу стаканом воды.
-Так и уезжай.
-Накануне бала? Мне одни платья обошлись в … не важно. Дорого. Добавь к наряду туфельки, клатч, шляпка, перчатки… Да и зачем? Неужто никогда такого не было.
-Было. Было, - успокоила Уля Ле.
    Она припомнила далекие времена молодости и незамужества. Вот, как давно это было. Тогда наклевывалось в Задрюке схожая ситуация. Все вокруг на черное говорил зеленое и сравнивали мягкое с теплым. Домашний доктор, светлая ему память и покой в чертогах Светлого Гжути, сравнил это с болезнью, когда здоровая клетка организма не могла отличить своего от чужого, убивала полезные клетки и привечала заразу, в результате чего организм погибал. «Город – это организм, а люди, как те клетки, не могут отличить хорошее от плохого», - говорил он. – Болезнь не лечится медикаментозно. Или резать, не дожидаясь перитонита, или летальный исход».
-Но город стоит?
-А чё ему сделается? Ти-тролли нас тогда спасли. А нонче и у них разброд и шатание.
-И как быть? – утерла навернувшие от жалости к себе слезы Эйгила.
-Надо искать здоровые клетки, людей, значит, не зараженных. Тогда ж не только ти-тролли спасли. Ойгна была жива, бабка председателя, весь Тигровнский клан, Годри, супруг мой, ныне покойный. Надо искать. Жалко, председатель с семьей в трауре. Он хоть и самодур, но чуйка зверинная.
-Поняла, - решительно сказала Эйгила. – Буду искать. А как та болезнь называлась? Про клетки?
-Толерантность, девушка, толерантность. Я это слово навсегда запомнила.
    Уля Ле поднялась.  Ей ещё предстояли три-четыре визита. И Сироша с Маркфеем запропастились куда-то.

   Нца изловила Орниха и смогла обогнать скорохода на подходе к городу, так что к дядюшке прискакала первой. 
    Дядюшка Опс, хоть и приглашал, но гостье не обрадовался, особенно когда она вывернула находку Блыска из подола. Возмутился. Приличные девушки в подоле детей приносили, а его племянница всякую гадость.
     Нца же рассеянно бродила по дому Мьюза. Здесь многое изменилось. Дело даже не в переставленной мебели. Если раньше светлая комната была отдана в распоряжении тотемов, теперь её заселили живые твари.
-А что ты хотела? Это Мьюз видел фантомы, как есть, а я могу их наблюдать только опосредованно, - раздраженно пояснил дядюшка Опс.   
-И что опосредованно можешь сказать об их владельцах, - кивнула Нца в сторону своей передачки. - Их было шесть. Тут нет чижа, кожана и дикого кролика. Хорошо, уж есть, Мьюз что-то про него говорил важное, но я не поняла. Что не то с подселением.  Дар Мойсей Дон подойдет, может он подробней скажет. А ты читал восстановленное послание?
   Опс читал, но понял столько же, сколько и племянница, то есть ничего. Рассказывать ей об этом не собирался, ответил уклончиво:
-Я думаю.
    Ждали Мойсей Дона, но первой пришла Лимна. Похоже, она не была в восторге от дядюшки. Отвела Нцу в сторонку и стала жаловаться. Тотемов профессор Мьюз отнюдь не всех видел, но хоть кого-то, а Опс не видел никого вообще, и при этом умудрялся лечить. Метод был мудреный, непонятный, но много эффективней, чем у Мьюза. И, как поняла Нца, это огорчало Лимну больше всего.
-Снова гонял меня на Лишец ловить лягушек. Зачем? Мне, как ассистентке и ученице знать положено.
   Подошел Мойсей Дон, и Нцу вовсе исключили из разговора. То есть с ней как бы советовались, но такими зубодробильными терминами, что районный пристав сочла за лучшее уйти. Тем более, должны были привезти пострадавших из «Трех ворон». Нца не была уверена, что врачи допустят к больным, но друг?
   А когда проходила мимо дома Даины Рэк, её черт попутал. Другого объяснения поступку в последствие она не нашла.