(Очерк был опубликован в 1999 году).
Наше село Томылово приютилось у холма, словно земля приоткрыла грудь, чтобы согреть и накормить свое дитя. У подножия холма, чуть на отшибе, плескал волной широкий пруд глубиной до семи метров. Покупаться, позагорать на берегу рукотворного водоема, порыбачить и, если повезет, поймать на крючок жирного золотистого карпа - эта славная мечта грела мне душу в холодные осенне-зимние месяцы.
Но отныне, увы, моей мечте не суждено будет сбыться. Весна в прошлом году пала ранняя, дружная, снег сошел за одну неделю и вода в безымянной речке, что течет на околице села, стала прибывать не по дням, а по часам. Творило - винтовое устройство на дамбе, с помощью которого регулировали уровень воды, заржавело от отсутствия хозяйского догляда - и как мужики ни тужились, как ни кричали разом: "Эх, ухнем!", а открыть это растреклятый механизм так и не смогли.
Вода заструилась поверх земляной насыпи. Скоро в образовавшуюся брешь с ревом и шумом хлынул мощный поток, унося льдины, коряги, деревянные мостки и прочий хлам. И долго еще окрестный люд почти голыми руками ловил в буераках, лужах и колдобинах оставшихся после бурного схода воды увесистых карпов и карасей.
…Рвет плотину, и никем не управляемый грозный поток бурлит и сносит все на своем пути - именно эту картину и напоминают мне так называемые "реформы на селе". Все привычное, годами устоявшееся, снесено к едрене-фене. Безжалостно разворочена и "тихая моя Родина".
***
1995 год. О ЧЕМ МЫЧИТ КРАСОТКА
У деда Егора увели со двора корову. Увел семнадцатилетний внук. Парнишка корову продал, а на вырученные деньги купил магнитофон – сбылась-таки страстная его мечта. Дед, конечно же, на внука в милицию подавать заявление не стал, простил его, но всякий раз, заслышав рев магнитофона, с которым "паршивец" гулял по селу, дед Егор горестно качал головой….Если в те времена кража скотины - случай исключительный, то сегодня - событие рядовое.
Вот и в мой приезд у односельчанина Павла Трубникова увели бычка-трехлетку. И не заезжий вор, а сосед. И не в глухую ночь, а средь бела дня. Милиция нашла вора на другой же день, да толку-то. Бычка уже успели зарезать, Павлу достались лишь рожки да ножки…
И еще один новый штрих. Сельское стадо пасут по очереди. В один из дней пришел черед пасти коров и моему брату. Вместо кнута он взял ружье. Я вопросительно глянул на него.
- Без него страшновато, - пояснил Виктор. - Сидишь, бывает, где-нибудь на солнцепеке и думаешь: а что, если сейчас подъедут рэкетиры, загрузят коров в грузовики, а тебя пристрелят? В наше срамное время это запросто….
- Уйду я из совхоза в шабашники, - говорил мне Виктор. - Жить на такие заработки невозможно. Все умные люди давно уже уехали. Кто в Сызрань, кто в Ульяновск. А меня что, приковали?
- А почему в шабашники, а не в фермеры? - спросил я.
- На земле работать невыгодно. Как ни крутись, все в прогаре остаешься.
В нашем селе нет ни одного фермера. На поля больно смотреть. Засуха. Пшеница чуть выше колена. Дай Бог собрать по 5 центнеров с гектара. Все посевы затянул осот. Гербициды - не по карману. Да и авиация не по средствам. Наймешь "кукурузник" - вылетишь в трубу.
В это засушливое лето заросло и село - крапивой, лебедой, чертополохом. Настоящие джунгли. Я выкосил территорию вокруг дома и берег озера. А то и глядеть тошно.
1996 год. РАСЩЕПИЛИ ДЕРЕВНЮ, КАК ПОЛЕНО НА ЛУЧИНУ
По дороге от железнодорожной станции Безводовка мы проехали деревянный мост через речку. Проехали на тормозах, на "цыпочках", так как бревна настила сильно подпрыгивали под колесами, кругляши с глухим стуком бились друг о друга - в совхозе нет гвоздей, чтобы забить их.
С этой детали я и начал свой разговор с братом о здешнем житье-бытье, когда мы вечером, после баньки, сели за праздничный стол.
Два года назад в совхоз приехал новый директор. Прежний ушел на повышение в район. В первый же год директор обзавелся усадьбой. Дом построил с размахом - гараж, баня, хлев. Моим односельчанам его хозяйственность пришлась по душе.
- Раз основательно строится, - рассуждали они, - в землю корнями лезет, значит, не летун.
Но директорский дом был единственной новой постройкой за эти два года. Все остальное пришло в запустение и упадок. В этом я убедился сам. По дороге от станции увидел животноводческие фермы. Из четырех коровников три были без крыш, зияли пустые глазницы окон.
А нет строительства - нет и заработков. И брат уволился из совхоза, где он работал мастером. Ушел в шабашники - строить дома и дачи для "новых русских".
- Ну как, не прогадал, уйдя из совхоза? - спросил я Виктора. - Или мать права? Помнишь, как она выступала против твоего увольнения. Сегодня ты в чести, а завтра будешь свиней пасти?
- Заказчиков на строительство не так много, это не Москва, но на жизнь хватает, не бедствуем. Прошлым летом один миллион заработал, а в совхозе в то время копейки платили. Вот и посуди - прав я или не прав.
Правда, после увольнения из мастеров директор упросил брата пойти главным лесничим. Сдуру он согласился. Но "прослужил" Виктор на этой должности всего лишь недели две.
- Я не хочу садиться в тюрьму, - сказал он, войдя в кабинет директора и положив ему на стол заявление об уходе. - Делянку совхоза я принял без всяких отчетов и документов, а лес весь оголен. Воруют кто ни попадя. А вдруг инспекция приедет с проверкой? Кого обвинят? Конечно же, я буду крайний.
- А ты пиши заявления в милицию на тех, кто ворует. На то ты и поставлен, - сказал директор, прикинувшись простачком.
- И после первого же заявления дом заполыхает огнем, - заявил Виктор. - Или мой труп с проломленным черепом найдут где-нибудь в лесной чаще, заваленный хворостом.
- А ты трус, однако... - усмехнулся директор.
- Я не трус, просто у меня глаза есть. И прекрасно вижу, что творится, - сказал брат и сердито добавил: - Если бы я и подал заявление, то первое - на тебя. Хоромы-то директорские из бесплатного леса строились.
- Что ты сказал?! Да я тебя за такие слова за решетку упеку!
- А вот это видел? - ответил Виктор, сунув под нос директора комбинацию из трех пальцев. И вышел из кабинета, хлопнув дверью.
- Вот такие, брат, дела, - сказал Виктор, вспомнив этот прошлогодний эпизод в директорском кабинете. И добавил хорошо подобранными словами: - Крестьянство должно жить стадом, дружно, тогда оно - сила. А они расщепили деревню, как полено на лучину, - вот и маемся. Горло друг другу готовы перегрызть.
Насчет горла и грызни брат упомянул не зря. Это не только фраза. В народе все больше укореняются волчьи повадки. За несколько дней до нашего приезда без сознания попал в реанимацию районной больницы главный агроном Николай Комаров. А дело было так.
Главные специалисты хозяйства по очереди выходили на дежурство - охраняли ночью посевы от непрошеных косцов. До утра вместе с кем-либо из водителей они объезжали окрестные поля. Вот с Николаем и случилась беда. Около полуночи он заметил на окраине поля несколько подвод. Он остановил машину, подошел к хозяевам лошадей. Это оказались крестьяне из соседнего совхоза. Мужики держались нагло. Почти все были поддатые, на воровское дело, оно понятно, народ трезвым не ездит. Слово за слово, а там и кулаки в ход пошли. Николая так отколошматили, что он больше месяца пролежал в больнице.
- Еще легко отделался, - говорили в селе. - Спасибо, что вилы в бок не получил.
Одно было утешение: на тех, кто избивал, завели уголовное дело.
1999 год. БЕДА ПРИЖМЕТ - НЕ ВДРУГ ОТПУСТИТ
Новый, 1999 год я встретил в гостях у матери.
- Давайте выпьем за то, чтобы все несчастья и невзгоды остались в прошлом. А то мы от них порядком устали, - полушутя-полусерьезно закончил свой тост мой брат.
И действительно, прошлый год оказался для него и его семьи на редкость неудачным. Беда совсем задавила мужика. Уйдя из совхоза в шабашники, он перебивался неплохими, но случайными заработками. В прошлом году по весне шабашил в Самаре, строил жилье для тамошних "новых русских". Не обошлось без нервных эксцессов. На бригаду строителей "наехали" местные рэкетиры, требуя выплаты ежемесячной и немалой "дани". Шабашники взбунтовались: "Берите мастерки и сами зарабатывайте". Бандиты долго угрожали, но потом, к счастью, отступили.
От всех этих физических и нервных перегрузок, от обедов на скорую руку, чаще всего всухомятку, у Виктора открылась застарелая язва желудка, и он слег в больницу.
Месяц отлеживался в районной больнице, а потом снова взялся за мастерок. К тому времени там же, в Самаре, нашли нового клиента, пожелавшего построить двухэтажный дом на своем дачном участке.
Строители рьяно взялись за дело, трудились не покладая рук, крыли крышу - и вот тут-то с братом и случилась беда. Он сорвался и упал с четырехметровой высоты прямо на груду кирпичей. Сам не ведает, как его угораздило. Случилось это с ним впервые за 30 лет работы строителем. Расшибся здорово - сломал два ребра и левую руку. Его, полуживого, отвезли в местную больницу, а так как страхового полиса у него отродясь не было, то почти весь его заработок снова ушел на лечение и лекарства. "Чуть ожил, и давай на выписку, иначе без штанов останешься", - шутил он, вспоминая те дни.
Может быть, новый год будет счастливее? За праздничным столом, по крайней мере, в это верилось. Но не зря говорят: беда кого к ногтю прижмет - не вдруг отпустит. 3 января умерла теща брата. Диагноз: ишемическая болезнь сердца. Все невеликие сбережения ушли на похороны.
- Как жить, как семью кормить, не представляю! - с невыразимой тоской сказал Виктор, когда мы шли от кладбища домой.
...Не один мой брат стонет в тоске-печали. Все мои односельчане так вздыхают, что окрестные леса клонит. Люди ругаются - матерят власть, на чем свет стоит. "Сущая татарщина!" - так отзываются они о ныне властвующих.
Хозяйство развеяно по ветру. Смех, да и только: последнего завалящего быка воры увели с общественного двора. И теперь в хозяйстве нет ни одной животины: ни коров, ни овец, ни свиней - все пошло под нож. Нечем было их кормить. Весь урожай зерновых и кормов выгорел в засушливое лето.
Животноводческие фермы стоят без крыш, без окон. К весне эти бесхозные помещения разберут по кирпичику до самого фундамента. В таком же разоре и запустении машинно-тракторный парк.
Сегодня хозяйство, а точнее, сельхозкооператив "Томыловский", существует только на бумаге. В нем числится около 150 человек. Но все - работники-механизаторы, доярки, скотники, разнорабочие - сидят дома, отлеживают пролежни. Народ живет только за счет натурального хозяйства. Зарплаты нет - живи, как хочешь.
Вот и в мой приезд Виктор надумал заколоть одного из трех поросят. Как говорится, пришла честь и на свиную шерсть. Нужны были деньги, чтобы одеть-обуть семью, рассчитаться с долгами. Да и выращивать трех поросят - дело неподъемное. Фуража нет, от бескормицы хавроний приходится кормить крапивой, ошпаренной кипятком.
Брательник только надумал, а уж к вечеру явились торговцы-перекупщики. Постаралось сарафанное радио. Стукнули по рукам. И через десять минут двор огласил предсмертный визг. За два часа свиную тушу мы обделали и распластовали. На весы легло ровно 100 кг отборнейшего мяса, а в руки брата - полторы тысячи рублей.
Я заметил: Виктор очень внимательно рассмотрел деньги, полученные от заезжих перекупщиков. Щупал их и тер меж большим и указательным пальцами - не сотрется ли краска, глядел на свет сквозь бумажку - есть ли на ней водяные знаки. Боялся, как бы перекупщики, а это были лица "кавказской национальности", - не облапошили, подсунув фальшивые деньги. И он поведал мне историю, случившуюся недавно на железнодорожной станции Безводовка, что в пяти километрах от нашего села. Там заезжие перекупщики "один чернее другого" остановили свой грузовик на центральной площади и бросили клич: "Покупаем мясо по 35 рублей за кило!" Цена-то невиданная! Местная заготконтора принимала мясо по 13 рублей.
Вечером, когда люди уже прятали свои барыши в потайные укладки, кто-то побежал за водкой в вагон-ресторан проходящего поезда, чтобы обмыть столь выгодную сделку. Тут-то и обнаружился обман - деньги оказались фальшивыми. Вот слез-то и смеха было!
***
Дом наш стоит в центре села. Напротив - деревянные здания магазина и клуба. Сколько себя помню, над их крышами всегда стаями вились голуби. Их было так много, что приходилось сбрасывать с чердаков птичий помет, иначе под тяжестью могли рухнуть потолки.
И тут я обратил внимание, что над крышами магазина и клуба подозрительная тишина. Голуби не летают, словно они птицы перелетные и раньше времени подались в чужие края. Изредка лишь мелькнут две-три птицы. А правда, куда они разлетелись?
Всех голубей съели пьяницы, - ответила мать. - Они и сами едят их, и на выпивку продают. Полсела голубками питается - деликатес! Дожили, прости Господи!..